В Объятиях Соблазна

Глава 18

Элизабет

Дворец дожей сверкал и переливался всеми огнями, словно гигантская шкатулка с драгоценностями. Карнавальная ночь была в самом разгаре. Толпы гостей в пестрых костюмах и причудливых масках уже заполонили парадную лестницу, галереи и анфилады залов.

Серебристый звон колокольчиков, хохот, обрывки музыки и невнятных разговоров сплетались в сумасшедшую какофонию, от которой кружилась голова. Едва ступив на мраморные ступени, я почувствовала, как меня подхватывает и несет эта волна безудержного, необузданного веселья.

Лакеи у дверей почтительно склонились, пропуская меня внутрь. На миг я оторопела от размаха и роскоши представшего зрелища. Все сверкало золотом, серебром, разноцветными огнями. Барочная лепнина, цветочные гирлянды, отовсюду струился чарующий аромат духов и разгоряченных тел.

Первым делом я постаралась затеряться в толпе, слиться с пестрым людским морем. К счастью, мой скромный наряд и маска вполне этому способствовали. Подхватив с подноса бокал игристого вина, я обошла по кругу главный зал, старательно избегая танцующих.

Краем глаза я то и дело выхватывала знакомые лица. Вот Лаура, увитая лентами и бусами, увлеченно флиртует сразу с двумя кавалерами в черных полумасках. А там, кажется, мелькнул профиль Карлотты — сегодня она похожа на экзотическую птицу в своем ярко-алом наряде.

Через толпу я пробиралась к галерее, чтобы оттуда получше рассмотреть зал. И тут мой взгляд выхватил знакомый силуэт. Олимпия, затянутая в черное бархатное платье, украшенное алыми рубинами, плыла в танце с господином в золотистом камзоле. Ее пышная грудь, втиснутая в корсет, готова была вот-вот вывалиться из декольте. Неужели она тоже здесь, на балу?

Поодаль я заметила и других знакомцев с того памятного приема в борделе. Графиня Вендичи обмахивалась веером в перьях, зорко выискивая кого-то в толпе. Рядом с ней вертелся Лоренцо Альдовити, блистая перстнями и сверкая глазами из-под маски. А у дальней колонны маячил сутулый силуэт Пьетро Фоскари. Все они были здесь — эти лощеные аристократы, которых Марко созывал, чтобы представить меня как новую хозяйку.

От одного воспоминания о том вечере щеки вспыхнули. Тогда я впервые дала отпор этой надменной своре, показала характер. Но вдруг сейчас кто-то из них признает меня? Узнает дерзкую англичанку, посмевшую читать им нотации? Сердце колотилось как бешеное. Я судорожно обмахивалась веером, пряча пылающее лицо за кружевом маски.

Музыка сменилась чувственным танго. Я невольно вздрогнула, заметив в толпе танцующих знакомый разворот плеч, резкий взмах смоляных волос. Вот и он, легок на помине! Мое сердце зачастило, во рту пересохло. Инстинктивным жестом я поднесла к губам бокал, пытаясь скрыть волнение.

Лихорадочно размышляя, как поступить, я не заметила, как ко мне приблизился некий господин в золоченой баутте*. Лишь когда он поклонился и снял маску, я с изумлением узнала в нем дожа Джованни Корнера — его породистое лицо с орлиным носом, тонкими губами и пронзительными темными глазами не раз доводилось видеть на официальных портретах.

Несмотря на почтенный возраст, дож держался прямо и величественно. Его худощавую фигуру облекал расшитый золотом алый бархатный камзол с пышными рукавами. Тонкое кружево манжет и воротника-фреза оттеняло смуглую кожу. Узкие панталоны и туфли с пряжками подчеркивали стройность ног. На груди сиял массивный золотой крест — символ власти и веры.

Убеленные сединой волосы дожа были коротко подстрижены, а бородка клинышком тщательно ухожена. Но цепкий, умный взгляд выдавал железный характер и несгибаемую волю этого человека, сумевшего достичь вершин власти.

