В стране Львиных гор

ПО ПУТИ В МАКЕНИ

Наконец остались далеко позади бесконечные, казалось, болота прибрежной низменности, кишащие комарами и недоступные из-за густых мангровых зарослей. Эти удивительные древесные образования представляют собой большой интерес для ботаника. Мангры произрастают в приливно-отливной зоне на всех участках, периодически затопляемых морем. Это наиболее благоприятная Для них среда, хотя они встречаются и вдали от морского побережья, на территории, покрываемой солоноватой и даже совсем пресной водой. Во время прилива над водой возвышаются только кроны мангров, отливы же обнажают их характерные придаточные корни и удивительное приспособление — воздушные корни, с помощью которых эти деревья получают кислород. Они образуют настоящие заросли вдоль изрезанной береговой линии Сьерра-Леоне и в дельтах многочисленных рек.

Я уже миновал прочный каменный мост через широкую реку Рокел. Густая растительность обрамляет ее берега и покрывает всю долину реки. С этого места Рокел судоходна: даже в сухие сезоны здесь достаточно высокий уровень воды. Кстати, немного дальше на север, у Катикантских холмов, река называется Сели, выше водопадов Бумбуна — снова Рокел, а там, где находятся ее истоки, на севере страны, — опять Сели. Многие крупные реки Африки имеют несколько наименований— в зависимости от того, какие народности живут на их берегах.

Но вот солнечный шар, находившийся в западной части небосвода, с устрашающей быстротой покатился между стройными стволами кокосовых пальм вниз. Пора было подумать и о ночлеге. Я съехал с асфальтированного шоссе на узкую пешеходную тропу и осторожно вырулил между свисавшими ветками деревьев направо в буш, до большой поляны. Лучшего места для стоянки и не придумаешь. Вокруг тянутся ввысь шести-и восьмиметровые стволы пальмы борассус, их длинные веерообразные листья слегка касаются крыши машины. Редкая желтая трава высохла и переломалась. Я вооружился пангой — африканским ножом для рубки буша — и расчистил место для стола со стулом и примитивного очага. В такую сушь я не решаюсь разложить открытый костер, хотя поблизости можно набрать сколько угодно хвороста. Стоит огню перекинуться на буш — и в один миг вспыхнет лесной пожар, погасить который одному человеку не под силу.

В буше я стараюсь питаться по-европейски, что при моих запасах мясных, колбасных и овощных консервов не особенно трудно. Конечно, я мог бы дешево покупать в деревнях кур, яйца, рис и мед, но из-за ограниченного запаса воды я предпочитаю есть однообразную пищу, лишь бы свести к минимуму церемониал «мытья». Совсем от него отказаться нельзя, так как мухи, муравьи и мыши моментально налетают на любую съедобную крошку. Между тем банку консервов достаточно нагреть в горячей воде, открыть, а после того как выгребешь ее содержимое ложкой — закопать в землю.

До наступления темноты оставалось мало времени, я зажег газовую лампу и устроил себе постель в «Баркасе». Яркий свет мгновенно привлек полчища насекомых, которые с жужжанием и гудением кружились вокруг лампы. Несколько раз ч^рез очерченный светом круг проносились зигзагами летучие мыши. Невыносимая духота не давала мне заснуть. Я перебирал в памяти все виденное на ферме «Подкова» и представлял себе мою первую встречу с дикими шимпанзе.

В пять часов утра я поднялся, хотя темно было — хоть глаз выколи, и при свете лампы приготовил легкий завтрак. Как только солнце взошло, я двинулся дальше на север.

Около шоссе растут на голых стеблях толщиной в палец какие-то странные цветы, их ярко-красные головки, напоминающие подушечки для иголок, видны издалека. Мимо пролетает стайка буйволовых ткачиков, они не больше воробья. Их желтое оперение на брюшке красиво сверкает под лучами солнца. У этого вида почти черная голова, роскошные самцы выделяются оранжево-красными глазками. Ткачики охотно селятся колонией, строя на вершине кокосовой пальмы гнезда в виде шатра с направленной вниз короткой входной трубкой.

