Твердая рука

Глава пятая

Из Оксфорда я направился в Глостершир и приехал на конный завод Гарви в половине двенадцатого. Воскресное утро — вполне приемлемое время для посещений.

Том Гарви стоял во дворе и беседовал с конюхом. Я затормозил, и он широким шагом подошел к машине.

— Сид Холли, какие люди! Что тебе нужно?

Я криво усмехнулся, глядя на него в открытое окно.

— Почему все сразу решают, что мне что-то нужно?

— А как же? Других послушать, так ты лучший сыщик теперь. Вот я — деревня-деревней, и то слышал кое-что.

С улыбкой я вылез из машины и обменялся с ним рукопожатием. Этот прожженный пройдоха шестидесяти лет был так же далек от «деревни», как мыс Горн от Аляски.

Крепкий и кряжистый, с непрошибаемой уверенностью в себе и властным голосом, шотландскими корнями и лукавой цыганской натурой. Его рукопожатие было жестким, ладонь — сухой. Так же жестко и грубовато он вел дела. С людьми он не церемонился, а вот с лошадьми обращался с любовью. Год за годом его дело процветало, и хотя лично я не поверил бы в родословную ни одного из его жеребят без тщательных анализов крови, я был в явном меньшинстве.

— Хотел посмотреть на одну кобылу, которая у тебя стоит. Просто интересуюсь.

— Да? И которую?

— Бетезду.

Хорошее расположение духа мгновенно улетучилось с его лица. Он прищурился и резко спросил:

— Что тебя интересует?

— Ну... она ожеребилась?

— Она пала.

— Пала?

— Говорю тебе, парень. Пала. Давай зайдем в дом.

Он повернулся и зашагал по гравию, и я следом. В старом доме было темно и душно. Жизнь бурлила снаружи, в полях, в случном манеже, в денниках для выжеребки. Лишь массивные часы громко тикали в тишине, и несмотря на обеденный час в воскресный день, никаким обедом и не пахло.

— Сюда.

Рабочий кабинет у него был совмещен со столовой. В одном конце комнаты стоял массивный старый стол со стульями и в другом — шкафы с документами и продавленные кресла. Никаких попыток как-то украсить интерьер, чтобы угодить клиентам. Сделки заключались не здесь, а в конюшне.

Том присел на край стола, а я примостился на ручке кресла: разговор предстоял не из тех, что ведут в расслабленных позах.

— Итак, — начал он, — что ты хотел выяснить про Бетезду?

— Мне просто было интересно, что с ней стало.

— Не увиливай, парень. Ради простого интереса ты бы сюда не поехал. Для чего тебе это понадобилось?

— Клиент желает узнать.

— Какой клиент?

— Если бы я работал на тебя, и ты бы велел мне помалкивать, ты бы не думал, что я проболтаюсь?

Он мрачно оглядел меня.

— Нет, парень, не думал бы. Да и секрета-то никакого нет. Померла в родах, и жеребчик с ней, хиленький такой.

— Жаль, — посочувствовал я. Он пожал плечами.

— Случается. Нечасто, правда. У нее сердце не выдержало.

— Сердце?

— Ну да. Жеребенок лежал неправильно, и она слишком долго тужилась. Как только мы это обнаружили, то повернули его, а она раз, и померла. Ничего нельзя было сделать. Посреди ночи, конечно, как оно обычно и бывает.

— А ветеринара к ней вызывали?

— Конечно, он здесь был, как же без него. Я позвонил ему, как только она начала жеребиться, сразу было ясно, что без проблем не обойдется. Первые роды, шумы в сердце и все такое.

Я поднял брови.

— У нее были шумы в сердце, когда она к вам попала?

— А то! Поэтому ее и прекратили выставлять на скачки. Ты что, не знал?

— Нет, — соврал я. — Расскажи подробней.

Он пожал плечами.

— Она раньше была у Джорджа Каспара. Владелец хотел получить от нее потомство по результатам ее карьеры в двухлетнем возрасте, так мы случили ее с Тимберли. Получился бы спринтер, но человек предполагает и все такое.

— Когда она умерла?

— Да где-то месяц назад.

— Ясно. Спасибо, Том, — я поднялся на ноги. — Спасибо, что уделил мне время.

Он оттолкнулся от столешницы.

— Надо же, как жизнь иной раз поворачивается, вот ты брал барьеры, а теперь раз — и сыщиком заделался. Никогда бы не поверил. Тебе самому-то как, наверное, тоже чудно теперь — приехал, поспрашивал, и поехал себе? Не то, что раньше во весь дух через барьеры нестись.

