В стране Львиных гор

ПО ЗАПАДНОЙ ОБЛАСТИ

В воскресенье утром мы отправились в поездку по большому полуострову, который первоначально только один назывался Сьерра-Леоне, а по новому административному делению 1963 года получил официальное наименование Западная область.

Меня сопровождают Корделия с Хассаном и его друг Аки, молодой инженер из государственного карьера во Фритауне. Компания у нас веселая, особенно всех развлекает остряк Аки. Он без устали рассказывает на крио анекдоты, над которыми Корделия смеется до упаду. Хотя я не понимаю ни слова, а Хассан не успевает мне переводить, общая веселость заражает и меня.

Полуостров от устья реки Риби на юге выдается приблизительно на сорок километров на северо-запад, в Атлантический океан. На северо-востоке его отделяет от материка широкая река Сьерра-Леоне. По ней можно достигнуть сильно изрезанной бухты с островами Тассо, Пепел, Тумбу и Хагбели.

Погода прекрасная, в девять часов утра солнце уже вовсю жарит с ясного неба. Большую часть года в прибрежных районах стоит влажная жара. Хотя на синем небе ни облачка, духота такая, что кажется — вот-вот разразится гроза.

На асфальте машина легко делает в среднем шестьдесят километров в час, но мосты над многочисленными ложбинами настолько узки, что по ним с трудом проезжает один автомобиль. Тем не менее водители лихо подкатывают к переездам. Мне кажется, они устроили забаву из того, чтобы доказывать неуступчивому водителю попутной машины, что право преимущественного проезда имеет тот, кто едет быстрее! К стыду своему, должен признаться, что я с удовольствием участвовал в этой игре.

Существуют, конечно, дорожные знаки и твердые правила, но за пределами города традиционное право сильнее любых правил движения. Тот, у кого сигнал громче, скорость выше, а нервы крепче, бесспорно, получает право преимущественного проезда, хотя вообще-то оно должно принадлежать тому, кто подъезжает с правой стороны.

В нескольких километрах от Фритауна, на горном массиве, образованном габбро, вздымается почти на девятьсот метров знаменитая Сахарная голова, а соседний Пикет-Хилл — даже на тысячу метров. Склоны гор покрыты густым дождевым лесом. Вскоре асфальтированное шоссе кончается, и нам приходится довольствоваться грунтовой дорогой на порошковатом красном латерите. За нами поднимается страшная пыль, а когда я торможу, она плотными красными тучами врывается в открытые окна и раздражает наши слизистые. На Корделии белое платье с красивой цветной каймой, и она, вздыхая, наблюдает, как оно на глазах меняет свой цвет.

Большие деревни Западной области, насчитывающие в среднем от двух до шести тысяч жителей, гордо именуют себя городами. Почти все они носят названия, унаследованные от периода английского господства: Уилберфорс, Веллингтон, Годрич, Ламли, Абердин, Гастингс, Ватерлоо (Уотерлу). Плотность населения здесь — 135 человек на квадратный километр — исключительно большая для Африки. К тому же она продолжает увеличиваться: непрерывно происходит переселение людей с материка в те деревни полуострова, чьи жители, в свою очередь, отправились во Фритаун. Конечно, столица обладает большой притягательной силой, она нуждается в рабочих руках, а значит, там легче найти заработок. Отток населения из сельских местностей привел к тому, что многие мелкие деревни мд континенте уже опустели.

Еще в середине пятидесятых годов столица, насчитывала семьдесят тысяч человек, но к концу шестидесятых численность ее населения возросла до двухсот тысяч человек. Этот скачок, — безусловно, ставит перед правительством новые сложные проблемы.

В Ламли мы по узкой песчаной тропе спустились к морю. Нырнув в густую тень деревьев, я осторожно провел «Баркас» между толстыми стволами гигантов, обрамлявших пляж. Из-за резкой перемены освещения глаза плохо видят, только постепенно зрачки расширяются, и тогда между вершинами деревьев снова видно ясное небо. Но вот мы миновали деревья, и нашим глазам открылось сказочное зрелище: синие волны Атлантического океана накатываются на широкий плоский белоснежный пляж из коралловой пыли и тончайшего песка. Он усеян тысячами раковин. Стройные кокосовые пальмы слегка покачиваются на ветру. За ними поднимаются террасами темно-зеленые полосы леса, а вдали — окутанные голубой дымкой горы полуострова. Пляж, какой изображают в книгах с картинками, тянется на километры. Рай для курортников, который ждет только того, чтобы его открыли и освоили. Интересно, долго ли еще этот уголок будет погружен в глубокий сон?

