Убить королеву

Глава 16 Тоби Блэкфрайарс-хаус, Лондон 15 декабря 1601 года

Каждый год Кэри устраивает прием, приглашения на который получают все аристократы и театральные труппы Лондона. На этом приеме актеры могут найти покровителя на ближайший сезон. Большинство актеров, если они не достигли уровня Бёрбеджа или других «Слуг лорда-камергера», не имеют возможности заработать себе на жизнь, если кто-то — обычно аристократ — их не поддерживает. Для покровителей же это вопрос репутации и одновременно состязание: они стараются заполучить лучшего актера из лучшей труппы. Это поднимает их статус так же, как и статус самого актера.

От моей квартиры до дома Кэри можно дойти минут за пятнадцать. Обогнуть собор Святого Павла, Сент-Эндрюс-Холл и идти вдоль Темзы до самого Блэкфрайарс-хауса. Раньше я никогда не бывал в его доме, но ведь и предполагается, что я там не был. Высокое кирпичное здание прячется в ряду других, как и все жилые дома в этом районе, но все равно кажется довольно элегантным благодаря рядам деревьев, сводчатым окнам и посыпанным галькой дорожкам. У Кэри есть даже свой пирс. Его гости могут прибыть на лодке или барже и пройти через особый садик. Остальные, не нажившие собственной лодки или пенни, чтобы нанять чужую, входят с улицы.

Фонари со свечами внутри освещают дорожку, которая ведет к открытой двери. Музыка и смех наполняют холодный, чистый вечерний воздух. Густо пахнет жарящимся мясом и сладко — табаком. Я показываю страже свое приглашение, написанное зелеными буквами на пергаменте — таком толстом, что им можно бриться, — и они расступаются, пропуская меня.

Одежды собравшихся сияют не хуже сверкающего холла. Везде перья, драгоценные камни, золотые цепи и помада. И это только мужчины. Женщины щеголяют алыми губами и выбеленными лицами под пышными, как меренги, зачесанными наверх волосами, а платья их больше всего напоминают рождественские марципаны: пухлые, покрытые глазурью и изобилующие засахаренными фруктами. А я выбрал наименее потертые штаны (темно-синие, шерстяные, решительно не роскошные), самую чистую рубашку (все же не слишком-то чистую) и позаимствовал у Кэри расшитое сюрко. Я оглядываю дом, считая комнаты, примыкающие к холлу (их восемь). Все они забиты мебелью, везде горит огонь, торчат музыканты и слуги. Тут я слышу знакомый голос.

— Тоби! — Кэри оказывается рядом. В черном, жемчугах и мехах он великолепен. Я склоняю голову в знак приветствия, а он бьет меня по плечу в ответ. — Ты пришел! Я тебя ждал!

— Я полагал, что у меня нет выбора.

— Люди совершают все поступки лишь по собственному выбору.

— Вы сегодня необычайно мистически настроены.

— Как Дельфийский оракул! Ерунда, дорогой мой. Это все сак. Доводилось пробовать? Сладкое вино с бренди. Наутро у меня будет чудовищно болеть голова, а значит, я могу еще часов двенадцать об этом не беспокоиться. А вот и хозяйка дома. Веди себя прилично, Тобиас, не пускай в ход все обаяние разом!

Жена Кэри идет к нам, но это дается ей не так-то легко. Каждые несколько шагов она останавливается и обменивается с гостями приветствиями и добрыми пожеланиями. Она красива. Ей за тридцать, как и Кэри. Как и у него, волосы у нее немыслимо кудрявы и обрамляют лицо каштановым облаком. На ней платье шириной во весь коридор, расшитое золотом и жемчугом и топорщащееся жесткими белыми оборками.

— Это Тобиас Эллис, — представляет меня Кэри. — Тоби. Один из новичков в театре Шекспира. Хотел быть писателем, но потом взялся за ум. Такое лицо должно блистать на сцене, а не прятаться за страницами. — Он благодарно улыбается. — Тоби, это моя жена.

Она протягивает мне руку.

— Баронесса… — произношу я.

— Бесс, — хихикает она. — Или Элизабет, если тебе так угодно.

Я улыбаюсь ее и Кэри общему нежеланию пользоваться звучными титулами.

— Новый актер? Как интересно! Я уверена, что Уильям будет часто тебя задействовать. У тебя есть покровитель? Или ты пока свободен?