— Времена меняются, Том.

— Конечно, еще бы. Скучаешь, небось, как вспомнишь — трибуны ревут, последний барьер, ты подлетаешь и лошадь прямо перетаскиваешь через него. — Воспоминания оживили его лицо. — Эх, вот это было зрелище, доложу я тебе! Уж не знаю, как у тебя все это получалось, прямо железные нервы были!

Я видел, что он искренне мне сочувствует, но лучше бы не продолжал.

— Чертовски не повезло тебе, с этой рукой. Ничего не поделаешь, конечно, стипль-чез — дело рисковое. Бывает, и позвоночник ломают.

Мы пошли к выходу.

— Уж коли взялся за скачки с препятствиями, то знаешь, на что идешь.

— Это правда, — согласился я. Мы вышли из дома и направились через двор к машине.

— Но, я смотрю, ты неплохо управляешься с этой штуковиной, парень. Машину водишь, и всякое такое.

— Да, неплохо.

— Ну и хорошо.

Он понимал, что ничего тут нет хорошего, и, как умел, пытался выразить мне свое сочувствие. Я улыбнулся, сел в машину, махнул рукой на прощанье и укатил.

Вернувшись в Эйнсфорд, я застал Чарльза, Тоби и Дженни в гостиной с рюмками шерри в ожидании ланча.

Чарльз налил мне сухого шерри, Тоби смерил надменным взглядом, словно я вернулся прямиком из свинарника, а Дженни сообщила, что разговаривала с Луизой по телефону.

— Мы уж думали, ты сбежал. Ты оттуда два часа назад уехал.

— Сид не сбегает, — заметил Чарльз, словно объясняя очевидные вещи.

— Ну, уковылял, значит, — фыркнула Дженни. Тоби глумливо смотрел на меня поверх рюмки, торжествуя над неудачливым соперником. Мне стало любопытно, не понимал он, насколько сильно Дженни влюбилась в Эша, или все же понимал, но не придавал этому значения.

Я отпил глоток шерри. Кислый вкус вполне соответствовал обстановке, хотя уксус подошел бы еще лучше.

— Где ты заказывала всю эту полировку? — спросил я.

— Я не помню! — отчеканила она по слогам с вызывающим упрямством.

— Дженни! — попытался одернуть ее Чарльз. Я вздохнул.

— Чарльз, полиция забрала все счета, на которых могли быть указаны название и адрес фирмы-производителя. Попроси, пожалуйста, чтобы твой знакомый Оливер Квейл справился в полиции и сообщил мне .

— Разумеется, — согласился он.

— Не понимаю, — продолжила Дженни тем же тоном, — как информация о поставщике полировки хоть чему-то поможет!

По-видимому, Чарльз был внутренне с ней согласен. Объяснять я не стал. В конце концов, они могли оказаться правы.

— Луиза пожаловалась, что ты измучил ее расспросами.

— Приятная девушка, — мягко заметил я.

Дженни сморщила нос, выдавая свое недовольство услышанным.

— Не чета тебе, дорогуша!

— Чем же это?

— Слишком умна для тебя.

— Налить еще шерри? — вмешался Чарльз и, с графином в руках принялся обходить присутствующих.

— Если я не ошибаюсь, Луиза с отличием окончила Кембридж по математической специальности, — обратился он ко мне. — Я играл с ней в шахматы. Ты бы с легкостью у нее выиграл.

— Можно быть гроссмейстером и одновременно одержимым психом с манией преследования в придачу, — не унималась Дженни.

В таком же духе прошел и ланч, и когда я поднялся наверх собрать чемодан, Дженни пришла ко мне в спальню и принялась смотреть, как я складываю вещи.

— Ты не очень-то используешь свой протез, — заметила она. Я ничего не ответил.

— Не знаю, зачем ты вообще его носишь.

— Дженни, прекрати.

— Если бы ты выполнил мою просьбу и перестал выступать в скачках, ты бы не потерял руку.

— Скорее всего, нет.

— У тебя были бы пальцы, полноценная рука, а не этот... обрубок.

Я с силой швырнул туалетный набор в чемодан.

— Скачки, вечные скачки. Целеустремленность, победа, слава. Только для меня не находилось места. Так тебе и надо! Мы бы не расстались... ты бы не потерял руку... если бы только ты отказался от своих драгоценных скачек, когда я тебя просила! Но тебе важнее было оставаться чемпионом, чем со мной!

