В стране Львиных гор

«БЕЛОЕ ЗОЛОТО» ПОРТ-ЛОКО

Хотя свежий ветерок накануне вечером вроде бы предвещал ослабление жары, новый день начался сразу с изнурительного зноя. На восходе Памусса развесил на веревке мои выстиранные рубашки и штаны — одежду приходится менять каждый день, а сам уселся рядом, всем своим видом показывая, что он должен лично проследить за сушкой белья. Однако посидеть ему удалось недолго: уже через четверть часа подкрахмаленное белье стало твердым, как доска, и Памусса с озабоченным выражением лица понес его гладить. Он уже знал, что я сейчас скажу: «Пожалуйста, Памусса, хоть сегодня ограничься только одной дырой в штанах!» Мои штаны и без того напоминают решето. Но Памусса не умеет гладить «по-холодному».

— Да, сэр! — отвечает он с полной готовностью и энергично принимается за дело. Но через несколько минут, обозревая результаты, я вижу, что он снова прожег две длинные узкие дырки в левой штанине, которые внизу соединяются в одну «линию». Бог ему судья! Я окончательно покоряюсь судьбе и натягиваю штаны.

Хассан и я решили поехать сегодня в район Порт-Локо, где в Манге, маленьком местечке на реке Мандо, находится известный научно-исследовательский центр по рисоводству, тот самый институт, о котором нам говорил в Ньютоне дядюшка Бенджамин.

Манге находится примерно в ста шестидесяти километрах к северу от полуострова Сьерра-Леоне. Туда ведут два пути. Один начинается у Киси, через полчаса на пароме надо пересечь широкую реку Сьерра-Леоне, и далее по довольно хорошей дороге можно проехать через Кумрабаи вдоль железнодорожной колеи к Порт-Локо. Эта дорога, безусловно, короче. Кстати говоря, она и кратчайший путь к международному аэропорту Лунги. Но поездка по ней влетит мне в копеечку, ибо за переправу на пароме фирма возьмет с «Баркаса» как с грузовика весьма солидную сумму, нанеся этим ощутимый ущерб моей дорожной кассе. Я уже имел случай испытать это, когда ездил с любезным представителем Интерфлюга во Фритауне Гансом Юргеном Поратом в Лунги, чтобы отдать нашему пилоту лично в руки пленки для немедленного проявления их в Лейпциге. Мне хотелось проверить, в исправности ли мои аппараты и правильную ли я делаю выдержку. Самолеты Интерфлюга прибывают во фритаунский аэропорт Лунги два раза в неделю. Одна линия проходит через Алжир и Будапешт, другая — через Белград.

Пунктуальность, надежность и великолепное обслуживание завоевали Интерфлюгу хорошую репутацию в Сьерра-Леоне, благодаря чему количество пассажиров на наших самолетах непрерывно возрастает. Даже те, кто летит в страны Среднего Востока, в том числе многочисленные ливанские дельцы, охотно пересекают Сахару в наших удобных лайнерах, а в Алжире делают пересадку. 1 апреля 1971 года, когда была открыта вторая авиалиния во Фритаун, Ганс Юрген Порат получил от европейского общества коллекционеров огромную кипу писем, которые он должен был отправить в первый день работы линии.

— Да, да, дорогой г-н Ланге, даже об этом приходится заботиться несчастному представителю Интерфлюга! — посетовал предприимчивый берлинец.

Египтяне из администрации аэропорта Лунги встретили нас как старых друзей. Порат, хорошо знакомый с комендантом аэропорта, за две минуты получил для меня разрешение подкатить на «Баркасе» прямо, к самолету на поле, и я по всем правилам искусства сфотографировал «Баркас» на горячем бетоне взлетной полосы, под крылом машины. Современное здание аэровокзала под бескрайним африканским небом послужило прекрасным фоном. Через несколько дней из Лейпцига пришла телеграмма: «Пленки в порядке».

