В стране Львиных гор

В АФРИКУ

В первую мою ночь в Африке я внезапно проснулся. Кто-то меня разбудил. «В чем дело?» — закричал я со сна в темноту, но никто не ответил. Несмотря на распахнутое окно, в комнате было невыносимо жарко. Я выругался сквозь зубы и сердито повернулся на другой бок.

Но не тут-то было… Теперь я хорошо различил непривычный тихий шум. Вот, значит, кто не давал мне покоя: десятки москитов с раздражающим жужжанием вились вокруг моей головы. Я моментально включил свет, закрыл окно и принялся вымещать досаду на ненасытных мучителях, которые так настойчиво пытались выяснить, какая у меня группа крови.

Пока я мирно спал, жужжащие кровопийцы успели оставить автографы на моих руках и ногах. Укусы были еле заметны, но кожа вокруг них покраснела и воспалилась. Я намочил полотенце и яростно обрушился на комариков. За какие-то секунды двадцать три из них полегли смертью храбрых.

Профилактика от малярии! — ударило мне в голову. Как мог я забыть про желтые таблетки, которыми меня снабдил д-р Гранц из клиники тропических болезней при Университете им. Карла Маркса в Лейпциге! Для перестраховки я проглотил сразу двойную дозу из маленькой стеклянной трубочки.

Но сна как не бывало. Обливаясь потом, я лежал с открытыми глазами, беспомощно глядя в темноту. Вспомнился мой отъезд из Ростока…

Этот февральский день был холодным и ветреным. Дождевые тучи нависли над портом, когда я поднялся на борт «Розенорта». Он должен был доставить меня в маленькую страну на гигантском континенте Африки, о которой мало что можно узнать из специальной литературы, — в Сьерра-Леоне на Атлантическом побережье.

Несколько месяцев готовился я к этой Поездке и обдумал все до мелочей. Нередко ведь подготовка — самая напряженная часть путешествия. И все же, когда в аванпорте Варнемюнде лоцман покинул наше судно и с ним порвалась последняя видимая нить, связывавшая меня с родиной, мною овладело беспокойство. Не забыл ли я чего? Если в моем «Баркасе» среди грузов нет чего-нибудь необходимого, то вряд ли я это раздобуду на дорогах Западной Африки. Правда, каждое путешествие в чужую страну требует определенной находчивости и умения приспосабливаться к непредвиденным обстоятельствам. С этой стороны, казалось мне, моим планам ничто не угрожало.

«Розенорт» водоизмещением пять тысяч брутто-регистровых тонн был самым маленьким судном, курсировавшим на наших западноафриканских линиях. Матросы закрепили мой «Баркас» позади огромного контейнера, который надежно защищал его от огромных валов, перекатывавшихся через палубу. Трудно себе представить, какой разрушительной силой обладает разбушевавшаяся соленая вода. Что для нее тонкие стенки и стеклянные окна автомобиля, если перед ней не могут устоять даже железо и сталь!

Балтийское море, однако, вело себя спокойно. Судовые машины работали на полную мощность. Над кормой в воздухе зависло несколько чаек, терпеливо ждавших, когда за борт полетят кухонные отбросы. На следующую ночь мы достигли Скагеррака, и нос «Рози», как ласково называла свое судно команда, уже «пахал» воды Северного моря.

Еще через два дня мы бросили якорь в Антверпене, чтобы принять новые грузы для Западной Африки.

После спокойной стоянки в порту мне показалось, что Па-де-Кале слишком энергично нас приветствует. Да и Бискайский залив не очень-то считался с тем, что на палубе есть человек, впервые пустившийся в плавание. Судно с трудом переваливалось по вздувшемуся морю. Когда «Розенорт» с гребня высоченной волны низвергался в разверзшуюся рядом пропасть, на его палубу обрушивались белопенные валы. «Рози» то крутилась волчком, то во власти килевой качки болталась почти на одном месте, то валилась с одного борта на Другой.

— Ну и погодка! — пробормотал штурман на мостике. — О плаваниях хорошо только петь, но дома этому не верят.