— Мы уже много раз об этом говорили, — отозвался я.

— И вот ты остался ни с чем. Вообще. Надеюсь, ты доволен!

Зарядник с двумя аккумуляторами стоял на комоде. Она выдернула вилку из розетки и швырнула устройство на кровать. Аккумуляторы выпали и разлетелись по покрывалу.

— Гадость какая, — сказала она, взглянув на результат. — Глаза б мои не глядели.

— Я привык.

В некотором роде.

— Да тебе, похоже, все равно.

Я промолчал. Мне было совсем не все равно.

— Сид, тебе что, нравится быть калекой?

Нравится. Господи.

Она пошла к двери, оставив меня смотреть на зарядник. Я почувствовал, как она остановилась на пороге, и обреченно ждал следующей реплики.

Ее голос ясно донесся до меня с другого конца комнаты.

— Ник носит в носке нож.

Я тут же повернул голову. Она вызывающе и с ожиданием смотрела на меня.

— Это правда?

— Иногда.

— Мальчишка.

Это ее рассердило.

— А взрослый человек у нас несется на лошади, прекрасно зная... зная, что упадет и разобьется?

— Об этом никогда не думаешь.

— И это всегда случается.

— Я больше не участвую в скачках.

— Но ведь участвовал бы, если б мог!

На это мне нечего было ответить. Мы оба знали, что она права.

— Посмотри на себя, — продолжала Дженни. — Теперь, когда тебе, наконец, пришлось оставить скачки, чем ты занялся? Ты мог без труда найти непыльную работу, на бирже, например, ведь ты умеешь играть на бирже, мог начать вести нормальную жизнь. Но нет, ты тут же ныряешь с головой в профессию, в которой в порядке вещей драки, избиения, какие-то немыслимые стычки! Ты не можешь спокойно жить, риск для тебя как наркотик. Ты думаешь, что это не так, но это именно так. Попробуй представить как ты ездишь каждое утро на работу в контору, с девяти до пяти, как все нормальные люди, и сразу увидишь, что я имею в виду.

Я молча обдумал ее слова.

— Вот именно, — кивнула она. — В конторе ты загнешься.

— А что такого нормального в спрятанном в носке лезвии? — спросил я в свою очередь. — Тебе стало известно о том, что я жокей, в первые дни нашего знакомства. Ты знала, что за этим стоит.

— Нет, не знала, не изнутри! Я не знала, что за этим стоят жуткие синяки, голодание, запрет на алкоголь и, что, черт побери, то и дело придется обходиться без секса!

— Он сам показал тебе нож, или ты его увидела?

— Какая разница?

— Пытаюсь понять, он просто незрелый мальчишка или по-настоящему опасен?

— Вот опять, — заметила она. — Тебе бы хотелось, чтобы он был опасен!

— Не хотелось бы, ради тебя.

— Ну... я сама увидела. В маленьких ножнах на ноге. Он еще пошутил на эту тему.

— Но ты сочла нужным мне сказать. Предупредить?

Внезапно на ее лице проступила растерянность, и через пару секунд она нахмурилась и ушла.

Что ж, если ее влюбленность в драгоценного Ника дала первую трещину, тем лучше.

Во вторник утром я подхватил Чико и мы поехали на север, в Ньюмаркет. День выдался ясный, но холодный и ветреный, нередко срывался дождь.

— Ну что, как с женой пообщался? — Чико видел ее лишь однажды, и описал потом свои впечатления емким словом «незабываемая».

— У нее серьезные неприятности, — сообщил я.

— Залетела?

— Бывают, знаешь ли, и другие неприятности.

— Да неужели?

Я рассказал ему о мошеннической схеме Эша и его ноже.

— И надо же ей было так вляпаться! — посочувствовал Чико.

— Да, по полной программе.

— А плату за наши труды по ее спасению мы получим?

Я искоса поглядел на него.

— Ясно. Так я и думал. Опять будем работать за так. Хорошо, что мое-то жалованье ты всегда можешь себе позволить. Ты уже нажился на чем-нибудь с рождества? Что это было на этот раз?

— В основном, серебро. И какао. Купил и продал.

— Какао? — недоверчиво переспросил он.

— Какао-бобы, для производства шоколада.

— Шоколадки с орехами?

— Нет, орехи я не трогаю, слишком рискованно.

— Как ты только все успеваешь?

— Это занимает не больше времени, чем флирт с официантками.

— И куда тебе столько денег?

