— О, господи, Кэт!
Катрина приоткрыла глаза, пытаясь понять, что произошло, и почему мадам Роббер с утра так громко кричит.
— Эта девчонка, верно, с ума сошла… Катрина!!!
Дверь в ее комнату распахнулась, и на пороге появилась подбоченившаяся Элен с горящим взглядом.
— Что случилось? — хриплым со сна голосом ответила она, усаживаясь на постели.
— Что случилось? — с явной издевкой повторила Элен. — Случилось то, что я в полном возмущении, дорогая моя! Это твое? — откуда-то из-за спины женщина извлекла сильно помятые листы для рисования.
Катрина кивнула и потерла глаза:
— Не могла уснуть сегодня ночью, вот и…
— Ты не в своем уме! Как ты могла их выкинуть⁈ — в интонации мадам Роббер было столько возмущения и негодования, словно девушка отправила в мусорное ведро не свои вчерашние терапевтические наброски, а оригиналы работ Фламинии Карлони. Она все еще никак не могла взять в толк, что за муха с утра пораньше укусила Элен.
Надев очки, она посмотрела на тетю:
— Что не так с выкинутыми набросками?
Та присела рядом и протянула рисунки.
У Катрины защемило внутри от увиденного: экспрессивные, эмоциональные, чувственные, пробудившие вновь еще такие свежие воспоминания…
Она шумно выдохнула.
— Вот! А я о чем говорю! — беззлобно потрепала ее по волосам Элен. — Понимаешь теперь, что им место не в мусорном ведре, а на мольберте для доработки, а потом на стенах картинных галерей?
Катрина отрицательно помотала головой:
— Просто вы в курсе моих душевных переживаний, поэтому и почувствовали то, чего в этих рисунках нет, — откладывая их в сторону, сказала она.
— Ты не права… — Элен разглядывала наброски, не в силах оторваться. — Это чистое искусство.
— Не думаю. Вы лучше других знаете, что за год с лишним я едва ли нарисовала пару более-менее стоящих работ. Я потеряла свои задатки художника в горе и обидах…
— Да очнись же ты уже! — Элен сильно повысила голос. — То, что случилось в Петербурге, там и осталось. Жизнь идет дальше, и только ты заблудилась в воспоминаниях. А это… — она потрясла перед Катриной рисунками, — … это твое настоящее.
— Мы вчера расстались, — сказала девушка негромко, подтягивая колени к груди. Она и сама не заметила, как с рисунков перешла на личное.
— Конечно… А на прощание он долго целовал тебя и вернул интерес к живописи!
Катрина жалобно посмотрела на тетю:
— Мы, и правда, вчера расстались…
— Значит, верни его. Найди и скажи, что… господи, да наври что-нибудь, но продли ваш прощальный роман! Ты же видишь, как он вдохновляет тебя! Вот что, дорогая, творческие люди такими вдохновителями не разбрасываются!
Катрина отрицательно потрясла головой и сильнее прижала колени к груди.
— Невозможно. Вчера все закончилось. Я даже не знаю, где он живет. И номера телефона его не знаю.
Элен замерла, пытаясь прийти в себя от услышанного.
— Теперь мне ваши отношения кажутся еще более странными… — наконец пробормотала она, собирая рисунки в стопку. — Что ж… Как думаешь поступить дальше?
— Как и планировала: через неделю возвращаюсь в Россию… Мама писала, что соскучилась, да и здесь мне уже делать особо нечего. Экзамены в Школе искусств я завалила, поэтому…
Элен вдруг потянулась к девушке и сильно прижала ее к себе:
— Хочешь, я поговорю с твоей мамой? Оставайся еще на два семестра, я договорюсь с деканом Фреем, он восстановит тебя и…
— Спасибо, мадам Роббер, — выбираясь из ее объятий, тихо ответила Катрина. — Я благодарна вам за все, но дальше я должна идти сама…
Элен посмотрела на особенно хрупкую сейчас и такую юную Катрину. Вспомнилась ее молодость — мечты и планы, надежды и ожидания… Сердце болезненно сжалось. Потому что очень хотелось помочь этой светлой, доброй и не по двадцать первому веку наивной девушке. Но… Что она могла? Изменить мироустройство, чтобы люди начали наконец ценить истинный талант и доброту, чтобы мужчины не предавали любящих их женщин, чтобы при первой встрече пытались увидеть душу, а не бросались лишь на эталонных красавиц, чтобы искренность ценилась больше наглости и деловитости?..
