В стране Львиных гор

НА СЕВЕР, В ТРАВЯНИСТУЮ САВАННУ

В первый вторник после пасхи я ровно в шесть утра затормозил у лесничества Макени. Мне предстояло в тот же день выехать с местными проводниками в заповедник Килими — травянистую саванну на крайнем северо-западе Сьерра-Леоне. Все было подготовлено. Т. К. Джон подобрал для меня двух надежных людей. Это Френсис Конте, мой старый знакомый, и молодой охотник Абдуллах из народа сусу. Оба уже ожидали меня. Они приехали из Магбурака очень рано, первым маршрутным такси, и успели выслушать наставления своего начальника. Френсис с довольным видом взглянул на меня из-под широких полей ковбойской шляпы и покровительственно похлопал меня по плечу; Абдуллах же, худой как спичка, удивленно уставился на мои четыре аппарата и торчащие «дула» телеобъективов и молча кивнул головой. На нем была шерстяная шапка табачного цвета в черную полоску, а на левом плече качалась видавшая виды двустволка, бесспорно давно пережившая пору своей юности.

— Кого ты хочешь ею пощекотать, Абдуллах? — спросил я сусу, после того как нас представили друг другу. Т. К. Джон и Френсис громко рассмеялись, но Абдуллах сделал вид, что он ничего не слышал, и упорно смотрел в сторону. Т. К. Джон приготовил мне небольшой подарок — африканскую рубашку, коричневую, в белый горошек.

— Пока ты в ней, удача будет тебе сопутствовать в Африке, — пошутил он, затем воскликнул: — Счастливого пути! — и долго махал нам вслед.

Уличная сценка

От Макени до Сайньи у границы с Гвинеей около двухсот километров, но, как мы скоро убедились, не одним километражем определяется время пути. Сайнья считается последним селением на территории Сьерра-Леоне. Правда, есть еще Медина-Дула (Медина-Ула), расположенная на самой границе, но это лишь таможенный пункт.

В пяти километрах к северу от Макени мы резко повернули на запад и по красно-коричневому глинистому проселку поехали в Пендембу и Камалу. Указателей на дорогах в этой части страны нет. Да и кому они нужны? Чужаки сюда забредают редко, а водителям местных машин маршрут и так хорошо известен.

Мы почти не разговариваем: наше внимание целиком поглощено дорогой. Серьезную опасность представляют ямы и рытвины, вымытые потоками в дождливый сезон. Через глубокие выемки, рвы и овраги переброшены многочисленные «мосты». Построены они, что называется, «на живую нитку»: на две продольные балки попрочнее навалены как попало неотесанные бревна. И все. Нередко одного бревна не хватает или бревна положены слишком далеко друг от друга. Дома я, конечно, по доброй воле не поехал бы по такому мостику, но здесь у меня нет выбора. Френсис, сидящий в «Баркасе» рядом со мной, разделяет мой скептицизм относительно надежности сооружений и облегченно вздыхает всякий раз, когда мы оставляем позади шаткий мостик. После Макени я насчитал больше тридцати таких «волчьих ям». И только через реку Маболе ведет широкий прочный бетонный мост, внушающий чувство надежности. Недалеко от берега из воды торчат гряды больших камней, хотя даже сейчас, в сухой сезон, вода стоит довольно высоко. Маболе течет с севера, извиваясь по дороге, и в трех километрах к югу от деревни Масама впадает в Крокодилову речку — Малую Скарсис. В бассейнах этих рек еще и сейчас водится карликовый бегемот — гордость западноафриканской фауны.

За Маболе начинается местность Бомбали. Вплотную к дороге с обеих сторон подступают заросли бурой травы высотой больше трех метров. Вскоре вдали показались четыре купольные башни мечети. Это Пендембу, по африканским масштабам — город, в нашем же представлении — небольшая деревенька. Здесь мы остановились ненадолго, чтобы запастись фруктами. Справа и слева от широкой улицы в редкой тени нескольких пальм прячутся коричнево-желтые глиняные дома. Преобладают хижины с заостренными конусными крышами из плетеных травяных циновок. Они образуют резкий контраст с великолепной мечетью, возвышающейся над всей деревней. Она в точности повторяет мечеть в Макени, очевидно, обе они — творения одного архитектора. Каждый день муэдзин с одной из четырех башен призывает правоверных к молитве. По правую сторону от мечети стоит каноническая школа, где дети учат наизусть суры Корана. Светская школа в современном низком здании находится на другом конце деревни.

