В стране Львиных гор

ИНЫЕ СТРАНЫ, ИНЫЕ НРАВЫ

Когда, собственно, я сидел последний раз на школьной скамье? Точно не могу сказать. Сегодня я снова собираюсь в школу, но вместо книг и тетрадей запихиваю в сумку пленки, фотоаппарат и блиц. Я договорился, о посещении христианской церковной школы № 4 на Падемба-роуд.

— Кто такой был Падемба?

— Вождь темне, — ответил сопровождавший меня Хассан. — В 1794 году, когда французы подвергли город обстрелу, он вывел детей за его пределы и этим спас им жизнь.

Директор церковной школы м-с Д. Л. Френч точно в восемь, как мы договорились, ждала нас в своем кабинете. Встретила она нас очень приветливо.

С 1965 года в Сьерра-Леоне введено посменное обучение. Одни школы работают до обеда, другие — после. В церковной школе № 4 занятия ведутся утром.

— Сколько у вас учеников? — спросил я у африканской директрисы.

— Сейчас у нас учится пятьсот шестьдесят мальчиков и девочек, но во Фритауне есть школы, насчитывающие до двух тысяч учащихся.

— Не кажется ли вам, что введение в 1956 году платы за обучение поставило в невыгодное положение беднейшие слои населения, даже удерживает их от того, чтобы давать детям школьное образование, поскольку в Сьерра-Леоне оно не обязательно?

М-с Френч снисходительно улыбнулась:

— Думаю, это не так. Вы плохо знаете характер нашего народа. Именно бедные люди хорошо себе представляют, что только знания, профессиональные навыки, образование могут помочь им подняться по социальной лестнице. Что же касается платы за обучение, то ее размеры колеблются очень сильно в общедоступных пределах. В нашей школе родители учеников первого и второго классов платят пятьдесят центов за семестр. За обучение с третьего по шестой класс мы берем шестьдесят центов, а в седьмом классе — девяносто. Малообеспеченным многодетным семьям государство оказывает помощь. А Объединенный совет христианских церквей оплачивает половину стоимости учебников.

На стене висит расписание уроков одного из седьмых классов, которым вообще завершается обучение в начальных школах Сьерра-Леоне. Затем следует уже средняя школа, гимназия, где в порядке подготовки к университету преподают французский язык и латынь. В гимназию принимаются только учащиеся, успевающие по всем дисциплинам в седьмом классе. Обучение в средней школе уже намного дороже — тридцать три леоне за год. Какой неимущий обитатель лачуг из жести способен выложить за своего ребенка такие деньги?

Итак, вот что я прочел в расписании занятий седьмого класса А церковной школы № 4 во Фритауне (см. табл.).

Занятия начинаются с проверки посещаемости, после обеда ее проводят вторично, чтобы нерадивые ученики не могли прогуливать уроки, хотя время от времени это все равно случается.

Каждую вторую пятницу все школы собираются на центральной площади для экономической учебы, которая длится весь день. Министерство просвещения считает необходимым знакомить детей с проблемами экономики страны в их практическом преломлении. Нельзя не заметить здесь явного сходства с системой школьного образования у нас, в ГДР.

М-с Френч провела нас в огромный зал. Здесь занимаются все семь классов, правда отделенные друг от друга ширмами. Такая теснота требует от учащихся высокой дисциплинированности и умения сосредоточиться.

Над учительскими столами висит портрет премьер-министра. Все девочки в одинаковых зеленых платьях с. белым кантом и в белых носочках. Волосы у них заплетены в смешные маленькие косички, уложенные рядами на голове, но иногда торчащие в стороны, подобно колючкам кактуса. Часть мальчиков также одета в зеленые рубашки и короткие штанишки такого же цвета, остальные — в бежевом.

Каждая школа Фритауна выбирает форму по своему вкусу, но преобладают синий, зеленый и розовый цвета. Единая форма имеет большие преимущества: она стирает социальные различия между детьми, которые иначе бросались бы в глаза. А так мальчики и девочки, одетые одинаково вне зависимости от социального положения их родителей, приучаются чувствовать себя равноправными членами общества. По-моему, такой метод воспитания правильный.

Наше присутствие, особенно же вспышки блица, которым я вынужден пользоваться из-за недостатка освещения, заставляет малышей проявлять особое усердие. Молоденькая учительница едва успевает задать вопрос, как перед ней вырастает лес коричневых рук. При этом малыши украдкой смотрят на меня, замечаю ли я их прилежание. Не раз выясняется, что некоторые из них, когда их спрашивают, вовсе не знают ответа на вопрос: им просто не хочется отставать от товарищей. Среди них есть очаровательные личики, но я все же стараюсь оставить их за кадром.

Н только на уроке физкультуры во дворе школы выявляется истинный темперамент детей. Они скачут, прыгают, вертятся и бегают так быстро, что даже смотреть на них утомительно, голова идет кругом. Они поют тонкими высокими голосами, отбивая ритм ладошками или неуклюже пританцовывая. Наблюдать за их веселыми играми — большое удовольствие.