У берега стоит пирога, в ней — бедно одетый пожилой человек. С бесконечным терпением он вырезает примитивным инструментом миниатюрную модель своей узкой деревянной лодки. Зачем он это делает? Может, уже ждет туристов, которые когда-нибудь заполнят чудесный пляж?

Хассан объяснил мне, что человек этот — кру, что люди этого племени — бывалые мореходы и именно из их числа Давид Ливингстон нанял в 1858 году двенадцать человек для участия в путешествии по Восточной Африке с целью проследить течение Замбези. Одинокий резчик погружен в райский покой, вокруг него ни души. Только несколько белобрюхих воронов дерутся на берегу из-за дохлой рыбы, выброшенной прибоем на пляж.

Помимо моей воли у меня в памяти всплыло название книги Бенбери, изданной в Лондоне в 1888 году: «Сьерра-Леоне, или Могила белого человека». Она читается как детектив, хотя на самом деле в ней правдиво изложены факты. Когда-то этот прекрасный берег пользовался дурной славой: он считался самым гнилым уголком Западной Африки, где свирепствовала желтая лихорадка. Кроме того, малярия, фрамбезия, проказа, сонная — болезнь буквально косили местное население. В 1892 году во Фритауне родилось 1210 человек, а умерло — 1413. Желтая лихорадка унесла почти половину живших здесь европейцев и многих африканцев — сколько именно, неизвестно.

Сейчас это ушло в прошлое. Благодаря улучшившемуся питанию, комплексу медицинских и гигиенических мер устранены многие опасности, угрожавшие прежде жизни людей. По сравнению с 1880 годом численность населения увеличилась в два раза. Правительство надеется, что к 1980 году в Сьерра-Леоне будет около трех миллионов жителей[6].

Хассан выискал пятачок тени под веерообразными листьями пальм, и мы кинулись в теплую соленую воду. Она не освежала, но, когда солнце в мгновение ока испаряло влагу с мокрого после купания тела, на коже оставались крошечные кристаллики соли и ощущалось приятное пощипывание.

Далеко мы не решались заплывать: вдруг здесь водятся акулы. Берег защищен коралловыми банками, но надежная ли это защита от опасных хищников? Ни один из нас не рвался проверить это на своем личном опыте.

Появилось несколько рыбаков. Они пришли босиком из Ламли и притащили огромные плоские корзины со свежей рыбой. Ни слова не говоря, они разложили свой улов перед нами. Эти люди — фанти из Ганы, с 1957 года живущие в Ламли. Кроме того, фанти прочно обосновались в деревеньке Конакри, на берегу Буллом, и в Шенге, у бухты Иори.

Прибрежные воды Сьерра-Леоне, да и всей Западной — Африки, славятся своими рыбными богатствами. Здесь материковый шельф выступает далеко в Атлантический океан, и среди водорослей в хорошо прогреваемых верхних слоях воды обитает множество видов морских рыб. Особенно хорошие результаты дает лов сетями вблизи берегов. Лучше всего ловится излюбленная африканцами сельдь — бонга.

Примечательно, что львиную долю улова — в среднем он составляет около двадцати пяти тысяч тонн в год — до сих пор добывают рыбаки в примитивных пирогах и других маленьких лодках, тогда как свыше двадцати современных рыболовных катеров во Фритауне, в основном принадлежащие итальянцам, дают только третью часть всей вылавливаемой рыбы. Местные рыбаки обычно сдают свой улов рыночным торговкам, а те уже перепродают ее во Фритаун или переправляют на грузовиках дальше, в глубь страны. В таких случаях перед отправкой рыбу коптят.

Большинство рыбацких деревень расположено вдоль побережья Западной области, на острове Шербро и вокруг Шенге. Южнее сильный прибой мешает выходить в море и сообщение с рынками плохое.