Дорога пролегает через сухие вторичные леса. Здесь во множестве растут неизвестные мне карликовые кусты и дикая масличная пальма. Этот горе-лес африканцы называют «низким бушем». Временами я много километров подряд еду по унылой местности, где бурая, высохшая трава выше человеческого роста закрывает вид. Редко-редко однообразие травянистого ландшафта нарушается деревом. Этот опасный процесс обезлесения, вызванный традиционными методами сжигания леса, сильно способствует эрозии почвы. Продолжительные ливни, идущие в сезон дождей, уносят верхний плодородный слой, и в результате почва «выщелачивается». Из-за отсутствия гумусного слоя здесь не приживается даже вторичный лес. Почти третья часть территории Сьерра-Леоне, преимущественно на севере и на внутреннем плоскогорье, занята такой бесплодной травянистой саванной. Такие участки производят на меня безрадостное впечатление, которое усиливается при виде валяющихся у дороги «автотрупов». Здесь представлены все виды автомобильного транспорта — от частных малолитражек до больших автобусов. На протяжении двух километров я насчитал не меньше семи следов аварий. Одни обломки ржавеют прямо на обочине шоссе, другие скатились под откос и там сгорели. Некоторые, очевидно, появились совсем недавно, но, так или иначе, они совсем не украшают ландшафт.

В деревнях останки автомобилей охотно используют для несвойственных им целей — в качестве сарая или хлева либо для детских игр, но в буше эти обломки лежат всеми забытые, нередко сквозь них уже проросла трава.

Во всех деревушках вдоль дороги в Макени на маленьких базарах продают овощи и фрукты. Здесь регулярно останавливаются междугородные пассажирские автобусы, направляющиеся в глубинку, которые из-за нагромождений багажа на их крышах кажутся в высоту в два раза больше, чем в ширину. Торговля идет бойко: пассажиры охотно покупают у крестьян, чтобы перекусить в дути, манго, земляные орехи, бананы, вареные початки маиса, копченую рыбу. Самый ходкий товар — апельсины. Они не имеют аромата марокканских цитрусовых, но очень сочны и поэтому хорошо утоляют не только голод, но и жажду. Продаются они в очищенном виде, так что пассажиры избавлены от необходимости сдирать твердую желто-красную кожуру. На этих рынках можно купить плетеные корзины, хлопчатобумажные ткани, сандалии, панги и разную домашнюю утварь. Но вот товаров, предназначенных для туристов, я там не видел. Да и кому они нужны? В Сьерра-Леоне туризм еще не получил такого развития. как в Кении или Танзании, иностранцы появляются здесь очень редко и в большинстве случаев это инженеры, врачи, научные работники, которые где-то в глуши готовят молодые африканские кадры.

Асфальтированное шоссе от Фритауна до Лунсара проложено не так уж давно. Когда-то крупные поселения были связаны лишь узкой пешеходной тропой. Ходить по ней было небезопасно. Только после 1930 года тропу расширили до размеров проезжей дороги, но ею можно было пользоваться лишь в сухое время года. В этой климатической зоне, где в главный сезон дождей выпадает почти семьдесят процентов ежегодных осадков, они неизбежно превращают все проселки в болото.

Сейчас шоссе, не подверженное воздействию непогоды, стало важнейшей магистралью между полуостровом Сьерра-Леоне и хинтерландом, но местные жители по старой привычке упорно продолжают ходить босиком со своей ношей посередине проезжей части. Дрова, калебасы с водой или пальмовым вином они несут домой на голове. Точно таким же образом они доставляют с полей в деревенские амбары собранный урожай. Я неоднократно пытался пройтись с такой ношей на голове, но всякий раз вызывал только смех окружающих. С тех пор я проникся искренним восхищением перед этими акробатическими силовыми трюками, которым крестьянские дети обучаются с самого раннего возраста. При приближении автомобиля пешеходы почтительно отходят в сторону и терпеливо ожидают на обочине, пока он проедет.