На перемене ко мне подошел с самоуверенным видом смышленый второклассник в розовом переднике на бретельках: «Дядя, сними меня!», а когда я выполнил его просьбу, он ткнул меня пальцем в живот и тихо произнес: «Деньги давай!»

«Ага, — подумал я, — экономическая учеба не проходит даром, у мальчика явно есть практическая жилка». Но м-с Френч, очевидно догадавшись, что сказал мальчик, строго погрозила ему пальцем, и маленький человечек убежал.

В Сьерра-Леоне около тысячи начальных школ и пятьдесят гимназий. Кроме того, так называемые профессиональные центры во Фритауне, Кенеме, Лунсаре и Енгеме готовят бесплатно специалистов чисто технических профессий. Во Фритауне и Во большую роль играют специальные школы для девушек — «христианские академии молодых женщин», где обучают домоводству и уходу за детьми.

Каждая полная средняя школа на девяносто пять процентов содержится правительством и на пять процентов— церковью. Учебные программы включают кроме естественных наук и математики бухгалтерское дело и машинопись. В Академии Альберта, одной из старейших гимназий Фритауна, есть даже маленькая учебная типография. Академия основана в 1904 году, с первого дня ее существования в ней преподают и учатся исключительно африканцы. Эту лучшую в Сьерра-Леоне школу закончили в свое время первый и третий премьер-министры страны, а также лидер Единой демократической партии.

Школьное дело отнюдь не на всей территории Сьерра-Леоне поставлено так же хорошо, как во Фритауне и других больших городах. На периферии преобладает старая начальная школа, в которой резко ощущается недостаток учителей, хотя педагогические институты во Фритауне, Магбураке, Нджале, Бо, Кенеме и Бунумбу выпускают все больше специалистов. Например, в 1971 году учительский колледж имени Милтона Маргаи во Фритауне, готовящий в основном кадры для гимназий, закончило двести восемьдесят человек, а в 1973 году — уже пятьсот. В 1977 году число выпускников должно было перевалить за тысячу.

Но молодые учителя, естественно, предпочитают работать в больших городских школах. Их не привлекает жизнь в сельской местности, лишенная комфорта. Если министерство просвещения хочет охватить учебой жителей деревень, ему придется употребить свое влияние для того, чтобы заставить учителей работать в провинции.

В учительском колледже имени Милтона Маргаи меня ждал сюрприз.

— Здравствуйте, г-н Ланге, как вам нравится Сьерра-Леоне? — спросил меня по-немецки Орландо Мервиль, учитель из Вест-Индии, с Антильских островов. Я удивился тому, что он говорит безупречно, без малейшего акцента. Орландо Мервиль три года назад приехал через посредство ЮНЕСКО в Сьерра-Леоне и здесь женился. Его жена — также учительница и, кроме того, шепнула она мне, заговорщически подмигнув, заядлая теннисистка.

— Я сама прервала на некоторое время свою спортивную карьеру, чтобы не лишать шансов других игроков, — показала она на свой живот. Ей осталось всего несколько дней до родов первого ребенка, но это, кажется, нисколько ее не угнетает, наоборот, она подшучивает над своим положением. Муж ее тоже веселый, общительный. Он преподает историю, она — физику.

— Откройте секрет, где вы научились так хорошо говорить по-немецки? — спросил я у Мервиля. Он рассмеялся:

— Спасибо за комплимент. Вы и не поверите: в институте имени Гердера в Лейпциге.

— Что? Быть того не может! — Я не сразу пришел в себя от удивления: как можно именно в цитадели Саксонии научиться безукоризненно говорить на литературном немецком?

— И тем не менее это так. Правда, я провел там всего один месяц, ровно столько, сколько нужно для овладения основами языка. Остальное я постиг, путешествуя по вашей стране по методу автостопа.

Нет нужды говорить, что после этого неожиданного знакомства я мог фотографировать в колледже имени Милтона Маргаи сколько моей душе угодно.

Вообще, к моему удовольствию, круг моих знакомых во Фритауне увеличивается с каждым днем. Я и сам удивляюсь тому, что меня знает столько людей. Стоит мне остановиться и что-нибудь спросить у первого встречного, и я уже его хороший знакомый, с которым он потом радостно здоровается. А если я отвечаю не столь сердечно, на лицах появляется разочарование. Приходится все время быть начеку в дополнение ко многим другим обязанностям.

Когда я у сьерра-леонского торгового дома прохожу мимо торговцев масками, с которыми вел оживленные «торговые переговоры», они вскакивают с маленьких, обитых кожей табуреток и взволнованно кричат:

— Хэлло, м-р Ланге, подойдите поближе!

— Завтра, завтра! — отвечаю я, смеясь.

— А, завтра, о'кей. — Назавтра я говорю то же самое.

Два корреспондента с Фритаунского радио полдня возили меня на фургоне передвижной (радиостанции. Под конец они высадили меня на территории колледжа Фура-Бей и взяли у меня интервью относительно цели моего путешествия.