— Позвольте пригласить вас на танец, очаровательная незнакомка! — галантно произнес он, протягивая сухощавую руку с длинными пальцами. На мизинце блеснул массивный перстень-печатка с гербом Корнеров.

От пристального, оценивающего взгляда дожа мне стало не по себе. Захотелось немедленно сбежать, раствориться в толпе, укрыться от этого пронизывающего внимания. Взгляд Джованни Корнера прожигал насквозь, словно стремясь проникнуть в самые потаенные мысли.

Но я понимала — это невозможно. Дож ясно дал понять, что желает общества именно английской розы, как окрестил меня Марко. Моя скромная маска и неброское платье не укрылись от его прозорливого взора. Отказать ему — значит, нанести страшную обиду, навлечь немилость, разрушить все планы.

Сердце бешено стучало, мысли разбегались. Дож выжидающе смотрел на меня, и уголки его губ подрагивали в легкой усмешке.

«Соберись, тряпка!» — мысленно одернула я себя. Вот он, мой шанс переломить судьбу! Скрепя сердце я присела в реверансе и вложила похолодевшую руку в твердую ладонь дожа. В конце концов, это всего лишь танец. Я выдержу это испытание.

Выпрямившись, я послала Джованни Корнеру ослепительную улыбку.

— Почту за честь, ваша светлость, — проворковала я, стрельнув глазами из-под ресниц. Внутри все сжималось от страха и смятения чувств, но я усилием воли подавила эти эмоции. Сейчас я — прекрасная и загадочная незнакомка. Роковая женщина, способная пленить и очаровать мужчину. По крайней мере, на один вечер мне нужно стать ею.

Дож самодовольно усмехнулся в ответ и властно подхватил меня под руку. Оркестр грянул новый танец. Мы закружились в вихре музыки и шелка, под жадными взорами венецианской знати. Игра началась, и отступать было некуда…

Дож с удивительной для его возраста ловкостью закружил меня в танце. Одной рукой он сжимал мои пальцы, другой властно обнимал за талию. Близость его тела вызывала брезгливую дрожь, но я стоически терпела. Краем глаза я продолжала следить за Марко, который самозабвенно вальсировал с какой-то незнакомкой чуть поодаль.

— Так значит, вы и есть та самая мисс Эштон? — проникновенно заговорил дож, щекоча дыханием мою шею. — Марко не солгал, превознося ваши прелести. Не каждый день к нам в Венецию залетают такие диковинные райские пташки…

Я едва не поперхнулась от возмущения. Вот как! Значит, Альвизе уже успел и тут поработать языком, расписывая дожу мою «красоту и невинность». И ладно бы только расписывал! Судя по масленому взгляду и фривольным намекам моего визави, Марко выставил меня этаким легкодоступным лакомым кусочком. Видно, рассчитывал, что дож растопит мою хваленую добродетель своим высоким положением и щедростью. Ах, негодяй!

Я постаралась отогнать гневные мысли и сосредоточиться на поставленной цели. Ну уж нет, синьор Альвизе! Двусмысленное расположение дожа я обращу себе на пользу. В конце концов, в борьбе с таким опасным противником хороши все средства.

Поэтому я одарила своего кавалера лучезарной улыбкой, похлопала ресницами и пустила в ход самое убийственное оружие — женское обаяние.

— Ах, ваша светлость, право, я смущена! Не ожидала, что мое скромное присутствие привлечет внимание венценосной особы. Это такая честь для меня, такая удача!

Льстивые речи лились из моих уст, точно патока. Я старалась не сбиться с шага, кружась в вихре танца. Заглядывала дожу в глаза с придыханием, трепетала ресницами. Тот млел, расплываясь в довольной улыбке. Похоже, принял игру и даже не заподозрил подвоха.

Вскоре музыка смолкла, и пары распались. Воспользовавшись паузой, я постаралась исподволь выведать у дожа хоть что-то полезное.

— Должно быть, у вас столько важных дел и забот, ваша светлость! — проворковала я, невинно хлопая глазами. — Не представляю, как вы все успеваете! Балы, приемы, государственные вопросы… Голова кругом пойдет!