Мечеть в Пендембу

В Пендембу мы пробыли недолго, и снова «Баркас» вздымает за собой на дороге желтые тучи пыли. Сбавляем, в который уже раз, скорость. Ничего не поделаешь, дорога с каждым километром ухудшается. Машину сотрясает твердое как камень «рифленое железо». Наши лица, как и всё в машине, покрываются тонким слоем пыли, особенно неприятной из-за убийственной жары: термометр в машине показывает 52 градуса по Цельсию. Деревни попадаются все реже. Камаранка, Камалу, Камакве, Катири остались позади, и наконец в полдень мы увидели перед собой Малую Скарсис. Широкая река, пересекающая страну с севера на юг, в одних местах называется Монго, в других — Каба. Воды ее кажутся темно-синими. В Малой Скарсис еще водятся крокодилы — по словам Т. К. Джона, очень боязливые и осторожные, но их все же изредка можно увидеть, когда они нежатся под лучами солнца на ровных песчаных банках близ берега.

Попытаем счастья. Стараясь не шуметь, мы прошли три километра вверх по течению и столько же вниз, но все напрасно, ни одного панцирного пресмыкающегося мы так и не заметили. Вызванная капризами моды безжалостная охота за шкурами крокодилов сильно уменьшила их поголовье в Африке. Сокращение численности всех трех африканских видов внушает самую серьезную тревогу, тем более что с момента появления детеныша крокодила из яйца на свет его окружает помимо человека много других врагов. Марабу, орланы-белохвосты, скопы, вараны с удовольствием пожирают не только крокодильи выводки, но и яйца. Кроме того, новорожденные крокодилята легко становятся жертвами паразитов. Считается, что из ста детенышей только один преодолевает окружающие опасности и остается в живых.

Вот поэтому в заповеднике Ндуму на территории Зулуленда был устроен питомник. Там удалась инкубация яиц нильского крокодила (Crocodylus niloticus). Выведенную искусственным образом молодь переселяли в другие заповедные районы, где крокодилов осталось мало. Так, с помощью искусственной инкубации уже удалось спасти один вымиравший вид африканской фауны— страуса. Теперь в бассейнах больших рек Сьерра-Леоне кроме известного нильского крокодила водятся еще два мелких вида — тупорылый крокодил (Osteolaemus tetraspis) и узкорылый крокодил (Crocodylus саtaphractus).

Мы решили нанять лодку и в поисках крокодилов проехать по реке. «Баркас» оставили на берегу под присмотром Абдуллаха.

Лодку нашли быстро. Френсис договорился с двумя рыбаками: за умеренную плату они повезут нас в каноэ вверх по реке, по направлению к Коло. Каноэ, вырубленное из одного толстого ствола, по моим понятиям, слишком тяжелое. И действительно, рыбакам очень трудно выгребать против течения. Равномерно погружают они короткие весла в воду и резким рывком проталкивают их вперед, стараясь держаться ближе к середине реки, где глубже и течение поэтому меньше препятствует нашему продвижению. Голые тела рыбаков блестят от пота, мускулы так напряжены, что кажется, вот-вот лопнут.

Не то что я, даже Френсис не мог бы вести такое каноэ против течения. У нас для этого нет ни сил, ни сноровки, ни выносливости. Иногда мимо проплывают уносимые течением части растений и сучковатые ветки. Солнце безжалостно припекает головы. Каноэ протекает, а так как мы сидим прямо на дне, то вскоре подмокаем. В жару это не страшно, куда больше неприятностей доставляют назойливые москиты, непрестанно жужжащие вокруг. Махать руками бесполезно, они становятся только более агрессивными. Впрочем, каждое неосторожное движение нарушает плавный ход каноэ, Тут особенно не размахаешься. Рыбакам же, давно привыкшим к москитам, они вроде и не мешают.

На берегах Малой Скарсис растут густые галерейные леса. Вдруг один из рыбаков негромко произнес какое-то слово и показал на берег. «Бегемоты», — перевел мне Френсис, и я встрепенулся. Но я не сразу смог отличить две серые спины, торчавшие из воды, от многочисленных круглых камней вокруг. К сожалению, это были обыкновенные бегемоты, а не карликовые.

— Подойдем поближе? — Френсис мог бы этого и не спрашивать. В ответ я только кивнул головой. Рыбаки повернули лодку и осторожно направили ее к удивительным толстокожим. Те, однако, давно нас заметили и один за другим скрылись под водой. Мы все же приблизились в надежде, что где-нибудь перед нами снова всплывет массивная голова и я успею ее «щелкнуть». Проходит целая вечность! Бегемот может находиться под водой около пяти минут. Эти неуклюжие животные, весом до трех тонн, целые горы мяса, прекрасно плавают и даже бегают по дну водоемов. Под водой же происходят рождение и вскармливание детенышей. И все же главный источник их питания находится не в водной стихии, а на суше. Ночью бегемоты покидают спасительное лоно воды и по протоптанным тропам отправляются на свои пастбища.