Но это было недели две назад, а сегодня мы ни в коем случае не поедем через Лунги. Без малейшего сожаления, даже с радостью мы отказались от удобного парома и решили ехать более длинным проселком, где нас ждут новые впечатления. Торопиться некуда: нас не поджимает ни время вылета самолета, ни назначенная встреча.

Дорога вьется среди пышной яркой зелени прибрежных районов. Воды здесь вдоволь, и растительность поражает своим богатством. После Ватерлоо нас останавливает дорожный контроль, У специально поставленного шлагбаума военный пост проверяет документы: чрезвычайное положение в действии.

— Оружие в машине есть? — спрашивает офицер.

— Нет, сэр, наш пулемет — фотоаппарат, — отшучиваюсь я. Офицер расплывается в улыбке и даже не заглядывает в «Баркас». А может, он заметил визитную карточку «Пресса» за лобовым стеклом. Небрежным жестом он разрешает нам проехать.

Шоссе в Порт-Локо местами настолько хорошее, что мы без труда делаем до ста километров в час. Врывающийся через раздвинутую крышу «Баркаса» ветерок приятно освежает. Сначала дорога отклоняется на восток, огибая разветвленные системы рек Сьерра-Леоне, Рокел и Порт-Локо, а спустя некоторое время решительно поворачивает на запад, к Порт-Локо, центру одноименного дистрикта. Три крупные административные единицы материковой части Сьерра-Леоне — Северная, Южная и Восточная провинции — разделены на двенадцать дистриктов, каждый из которых подчиняется начальнику дистрикта.

Порт-Локо, один из пяти дистриктов Северной провинции, занимает в Сьерра-Леоне первое место по численности населения: в девяти его районах, управляемых вождями, проживает около четверти миллиона человек. Этим он обязан плодородию своих земель, благоприятным климатическим условиям для выращивания таких важных сельскохозяйственных культур, как рис и бананы, а также судоходным рекам, связывающим его с рынками на Атлантическом побережье.

В Порт-Локо нам надо заправиться. «Сколько галлонов?» — спрашивает бензозаправщик. Снова приходится вести пересчеты с литров на галлоны. Английскому имперскому галлону, введенному в 1898 году, соответствуют 4,546 литра.

Взглянув на указатель уровня горючего в баке, я с помощью тройных расчетов вычисляю, сколько мне требуется бензина. Но это еще не все, в него надо добавить масло в правильной пропорции. Когда я подставляю под кран канистру с бензином, молодой бензозаправщик испуганно вскакивает. «Что вы делаете?!» Он не может понять, зачем лить в бензин масло, и хочет всеми силами помешать преднамеренному вредительству. «Грузовики» с двухтактными двигателями в Сьерра-Леоне совершенно неизвестны. Только энергичное вмешательство Хассана помогает мне убедить бензозаправщика, что на одном бензине этот автомобиль не поедет. Качая головой, смотрит парень нам вслед. Такую странную машину он видит впервые.

Порт-Локо, большой населенный пункт, утопающий в зелени, производит впечатление дачного поселка. Небольшие каменные дома, окруженные садами с яркими пятнами цветов и кустов гибискуса, опрятные улицы со множеством тенистых деревьев придают городскому пейзажу необычайную прелесть. Сзади к каждому дому подступают высокие, в несколько метров, бананы с толстыми ложными стволами. Они очень хорошо растут в этой теплой и влажной долине, где каждый год выпадает до двух с половиной тысяч миллиметров осадков. Особенно широко распространены бананы двух видов: большие длинные «плантен» и заостренные «карликовый кэвендиш». Они намного меньше знаменитого рыночного сорта «большой Мишель», но обладают таким же приятным запахом. Местные жители жарят посыпанные сахаром бананы на растительном масле, получается очень вкусное лакомство. Чаще всего, однако, «плантен» сушат и мелют, из муки же пекут печенье или добавляют ее в блюда из кассавы.