Около десяти часов утра я доехал до Лунсара — крупного населенного пункта в дистрикте Порт-Локо, известного железорудными разработками. Лунсар находится в центре богатого железной рудой района Марампа и многим обязан своему местоположению. Местные запасы чрезвычайно ценного красного железняка, содержащего до шестидесяти шести процентов железа, оцениваются в сто миллионов тонн. Поисковые работы выявили также большие запасы красного железняка на реке Тонколили в горах Сула.

Добыча железной руды — старейшая в Сьерра-Леоне отрасль промышленности. Когда-нибудь она опередит добычу алмазов, но пока та твердо занимает в экспорте первое место. Алмазы и железо — важнейшие богатства страны, на их долю приходится около четырех пятых всего объема экспорта. Добыча алмазов — очень важный источник доходов, но он малоперспективен, а главное — половину приносимых им прибылей до сих пор кладут себе в карман иностранные концерны.

Развитие горнодобывающей промышленности после провозглашения независимости вызвало усиленный приток населения в Лунсар и весь район Марампа. Он охвачен бурным строительством. Возводятся новые дома для горнорабочих, школы и больница. Оживилась, конечно, и деятельность профсоюзов. Их стараниями принят закон о страховании за счет предпринимателей на случай увечья. Введена система добровольного страхования по болезни. Продолжительность рабочей недели сокращена до сорока пяти часов, работающие пользуются ежегодно оплачиваемым двухнедельным отпуском. С нашей точки зрения, в этих социальных достижениях нет ничего поразительного, но для Сьерра-Леоне это резкий рывок вперед по сравнению с условиями труда при английских колонизаторах. В переговорах о заработной плате между представителями профсоюзов и горной компании участвуют теперь на законном основании государственные чиновники, которые защищают интересы народного хозяйства. Налоги и таможенные сборы с горнорудных предприятий составляют существенный вклад в бюджет государства, но и оно, в свою очередь, предоставило этой отрасли промышленности большие кредиты и тем уменьшило влияние иностранных компаний. Руда, добываемая открытым способом, вывозится главным образом в Японию через рудную гавань Пепел, грузооборот которой — свыше одного миллиона тонн в год. Благодаря государственной поддержке непрестанно увеличивается механизация добычи и обогащения руды, а это означает, что число занятых на горных предприятиях впредь не будет расти.

Кстати, в Африке железо добывается с древнейших времен. В некоторых районах континента железодобыча восходит, очевидно, к первому тысячелетию до нашей эры.

На выезде из Лунсара мне пришлось неожиданно распрощаться с прекрасной мечтой о гладком асфальте до конца поездки. При виде начинающейся здесь дороги, которую все называли шоссе, у меня мороз по коже пробежал. Это был проселок коричнево-красного цвета, узкий, пыльный, весь в колдобинах. Все предметы в моей машине пришли в движение и в такт ее рывкам подпрыгивали на буграх и выбоинах. Вскоре я поравнялся с четырьмя рабочими в одних кожаных передниках, которые с помощью простых молотков непрерывно разбивали подносимые детьми булыжники на дорожный щебень. Адски тяжелый труд! У рабочих со лба пот лился градом. Я прикинул, что при таких темпах дорога не так уж скоро покроется прочным слоем щебенки, а сверху — асфальтом. Но при всей скудости технических средств работа начата, а это главное.