Хассан хотел купить несколько отборных селедок бонга и вечером их зажарить, но Аки, косо взглянув на рыбу, сухо заметил, что он, пожалуй, поужинает в «Кейп-Клаб». Аки, очевидно, не принадлежал к поклонникам рыбных блюд, лассан сделал рукой жест — пропащий, мол, человек — и обратился ко мне: «Но ты-то, Харальд, любишь рыбу?» Это мое слабое место, рыбу я терпеть не могу, и чуть слышно я пролепетал: «Да, но и «Кейп-Клаб» мне тоже интересно посмотреть». Корделия разразилась громким смехом, Хассан недоуменно — пожал плечами, и ужин с дарами моря был отменен.

Перед водохранилищем Гума нам преградил дорогу сторож: он не может нас пропустить, так как мы не запаслись разрешением на въезд от «Гума Вэлли Устер Компани» во Фритауне. Хассан попытался угостить его сигаретами, но сторож упорно стоял на своем. Тогда я предъявил мою аккредитационную карточку с великолепным штемпелем: «Министерство информации и радиовещания». Подобные официальные атрибуты всемогущей власти чаще всего и в Африке оказывают свое магическое действие.

— Пожалуйста, господа, — тут же склонился сторож в вежливом поклоне и открыл железные ворота. Описав маршрут, которым мы должны следовать, он заключил:

— И, пожалуйста, не съезжайте с указанных дорог.

Спасибо, конечно, не съедем! «Баркас» тяжело пыхтел на крутом подъеме, ему предстояло преодолеть несколько серпантинов. Дорога вилась между крутыми обрывами по обеим ее сторонам, можете быть спокойны, по своей воле мы с нее ни на шаг! После получаса езды вверх мы добрались до плотины среди поросших зеленью останцев. Вода в радиаторе кипела. Мы поставили машину и осмотрелись. Вокруг пышный дождевой лес, поражающий разнообразием форм листьев, множеством лиан и эпифитов. Над морем вершин вырываются до высоты сорока-пятидесяти метров огромные деревья с ярко выраженными досковидными корнями. С широкой дорожки на плотине открывается вид на гигантское водохранилище. Это ценнейший резервуар питьевой воды для столицы и окружающих селений Западной области, но сейчас уровень воды в нем сильно понижен. В сухой сезон ничтожный приток воды с гор по реке Гума не восполняет ежедневного расхода. Только с началом сезона дождей в середине мая водохранилище быстро наполняется до краев. Тогда по бетонному водоводу шириной в несколько метров вода поступает в долину и питает там «сезонную», можно сказать, электростанцию мощностью около двух с половиной тысяч киловатт.

Большая бронзовая доска с надписью белыми буквами напоминает, что плотина была введена в действие 4 февраля 1967 года генерал-губернатором сэром Генри Лайтфутом Бостоном, африканцем. Строительство плотины было важным делом, говорившим о дальновидности генерал-губернатора: население Фритауна быстро увеличивалось, а без воды жизнь невозможна.

Необходима она и термитам. Там, где грунтовая вода в изобилии, из-под земли вырастают их причудливые сооружения. Недалеко от водохранилища мы прямо рядом с дорогой увидели огромный, могучий термитник со многими башнями. По ширине он не уступает «Баркасу» и вдвое выше его. Строительным материалом термитам служит земля, скрепленная их слюной и экскрементами, которая, высохнув, нередко становится твердой, как цемент. Эти строения берут начало глубоко под землей, но со временем выходят на ее поверхность. Под защитой крепостных стен живут во мраке слепые насекомые с мягкой оболочкой. Сложные системы подземных ходов ведут к их запасам пищи. Таким образом они избегают контактов с внешним миром, где им угрожают насекомоядные животные, убийственные лучи солнца и невероятные ливни. Поразительное государство насекомых! В нем есть «солдаты» с крепкими челюстями, маленькие трудолюбивые «работники» и «царица». После свадебного полета она лежит в глубоком «погребе» крепости, окруженная заботливыми «придворными». Покинуть свою темницу она не в состоянии. Тело ее раздулось от постоянного производства яиц — она всего-навсего орган воспроизводства в своем государстве, насчитывающем десятки тысяч жителей.

Дальше мы долго едем пальмовыми лесами. Сплошной стеной стоят пальмы борассус высотой восемь-десять метров. Тусклая зелень их узких длинных листьев-метелок напоминает вылинявшее от частых стирок платье. Когда мы останавливаемся передохнуть, над нами звучат прекрасные песни птиц, каких — я, к сожалению, так и не узнал: пернатые певцы оставались невидимыми в густой тени пальм.

