Утренняя смена

XXVII

В то время когда его товарищи боролись за отечество, он бежал из Китая. Он почувствовал себя дезертиром. Шанхайские кули, сычуаньские крестьяне, кантонские студенты... В то время когда они боролись, он спокойно изучал экономику! Он жил в новой стране и постепенно забывал о покинутой.

Он воображал, что каждый носит родину в своем сердце. «Родина заключена в тебе самом». Это усвоил он в университете, в отвлеченных спорах о судьбах народов и государств. Своя страна воспринималась тоже в виде какой-то абстракции. Своя страна, своя земля... Чжоу считал, что, куда бы его ни забросила судьба, он везде будет обладать своим Китаем. Этот невесомый Китай представлялся очень красивым. Какой-то фарфоровый, шелковый и лакированный Китай. Обрывки исторических сведений, лирические стихи, привычные красивые символы и сувениры... Бережно хранимый старинный яшмовый божок!

Нет, настоящий Китай был не таким. Там текли лазурные реки, цвели лотосы, пелись древние стихи, но там находились и заболоченные малярийные рисовые поля, душные и грозящие обвалами угольные и свинцовые шахты, грязные речные порты, унылые огороды с капустой и бобами, пыльные джутовые фабрики... Земля настоящего Китая была так же, как и здесь, полита потом и кровью его народа, который создал и древние стихи и яшмовых божков.

Только в Советской стране Чжоу понял, что такое родная земля и как много значит она в жизни человека. Здесь, в России, он понял, что значит любить родину. Свое родство с родной землей русские люди ощущали даже тогда, когда им плохо было на этой земле жить. Теперь, когда труд для них стал делом чести и славы, они соперничали друг с другом в проявлении своей любви к родине.

Чжоу ощутил настоятельную потребность поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Слишком взволновало его все происшедшее. Кому сказать? Кому? Он перебрал в памяти всех своих здешних знакомых. Среди них Григорьев был наиболее рассудительным и авторитетным человеком.

Чжоу поспешно спустился вниз, невольно оглянулся — торговца нигде не было видно — и направился к парткому.

В кабинете было шумно. Чжоу приоткрыл дверь. На него пахнуло густым табачным дымом. Человек десять оживленно беседовали.

Григорьев все-таки успел заметить Чжоу и вышел к нему в коридор.

— Заседание, — пояснил он. — Что-нибудь нужно?

— Видите ли... — Чжоу замялся.— Сейчас произошло довольно странное происшествие. Я получил письмо от отца.

— Письмо от отца? — заинтересовался Григорьев. — Что ж, давайте потолкуем. Ничего, — сказал он, заметив взгляд Чжоу, брошенный на дверь. — Здесь и без меня не ошибутся. — Он подвел Чжоу к садовой скамейке, поставленной в конце коридора. — Рассказывайте.

Чжоу вкратце изложил содержание письма и свои сомнения.

— Прочтите-ка послание, — попросил Григорьев.

Чжоу замялся. Григорьев испытующе глядел на него. Неприятно кому бы то ни было показывать такое письмо и такого отца, но Чжоу пересилил себя.

— Речь идет о тех самых товарищах, которых вы отказались выдать? — спросил Григорьев, когда Чжоу кончил чтение.

— Что же вы думаете делать?

— Вернуться.

Чжоу сам не знал, как у него вырвалось это слово, но он тут же понял, что иного ответа он и не мог дать.

Григорьев нахмурился.

— Вернуться?

Чжоу встревожился, не понял ли Григорьев его превратно. Письмо отца послужило толчком, но не к отцу собирается он вернуться. Волнуясь и путаясь в словах, повторил перед Григорьевым все обвинения, которые адресовал самому себе. Там, в многоэтажных конторах Нанкина, в тесных фанзах Хунани, в угольных копях и на скрипучих джонках, на рисовых полях и в университетских аудиториях, ни на мгновение не прекращается борьба за раскрепощение Китая. Тем временем он жил здесь спокойно и даже беззаботно. Он оказался плохим патриотом!