За ужином кают-компания заполнилась лишь наполовину, и дело было не в меню. В моей каюте все пришло в движение. Три ящика ночного столика выдвигались одновременно, как по неслышной команде, при движении корпуса судна в другую сторону с грохотом возвращались в исходное положение, но лишь для того, чтобы в следующую секунду снова открыться. Бутылка беспошлинного коньяка с категорической надписью «Употреблять только при волнении на море!» — предмет моей нежнейшей заботы — упала со стола, и ее содержимое вылилось, словно это была простая вода. В каюте надолго установился запах дешевой забегаловки. Капитан, «учуяв» его, заявил с официальным видом:

— Дорогой мой, пейте сколько вашей душе угодно, но помните, в шлюпку вы должны сесть без посторонней помощи.

Он имел в виду спасательную шлюпку, приготовленную на верхней палубе с левого борта и только, казалось, и ждавшую сигнала тревоги. Так разбушевавшееся море «подмочило» мою репутацию. В ярости я тыкался, подчиняясь невидимым силам, из одного угла в другой, старался спасти, что можно, и наконец решил «лечь в постель».

Едва я без сил растянулся на койке, как рядом в буфете раздался веселый звон осколков и сразу же за ним крик отчаяния нашей прелестной стюардессы, оплакивающей содержимое шкафчика — чашки и глубокие тарелки. Из холодильника в салоне на пол поскакали бутылки пива.

— Посуда бьется к счастью, — утешал ее подошедший на шум вахтенный офицер. — Если мы удержимся на курсе, то к ночи увидим огни Финистерре. Тогда станет потише.

И действительно, когда показался мыс Финистерре на северо-западном побережье Испании, названный когда-то концом света, мы почувствовали облегчение. Волнение заметно ослабло, Атлантический океан спокойно принял нас в свои объятия. Уже не было слышно звона бьющейся посуды, отвратительное чувство тошноты прошло, еда казалась опять вкусной. И каким прекрасным стало плавание! Мы миновали восхити тельный город Лас-Пальмас на Канарских островах держали курс на Дакар. При мысли, что завтра mi увидим Африку, мое сердце забилось учащенно.

Африка манила меня — с детства. И теперь я втайне надеялся найти там отблески того волшебного очарования, которое когда-то влекло к ней великих путешественников, а позднее — ученых различных специальностей со всего мира, интересовавшихся своеобразной куль турой темнокожих народов и удивительными сообществами животных и растений.

Солнце еще только вставало, когда я с биноклем руках уселся на пеленгаторном мостике, с нетерпением всматриваясь в далекий горизонт впереди, где в легкой дымке земля и небо, казалось, сливались воедино. На востоке из бесконечных далей океана поднимался гигантский огненно-красный шар солнца. Он с каждой минутой разгорался все более ярким желтым светом пока наконец его сияние не залило все необъятное море и затерявшееся в нем наше судно. Неужели это то же солнце, что светит над Европой? Мне оно казалось больше, светлее, ярче обычного. Конечно же, это солнце Африки!

Прошло не меньше двух часов, прежде чем рулевой тронул меня за плечо: «Впереди земля!» Я поднес бинокль к глазам. На горизонте появилась узкая светлая полоска — берег Сенегала. Еще через два часа я раз глядел песчаные дюны, простиравшиеся насколько хватало глаз. Берег был плоский, кое-где на нем росли пальмы. При виде его только очень большой энтузиаст мог не испытать разочарования. Первую встречу с Африкой я представлял себе совсем иначе.

После завтрака мы миновали лежащий перед Дакаром островок Горе с остатками старинных укреплений В XVIII веке здесь в нечеловеческих условиях держали сенегальских рабов в ожидании европейских судов, на которых их переправляли в Америку, где несчастные должны были работать на обширных хлопковых плантациях. Сколько горя и страданий видел этот пустынный островок, какие страшные трагедии происходили здесь!

Перед обедом мы вошли в порт Дакара. Впереди четко вырисовывался мирный светлый силуэт современного города. Над портовыми сооружениями парило неисчислимое множество черных грифов. Слабо разветвленным хвостом они напоминали наших красных, коршунов, с которыми действительно находятся в родстве. Хищники искали на берегу дохлую рыбу и, завидев отброшенную морем добычу, затевали из-за нее ожесточенную драку. Грифы уничтожали и многие другие портовые отбросы.