Берег от Кента до мыса Шиллинг скалистый. На него накатываются огромные волны в четыре-шесть метров, приливы и отливы здесь необычайно сильны. Прибой с ревом бьется о могучие нагромождения черно-коричневых камней, изгрызенных морем и принявших самые причудливые очертания. Сразу за ними начинается густая чаща леса с пышным подлеском. Скалы и глухой лес придают этому участку побережья нечто зловещее. Вот уж действительно идеальное место действия для героев пиратских историй Стивенсона!

Мною овладевает азарт первооткрывателя, и я карабкаюсь на скалы. В невероятно синем море мне вдруг и в самом деле мерещится «Эспаньола», плывущая к таинственному острову сокровищ. Но это всего лишь маленький африканский парусник, держащий курс при слабом бризе на острова Банана, небольшой архипелаг, который можно разглядеть вдали невооруженным глазом.

К действительности меня полностью возвратил громкий голос Корделии: «Пикник! Пикник!» Мы уселись на одну из пирог, лежавших на светлом песке. Каждую такую лодку длиной десять, шириной один метр вырубают из одного цельного ствола. Какими же гигантами должны быть эти деревья!

Жареные цыплята — мы их едим холодными, запивая солодовым пивом, — пробуждают в нас новый приступ энергии. Все мысли снова обращены к поездке.

Уже к вечеру мы приехали в Ньютон, маленькую деревушку с двумя десятками домов под крышами из волнистого железа, школой, железнодорожной станцией и рынком. Здесь живет дядюшка нашего Аки, человек зажиточный. Мы решили обязательно нанести ему визит, ибо, по словам Аки, у него прекрасная фруктовая плантация.

Дядюшка Бенджамин, толстяк, с трудом протискивающийся в дверь своего дома, при виде гостей приходит в восторг. Он прямо-таки трясется от радости, и, когда мы видим, как его огромный живот колышет-ей от кудахтающего смеха, Нам и самим становится весело.

В который уже раз меня поражает африканское гостеприимство. Аки говорил чистую правду. В саду плотными рядами стоят грейпфрутовые деревья. Они походят на наши яблони, только выше их. Внуки хозяина, два шустрых мальчугана, набирают нам большую корзину сочных грейпфрутов. Для этого один мальчик ловко взбирается на дерево, срывает плоды и по одному бросает вниз. Второй ловит их и бережно укладывает в устланную соломой корзину.

Здесь я впервые увидел сикоморы — в саду растет один из простейших видов тутовых, который дядюшка Бенджамин хочет облагородить. В Северо-Восточной Африке это дерево распространено значительно шире, чем здесь, там его сажают в основном для тени. Его поразительные соплодия, свисающие с ветвей, напоминают маленькие зеленые дыни. Они съедобны, но мне не нравятся. Дядюшка пробует их с видом знатока. Если они поддаются легкому нажиму, поучает он меня, значит, созрели. Но плоды сикоморы ценятся мало, главное ее достоинство — древесина. В древнем Египте из нее делали гробы для усыпальниц фараонов.

Апельсины и лимоны тоже поспели, но манго — эти ароматные косточковые плоды были завезены в Африку из Индии — еще висят на деревьях зеленые. Эти вкусные, сочные плоды содержат особенно высокий процент витамина С и широко применяются для приготовления напитков, мармелада, салатов, карри, сладких блюд, мороженого, соусов и многих других кисло-сладких блюд.

Дядюшка Бенджамин заметил мой интерес к фруктовым деревьям, и у нас очень скоро завязался оживленный разговор на темы садоводства. Я узнал, что большинство одногодичных растений засушливых зон дают урожай к рождеству, а маис, маниок и бананы, произрастающие на болотистой почве, плодоносят круглый год. Искусственное орошение увеличивает и число собираемых урожаев, и их объем. По словам дяди Бенджамина, в африканском хозяйстве огромную роль играет маниок. Этот непритязательный куст высотой от одного до пяти метров — одна из важнейших крахмалосодержащих культур тропиков, полностью заменяющая наш картофель. Каждый куст маниока дает под землей от пяти до восьми клубней различной длины и толщины, содержащих до тридцати пяти процентов крахмала. Встречаются клубни почти метровой длины. Маниок известен только в культурном виде. Его выращивали в Центральной и Южной Америке задолго до появления европейцев. В конце XVI века португальские мореплаватели завезли маниок в Западную Африку, где он получил широкое распространение.