Но все это ничто по сравнению с церемонией, разыгрывающейся всякий раз, как я во Фритауне или его окрестностях встречаю Аки. При виде меня он, словно обезумев, изо всех сил жмет на клаксон. Видишь, хочет он этим сказать, добрый старый «Моррис» все еще бегает. В ответ я тоже сигналю что есть мочи. Держась как можно ближе друг к другу, мы высовываемся из окон и приветствуем друг друга так тепло, как если бы не виделись целую вечность. На самом деле мы встречаемся если не каждый день, то уж через день обязательно. Водители машин за мной и за ним сочувственно притормаживают, а нередко и сами вступают в концерт клаксонов и глупо радуются вместе с нами. Это всегда потеха.

Семейство ливанцев подарило мне два красивых японских отреза для моей жены. У другого торговца в Сити я регулярно пью из серебряной чашечки кофе— крепкий и черный, как деготь.

Даже заведующий отделом информации Рой Джонсон дважды приезжал ко мне в Мэррей-Таун за советами по фотоделу. Я уж не говорю о том, сколько вопросов мне задают каждый день любопытные в Сити а по воскресеньям на пляже.

Гость из ГДР, да еще в собственном автомобиле какого здесь раньше не видели, — это ли не развлечение! Я, право же, не страдаю особым тщеславием, нс в стране, где я впервые, этот «светский» успех и большое радушие людей доставляют мне истинную радость.

Кроме того, моя «известность» дает мне и реальные преимущества. В Сьерра-Леоне еще не отменено чрезвычайное положение, введенное вслед за попыткой враждебных элементов организовать антиправительственный путч[7], и иностранцу поэтому совсем не просто получить (разрешение посещать, а тем более фотографировать официальные учреждения. И вот тут-то мне помогают мои знакомства.

Долго я буду помнить мелкие уличные эпизоды. Однажды шестеро знакомых мне ребят из мастерской столяров-краснодеревщиков защитили меня от двух рассерженных мусульман, которых я заснял перед небольшой мечетью. Другой раз я с балкона Хассановой тещи фотографировал, ничего не подозревая, пестрый поток движения через Сити. Вдруг дверь распахнулась, и ворвались четверо возмущенных африканцев. Они якобы работники госбезопасности в штатском, и я только что сфотографировал их машину. Не слишком вежливо и очень решительно они требовали пленки и аппарат, чтобы их реквизировать, я же, не чувствуя за собой вины, не менее решительно отказывался, размахивая перед ними своей пресс-картой. На шум прибежали из кухни Хассан и Аки. «Кто вы такие? Что вам здесь надо? Это мой дом, и вас сюда не звали!» — взревел Хассан, как разъяренный лев. Даже я испугался, увидев, как сверкали его глаза. Аки стоял рядом со здоровенной палкой в руках в положении «наизготовку». И где он так быстро раздобыл ее? Непрошеные гости, явно смущенные неожиданным сопротивлением, бормоча извинения и с сожалением пожимая плечами, скромно ретировались. Со своей стороны, я извинился перед Хассаном за невольно причиненное беспокойство. «Брось, — сухо ответил он, — некоторые слышат даже, как трава растет». Но чем бы это кончилось, не приди мои друзья на помощь?

Вечером мы с Хассаном отправились в «Рокси» — лучший кинотеатр города. Меня уже несколько дней тянуло посмотреть, как показывают фильмы в тропиках. Сеанс начинался в двадцать один час. Билеты были почти все распроданы, но Хассан все же сумел достать два хороших места. Когда я ставил машину, совсем маленький мальчонка вызвался ее сторожить. Я было заколебался: по-моему, малышу давно пора спать, но дело решил Хассан.

— Берем его, — сказал он. — Пусть заработает. Да и нам лучше, чем стоять потом с проколотыми шинами.

Я обогатился новым опытом.

Сеанс начинался с нескольких короткометражек, рекламных роликов и двух мультфильмов. Кондиционирование в зале великолепное. Во время сеанса даже разрешается курить и распивать принесенные с собой напитки, Несколько мужчин рядом с нами выставили около себя внушительную батарею пивных бутылок. В коротких перерывах между фильмами женщина разносила крендельки.

Через час наконец началась главная картина — американский вестерн, трескучий и бессодержательный, обыгрывавший вечные, неисчерпаемые темы кражи скота, любви, кольтов и отчаянной храбрости шерифа, главного героя. Когда фильм кончился, никто, к моему удивлению, не встал. Через несколько секунд свет в зале погас и на экране снова замелькали титры. Вторая основная картина принадлежала к фантастическому жанру, в ней говорилось о летающих блюдцах, атомных великанах-чудовищах и технических гигантах.

Только около двух часов мы вышли в душную ночь. Я так устал, что не мог в памяти отделить действие первого фильма от второго.

Наш маленький сторож стоял, улыбаясь, около «Баркаса» и, вежливо поблагодарив, взял свои двадцать центов. Знал ли он, что сеанс кончится так поздно?