Термометр в машине показывал 52 градуса по Цельсию, несмотря на то что я открыл настежь все окна в машине и даже раздвинул крышу. Возникающий при движении ветерок приносил облегчение, хотя и незначительное, но зато я глотал пыль, которая вскоре покрыла тонким красным слоем все вещи в задней части салона. «Баркас» переваливался с одного ухаба на другой. Надолго ли его так хватит? В отчаянии я сбавил скорость: если моя машина потеряет здесь хоть одну важную гайку, это может иметь катастрофические последствия. Со стесненным сердцем вспомнил я ржавые обломки автомобилей в придорожных рвах. Кто Никогда Не ездил по такой волнообразной дороге; не поймет, как угнетающе она действует на европейца, привыкшего к хорошему шоссе. После того как я несколько десятков километров вел машину осторожно, со скоростью черепахи, я впал в состояние летаргии, часто овладевающее европейцами-водителями в тропиках. Тогда я помчался с бешеной скоростью, что имело некоторые преимущества: «Баркас» теперь не пересчитывал все выбоины по одной, а кое-где перепрыгивал сразу через несколько!

Так ведется иногда дорожное строительство

Эти дороги — печальное наследие колониального прошлого. Англичане делали ничтожно мало для расширения дорожной сети: это требовало денег, и немалых, так как многочисленные реки, лагуны, озера и болота сильно удорожают строительство дорог в Сьерра-Леоне. А кроме того, хорошо действующая система сообщения способствовала бы нежелательному для колонизаторов усилению национально-освободительной борьбы сьерралеонцев.

Сейчас во Фритауне, конечно, понимают, как важна сеть прочных дорог для всех областей общественной жизни, для промышленности и торговли. Но молодому государству недостает материальных средств, чтобы немедленно осуществить все свои замыслы и планы. Тем не менее в планах государственных капиталовложений строительство дорог занимает важное место. В 1971 году началось строительство современной двухполосной дороги с твердым покрытием из Лунсара на север. Она откроет доступ в районы рисосеяния и скотоводства в Макени и Кабале.

Но я еще еду по старой дороге. Несколько раз она пересекает строящиеся участки будущего шоссе. В одном таком месте я присмотрел удобное место в тени пальм, откуда хорошо видно, как ведется строительство, и поставил туда машину. Поблизости работают мощные бульдозеры. Современные дорожные машины высыпают на проложенную трассу горы песка и щебня. Они работают безостановочно, даже можно сказать в некоторой спешке. Конечно, за такими темпами не угнаться «ручному промыслу», который я имел возможность наблюдать за Лунсаром. Здесь видно, на что способна техника!

— Мы укладываем ежедневно тысячу тонн камня, это приблизительно содержимое ста грузовиков, — пояснил мне молодой инженер, с которым я разговорился. Поблизости есть залежи гранита, весь строительный материал поступает из двух больших карьеров, где современные машины дробят его на мелкие куски.

— Может быть, на обратном пути вы уже сможете воспользоваться новой дорогой, — попытался утешить меня инженер, взглянув на запыленный «Баркас».

— Спасибо, лучшего нельзя и пожелать, — улыбнулся я.

— Пока! — крикнул инженер через плечо и поспешил к водителям бульдозеров, ожидавшим новых указаний.

Полный оптимизма, я снова сел за руль. Машина мучительно преодолевала километр за километром. Мне бы хотелось, чтобы путешественники, которые в один прекрасный день промчатся по новому широкому шоссе, вспомнили с улыбкой сострадания о моих «пыльных переживаниях».

Все меньше людей попадалось мне навстречу: селения становились реже. Несколько раз я видел коршунов, дравшихся из-за куска падали. Вдруг в моторе раздалось глухое потрескивание, и тут же зажглась контрольная красная лампочка. Я немедленно затормозил и открыл капот двигателя около сиденья. Оттуда мне в лицо ударила горячая волна. Вот она, неисправность: порвался ремень вентилятора. Выждав, пока охладится мотор, я подлез под кузов и в поте лица своего занимался ремонтом, пока все снова не начало крутиться.

В Макени, главный город Северной провинции, я приехал уже под вечер, совершенно разбитый. «Баркас» под конец тоже потерял несколько перышек: передние рессоры стучали с равномерностью, которая действовала чуть ли не успокаивающе; выхлопная труба сорвалась и держалась только на проволоке. Даже из раздвижной крыши выпали четыре гайки. К бензоколонке, первой попавшейся мне на пути, я подкатил на последних каплях бензина — счастье еще, что машину не пришлось толкать!