— Ты же знаешь, что, если вдруг… — она погладила мягкие волосы Катрины.
— Знаю, — улыбнулась та в ответ. — Спасибо, мадам Роббер!
— Раз ты уже все решила… — Элен встала и оправила зеленую шелковую юбку. — Мой тебе совет: не теряй времени даром и проведи последние дни в Париже так, чтобы потом было о чем питерским подружкам рассказать!
Цокая высокими каблуками, она вышла из комнаты, а Катрина упала на подушку и еще долго разглядывала за полтора года ставший знакомым до последней трещинки потолок.
Было уже за полдень, когда она наконец-то встала и начала собираться в Школу искусств, надо было получить приказ об отчислении и забрать документы.
После долгого и тягучего дождя накануне, асфальт парил, а воздух был влажным и душным. Казалось, каждая клеточка тела молила о пощаде. Из-за внезапной жары вчерашний пасмурный день и дождливый вечер казался Катрине далеким и ненастоящим. Даже образ Дэниэла больше был похож на понравившегося персонажа из книги, чем на реально существующего мужчину.
Перед входом в Школу Кэт собрала волосы в высокий пучок, отчего шее стало гораздо легче, да и вообще — настроение сразу улучшилось.
Во внутреннем сквере, в тени большого дерева сидела светловолосая, как ангел, Адель Маре — хорошая знакомая Катрины и бесспорно талантливая абстракционистка. Узнав ее, девушка встала со скамейки и пошла навстречу.
— Кэт, как давно я тебя не видела! Как поживаешь?
— Все в порядке, — как можно более жизнерадостно улыбнулась Катрина в ответ.
— Что привело тебя сюда, каникулы же… — начала Адель и осеклась.
— Меня мучает тот же вопрос о тебе.
— О… Мой двоюродный брат поступает на факультет истории искусств, я пришла с ним в качестве группы поддержки, — махнув в сторону корпуса администрации, ответила девушка, неумело пряча смущение.
— Понятно. А я… пришла, чтобы забрать документы.
Адель с сочувствием посмотрела на бывшую однокурсницу. Почти все факультеты обсуждали провал подающей надежды русской студентки на итоговом экзамене. Никто не ожидал, что Катрина, успешно справляющаяся с текущими заданиями, завалится на главном.
— Не грусти! — попыталась подбодрить ее Адель. — Лучше приходи сегодня вечером ко мне в гости. Родители отдыхают в Нью-Йорке, и я устраиваю арт-вечеринку для знакомых. Кроме карандашей, кисточек, красок и пастели будет много выпивки, вкусные закуски и неимоверное число красивых парней! Смазливое личико — обязательное условие для всех особ мужского пола! — девушка звонко засмеялась, и Катрина согласно кивнула. А почему бы и нет? Красивые молодые люди? М-м-м-м… Кто ж откажется от такого пира для глаз? Глядишь, встретит кого-нибудь посимпатичнее, чем…
— Начало в восемь, не опаздывай! — Адель чмокнула Катрину в щеку и убежала к высокому темноволосому парню, вышедшему во двор.
Поглощенная мыслями о предстоящей вечеринке у Адель (которые, кстати, всегда удавались ее подруге), Катрина постучала в кабинет мсье Фрея и, не дождавшись ответа, толкнула тяжелую старинную дверь. Она неожиданно легко подалась и с громким скрипом распахнулась, отчего девушка ввалилась внутрь, растерянно осматриваясь по сторонам.
Недовольный и высокомерный взгляд хозяина кабинета придавил ее бетонной плитой. Едва дыша, Катрина посмотрела на мужчину, беседу с которым она так бесцеремонно прервала и оцепенела, наткнувшись на удивленный взгляд знакомых голубых глаз.