— Свободен, — отвечаю я. На сегодняшний вечер мы с Кэри решили стать незнакомцами. — Я могу лишь надеяться на счастье найти себе покровителя.

— Чепуха! Счастлив будет тот, кто найдет тебя. У тебя есть мой голос, если женское мнение для кого-то важно.

— Я полагаю, что ваше мнение важнее любого другого.

Кэри смеется, а баронесса краснеет.

— Тоби совершенно прав, — любезно говорит Кэри и целует ее в щеку.

Она воспринимает это как знак отойти от нас. Прежде чем исчезнуть в толпе, она еще раз оглядывается на меня. Кэри смотрит ей вслед, а потом оборачивается ко мне и, как по волшебству, остекленевший взгляд уступает место тому пристальному и проницательному, с которым я куда лучше знаком.

— Молодец, — кивает он. — Теперь она начнет всем рассказывать о тебе. Она воображает, что выдвигает тебя как своего ставленника. Но на самом деле она заявляет тебя ценным призом, который другие не пропустят. Позволь им за собой поухаживать, но, бога ради, не принимай предложений. И не задирай мою цену слишком высоко.

— Об этом я и мечтать не могу.

— Смотри в оба. — Он понижает голос, хотя рядом никого нет. — Сюда пришло пол города, а значит, полдюжины заговоров плетутся прямо сейчас. Терпеть не могу эти приемы, но все же каждый год их устраиваю. Что со мной не так? А впрочем, не отвечай. Итак. Ты торчишь там уже три недели. Что с нашими подозреваемыми?

— Я заприметил нескольких. Аарон Бартон. Он из Шотландии, два года пропадал неизвестно где, а здесь играет Марию. Томас Алар, Оливия. Дважды я сопровождал его в игорный дом, дважды на медвежью потеху, оба раза без гроша в кармане. Актеры редко бывают игроками, а вот наемные рабочие часто.

— Они оба здесь, и уже нашли себе несколько ухажеров. За последнее время я заметил возле них Шрусбери, Пемброка и Беркли. Эти всегда выбирают исполнителей главных ролей. Кто еще?

— Грей Харгроув. Он играет Себастьяна, одного из близнецов. Отказывается проводить время с другими актерами помимо репетиций, хотя его часто приглашают. Живет один, столуется один, ходит в театр один и домой тоже один. Спит один. Значит, надо попытаться выяснить о нем что-то еще. Он чересчур замкнут. Слишком это мне знакомо.

Другими словами, он слишком похож на меня.

— И правда подозрительно. Сегодня он тоже не пришел, хотя был приглашен. А ведь ему явно необходимы деньги. А что другой новичок? Тот юноша, который читал Марло.

Прежде чем ответить, я мнусь.

— Кит Альбан. Очень серьезно относится к роли. Не пропускает ни реплики, не говоря уж о пропуске репетиций. Тоже игрок. — Я не вижу причины рассказывать о наших встречах в «Розе», по крайней мере пока, вот и не рассказываю. — Очень хорош и в том, и в другом.

— Довольно необычно для юноши, который утверждает, что выступал только в церкви.

Выходит, Кэри и это помнит. Порой я забываю, что он, при всем его добродушии и шутливости, все подмечает, ничего не забывает и играет в эту игру всю свою жизнь. Все, что мне известно о лжи, умолчании и полуправде, скрытой за полувраньем, придумал он.

— Ну? И что ты узнал? — Голос Кэри прерывает мои размышления.

— Пока ничего. Задал несколько вопросов по своей сети на той неделе, но пока не получил ответов. Пару раз проводил его до дома. Живет он в дрянной квартирке в Доугейте. Ну а как он одевается, вы сами видели. Хозяин, который отправил его в Лондон, явно не профинансировал особо это мероприятие.

— Хм. — Кэри не впечатлен таким анализом, что неудивительно. Если бы отсутствие денег превращало человека в убийцу, подозревать пришлось бы половину Лондона.

— Ничто из этого не подозрительно само по себе, — говорю я. — Но новички всегда подозрительны. Я буду следить за ним.

— Хорошо. Начинай прямо сегодня.

Кэри указывает на комнату, которую я миновал по пути сюда. Там у окна, полускрытый занавесью, стоит Кит, одетый не лучше меня. Я знал, что он придет, он мне об этом сказал. Но я совсем не так безразличен к его приходу, как должен бы. Я стараюсь стереть улыбку с лица.

