Утренняя смена

XXVIII

Получив письмо от отца, Чжоу в тот же вечер прочел письмо Зине, передал ей подробности своего свидания с продавцом мячей, и она так же, как и Григорьев, меньше заинтересовалась переживаниями самого Чжоу, чем его странным посетителем.

Первыми ее словами было:

— Об этом надо немедленно поставить в известность Григорьева.

— Сказал, сказал, — недовольно ответил Чжоу, подражая ее манере говорить.

— Подумать только! — не могла успокоиться Зина, — вот тебе и шарики!

Он недовольно ее остановил:

— Дело обстоит гораздо серьезнее. Речь идет о моем отъезде. Ты понимаешь?

Она недоверчиво на него посмотрела.

— Почему так внезапно?

Он вторично прочел вслух слова отца о казненных товарищах.

— Ты понимаешь?

— Ты прав, в таких случаях нельзя медлить, — без размышлений ответила она так, как ответила бы любому человеку.

— Но мы поедем вместе? — настороженно спросил Чжоу.

Об этом она не подумала.

— Нужна я там! — попробовала она уклониться от прямого ответа.

— Другой такой возможности не представится, — объяснил Чжоу. — Я возвращаюсь по просьбе отца. Надо использовать такой случай. Наше возвращение не доставит нам никаких хлопот. Поедешь?

Он настаивал.

— Ну что ж, — неопределенно согласилась Зина.

И в последовавшие за этим разговором дни она стала рано возвращаться домой и с наигранным оживлением принималась приводить в порядок свое скромное домашнее хозяйство: мыла посуду, чистила кастрюли, стирала и гладила свои кофточки, штопала носки мужу.

Сам Чжоу собирался в дорогу. Он пересматривал приобретенную в России литературу — хотелось взять с собой все книги. Перечитывал записные книжки и рукописи.

Разборка отнимала много времени, и было бы легче заниматься ею совместно с Зиной, строя планы на будущее. Но она молчала, и молчание это становилось невыносимым.

Чжоу чувствовал, что Зина непрестанно думает о предстоящей поездке, угадывал ее мысли, и уверенность в том, что она поедет, начала у него пропадать.

Сперва Зину привлекала возможность увидеть страну, о которой она так много слышала. Представляя свое будущее, она никогда не отделяла его от будущего Чжоу, они сроднились друг с другом, и Зина искренне любила его. Но когда она всерьез подумала о том, что должна покинуть свою страну, поселок, завод, она вдруг заметила, что впервые после замужества начала думать о себе и о муже порознь.

Сначала решение Чжоу показалось ей внезапным, но затем она припомнила его рассказы о родине, волнение при упоминании о Китае и поняла, что рано или поздно перед ним должен был возникнуть вопрос о возвращении в отечество. Чем дольше длилось пребывание на чужбине, тем сильнее тянуло его на родину. Решение вернуться назревало в нем с каждым днем, — известие о разгроме единомышленников послужило лишь поводом.

Но как только Зина возвращалась к мыслям о себе, ей сразу представлялась нелепость ее отъезда. Быть только женой... Этого было для нее недостаточно. Здесь она имела нечто такое, от чего она никак не могла отказаться.

Она не очень отчетливо понимала, что в родной стране ее удерживает главным образом возможность свободного творчества. Здесь росла она, с каждым годом здесь крепла и умнела. Детские годы в деревне: рваная одежонка, попреки за каждый кусок хлеба, безропотное молчание перед обидчиками, а обидчиков было много, обидчиком мог стать всякий встречный-поперечный. Такой же глупой и робкой девчонкой попала она на строительство, и мало ли пришлось ей вытерпеть всяких напастей: холодные и жестокие зимы, стужа в палатках, непослушная, упрямая земля, придирки завистников и насмешки над неуклюжестью. Здесь она училась, здесь трудилась — сколько кирпичей перетаскала своими руками, сама складывала заводские стены, сама собирала станки, сколько усилий потратила на то, чтобы преодолеть страх перед машинами, сколько бессонных ночей провела над простенькими учебниками. И вот теперь, когда она чувствует себя на заводе хозяйкой, когда станок виден и понятен ей насквозь, когда все ее уважают, бросить все это и уйти? Все ее помыслы были направлены на то, чтобы крепить свой завод, свой поселок, свою страну, и она вольна была делать для этого все, что только ей ни захочется. Раньше она думала, что ее связывает со всем этим привычка; ведь и деревню свою трудно было покинуть из-за привычки. Нет, она и деревню свою любила, и деревню, и леса, и поля, и каменные дома, и городские улицы — все любила она в своей стране. И она знала и чувствовала, чувствовала на каждом шагу, что страна тоже любит ее, беспокоится о ней, заботится и дарит всем, чего только Зина ни пожелает. Работать — работай, работай, где только хочешь и сколько хочешь, учиться — учись, наряжаться — наряжайся, летать — летай, петь — пой. Только делай все это от чистого сердца, как следует, честно, хорошо и смело. Делай что хочешь — страна тебя любит, бережет, надеется на тебя. Страна надеется на тебя! Она все дает тебе и ждет, чем сама ты подаришь ее завтра. Разве может Зина отказаться от своего завтра? От завтрашнего дня своей родины? Зина хочет украшать, беречь родину, быть всегда вместе с нею. Всегда вместе се родиной! Служить родине! Служить для нее, петь для нее, растачивать для нее детали. Ей нравилось растачивать детали, но хотелось растачивать их так замечательно, как никто и никогда еще этого не делал. Она не в силах расстаться со своим цехом.

Чжоу вытащил из-под кровати пустой чемодан и откинул крышку.

— Я хотел сложить сюда рукописи, — вопросительно сказал он. — Но, может быть, оставить его для твоих платьев?

— Я никуда не поеду, — сказала вдруг Зина и неторопливо, как бы подчеркивая свое спокойствие, принялась вытирать с чемодана пыль. — Я никуда не поеду, — твердо повторила она. — Это свяжет тебя и вряд ли нужно мне.

На висках Чжоу набухли и задрожали синие жилки.

Зине сделалось жаль его.

— Не грусти, — сказала она, прикрывая его глаза рукою. — Ты ведь не можешь сомневаться, ты знаешь, что я тебя люблю?