После того как мы осмотрели плантацию, перед нами поставили большую калебасу. Такие выдолбленные тыквы различной формы употребляются во всех странах Тропической Африки в качестве сосудов для питья и хранения воды. Они совсем легкие и хорошо переносят перевозку.

Но в той калебасе, что стояла перед нами, была не вода, а пальмовое вино. Дядюшка Бенджамин, наполняя бокалы, в предвкушении удовольствия прищелкивал языком. Этот пенистый напиток не что иное, как сок дикорастущей масличной пальмы, чтобы добыть его, достаточно надрезать ствол. Никакие добавления не требуются. Надо только дать соку перебродить в открытой посуде — и он готов к употреблению. В холодном виде он имеет приятный сладковатый вкус и хорошо утоляет жажду.

Масличная пальма растет на всей территории Сьерра-Леоне, за исключением северных районов. Она любит берега больших рек, сохраняющих воду и в засушливые сезоны. И жители повсюду охотно занимаются подсочкой. Правда, есть государственный указ о сдаче пальмового сока на винно-водочный завод в Веллингтоне, где из него изготовляют джин и другие алкогольные напитки. Хотя крестьяне, естественно, получают за это вознаграждение, они по традиции предпочитают употреблять сок сами.

Масличная пальма дает и пальмовое масло, также находящее широкое применение в домашнем хозяйстве и промышленности, поэтому государство перешло к систематическому разведению масличной пальмы. Древесный питомник Сельскохозяйственной академии в Нджала стремится выводить особенно урожайные виды. Гибриды ниже обычных деревьев — с них легче собирать урожай. Маслосодержащий слой в их плодах толще. Гибрид дает в два раза больше масла, чем дикая пальма. Каждый год питомник выращивает около ста тысяч саженцев.

Калебаса ходила по кругу. Когда показалось дно, наш гостеприимный хозяин велел принести еще одну, но мы с благодарностью отказались: до Фритауна далеко, вечер не за горами, пора ехать.

— Если у вас будет время, вам надо обязательно посмотреть посевы болотного риса в Манге, около Порт-Локо, — сказал на прощание дядюшка Бенджамин.

— Прекрасная идея, — подхватил Хассан. — Я и сам там еще не был. Можем в ближайшие дни отправиться в Манге.

С удовольствием, но сначала я хотел бы закончите «школьную программу» во Фритауне.

Я решил посетить несколько фритаунских школ. Ведь все будущее Сьерра-Леоне зависит от государственной программы образования.

На обратном пути мы пересекли узкое полотно железной дороги.

— Что это такое? — спросил я у Хассана.

— Сьерра-леонская железная дорога, вернее, то, что от нее осталось.

Это одноколейка, которая, делая бесчисленные повороты, соединяет Фритаун с Пендембу, лежащим на триста шестьдесят шесть километров дальше на восток, у самой границы с Либерией. Колея преодолевает множество подъемов, поэтому средняя скорость поезда не превышает тридцати километров в час.

Государственная железная дорога была построена между 1895 и 1916 годами. Для снижения себестоимости строительства англичане выбрали колею шириной семьдесят шесть сантиметров. На трассе встречалось много рек и ручьев, пришлось построить сто одиннадцать мостов, причем два из них длиной свыше двухсот метров. В 1965 году мост через Риби обрушился, целый год на этом участке поезда не ходили, пока с помощью англичан эксплуатацию участка не возобновили. Тогда были даже введены современные тепловозы.

И все же железная дорога нерентабельна. За все время своего существования она никогда не работала успешно. Для этого ей не хватает главного — перевозок крупных грузов. После 1927 года только четыре раза — в 1936, 1937, 1941 и 1942 годах — доходы дороги несколько превысили расходы на ее содержание, а с тех пор ежегодный дефицит перевалил за полмиллиона леоне.

Главная причина та, что после прекращения в 1963 году добычи хрома в Ханге дорога лишилась основного источника дохода. Правда, в том же году было перевезено свыше одного миллиона пассажиров, но это не могло восполнить потерю, так как они совершали поездки в основном на короткие расстояния и на ограниченных участках между Фритауном и Сонго и между Бо и Сегбвема. Чтобы оправдать хотя бы эксплуатационные расходы, администрации пришлось прекратить движение по боковым веткам.