— Он как пришел, так и стоит в углу. Ни с кем и словом не перемолвился. Так он себе покровителя не найдет, хотя претенденты были бы, а он явно в них нуждается. Посмотрим, что ты сможешь сделать.

Кэри снова ускользает, схватив с подноса бокал с саком.

Я думаю, не подойти ли к Киту. Но у меня еще есть дела, а ничего нового я о нем сегодня не узнаю — по крайней мере такого, чего не узнал бы в «Розе». Бартон продолжает меня избегать, все попытки разузнать о нем что-то заканчиваются неудачей. Кит меня еще не видел, так что я стараюсь не попасться ему на глаза, пока ищу Бартона. Я прохожу комнату за комнатой. Везде шумно и много людей. Наконец я вижу Бартона в саду. Его обхаживают двое аристократов. Одет он чуть лучше меня, в темно-синие штаны, куртку и шапочку с пером, которая надвинута на один глаз. Все трое стоят почти у самой реки, в конце дорожки.

Гостей здесь немного. В саду холодно, а в доме тепло, вино и еда. Я насчитываю всего восьмерых. Все курят — кто трубку, а кто скрученные листья табака. От их едкого запаха у меня сжимается желудок. Но если я хочу остаться здесь, то должен последовать всеобщему примеру. По крайней мере, заинтересоваться листьями. Я подхожу к трем господам в подбитой мехом одежде — они стоят к Бартону ближе всех.

При моем появлении начинаются слишком громкие приветствия, рукопожатия и расспросы. Я действительно играю главную роль в последней пьесе Шекспира? Невероятно! Правда ли я был писателем до этого? Поразительно! Не хочу ли я попробовать табак, привезенный из Нового Света? Он очарователен, говорят, его курит сама королева! Я пытаюсь представить, как королева кашляет, вдыхая эту вонь. Но когда мне протягивают толстый, плотно скрученный лист, принимаю его. Первый же вдох чуть меня не убивает.

Разговор перекидывается на соколиную охоту, которая немногим интереснее курения. С листом в руках я делаю шаг назад — не выходя из круга, но приближаясь к Бартону, чтобы подслушать его беседу.

— И тут он набросился на меня, полагая, что я — легкая добыча, — говорит Бартон.

— Шотландец, как есть шотландец, — отвечает один из его собеседников.

Ни один англичанин не станет восхищаться шотландцем, если не увидит для себя в том пользы.

— Ходят слухи, что ты немного опаснее обычного актера, — подмигивает другой. — А сам как думаешь?

Бартон перекатывается с носка на пятку. Шапочка спадает чуть ниже на глаз.

— Было дело, я и посидел немного.

— Неужто за драку? — ухмыляются его собеседники.

— Меня посадили в Брайдуэлл. Туда попадают за кое-что посерьезнее. — Бартон затягивается и выпускает дым через нос.

Аристократы одобрительно восклицают и бьют друга друг по плечам. Актеров они считают диковинками, предметами для своей коллекции, курьезами. Чем необычнее, тем лучше. Тюремное заключение их устраивает — и дело не в Бартоне. Тот, кто возьмет его под покровительство, покажет себя отчаянным.

Я получаю пишу для размышлений. Если Бартон сидел в Брайдуэлле, это нетрудно выяснить. И приговор тоже. Два года — довольно долгий срок. Если это правда, то причина действительно похуже драки. И почему его отпустили? Почему не отослали обратно в Шотландию? Или же отослали, но он нашел способ вернуться? Может быть, вместе со священником. В стенах тюрьмы рождается множество заговоров и планов. Почему не этот?

Я прощаюсь со своими собеседниками, вежливо извиняюсь, когда они пытаются меня удержать. Голова кружится — от дыма и желания убраться отсюда и заняться делом. Я иду по дорожке, чуть пошатываясь и глядя под ноги, чтобы не споткнуться.

— Орсино, а вот и ты. — Я поднимаю глаза и вижу Кита.

— Виола-Цезарио, — приветствую его я.

— Весь вечер тебя ищу. Решил, что ты не пришел, но… — Он вдруг замечает свернутый лист у меня в руке. — Ты куришь?!

Он так возмущается, что я смеюсь. Прекращаю, когда голова снова начинает кружиться.

— Нет. — Я схожу с дорожки и сажусь на скамью. — Но если возможный покровитель предлагает тебе табак, что остается делать?

— Отказаться? — предлагает Кит. — Сказать, что табак воняет паленым пером, что курение — омерзительное занятие.