Едва «Розенорт» бросил якорь, как пирс перед ним буквально в мгновение ока заполнился людьми. На него немедленно выплеснулась небольшая армия торговцев, среди которых преобладали высокие, стройные сенегальцы. Одни приехали в роскошных современных лимузинах, другие прибежали лишь с перекинутым через плечо узелком, но и те и другие безошибочно почуяли запах «бизнеса». В один миг на горячем бетоне у трапа были разложены товары, в основном резные изделия из красного дерева, жемчужные ожерелья, украшения из слоновой кости, а также местные попугаи, зеленые мартышки и даже две большущие живые змеи. Живописное зрелище, которое ни одного фотографа не оставило бы равнодушным!

— Хэлло, сюда, пожалуйста! — приглашал сенегальский торговец широким, гостеприимным жестом. — Отдам по сходной цене!

В Сенегале еще со времен колониального владычества говорят по-французски, но эти портовые торговцы, истые космополиты, объяснялись на многих языках.

— Ну, пока цена и в самом деле станет «сходной», потребуется немало времени и терпения! — крикнул мне со смехом капитан, видя, что я собираюсь спуститься и рассмотреть товары вблизи. В Африке не существует твердых цен, и, чтобы преуспеть в «коммерции», прежде всего необходимо постигнуть искусство торга. А это совсем не просто, ибо вовсе не легко изображать безразличие, когда на самом деле сгораешь от желания стать обладателем прекрасных вещей. Торговцы исподтишка внимательно наблюдали за мной, чтобы по выражению моего лица решить, сколько содрать с меня за тот или иной товар. Это все были тертые калачи, в своем деле они прошли огонь, воду и медные трубы, а я очень скоро понял, что талантом актера отнюдь не обладаю. Мне не удалось провести этих прожженных торгашей. Правда, товары они предлагали в самом деле чудесные: стилизованные изображения животных, полуфигурки женщин с традиционными африканскими прическами, маски, веселые и страшные. Большинство изделий с характерным коричневым оттенком было из красного дерева, а некоторые вещицы — из тяжелого эбенового, или черного, дерева. Хотя и рассчитанные на вкус покупателей, прежде всего туристов, это все были действительно прекрасные оригинальные сувениры. Ну как тут устоять? Прежде чем я ступил на землю Африки, в моем багаже оказалось «несколько килограммов» изделий сенегальских ремесленников.

Весть о нашем прибытии дошла и до портовой таможни. Три таможенника в элегантной форме спокойно поднялись по судовому трапу. Каждый держал под мышкой хорошенькую полотняную сумочку. Мне это показалось откровенным намеком, да и капитану тоже, и, умудренный опытом, он не стал этим пренебрегать. Пока белокурая стюардесса в кают-компании угощала таможенников, капитан преподнес им заранее приготовленные подарки. Подношения, сопровождаемые ослепительными улыбками чиновников, немедленно исчезли в сумочках. Прекрасная сцена!

Теперь ничто не мешало приступить к выполнению формальностей. Наши декларации были в один миг проштемпелеваны, и таможенный досмотр закончился взаимными вежливыми поклонами. Горе капитану, который вздумает обойти традиционные обычаи!

Когда полуденный зной начал спадать, я взял фотоаппарат и отправился бродить по городу. Дакар, столица Сенегала, во всяком случае его центр, состоит из больших современных зданий и поэтому мало чем отличается от европейских городов. Правда, всюду еще явственно ощущается французское влияние. Дакар является центром франкофонной культуры и науки Западной Африки. Президент Сенегала — известный писатель и философ Л. С. Сенгор[1].

Белые оштукатуренные фасады огромных монументальных зданий банков и административных учреждений отражали яркий солнечный свет. Он резал глаза, но мне не хотелось надевать темные очки, которые испортили бы чарующее зрелище игры светотеней тропического дня. В этот час тротуары были почти безлюдны. По широким центральным улицам лениво текли тонкой струйкой машины. Большинство учреждений было закрыто: жители предпочитают в это время суток отдыхать где-нибудь в тени; только вездесущие таксисты не знают покоя. Коротко сигналя, они старались привлечь мое внимание и даже иногда ехали недолго за мной следом. «Нет, спасибо», — качал я головой в так отрицания: мне хотелось спокойно походить по Дакару. «О’кей, сэр!» — И они уже мчались дальше, за другим вероятным клиентом.

