16 декабря 1972 год
На конспиративной квартире в Берлине, на Лейпцигерплатц, с самого утра было неспокойно. За дубовым столом в напряжённой атмосфере сидели четверо мужчин за тридцать. Кто-то в чёрной эсесовской форме, кто-то в дорогом костюме, сшитом на заказ, а кто-то простой гражданской одежде. Они были молоды, с большими амбициями. Элита Рейха, лучшие в своём деле люди, готовые менять мир. Ведь если этого не произойдёт, вся империя, созданная Гитлером, в один момент просто рухнет. Германская идентичность скоро может выйти боком. Только отцы основатели всего этого не увидят, они практически все уже кормят червей.
Монотонно гудел обогреватель. Зима выдалась холодной. За окном стоял хороший минус. Не повезло бы сейчас случись война. Люди попросту бы замерзали, не имея возможности согреться в тепле. Всюду слышался бы вой сирен, напоминающий о тревожной ситуации. В такие моменты особенно ценишь мир.
— Мюллер точно с нами? — спросил Марио Штиндель, темноволосый, коренастый штандартенфюрер СС. Его мучали сомнения, он сомневался в правильности их действий. — Я хочу быть уверен, что нас поддержат.
— Он ни с кем, — ответил Харм Келлер, высокий зеленоглазый блондин с зализанными гелем на левый бок волосами и широкой белоснежной улыбкой. — Мюллер просто закроет глаза, он как никто другой понимает, куда катиться страна. Он хочет остаться при своём, вот и всё.
— Все крупные газетчики нас поддержат, моё издание начнёт, а все остальные подхватят, — отчитался главный редактор газеты Das Reich Рудольф Альтман в сером строгом костюме, пошитом на заказ. — Мои журналисты готовы сделать всё, — он поправил свои коричневые волосы, упавшие на его прямоугольный лоб. — и даже больше. Никому не нравиться, что Гиммлер урезал нам финансирование.
— Неудивительно. Вы после смерти Геббельса сильно изменили направленность газеты, — улыбаясь, подметил Оливер Штайнмайер, партийный член НСДАП, молодой, но в то же время самый перспективный политик Рейха. От него сильно пахло одеколоном. Его горящие, живые глаза так и видели новый путь, по которому должна пойти страна. — Уберём Гиммлера, и всё изменится, у нас для этого есть все ресурсы.
— Только нужен исполнитель. — Рудольф постучал пальцами по стулу. — Старый маразматик сейчас мало кого к себе подпускает. Даже у Мюллера не всегда получается поговорить с ним наедине. Он стал слишком подозрительным…
— Для этого у нас есть один паренёк. Он скоро должен к нам присоединиться, — Марио помассировал ладонью затёкшую шею. — Он мелкий, алчный гавнюк, но Гиммлер ему доверяет.
— Всё так, — согласился Харм. — Я с ним говорил. Он хочет получить место Мюллера, хочет стать главой СС…
— Многого хочет, — недовольно отметил Рудольф.
— Соглашусь, — Харм поддерживал слова друга. — Но он, как Марио верно подметил, нам нужен, — на лице простого радиста Абвера появилась улыбка. — Пока Мюллер жив, не видать ему поста. Палач ещё поживёт, за это время мы найдём способ, как контролировать нашего молодого друга. — раздался звонок. — А вот и он.
Харм поспешил открыть дверь, на пороге возник, весь в снегу, молодой гладковыбритый высокий худой парнишка. В свои двадцать пять он выглядел максимум на семнадцать-восемнадцать. Никакой не солдат, так мальчик на побегушках, который, однако очень многого хотел.
Он снял с себя шинель и, не разуваясь, прошёл в квартиру. На нём была такая же форма, как и у Марио, только он был в звание оберштурмфюрера. Парнишка входил в личную охрану Гиммлера, правда, отвечал за бумажную работу.
— Хайль Гитлер, — отсалютовал парнишка при виде ещё троих за столом.
— Фюрер давно кормит червей, а мы всё ему салютуем. — рассмеялся Рудольф. — Запомни, как там тебя?
— Юрген, — нервозно ответил парнишка, его глаза бегали по всей комнате.
— Запомните, герр Юрген. Здесь не превозносят фюрера.
— Здесь собираются творить историю! — Харм хлопнул его по плечу. — Присаживайся, нам надо поговорить.
Юрген повиновался и молча сел за стол. Харм тем временем достал из шкафа бутылку коньяка, пять бокалов и поставил на стол. Разлил напиток, взял бокал в руки и начал расхаживать по комнате, посвящая парнишку в их план.
Простой, ничем не примечательный радист, был готов сделать, казалось бы, невозможное. Ни одно из покушений на Гитлера не было успешным, Геринг тоже не раз избегал смертельных ударов, Гиммлер, опасаясь смерти, во все, стал вести затворнический образ жизни, но вот только это ему не поможет. Вся верная ему, хорошо обученная охрана окажется в один момент просто бесполезной. Рейхсканцлер давно уже не получает точных данных от разведки, он верит любой информации, всё постоянно перепроверяет, но из-за своего маразма не может отличить подделку от реальности. За свои практически три года у руля страны, он не добился ровным счётом ничего. Постоянные денежные вливания в свои оккультные проекты, поиск инопланетян, космические программы сжирали практически весь бюджет страны, и финансирование концлагерей. В стране не хватка кадров, а он всё ищет евреев по миру, пытается добиться их экстрадиции из Свободных Штатов. Удивительно, но в начале своей карьеры в Рейхе Гиммлер был сторонником выселения евреев за пределы рейха, но не их уничтожения, он с утроенной энергией взялся за так называемое «окончательное решение еврейского вопроса» только ради того, чтобы его позиции не поколебались. Ему казалось, его обойдёт Геббельс. Именно ведомство Гиммлера приняло наибольшее участие в геноциде, а на старости лет, фантомный фюрер так его пугал, что он продолжал прислуживаться перед мертвецами даже в кресле рейхсканцлера.