— Не все же такие вежливые, как ты. Вот сколько предложений ты получил за сегодня?

— Пока ни одного. — Кит стоит рядом со мной и улыбается. В руке у него бокал. — Но у меня есть план.

— Да уж наверняка. — Я подпираю голову руками. — Почему все вертится?

— Все ради искусства! — Кит падает рядом со мной, задевая мой рукав. — А теперь скажи: твое распутство помогло тебе найти покровителя? Надеюсь, что да. А то тебя, кажется, сейчас вырвет.

— Вроде помогло. Думаю, что это Кэри.

— Неплохой вариант… — Кит задумывается. — Он на вид добрый и щедрый. Мне кажется, он оценит, если ты подойдешь к нему и прижмешься — очень нежно — губами к губам.

Я вскидываю голову. От резкого движения голова кружится так, что я чуть не падаю.

— Что?!

— Ты же не думаешь, что я забыл? — Кит ухмыляется. Глаза у него горят, как будто он выпил полный стакан сака, а то и два. — Пари. Ты проиграл, а я выиграл.

— Только не сегодня, пожалуйста.

— По-моему, ты забыл правило «в любом месте в любое время». Но ладно, я человек разумный. Если Кэри тебе не нравится — не понимаю, почему, у него такие красивые волосы, — я могу выбрать кого-то еще. Его жену, например. Она здесь самая красивая…

— Нет.

— А граф Стэнли? Он хорош! Он рассказывал о своем путешествии в Египет, где сразился с тигром и убил его.

— Нет.

— А как насчет его жены? Она вроде ничего. Если учесть, что ее он не убил.

— Ки-ит, — придушенно шиплю я, и он смеется. Я тоже.

— Тебе повезло, Орсино, я сегодня добрый. В следующий раз будет хуже.

— Что ж, я предупрежден.

Кит улыбается и отпивает из бокала. Я вдыхаю холодный вечерний воздух, пытаясь прочистить голову. Пахнет травой, лунным светом и надеждой.

— На самом деле, я кое-что хотел спросить, — говорит он.

Я киваю. В обычных обстоятельствах такие слова вывели бы меня из себя. Скорее всего, он хочет задать личный вопрос, а я не терплю личных вопросов. Но сейчас я решаю его выслушать.

— Давай.

— Ты никогда мне не рассказывал, как стал актером. Я тебе все рассказал в «Русалке». Теперь твоя очередь.

— Я хотел стать писателем. Ты, наверное, знаешь. Но выходило дурно. А актерство мне тоже нравится.

— Да ну?! Правда, что ли? — спрашивает он недоверчиво.

Я вспоминаю, что он говорил о словах и о том, что они для него значат.

— И что же ты написал?

— Пьесы, в основном. Первая была про Робин Гуда, называлась «Вор и горшечник». Вторая — «Меч и алая роза», о Хереварде Будителе. А третья и последняя о Бодминском звере. Я назвал ее «Зверь в тенях».

— Я бы почитал. — Губы Кита дергаются в улыбке.

— Нет уж. Еще я написал несколько стихотворений, но чем меньше про них говорят, тем лучше.

— Поэзия! — Кит прижимает руку к сердцу. — Орсино, я и не предполагал, что твоя жизнь была исполнена таких трагедий!

— Не понимаю…

— Я считаю, что счастливые люди писателями не становятся. А особенно поэтами. Тут нужна неожиданная смерть, неразделенная любовь, неутоленная похоть…

— Сколько ты выпил?

— Я серьезен! — Он машет рукой. — Поэты должны страдать, чтобы писать стихи. Надо пережить по меньшей мере одну трагедию, иначе как ты сможешь ее описать? Такое не придумаешь.

— Но можно ведь писать о цветах, деревьях, птицах или океане…

— Пожалуй. А о чем ты писал?

Неожиданная смерть, неразделенная любовь, неутоленная похоть… Все сразу.

— Забудь.

Кит смеется, и этот звук успокаивает, как шорох дождя.

— Я так и знал.

— Не уверен, что это так устроено. Совсем не уверен. По мне, как раз наоборот. Чем больше ты чувствуешь, тем меньше у тебя слов, чтобы это выразить. Слова слишком ничтожны. Писать можно только о том, что уже отгорело и умерло.

Я думаю, что он снова станет меня дразнить, но он просто смотрит на меня. Серые глаза кажутся почти черными:

— Ага, — говорит он наконец.

— Что?

— Выходит, ты знаешь, каково это.