До сих пор из Порт-Локо почти не вывозят бананы, хотя отсюда их можно быстро доставить на рефрижераторные суда. Дело в том, что, хотя бананы всегда снимают немного недозревшими — иначе они теряют аромат, их путь до плавучего рефрижератора не должен превышать сто — сто пятьдесят километров. Если с момента снятия урожая до догрузки в рефрижератор проходит больше тридцати шести часов, бананам наносится непоправимый ущерб.

— Знаешь ли ты, что плоды банана по ботанической классификации считаются ягодами? — спросил Хассан.

— Нет, первый раз слышу, — признался я удивленно.

— Да, а их соцветия не что иное, как колос.

Вскоре после Порт-Локо на дороге, посреди проезжей части, мы увидели пятнадцать грифов. Они восседали так, словно машины здесь не ходили, и раздирали кусок какой-то мертвечины. Я затормозил. Жертвой стал заяц, который попал под машину, перебегая дорогу. У пернатых хищников голые красноватые головы и светлое пятно на груди — это, бесспорно, стервятники. Они очень доверчивы и подпускают меня с 500-миллиметровым «Орестегором» совсем близко! Только тогда они неуклюже перебираются на другую сторону шоссе. Кажется, что эти несколько шагов стоят им большого труда, что они идут нехотя. Их можно понять: двое смельчаков так и не расстаются с добычей и, пользуясь отсутствием своих товарищей, энергично (расправляются с покрытой мухами падалью. Очень скоро от сгнившего мяса ничего не останется. Эта лесная «санитарная команда» не стоит правительству ни цента.

Немного позже хороший асфальт под колесами уступает место пыльному красно-бурому проселку, прозванному «стиральной доской». Трясет на нем так, что поездку, особенно длительную, люди помнят до конца своих дней.

Природа здесь очень своеобразная. Солнечные лучи тяжело падают на высохшую растительность. Царит тишина, редко-редко запоет в листве дерева одна из немногих здесь птиц. Для густонаселенных прибрежных районов Сьерра-Леоне вообще типична бедность фауны, но здесь животные словно вымерли. Из птиц часто встречаются только египетские цапли, но в отличие от коршунов они чрезмерно осторожны и взлетают, едва я поднимаю телеобъектив. Значит, на них ведется охота.

Вдруг мы почувствовали сильный запах дыма и обуглившегося дерева. «Стой!» — воскликнул Хассан и схватил меня за руку. Справа около дороги горел буш[8]. Густой желтый дым вырывался из леса и застилал дорогу. Я резко нажал на тормоз.

— Лучше отъехать немного назад, — сказал Хассан. — Жар может испортить покрышки, да и бензин легко воспламеняется.

К счастью, я последовал его совету: едва мы отъехали метров на сто, как там началось светопреставление.

Сухая трава и ветки подлеска — благодатная пища для огня, и его ярко-красные языки с треском вздымаются высоко вверх. Месяцами не выпадало ни капли дождя, и жар в один миг заставляет испариться скудные остатки влаги в растительности.

Через две минуты уже весь сухой буш объят пламенем. Белые завесы дыма возносятся сквозь лиственные крыши стройных пальм к бледно-голубому небу. Трещит, сгорая, твердая древесина, далеко вокруг разлетаются искры и горящие щепки. Жара становится невыносимой, мы вынуждены отъехать еще дальше. С камерой наготове я осторожно приблизился к бурлящему котлу ведьм, чтобы запечатлеть на пленку разрушительную работу огня.

Он возник не случайно по чьей-то небрежности, как я было подумал. Местные жители подожгли лес, чтобы получить новые площади для посадок риса и других сельскохозяйственных культур. Этот способ освоения африканской целины называется подсечно-огневым. Огонь уничтожает девственную растительность, а зола служит удобрением для почвы.