В этот день я не стал любоваться достопримечательностями северной столицы, а, заправившись, поспешил дальше, чтобы до захода солнца попасть на ветеринарную станцию Теко в двадцати километрах к востоку от Макени, где мне предстояло — жить. Станция, ныне центр ветеринарного дела в Сьерра-Леоне, существует с 1942 года.

В Теко все было подготовлено к моему прибытию. Руководитель лаборатории Сэм Джонсон, живой общительный человек, начал беспокоиться, не случилось ли чего со мной, и уже собирался послать навстречу мне машину. Да, участок дороги от Лунсара до Макени даже по африканским масштабам, как признал Сэм Джонсон, сокрушенно качая головой, «очень плохой, очень».

Меня приняли как старого друга, хотя Сэм Джонсон видел меня впервые. Но он друг Хассана — и этим все объясняется. Слуга Сэма, молодой локо по имени Сури, внес мой багаж в дом, не разрешив мне дотронуться ни до одной вещи. Во время пребывания на станции я могу пользоваться его услугами, сказал Джонсон. Мне отвели огромную комнату с огромной кроватью, один вид которой возбудил у меня ужасное желание спать. Но мой гостеприимный хозяин с помощью изрядной порции фуфу быстро возвратил меня к жизни. Фуфу — национальное блюдо, которое во Фритауне едят по субботам во всех семьях. Но оно очень популярно и в провинции, да и вообще во всей Западной Африке. От поданной к фуфу подливки типа карри из пальмового масла и острых приправ у меня захватило дух. Пока мы ели, Сэм Джонсон рассказал, как это блюдо приготовляется. Очищенные клубни маниока (он, как и картофель, принадлежит к пасленовым) около недели вымачивают в воде, чтобы в процессе брожения из них вышли ядовитые вещества, затем толкут в деревянной ступе, полученную массу разводят водой и пропускают через сито, чтобы отделить от волокон. Когда раствор отстоится, в осадке выпадает крахмал. Воду сливают, а клейкую крахмальную кашицу сушат на противнях. Получается мука, годная для хранения. Само по себе фуфу имеет пресный вкус наподобие нашей картофельной муки, и только различные пряные подливки с большим количеством перца придают ему остроту.

После ужина я, как обычно, проявил в моем дорожном бачке две черно-белые пленки, чтобы проверить исправность камеры «Пентакон-шесть». Результаты — прекрасные, все в порядке.

После этого мы сидели на маленькой веранде перед домом и беседовали, и все тяготы прошедшего дня стали для меня воспоминаниями. Я чувствовал себя непринужденно, почти как дома в обществе моего симпатичного хозяина — с такой естественной простотой держал себя этот образованный и умный человек.

Солнце зашло и окрасило небо над Африкой в красные тона. До наступления полной темноты оставалось несколько минут. Птицы прощались с угасавшим днем, одни взволнованно щебетали, другие пели мелодичными голосами, напоминавшими звуки флейты. Постепенно в концерт вступали цикады. Но дневной зной не отступил. Здесь, на внутреннем плоскогорье, чувствовалось отсутствие освежающего вечернего бриза, который дует на побережье. Только легкое дуновение ветерка еле-еле шевелило листья деревьев. Над высокими пальмами быстро пролетали на запад вытянутые треугольником небольшие стаи египетских цапель. Там горел буш, и спасавшиеся от огня насекомые становились легкой добычей птиц. От ближайшего источника доносились веселые женские голоса. «Вечерний клуб представительниц прекрасного пола», — с легкой иронией заметил Сэм Джонсон.

Москиты уже появились, но сегодня их несносное жужжание и укусы были мне нипочем. Последний взгляд из окна моей комнаты я бросил на «Баркас». Он давно опал под гигантским деревом манго, чьи свисавшие спелые сладкие плоды проникли через открытую раздвижную крышу в салон машины.