В настоящее время поезда ходят только раз в неделю, и то лишь по главной линии, т. е. из Фритауна в Пендембу, в Восточную провинцию, где расположены плантации масличной пальмы, какао и кофе. Но в парламенте раздаются голоса, требующие совсем прекратить движение по железной дороге из-за ее нерентабельности: она не выдерживает конкуренции с автомобильным транспортом, и дорожное строительство стоит на первом месте в программе капиталовложений.

Еще в 1929 году прекратил существование ставший нерентабельным фуникулер во Фритауне, соединявший Уотер-стрит с Хилл-стейшн. Это был самый крутой в мире фуникулер без зубчатого привода. Когда-то железная дорога заменила древний способ транспортировки грузов на спинах носильщиков, теперь ее самое теснит автомобиль!

Экономическое значение сохраняет только железная дорога, построенная в 1933 году горной компанией «Сьерра-Леоне Девелопмент Компани» для доставки железной руды из открытого карьера в Марампе в рудный порт Пепел. Длина этой линии около ста километров, ширина, колеи обычная— 1,08 метра.

День мы закончили в популярном саду-ресторане «Кейп-Клаб» на мысу Сьерра — так называется узкая коса за кварталом Мэррей-Таун.

Приехали мы туда на старом «Моррисе», принадлежащем Аки. Это старая, дребезжащая рухлядь, о которой тем не менее Аки с гордостью говорит: «Моя машина». Не будь он инженером, почтенный памятник английской старины давно отказался бы служить. У рулевого управления «Морриса» такой люфт, что при малейшем повороте приходится крутить баранку на триста шестьдесят градусов — иначе вылетишь с шоссе.

— И все же он ездит, — защищал Аки эту груду металлолома.

— Да, конечно, не знаю только, поедем ли мы сегодня домой или пойдем пешком, — подтрунивал над ним Хассан.

Уже давно стемнело. Сад клуба освещен красными, синими и желтыми огнями. Мы выбрали место под могучими деревьями и заказали хамбургер — поджаренный хлеб с горячим бифштексом и большой порцией томатного кетчупа. Перед нами шумел Атлантический океан, через равные промежутки времени мигал маяк на мысу. Из репродуктора над маленькой круглой танцплощадкой неслась зажигательная музыка. Танцующие парочки наслаждались ею. Поразительно, как движутся в танце африканки. Кажется, что ритмы у них в крови. Некоторые из женщин были одеты в длинные элегантные платья, на темной коже ярко выделялись украшения из серебра или слоновой кости. У Аки шея вытягивалась, глаза блестели, он с трудом мог усидеть на стуле. Наш друг питает слабость к прекрасному полу, к тому же он соломенный вдовец, его жена уже два года учится в Европе.

Мне здесь очень уютно. Как хорошо, что мы не купили рыбу в Ламли! Жара не ощущается, наоборот, прохладно, а как только ты чувствуешь жажду, можешь ее тут же и утолить. Посетителей пока мало, многие приходят позднее, к десяти или одиннадцати часам вечера.

Когда нам принесли еду, около нашего столика сделал стойку жирный пес. Во рту он держал кость, показывая всем своим видом, что он ее уже обглодал дочиста. Я бросил кусок сухого хлеба «толстяку», он ловко его поймал и тотчас же проглотил, но наказал меня презрительным взглядом. Не того он от меня ожидал!

Чуть позже появилось несколько молодых журналистов, затем пришли ливанские коммерсанты и комендант порта с многочисленной свитой. Все они знали друг друга. Вечер обещал быть интересным.

К полуночи, когда мы покидали ресторан, Аки набрался, что называется, до посинения. Отвесив молчаливый поклон, он вручил мне ключи от машины. В награду за то, что я налегал на легкие напитки, мне выпала честь вести старый «Моррис» в родное стойло. Аки, целиком и полностью доверившись мне, сел сзади рядом с Хассаном и Корделией.

В «Моррисе» темно, как в преисподней. Руль находится справа, но где педали включения скоростей — понятия не имею. Ждать от Аки помощи бесполезно, я где-то что-то нажимаю, и… у всех машин мира есть нечто общее: когда даешь газ, они едут.