— О, это лишь верхушка айсберга, моя прелестная! — рассмеялся дож, галантно подхватывая меня под руку. — На самом деле правителю Светлейшей приходится решать тысячу вопросов ежедневно. Торговля, финансы, политика… Враги повсюду! Так что спать приходится вполглаза. Но и развлекаться я тоже умею, будьте покойны…

Последнюю фразу он произнес со значением, прижав меня к себе чуть теснее. Пальцы властно сжались на моем предплечье. По спине пробежала ледяная дрожь отвращения, но я постаралась не подать виду.

На мое счастье, в этот миг к дожу подскочил вертлявый господинчик в пестром камзоле. Что-то зашептал ему на ухо, размахивая руками. Тот нехотя отстранился, обронив: «Дела, дела! Ну ничего, позже мы с вами продолжим, прелестное дитя».

Бросив на прощанье многозначительный взгляд, дож удалился вслед за слугой. А я перевела дух, чувствуя, как бешено колотится сердце. Уф, пронесло! Однако, сдается мне, эта осада — лишь начало. Старый сластолюбец явно проникся ко мне интересом. И ведь не пошлешь его открыто, приходится лавировать, изворачиваться… Эх, знал бы батюшка, на какие ухищрения пускается его добродетельная дочь!

От невеселых мыслей меня отвлек тихий смешок за спиной. Я вздрогнула и резко обернулась. Из-за мраморной колонны, сложив руки на груди, выступил Марко. Нарочито медленно, с ленцой подошел ко мне вплотную.

— А вы времени зря не теряете, миледи, — протянул он, кривя губы в усмешке. — Смотрю, уже успели очаровать дожа. Глядишь, скоро и в фаворитки метите? Хотя, положа руку на сердце, на эту роль больше подходит какая-нибудь куртизанка. Вы для нее недостаточно… хм… опытны.

В его голосе звучала такая неприкрытая издевка, что захотелось отвесить ему пощечину. Но я сдержалась и вместо этого процедила сквозь зубы:

— Не льстите себе, Марко. Я лишь веду светскую беседу, не более. А вот вы, сдается мне, так и жаждете столкнуть меня в объятия дожа. С какой целью? Ах да, чтобы выставить дурочкой и шлюхой в глазах общества. Какая предсказуемость!

Марко замер, впился в меня цепким, изучающим взглядом. На скулах заходили желваки. Несколько секунд мы буравили друг друга глазами — два упрямца, два непримиримых противника. Казалось, воздух меж нами сгустился и потрескивает от напряжения.

Внезапно Марко шагнул вперед, заключая меня в кольцо своих рук. Его дыхание опалило мое лицо, смешавшись с ароматом крепкого алкоголя. Я невольно отпрянула, уперлась ладонями ему в грудь.

— Думаете, я желаю вам зла, Элизабет? — прошептал он, щекоча губами мочку моего уха. — Вы и впрямь так наивны? Поверьте, когда я чего-то хочу… то предпочитаю действовать напрямую. Без экивоков.

Марко шагнул вперед и, не говоря ни слова, подхватил меня за талию. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже увлек меня в стремительный вихрь танца. Рука властно легла на мою спину, притягивая ближе. Наши тела соприкоснулись, движения синхронизировались.

— Что вы себе позволяете? — возмущенно прошипела я, пытаясь отстраниться. — Я не желаю с вами танцевать!

— Помолчите, Элизабет, — хрипло выдохнул Марко. Его горячее дыхание защекотало шею, по коже побежали мурашки. — Вам давно пора преподать урок хороших манер.

С этими словами он впился пальцами в мою талию, привлекая еще ближе. Грудь прижалась к его твердому торсу, бедра соприкоснулись. Жаркая волна пробежала по телу, сконцентрировалась внизу живота. Я судорожно вздохнула, чувствуя, как от близости Марко кружится голова.

Мы кружились в бешеном темпе, почти срываясь на бег. Музыка пульсировала, отдавалась в висках. С каждым движением платье облепляло фигуру, шелк скользил по разгоряченной коже. Под пальцами я чувствовала твердость мышц Марко, исходящий от него жар. Он вел уверенно, почти грубо, то притягивая меня к себе, то резко разворачивая.