А вот и ребята, наблюдающие за пожаром. Парни стоят вокруг горящего леса, громким свистом поддерживая связь друг с другом. На их обязанности следить, чтобы огонь не перекинулся на соседние участки. Если это все-таки случается, они разводят встречный огонь. Выжженная «мертвая» полоса не дает пожару распространяться дальше.

Экстенсивное землепользование с применением переложной системы и плодосменного хозяйства было некогда традиционной формой земледелия во всей Западной Африке.

Выжженные земли возделывались не дольше пяти лет. Их никогда не удобряли, обработка почвы производилась только примитивной мотыгой. В доколониальный период к югу от Сахары не знали плуга: в нем не было экономической необходимости. За исключением отдельных регионов, плотность населения в сельских местностях Африки всегда была ничтожной, сбыт сельскохозяйственных продуктов на внеафриканские рынки не имел существенного значения. Что же тогда могло побудить африканского крестьянина производить намного больше того, чем ему требовалось для удовлетворения собственных нужд?

Продолжительность использования поля зависела от качества почвы. Если она быстро истощалась и урожаи становились меньше, это поле покидали и выжигали новые участки земли, делая ее пригодной для обработки. Поэтому селения постоянно перемещались с места на место.

На заброшенных полях могла возникнуть вторичная растительность, но из-за недостатка питательных веществ она пышностью сильно уступала девственной флоре. Разные типы почв обладали различной способностью к регенерации. Обычно только после пятнадцати— двадцати пяти лет отдыха земля снова могла приносить богатые урожаи. Крестьяне опять сводили огнем вторичную растительность и засевали удобренную золой землю. После повторного использования и систематического пожога поля зарастали травой аланг-аланг[9].

Пока население увеличивалось медленно, плодосменное хозяйство не имело отрицательных последствий. Но быстрый демографический рост в новейшее время заставлял крестьян сильно сокращать восстановительные периоды и дольше использовать землю. В результате гумусный слой усиленно разрушался, питательные вещества иссякали, что вело к истощению почвы и снижению урожаев.

В настоящее время подсечно-огневая и переложные системы уже не составляют в Африке единственно возможную форму земледелия. Там, где они еще применяются, рано или поздно они уступят место современным методам агротехники.

Час спустя мы поехали дальше. Горевшие деревья у дороги еще продолжали трещать и щелкать, но огонь уже утратил первоначальную силу, его жар ослаб. Дымившиеся, обугленные стволы, являли собой печальное зрелище. А что же сталось с животными? Крупным млекопитающим скорее всего удалось спастись, хотя мы не видели ни одного зверя, выбегавшего из леса. Обитателям подземных нор, грызунам, пожар также не мог нанести большого вреда, но многие из огромной армии мелких живых существ — всевозможные насекомые, лягушки, пресмыкающиеся — наверняка погибли, не перенеся такой высокой температуры.

Паром доставил нас на другой берег Мандо. Здесь в Манге находится «Станция по рисоводству», как сообщает невзрачная вывеска. Манге, по сути дела, представляет собой скромную деревеньку из нескольких глинобитных хижин и десятка длинных каменных домов под красными черепичными крышами, разбросанных на холмах, но для сельского хозяйства Сьерра-Леоне она имеет неоценимое значение, так как здесь изучается культура риса, «белого золота» Сьерра-Леоне. Рис является важнейшим продуктом сельского хозяйства страны и занимает главное место в рационе ее жителей.

Раскидистые деревья манго защищают невысокое административное здание станции от жгучих лучей солнца. Оно так глубоко запряталось в тень, что мы едва не проехали мимо. В маленьком выставочном зале экспонируются различные сорта риса, и тут же рассказывается о методах их выращивания. Мы познакомились с двумя специалистами по сельскому хозяйству и попросили их сообщить о задачах станции.