— Вдалеке от родины вы лучше сумели рассмотреть то, что там происходит, — утешил его Григорьев. — Ваш патриотизм стал серьезнее, целеустремленнее.

Чжоу не принял этого оправдания.

— Истинный патриотизм выражается не в сочувствии со стороны, а в действиях на месте событий, — возразил он с горечью. — Быть патриотом — значит бороться с врагами родины.

— Видели ли вы этих врагов год назад?

— Теперь я вижу их ясно.

— Почему?

— Потому что я видел вашу страну.

— Зачем же вы обвиняете себя в беззаботности? — ласково упрекнул его Григорьев.

Чжоу побледнел от смущения. Как мог он так опрометчиво осудить истекший год? Можно ли быть таким неблагодарным! Здесь научился он патриотизму. Здесь узнал Зину. Может быть, только сейчас стало ясно ему многое.

— Моя беспечность выразилась в том, что я пользовался результатами чужих усилий, — поправился Чжоу. — Лишь в разлуке мы узнаем силу нашей любви. — Он убежденно повторил слова Зины, сказанные ею перед прыжком с парашютом. — Мое место там, где я всего нужнее.

— Каждый человек должен найти свое место, — нравоучительно заметил Григорьев, не поощряя и не останавливая Чжоу. — Я рад, что вы его нашли. Нет ничего отвратительнее людишек, которые мечутся между борющимися сторонами. Сегодня они сомневаются и колеблются, а завтра продаются. Такая опасность грозит всем болтунам и фразерам. В эмиграции легко оторваться от родной почвы. Нет ничего гибельнее участи людей, потерявших родину. Эти люди — обреченные.

Он нетерпеливо привстал.

— Скажите, что за человек принес вам это письмо?

— Одну минуту, — остановил его Чжоу. —Я еще хочу попросить у вас совета: как надо оформить отъезд Зины?

Григорьев удивленно поднял брови.

— Вы хотите взять Зину с собой?

— Не могу же я оставить ее здесь!

— Зина собирается ехать с вами?

— Я с ней еще не разговаривал.

— Зачем вы потащите Зину в Китай? — недовольно спросил Григорьев. — Что она там будет делать?

Чжоу растерялся от этих слов.

— Но я не могу... — нерешительно пробормотал он. — Она мне так близка.

— А впрочем... Пусть решает сама. — Григорьев оборвал разговор. О ваших намерениях мы успеем потолковать. Лучше скажите о своем посетителе. Кто он такой?

— Какой-то японец. Продавец бумажных мячей.

— Разве японцы торгуют мячиками? — удивился Григорьев.

— Нет.

— Значит, это особый японец?

— По-видимому.

— Он пришел к вам и сказал: «Здравствуйте, я привез письмо от вашего отца, на какое число заказать билет на поезд»?

— Нет... — Чжоу улыбнулся. — Он сидел под окном и кричал.

— Как под окном? Сидел под окном и кричал, что привез письмо?

— Простите, мои объяснения бессвязны... Он до тех пор кричал под моим окном, пока я не обратил на него внимания. Потом мы заговорили, я позвал его наверх.

— Излишнее гостеприимство! — с раздражением заметил Григорьев. — Кричал до тех пор...

— Видите ли, — сконфуженно перебил его Чжоу, — я принял его за китайца. Я не сразу уловил...

— И что же вы ему ответили?

— Я сказал, что вернусь в Китай без его помощи, — теперь уже уверенно и даже с гордостью повторил Чжоу.

Григорьев укоризненно покачал головой, с легким пренебрежением глядя на собеседника. — Э-эх! Когда вы только избавитесь от интеллигентской наивности! Не догадались попросить его прийти за ответом попозже. Мячики небось только и ждали, чтобы с ними завязали знакомство Где его теперь искать?

Чжоу суетливо вскочил.

— Я побегу...

— Куда? — остановил его Григорьев. — Сидите! Найдут теперь и без вас.