— Вы просто неотесанный болван! — процедила я, задыхаясь от гнева и смущения. Щеки пылали, сердце колотилось где-то в горле. — Немедленно отпустите!

Но Марко лишь расхохотался, сверкнув белозубой улыбкой. Его глаза потемнели, в зрачках заплясали дьявольские огоньки.

— Обещаю, душа моя, этот танец вы запомните надолго, — промурлыкал он, щекоча дыханием мою шею. — Так что не упрямьтесь и наслаждайтесь… пока можете.

От низкого, бархатного тембра его голоса по спине пробежала сладкая дрожь. Меня бросило в жар, дыхание сбилось. Проклятье, почему от одной лишь близости этого негодяя мое тело так предательски реагирует?

Марко смотрел мне прямо в глаза — дерзко, насмешливо, с вызовом. Его взгляд буравил, пронизывал насквозь, будто стрелы. Губы кривились в циничной усмешке, но в глубине зрачков плясало жгучее, первобытное пламя. Еще миг, и оно поглотит меня, испепелит дотла…

Не знаю, сколько длился этот сумасшедший танец — миг или вечность. Я словно плыла в густом мареве, забыв обо всем на свете. Были лишь музыка, бешеный ритм и жгучие прикосновения Марко, будоражащие, волнующие, непристойные.

Внезапно мелодия оборвалась. Марко с силой прижал меня к себе и, наклонившись, впился в мои губы грубым, требовательным поцелуем. У меня потемнело в глазах, сердце пропустило удар. Это было словно падение в бездну, юркий язык скользнул в мой рот, пробуя на вкус, дразня, лаская.

Вкус бренди и табака наполнил рот, закружил голову. Жесткие губы терзали, подчиняли, брали свое. Колкость щетины, хищный напор, сильные руки, стискивающие до боли — все это опьяняло похлеще вина. Кровь зашумела в ушах, колени предательски ослабели. Тело будто само выгнулось навстречу, отвечая на дерзкий призыв…

Это длилось лишь миг, но мне показалось — целую вечность. Первый поцелуй, первое прикосновение мужских губ. Голова шла кругом от запретной сладости, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Боже, так вот каково это! Невинная Элизабет в один миг превратилась в распутницу, млеющую от страсти в чужих объятиях…

По залу пронесся гул изумленных, возмущенных возгласов. Оторопевшие гости глазели на нас во все глаза, дамы за веерами перешептывались, мужчины многозначительно хмыкали. Скандальное поведение, вопиющая непристойность! Знатная публика смаковала сплетню, упиваясь позором строптивой англичанки и ее наглого кавалера. Завтра об этом будет судачить весь город!

Но вдруг пелена спала, и реальность обрушилась ледяным душем. Я охнула, оттолкнула Марко, залепила ему звонкую пощечину. Щеки пылали от стыда и негодования.

— Да как вы смеете? Здесь же люди кругом! Вы… вы просто невыносимы!

Марко отступил на шаг, потирая скулу. В глазах его вспыхнуло изумление, смешанное с непонятной эмоцией. Неужели… уважение? Или даже восхищение? Впрочем, через миг это выражение исчезло, сменившись привычной насмешкой.

— Ну надо же, какие мы грозные! — протянул он, растягивая губы в кривой ухмылке. — И это после того, как сами млели в моих объятиях? Лицемерие, душа моя, вам не к лицу.

Я задохнулась от возмущения, кулаки сами собой сжались. Да как он смеет? Намекать, будто я… будто мне понравилось это унижение⁈

— Вы заблуждаетесь, месье, — процедила я сквозь зубы. В груди клокотал гнев, мешаясь со жгучим стыдом. — Я не из тех девиц, что падки на грубую лесть и… и распускание рук! Впредь советую держаться от меня подальше. Иначе клянусь, вы горько пожалеете!