Под руководством опытных специалистов из Азии на станции испытываются методы выращивания болотного риса, который в здешних условиях обещает более богатые урожаи, чем малоурожайный суходольный рис. В возвышенных районах материковой части страны суходольный рис, как в старину, сажают в начале сезона дождей, а урожай собирают в последующий сухой сезон. Этот сорт риса растет на нагорьях высотой до двух тысяч метров и мало нуждается в грунтовой влаге, но урожай он дает сравнительно низкий и, главное, только раз в год. Если сезон дождей начинается раньше обычного, роля часто не удается как следует расчистить и подготовить к севу, что еще больше ухудшает урожай. Кроме того, выращивание суходольного риса сильно способствует эрозии почвы, и это может привести к опасным последствиям. Сельское хозяйство, ориентирующееся на интенсивные методы, должно пользоваться в Западной Африке другими агрономическими приемами для выращивания риса.

Приблизительно с 1880 года темне стали выращивать на берегах реки Малая Скарсис (Каба) болотный рис. Они выкорчевывали мангры и в дождливый сезон сажали рис в затопляемой пойме реки прямо в воду. После 1913 года посевные площади под рисом в бассейне Скарсис были сильно увеличены, а с 1927 года систематически ведется кампания по расширению площадей под болотным рисом. Склонить к этому крестьян нелегко. Объясняется это тем, что болотный рис — бесспорно, более урожайная культура — здесь тоже приносит только один урожай в год, как и рис суходольный, поскольку зависит от выпадения осадков в дождливый сезон.

После достижения независимости правительство Сьерра-Леоне уделяет чрезвычайно большое внимание увеличению производства риса. В 1954 году в Манге впервые начало применяться искусственное орошение, с незапамятных времен практикующееся в Индии, Китае и Японии. С помощью простых моторных насосов и продуманной системы каналов вода Мандо поднимается в «боли» — заливные рисовые поля, где зеленые побеги риса даже в сухой сезон погружены в воду на целый фут. Благодаря непрерывному орошению в период роста и ряду других мер иногда удается снимать даже три урожая в год.

Мы идем по широким просторам рисовых полей. Растения стоят тесными рядами, между ними сверкает зеркальная поверхность воды, покрывающей бурую землю. Рис — однолетняя культура с метелкой длиной до тридцати сантиметров. Колоски еще не появились: здесь болотный рис созревает три месяца. В Манге возделывают в основном «тайнан № 5», это, по словам нашего гида, лучший в мире сорт риса. Он урожайнее других разновидностей, тверже, а значит, меньше подвержен нападениям вредителей и обладает превосходными кулинарными качествами.

Манге только начало. Рисоводческие станции постепенно возникают и в других местах: в Рти-Баткану, Макени, Кабале, Махере, Нджале, Бо, Торме, Кенеме, Еле, Бонте, Коно и Пуджехуне. В районах рисосеяния близ устья рек Сева и Ваандже, на реке Малая Скарсис и в районе Макени с 1965 года функционируют общественные тракторные станции. Крестьяне за твердо установленную плату могут пользоваться их услугами для механизированной вспашки рисовых полей.

В Сьерра-Леоне болота занимают около четверти миллиона гектаров площади. При соответствующей подготовке они могут быть использованы под культуру болотного риса. Около пятнадцати процентов болот занято прибрежной мангровой растительностью. Если когда-нибудь удастся освоить эти огромные резервы, это не только позволит удовлетворить растущие потребности населения, но и даст большой избыток для экспорта. Но пока Сьерра-Леоне ввозит рис из азиатских стран.

Азия — родина риса, но с каких пор его там культивируют — можно установить только приблизительно. В Китае он был известен как культурное растение еще во времена легендарной династии Шан, то есть примерно за 2800 лет до нашей эры. В настоящее время рис — самая распространенная культура тропиков, да и вообще важнейший пищевой злак: он является основным продуктом питания по крайней мере для шестидесяти процентов населения земного шара.

Мы уезжали из Манге, уверенные в том, что в будущем «белое золото» вызовет решительные изменения в старой структуре сельского хозяйства Сьерра-Леоне.