— Это вошло в привычку. Ем, сплю, зарабатываю.

Дружески болтая, мы доехали до Ньюмаркета, сверились по карте, расспросили одного-двух местных жителей и наконец добрались до невероятно чистого и ухоженного конного завода Генри Трейса.

— Сходи, поболтай с конюхами, — велел я Чико. Он не возражал, и мы вышли из машины на гравий без единой сорной травинки. Оставив Чико во дворе, я отправился на поиски Генри Трейса. Уборщица, которую я встретил у дверей дома, доложила, что он «у себя в кабинете, по коридору направо», и действительно, он сидел там в кресле и крепко спал.

Мой приход разбудил его, и он моментально пришел в себя, как это бывает с людьми, привычными к ночным побудкам. Моложавый, с безукоризненными манерами, короче, полная противоположность грубоватому, жесткому и лукавому Тому Гарви. Считалось, что Трейс занимается исключительно финансовой стороной дела, предоставляя возню с лошадьми простым смертным, однако, с его первых слов стало ясно, что это не так.

— Извините, полночи на ногах. Простите, кто вы такой, у нас назначена встреча?

— Нет, — качнул я головой. — Я просто понадеялся вас застать. Меня зовут Сид Холли.

— Да? Вы, часом, не родственник... О, господи, вы он самый и есть.

— Да, это я.

— Чем могу быть полезен? Хотите кофе? — Он протер глаза. — Миссис Эванс приготовит.

— Не беспокойтесь, только если вы сами будете...

— Нет, не буду. Выкладывайте, что у вас. — Он взглянул на часы. — Десяти минут вам хватит? У меня назначена деловая встреча в Ньюмаркете.

— В общем-то, ничего конкретного, — начал я. — Я хотел бы узнать об общем состоянии — здоровья и всего прочего — двух жеребцов у вас на ферме.

— Которые два?

— Глинер и Зингалу.

Мы протанцевали неизбежные па на тему, почему меня это интересует и с чего бы он должен мне это рассказывать, но в итоге он пожал плечами и согласился, как и Том Гарви, что, мол, почему бы и нет.

— Наверное, мне не следует так говорить, но я бы не советовал вашему клиенту вступать в долевое владение этими жеребцами, — признался он, по умолчанию решив, что именно это меня и интересовало. — У них могут возникнуть трудности с покрытием запланированного количества кобыл, хотя им всего по четыре года.

— Почему так?

— У них обоих проблемы с сердцем, серьезные нагрузки их изнуряют.

— У обоих?

— Да, именно по этой причине их перестали выставлять на скачки в трехлетнем возрасте. С тех пор их состояние только ухудшилось.

— Говорят, что Глинер захромал, — заметил я.

Генри Трейс устало вздохнул.

— С недавних пор он страдает артритом. В этом городе ничего не скроешь!

На письменном столе затрезвонил будильник. Он протянул руку и выключил его.

— Боюсь, мне пора. — Он зевнул. — В это время года даже сплю не раздеваясь. — Он вынул из ящика стола электрическую бритву на батарейках и пошел в атаку на щетину.

— У вас все, Сид?

— Да, спасибо.

Чико захлопнул дверцу и мы покатили по направлению к городу.

— У обоих проблемы с сердцем, — доложил он.

— У обоих проблемы с сердцем, — подтвердил я.

— Настоящая эпидемия, как ты считаешь?

— Давай зададим этот вопрос ветеринару Бразерсмиту.

Чико зачитал адрес. Дом Бразерсмита находился на Миддлтон-роуд.

— Да, я знаю это место. Раньше там жил старый ветеринар по фамилии Фоллет. Когда я только начинал, он был еще жив.

Чико хмыкнул.

— Прямо не верится, что когда-то и ты был сопливым мальчишкой-учеником на побегушках у старшего конюха.

— С руками в цыпках.

— Прямо как обычный человек.

Я провел в Ньюмаркете пять лет, с шестнадцати до двадцати одного. Научился ездить верхом, научился побеждать в скачках, научился жизни. Мой первый наставник был неплохим тренером, и ежедневно наблюдая его жизненный уклад, отношения с женой, манеру вести дела, я потихоньку превратился из уличного мальчишки в приличного человека. Когда я начал зарабатывать большие деньги, он научил меня, как грамотно ими распоряжаться и как удержаться от соблазнов, а когда он отпустил меня в большое плавание, оказалось, что опыт работы на его конюшню придавал мне вес в глазах других нанимателей. Везение, которое привело меня к нему, не покидало меня и потом, годами позволяя мне быть первым в любимом деле, и хотя в итоге оно изменило мне, то что ж теперь. Бывает.