С этим словами я резко развернулась, намереваясь уйти. Но не тут-то было. Марко с неожиданным проворством схватил меня за локоть, дернул назад. Я охнула, потеряв равновесие — и в следующий миг оказалась прижатой к холодному мрамору колонны, в кольце его сильных рук.

— Никуда вы не пойдете, синьорина, — прошептал он, наклоняясь к моим губам. В янтарных глазах полыхало пламя — дикое, необузданное. — По крайней мере, пока я не получу то, что причитается мне по праву. Вы задолжали мне за этот танец… И за тот поцелуй.

У меня перехватило дыхание. Он что, спятил? Прилюдно домогаться меня, фактически силой принуждать? Это уже ни в какие ворота! Страх мешался с гневом, в горле встал ком.

— Немедленно отпустите! — выдохнула я, дрожа от унижения и ярости. — Вы… Вы просто чудовище! Скотина! Как вы смеете так со мной обращаться?

Но Марко лишь хрипло рассмеялся, обдавая лицо горячим дыханием с привкусом спиртного. Одной рукой удерживал меня за талию, другой — больно сжал подбородок, вынуждая смотреть в глаза.

— О, я смею гораздо больше, душа моя, — промурлыкал он зловещим тоном. — Поверьте, я привык получать желаемое. Рано или поздно. И вы, моя прекрасная Элизабет, не станете исключением.

С этими словами он впился в мои губы очередным жестким поцелуем. Прикусил до боли, вторгся языком, безжалостно терзая и подчиняя. Я замычала, забилась в его хватке — но это лишь раззадорило Марко. Он целовал грубо, жадно, почти болезненно. Словно хотел заклеймить, подчинить своей воле.

Краем сознания я слышала гомон голосов, шепотки, смешки. Понимала, что за этой постыдной сценой наблюдает добрая половина гостей. Что завтра весь город будет судачить о моем падении, презирать и осуждать. Но я ничего не могла поделать. Тело будто окаменело, разум заволокло дурманом. Я словно тонула в ощущениях — пугающих и в то же время одуряюще сладких…

Наконец Марко отстранился, напоследок куснув мою припухшую нижнюю губу. В глазах его плясали дьявольские огоньки, губы кривились в торжествующей усмешке.

— Благодарю за танец, синьорина, — промурлыкал он, отвешивая шутовской поклон. — Надеюсь, вам было так же приятно, как и мне. Не прощаюсь!

И он растворился в толпе — словно и не было этого кошмара, словно все привиделось. Я стояла, судорожно хватая ртом воздух. Ноги дрожали, сердце готово было разорваться. В голове билась одна мысль — это конец. Конец репутации, доброму имени, надеждам на будущее.

Теперь меня будут считать продажной девкой, любовницей Марко. И я ничего, ничего не могу исправить! От отчаяния хотелось выть в голос. Закусив губу, я бросилась прочь из зала, не разбирая дороги. Слезы душили, застилали глаза. В ушах до сих пор стоял издевательский смех Марко.

Боже, за что? Почему этот негодяй не дает мне прохода? Чего добивается своими грязными выходками? Сломить, подчинить своей воле? Или… или пробудить во мне что-то темное, порочное, чему нет названия?

Ведь я могла закричать. Могла позвать на помощь, устроить скандал — и Марко не посмел бы продолжать. Но я этого не сделала. Почему? Неужели в глубине души… Господи, нет! Этого не может быть. Не хочу даже думать о подобном!

Мои ноги в атласных туфельках скользили по мраморным плитам, шелковые юбки путались и шуршали. Куда бежать, где спрятаться от стыда, от страха, от собственных чувств? Дворец дожей, только что сиявший праздничными огнями, вдруг показался мне удушливой ловушкой. Я задыхалась в его пышном великолепии, среди разодетой, сытой толпы.

Сама не помню, как добралась до парадного входа, расталкивая гостей, не слыша окриков и возмущений. В ушах стоял звон, перед глазами все плыло. Лишь одна мысль пульсировала в голове — скорее прочь отсюда, на воздух!

Привкус его губ жег и горчил, страшное знание пронзало насквозь. Назад пути нет.