А вот чистильщики обуви раздражали меня. Они были гораздо назойливее, сопровождали меня, куда бы я ни шел, заговаривали со мной. Это действовало на нервы, тем более что нигде и никогда я не видел такого множества чистильщиков, как здесь, в Дакаре. Конечно, я прекрасно знал, что все они беднейшие из бедных; при остром недостатке рабочих мест чистка обуви для многих из них — единственное средство существования, но не мог же я через каждые пятьдесят метров платить несколько сантимов за чистку ботинок!

Вековое господство французских колонизаторов привело к тому, что Сенегал остался отсталой, аграрной страной. Хотя в прибрежных городах легкая промышленность сравнительно высокоразвита, свыше восьмидесяти процентов сенегальцев заняты в сельском хозяйстве, причем на половине обрабатываемой площади, особенно в области Сине-Салум на юге, выращивают арахис. За исключением торговли арахисом, почти во всех сферах хозяйственной жизни Сенегала преобладает иностранный капитал.

Приток сельского населения в крупные города только увеличил армию безработных, что, естественно, не способствовало решению проблем, стоящих перед правительством. Большинство населения Дакара, составляющего около четырехсот пятидесяти тысяч человек, живет в пригородах.

Как только я вышел за черту города, вид резко изменился. Лачуги из жести лепились одна к другой, образуя настоящие трущобы. Каждый клочок земли между ними был использован. Сияющий блеск центра терялся здесь в нищенской тесноте жалких жилищ.

Из некоторых домов раздавались громкие звуки транзисторов. Меня окружала пестрая, суетливая толпа: мелкие торговцы, продавцы мороженого, воды, пирожков, овощей, портные, старьевщики. Одни имели здесь постоянные заведения, другие возили свой товар на тачках или носили перед собой на лотках и, с трудом пробираясь по узким, забитым людьми переулкам, криками призывали покупателей. У меня рябило в глазах от живописной пестроты одежд женщин, которые болтали друг с другом перед дверями своих домов. Условия жизни здесь весьма примитивные, но жителям этих районов приходится мириться с ними. В социальном плане наследие колониализма также далеко еще не преодолено.

«Дакар-матэн!», «Ле монд нуар!», — звенели у меня в ушах крики мальчишек, продававших газеты. Почти дети еще, они почитали за счастье иметь настоящую работу, хотя она приносила им едва ли несколько франков в неделю.

Перед широкой лестницей Дома правительства я разговорился с пожилым африканцем, заинтересовавшимся моим фотоаппаратом. На нем были красная феска и ниспадавшее многочисленными складками голубое одеяние до пят. На небритом подбородке пробивалась редкая серебристо-серая растительность. Нос венчали толстые роговые очки. Выяснилось, что он много путешествовал. В молодости он бывал в Берлине и Лейпциге и теперь вспоминал улицы и рестораны, которых давно уже не было или которые носили теперь иные наименования. «Вот, помню, Кристаллпаласт»…» Поразительно, что слава этих мест их пережила.

В порту полным ходом шла разгрузка «Розенорта». С десяток африканских грузчиков в поте лица своего работали в трюмах и на палубе. Грузовая стрела переносила огромные тюки на сушу.

Блестящие коричневые тела африканцев в мягком вечернем свете на фоне большой бухты были прекрасной натурой для моего фотоаппарата, которую я не мог упустить. Но грузчики, истые мусульмане, при виде направленного на них фотообъектива прекратили работу и, грозя мне кулаками и прямо кипя от ярости, осыпали меня ругательствами. Я испугался и счел за благо удалиться.

Эта первая неприятная встреча с мусульманами-фотоненавистниками привела меня в большое уныние. Ясное дело, в Сьерра-Леоне я скорее всего столкнусь теми же трудностями. Только потом я узнал, какой могучей силой обладает чудодейственное слово «бакшиш» и как слабеет авторитет Аллаха, когда благоговение дают чаевые.