— Вспоминаешь былые времена? — усмехнулся Чико.

— Угу.

Мы проехали обширную Пустошь и миновали ипподром по дороге к городу. Лошадей вокруг почти не было: лишь вереница вдалеке возвращалась в конюшню с утренней проездки. Я проехал по знакомым улочкам и припарковался у нужного дома.

Мистера Бразерсмита на месте не было. При неотложной необходимости его можно было застать в конюшне на Бьюри-роуд. В противном случае примерно через полчаса он должен был подъехать на ланч. Поблагодарив за информацию, мы уселись ждать в машине.

— У нас есть еще работа, — сообщил я. — Проверить несколько синдикатов.

— Я думал, это дело Жокей-клуба.

— Это правда. Но нам поручено проверить одного из служащих Жокей-клуба, который завизировал эти синдикаты.

Чико переварил информацию.

— Непростое дело, — наконец произнес он.

— Так, чтобы он ничего не заподозрил.

— Да ну?

Я кивнул.

— Речь о суперинтенданте Эдди Кифе.

Чико разинул рот от удивления.

— Ты шутишь!

— И не думаю.

— Но он же сам ищейка, одна из главных ищеек Жокей-клуба!

Я рассказал ему о подозрениях Лукаса Уэйнрайта, и Чико заявил, что Лукас Уэйнрайт, должно быть, ошибается. Вот нам и поручено, указал я, выяснить, прав он или ошибается.

— И как же мы это устроим?

— Еще не знаю. У тебя есть какие-нибудь мысли?

— В нашей команде мыслитель — ты.

На Миддлтон-роуд показался грязный рейнджровер и, подъехав, свернул к дому Бразерсмита. Мы с Чико одновременно выскочили из «Скимитара» и направились к человеку в твидовом пиджаке, вылезавшему из остановившегося внедорожника.

— Мистер Бразерсмит?

— Да, в чем дело? — Это был молодой человек с загнанным взглядом. Он то и дело оглядывался, словно чего-то опасался. Нехватки времени, по всей видимости.

— Вы не уделите нам пару минут? — начал я. — Это Чико Барнс, а меня зовут Сид Холли. Мы хотим вас кое о чем расспросить...

Стоило ему услышать мое имя, как он тут же устремил взгляд на мои руки, остановив его на левой.

— Это у вас миоэлектрический протез?

— Э-э... да, — подтвердил я.

— Пойдем в дом. Вы разрешите взглянуть?

Он целеустремленно направился к дверям. Я застыл на месте, не испытывая ни малейшего желания идти следом.

— Давай, Сид, пойдем, — усмехнулся Чико, следуя за ним. Он прошел вперед и оглянулся. — Пусть сначала он поспрашивает, а там уж мы.

Оплата натурой, подумал я. Платить не хотелось. Неохотно я пошел следом за Чико в приемную.

Бразерсмит принялся по-деловому задавать вопросы. Я отвечал на них нейтральным тоном, как если бы я находился в Центре протезирования.

— Вы можете поворачивать кисть? — спросил он наконец.

— Да, немного, — я продемонстрировал. — Внутри протеза нечто вроде чаши, которая плотно надевается на культю, и один из электродов внутри принимает сигнал на поворот.

Я видел, что он хочет, чтобы я снял протез и показал ему все полностью, но делать этого не собирался, и, по-видимому, он понял, что просить об этом нет смысла.

— Он очень плотно надет, — произнес он, ощупывая края.

— Чтобы не слетел.

Он сосредоточенно кивнул.

— Как вы его снимаете и надеваете?

— С помощью талька, — коротко сказал я. Чико открыл было рот, но поймал мой предостерегающий взгляд и не не стал говорить о том, что снимать протез было нередко нелегко.

— Хотите приладить подобный протез на лошадь? — спросил он.

Бразерсмит переключил свой все тот же загнанный взгляд на него и ответил без тени улыбки:

— Технически это вполне возможно, но вряд ли получится научить лошадь посылать мозговые сигналы на электроды. К тому же, это будет неоправданно дорого.

— Я просто пошутил, — слабо возразил Чико.

— Что? А, понимаю. Вообще-то протезы для лошадей иногда делают. Недавно я читал про ценную кобылу, находящуюся в разведении. Ей успешно установили протез на культю передней ноги. Жеребец ее покрыл, и в итоге от нее успешно получили потомство.