— Пока Гитлер был у власти, достопочтенный Генрих, только при одном виде фюрера, был готов обоссать штаны, — Харм говорил прямо, ничего не скрывая. — Он никогда не любил с ним говорить. — отпил коньяку. — Имея миллионную, первоклассную армию, он в любой момент мог захватить власть, но страх его подавлял. Он слабый человек, а что мы делаем со слабыми людьми? — он обратился к сидящим за столом.
— Уничтожаем и растаптываем! — ответил Оливер. — Без каких-либо угрызений совести.
После слов Оливера, Харм поднял бокал. После таких громогласных заявлений остаётся только выпить. Все чокнулись.
Было решено сделать небольшой перерыв. Харм и Марио отошли в другую комнату. Рудольф направился в туалет. За столом остался только Оливер и Юрген. Парнишке было не комфортно в новой обстановке. Он старался держаться уверенно, нужно о чём поговорить, спросить.
— Вы видели Гитлера? — неожиданно спросил Юрген.
— Видел. Когда я был ещё ребёнком, — спокойно ответил Оливер. — Мой отец работал в правительстве, я пошёл по его стопам, стал партийным членом НСДАП.
— Какой он был? — Юрген пытался сформулировать мысль. — Какой был фюрер в жизни?
Оливер задумался. Ему фюрер запомнился человеком среднего роста, с тёмно-каштановыми волосами, усами-щёткой под носом. С грубыми чертами лица, уродливый мясистый бесформенным носом, торчащими ушами, неприятным цветом лица, тонкими поджатыми губами, густыми бровями, редкими ресницами и лоснящейся кожей. Ещё перхоть, которая, всегда лежала слоем на воротнике его пиджака. Гитлер старался не улыбаться, зубы у него были плохие, кривые и слегка почерневшие. Одним словом, не красавец, но с огромной властью за спиной. Он даже в разговорах не производил впечатление умного человека, был несколько истеричен, не терпел возражений, а речи поражали своей нелогичностью, отсутствием внутренней связи и грубостью.
— Но у него было какое-то умение доносить мысли, пусть и не совсем чёткие, до масс. Его слушали. Мы должны добиться схожего эффекта. Нас должны слушать, — Оливер посмотрел на парнишку. — И будут слушать!
— По какому пути пойдёт страна, если всё получится? — Юрген задал следующий вопрос.
— Видимый изменений в строе будут минимальны. Пусть немцы думают, что мы продолжаем дело Гитлера, но по факту мы будем строить новый мир. В отличие от отца, я совершенно не верю в идеалы партии, и если всё получится, то я с уверенностью заявлю, что мы отсрочим падение Рейха.
— Рейх может умереть?
— Конечно, — Оливер удивился вопросу. Он полагал, что парнишка несколько смышлёнее. — По-моему, уже каждому ребёнку понятно, куда катится страна, — Посмотри вокруг. — его руки обвели комнату. — После войны не прошло и тридцати лет, как от германской машины осталось одно название. Мы обладаем самым большим количеством ресурсов в мире. Только какой толк от нефти, если из неё некому делать бензин? У нас тотальный дефицит рабочих рук. Рабы умирают, им не дают размножаться. Цель фюрера по сокращению славянского население вышла боком. Земли пустуют, работать некому, а зажравшиеся «арийцы» тоже ничего не хотят делать. Они же «исключительная нация». Смешно! — к их разговору присоединился Рудольф. — Вот герр Альтман знает, как обстоят дела за пределами Берлина. Производства стоят, зато мы в космос полетели!
— Да, Оли, всё так, — согласился Рудольф. — Фюрер хотел сделать из славян рабочую силу, но он так заботился о «чистоте крови», что большая часть пленных просто умерло в лагерях. Да и договор с Россией в пятидесятые позволил какой-то части пленных вернуться. Среди узников было много хороших специалистов, кто не умер в первый год плена, потом вполне себе работали у нас. Но мало кто из них остался в Рейхе, лучше в холодную Сибирь, чем с нацистами под боком, и я их понимаю. — возникла пауза. — На счёт космической программы не согласен, она мне нравится.
— Что предлагаете сделать? — Юрген был удивлён таким громким рассуждениям.
— Дать рейхскомиссариатам статус частей Рейха. Дать людям некую свободу, — ответил Оливер. Немного подумав, он добавил: — Немцы будут иметь привилегии, в плане учёбы, службы, но на бумаге различий будет не так много. Люди должны поверить, что новое правительство будет смотреть на них как на равных.
— Это очень плохая затея. Рано или поздно она выйдет нам боком, — Рудольф не поддерживал идеи Оливера. — Это даже глупо!
— Но по-другому никак, — к столу вернулся Харм и Марио. — Страна должна искать иные пути развития. Её будет не узнать, но только изнутри. Самое главное для «интеллигенции», для тех, кто верит в фюрера и Великий Германский Рейх, всё останется неизменным.
— Мы будем строить Великий Рейх! Страну для всех, — печально озвучил Рудольф. Не любил он другие нации, ценил свою идентичность, но разум преобладал над нацисткой пропагандой. — Если всё у нас получится, то мы отсрочим падения империи лет так на пятьдесят. Пока те, кому мы дадим возможность учиться, не пойдут на нас войной, потребовав независимость.