В гнезде Орла

Глава 10

Анна и Максим мало, что, понимали в разговоре Германа и его гостьи Арины. Девушка работала авиамехаником в аэропорту Лейпцига.

— Не понимаю, к чему ты клонишь, — Арина снял с головы грязную промасленную кепку и положила её на стол. — Если я правильно поняла, то наша задача вывести из строя треть самолётов Люфтваффе. Это звучит не сложно, а невозможно! — она достала из кармана своей спецовки пачку американских сигарет и закурила. Анна впервые увидела курящую женщину. — Всю боевую флотилию обслуживают спецы из Берлина, у меня доступ только к гражданским самолётам.

— А тебе ничего не нужно понимать. Твоя задача — Лейпциг! «Юнкерсы» и «мессершмитты» оставь мне и моим ребятам, — Герман резко вырвал из рук механика чертежи и отложил в сторону ненужные страницы. — Твоя задача самолёты, принадлежащие «Люфтганзе». Вернее, один единственный.

Арина начала внимательно разглядывать чертежи, предназначенные ей, и без какого-либо смущения курить. Она была не сильно старше Анны, только выглядела совсем женственно. Короткие волосы, грязь забившееся под ногти, руки в царапинах и ранах от химических веществ, вся пропитанная табачным дымом. Голос от курения слегка грубоватый. Но всё-таки, если ей посетить салон красоты и привести свою внешность в порядок, то она будет выглядеть очень даже привлекательной девушкой, которая с лёгкостью может иметь с десяток ухажёров. У Арины были правильные черты лица, пухлые губы, чуть растопыренные уши и пирсинг в носу. Такой внешний вид женщины точно не увидишь в онемеченных городах. В них за внешностью, особенно молодых людей, строго следят. Рейх стремился контролировать любые индивидуальные выражения или стили, вроде того же пирсинга. Официально он не был запрещён, но совершенно не поощрялся и не распространялся. В городах, где контроля Берлина было меньше, можно было чаще увидеть контрабандную американскую одежду, крашенные волосы и татуировки.

— Рейс 145 «Люфтганзы» … — Арина выпустила изо рта клуб дыма, от чего Анна и Максим закашлялись. — Прошу прощение, — без какого-либо сожаления, не отвлекаясь от чертежей, ответила девушка. — Он отправится из Лейпцига в Берлин в ночь с третьего на четвёртое мая. В начале следующего месяца к нам должны заявиться какие-то важные эсесовские шишки. Они будут на этом самолёте?

— Умеешь мыслить логически, — Герман отмахнулся от табачного дыма. — Поганая у тебя привычка.

— У вас поганая нация в паспорте. Я же об этом молчу, — огрызнулась Арина. — Как и о ваших соседях, которые думают, как вы меня трахаете. Их «ангельские» арийские умы никогда не поймут, что русская девка может прийти к вам, как друг, просто помыться. Мне приходится каждый раз ехать к вам после смен без душа и других радостей жизни.

Анна и Максим с недоумением принялись ждать, как на этот выпад ответит Герман. Хозяин дома лишь с улыбкой покачал головой:

— За твой язык в Берлине тебя давно бы расстреляли.

— Мы не в Берлине, — отмахнулась Арина. Видимо, подобные разговоры были для них в порядке вещей. — Мы в городе, который продолжает жить не в Великом Рейхе, а в Третьем, причем в послевоенные годы, когда из обломков красивого города возвели этот безликий кусок дерьма с поганым названием Шварцланд. Звучит, словно кошка блеванула.

— Никаких манер.

— Они и не нужны. Мы не в театр собираемся. Мы хотим отправить в котел к фюреру как можно больше немецких ублюдков.

— Сколько можно тебе говорить — не немецких, а нацистских!

— Какая разница?

— Большая, Арин! — Герман осуждающе посмотрел на неё. — Нельзя сваливать всех под одну гребёнку. Иначе чем ты будешь отличаться от тех, кого сама же и ненавидишь, — его спокойствие начало улетучиваться. — Вот Анна и Максим, они выросли в семье немцев, им с самого раннего детства вбивали в уши нацистскую пропаганду, но они почему-то не хотят уничтожать всех и вся, в отличие от тебя.

— Вы сами же сказали, они выросли в семье немцев. Почему им ненавидеть фрицев, — Арина с недоверием посмотрела на Анну и Максима. — У вас с детства два голоса, а у меня один. Этим всё сказано. Думаете вы русские? Нет, вы немцы. Выросли в семьях тех, чьи предки вырезали мой народ, — она затушила сигарету об пепельницу. — Пойду помоюсь.

Арина ушла в ванную, показательно громко хлопнув дверью.

— Вы простите её. Она не такая, как может показаться на первый взгляд, — тяжело вздохнул Герман. — Просто недосып и тяжёлая работа выматывают. Ей нужно отдохнуть.

— Складывается ощущение, что ей ещё нужен мужик, — отметил Максим.

— Не без этого, — согласился с улыбкой Герман. — Я очень рад, что такие, как вы, на самом деле с нами.

— Какие? — спросила Анна.

— Образованные, — ответил Герман. — Сейчас очень много людей, даже имея образование, не могут связать двух слов, имеют скупой словарный запас и хотят только благ для себя хорошего. Неважно, это немец или европеец с правами, как у вас, или такие люди, как Арина. Умы одних пропитаны мыслями о значимости расы, других — ненавистью к этим самым «высшим» расам. Алексей Петрович часто говорит, что Рейх самолично себя уничтожил, давая многим народом большее количество прав, но в тоже время, надо отметить, если было не было таких, как вы. — он посмотрел на Анну и Максима, — Власть Берлина продолжила оставаться такой же сильной, и они могли впрямь задуматься о тысячелетнем Рейхе. — Возникла пауза. — Вы наша надежда. Не я, не Алексей Петрович, не тем более Арина. А именно вы. Ведь иной раз лидеры сопротивления, да и что скрывать, и я мыслю, как Арина. Уничтожить нацизм, фашизм и прочее вместе с их последователями. Вот только, исполнив все наши планы, не уподобиться бы им.

Анна и Максим внимательно слушали Германа. Он говорил очень важные вещи. Важно в любой ситуации сохранять трезвый рассудок, не сгребать в одну кучу с монстрами, которые думают о своём превосходстве перед другими расами, простых обывателей, которым просто вбили в головы тонны пропаганды через говорящий ящик. Они не виноваты, что верят. Дело Йозефа Геббельса продолжает жить.

— Вы не голодны? — вдруг спросил Герман задумавшихся гостей. — Мы можем что-нибудь заказать.

Анна и Максим отказываться не стали, и вскоре приехала доставка. Герман заказал на всех четверых картофельное пюре с колбасками.

Пока все ели, он рассказывал о городе. Многое Анна и Максим успели, только приехав, увидеть своими глазами. Шварцланд был не единственным в Рейхе городом, в котором жили люди без надежды. Они работали день ото дня. Всё для них было одним сплошным днём сурка. Ничего не менялось и не должно было измениться. В подобные Шварцланду города могли свозить людей, несогласных с политикой. Они не считались политзаключёнными просто потому что не были опасными для Берлина. Так, горстка, «выживших из ума» людей, которым не нравилось жить в «великой» стране. Интересно, почему?

День постепенно близился к завершению. Стало смеркаться. Последние лучи заходящего солнца начали проникать в комнату. Герман посмотрел на часы. Было двадцать минут восьмого. Анну и Максима пора отправлять на поезд до Кракау.

— Ваш поезд через полтора часа, — сказал Герман. — Собирайтесь.