— Ясно, — кивнул Чико. — Собственно, мы за этим и приехали. Насчет кобылы в разведении. Только эта подохла.

Бразерсмит с неохотой переключил свое внимание с протезов на кобыл с сердечными заболеваниями.

— Ее звали Бетезда, — уточнил я, застегивая манжет рукава.

— Бетезда? — он наморщил лоб и тревога в его взгляде усилилась. — Простите, не припоминаю...

— Из конюшни Джорджа Каспара, — объяснил я. — Череда побед в два года, и конец карьеры в три из-за шумов в сердце. Ее отправили в разведение и, когда она жеребилась, сердце не выдержало.

— Ох ты, господи, — вздохнул он. К тревоге в его взгляде добавилось сочувствие. — Какая жалость. Но простите, через мои руки проходит столько лошадей, что мне даже не всегда сообщают их клички. Это страховая компания чем-то недовольна, или же речь о подозрении в ненадлежащем обращении с животным? Потому что уверяю вас...

— Нет-нет, ничего подобного, — успокоил я его. — А помните ли вы, как лечили Глинера и Зингалу?

— Да, разумеется. Эти два. Ужасно обидно за Джорджа Каспара. Такое невезение.

— Расскажите подробней.

— Да и рассказывать-то особо нечего. Ничего необычного, кроме того, что в двухлетнем возрасте оба подавали такие большие надежды. По правде сказать, возможно, что именно это их и погубило.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Ну... я не стал бы утверждать с уверенностью, — начал он, нервно подергивая головой, — особенно в отношении такого знаменитого тренера, как Каспар, но вообще-то чрезмерные нагрузки могут губительно сказаться на сердце двухлетки. Чем лучше двухлетка, тем более сильные у него соперники, и значение имеет только победа, слишком много денег вкладывается в содержание и прочее. В результате жокей — строго следуя указаниям, прошу заметить! — рискует настолько перетрудить незрелого скакуна, что эта победа станет для него последней.

— Глинер выиграл Донкастер Футурити по колено в грязи, — произнес я задумчиво. — Я помню, что скачка была исключительно тяжелой.

— Так и было, — подтвердил Бразерсмит. — Разумеется, по ее окончании я тщательно его осмотрел. Сперва все было нормально, никаких проблем вплоть до самых Гиней. Оттуда он вернулся полностью измотанный. Сначала мы списали это на легкий вирус, но через несколько дней проявилась серьезная сердечная аритмия, и стало ясно, что дело в этом.

— Какой вирус?

— Сейчас, погодите... В тот вечер, после Гиней, у него была немного повышена температура, как будто он заболевал лошадиным гриппом. Но это был не грипп, так что все дело было в сердце. Но в тот момент это не было очевидно.

— У какого процента лошадей развиваются проблемы с сердцем? — поинтересовался я.

Почувствовав себя на своем поле, он заговорил увереннее:

— Аритмия случается примерно у десяти процентов. Само по себе это ничего не означает. Такие лошади плохо продаются, но посмотрите на Найт-Нёрс. У нее тоже были шумы в сердце, но это не помешало ей выиграть Чемпионскую барьерную скачку.

— А скольких лошадей в итоге снимают с участия в скачках из-за проблем с сердцем?

— Две-три на сотню, — пожал он плечами.

У Джорджа Каспара в конюшнях год от года стояло не меньше ста тридцати лошадей, подумал я.

— А у лошадей Джорджа Каспара проблемы с сердцем встречаются чаще, чем у других тренеров?

Тревога охватила его с новой силой.

— Не думаю, что мне следует отвечать на этот вопрос.

— Если ответ отрицательный, то почему бы не ответить?

— Какова причина ваших вопросов?

— Клиент желает знать, стоит ли ему посылать в конюшню Каспара многообещающего годовалого жеребенка, — соврал я с легкостью, удивившей меня самого. — Он попросил меня разузнать все насчет Глинера и Зингалу.

— А-а, понимаю. Нет, я не думаю, что подобные проблемы у него встречаются чаще, чем у других. Все как у всех, и, разумеется, Каспар — отличный тренер. Если по достижении лошадью двухлетнего возраста ваш клиент не станет слишком жадничать, то риска быть никакого не должно.

— Спасибо большое, — я встал и мы обменялись рукопожатием. — Надо думать, у Три-Нитро проблем с сердцем никаких нет?

— Ни малейших. С ним все в порядке, сердце словно гонг: бьется чисто и ровно.