При чрезмерном увеличении их численности они могут нанести большой урон береговой растительности. Убедительный пример — Национальный парк Рувензори в Уганде с самой большой в Африке популяцией бегемотов — около пятнадцати тысяч животных: их невероятная потребность в корме поставила под угрозу устойчивость биотопа всего речного бассейна. Пришлось прибегнуть к плановому отстрелу определенного числа животных. Но Сьерра-Леоне и другим африканским ареалам бегемотов нечего опасаться чрезмерного роста их поголовья, напротив, во многих местах им угрожает вымирание. Еще двести лет назад бегемоты часто встречались во всех реках, озерах и болотах от Капланда до дельты Нила, но в процессе колонизации их уничтожили раньше, чем других животных, так как именно реки были основным средством сообщения, ведшим в глубь континента. Часто бегемотов убивали из чисто спортивного интереса, особенно самцов, которые, защищая свои владения, нападали на лодки и иногда их переворачивали.

Наконец первый бегемот всплыл, но в совершенно неожиданном месте. Он выставил из воды лишь небольшую часть своей могучей головы: маленькие уши, глаза и широкие ноздри — ровно столько, чтобы иметь возможность оглядеться и запастись воздухом для нового погружения. Этим бегемот напомнил мне айсберг, надводная часть которого всегда составляет ничтожную часть его фактического объема. Бегемот поднялся так неслышно, что мы его и не заметили бы, не выпусти он с остатками воздуха фонтан воды в метр высотой. Рядом с ним появился и второй бегемот, намного меньше первого: по-видимому, это была самка с детенышем. Я стал на колени и с помощью пятисотмиллиметрового телеобъектива быстро «выстрелил» несколько снимков, но, нажимая спуск, я не был уверен, выйдет ли что-нибудь на пленке; слишком велико расстояние между нами — около шестидесяти метров. Подойти ближе мы не решались: бегемоты и без того были очень обеспокоены и в следующий момент снова начали погружаться.

Теперь я хорошо представлял себе, как произойдет наша встреча с крокодилами. Плавают и ныряют они еще лучше бегемотов и могут находиться под водой даже около часа. Это, однако, не спасло их от уничтожения человеком.

По сигналу Френсиса рыбаки взялись за весла и налегли на них с новой силой. Но в этот день «крокодилье счастье» нам так и не улыбнулось. Кроме нескольких водяных птиц, мы больше никаких животных не видели. Между тем тени стали длиннее, пора было подумать о ночлеге. На сегодня я отказался от надежды увидеть крокодилов и на очередном повороте реки дал знак возвращаться.

В наше отсутствие Абдуллах не бездельничал: он уже присмотрел на берегу удобное место для стоянки, где мы немедленно расположились «по-домашнему». К нам даже пришли гости, пока мы собирали топливо и разводили костер: жители ближайшей деревни, прослышавшие, что ниже по течению остановились путешественники. Ими двигало не только любопытство, они принесли на продажу копченую рыбу и бананы.

В ответ на расспросы Френсиса они рассказали, что недавно крокодил похитил молодую козу. «Злодей» прикинулся на берегу спящим, а ничего не подозревавшая козочка побежала мимо него к водопою. Крокодил сильным ударом чешуйчатого хвоста свалил ее наземь и быстро схватил могучими челюстями. В следующий миг он скрылся в водах Скарсис вместе с добычей.

С чувством зависти выслушал я этот рассказ и условился с Френсисом следующий день посвятить фотоохоте на крокодила. Позднее, когда мы молча сидели у костра, с реки до нас донеслись сопение и хрюканье. Яркий огонь привлек бегемотов, но, сколько их было, мы не могли различить в темной воде. Вдалеке раздавались монотонное пение женщин и грохот барабанов. По-видимому, в одной из ближайших деревень был праздник. Снова я наслаждался удивительной тропической ночью, из тех, что помнишь до конца своей жизни. Когда костер медленно догорал, Френсис простонал: «Тысяча чертей, эти москиты!» — и натянул шерстяное одеяло на голову. Я же вооружился аэрозолем против насекомых и попытался изгнать бестий хотя бы из «Баркаса», где нам троим предстояло спать.

Наши вылазки не принесли результатов и на следующий день: мы не обнаружили в Малой Скарсис даже следов крокодилов. Было ясно, что оставаться дольше — только время терять. На следующий день, рано утром, мы отправились дальше, в заповедник Килими. Для этого надо было пересечь Малую Скарсис, а пока это можно только на пароме. Иностранных кредитов, полученных правительством Сьерра-Леоне для строительства мостов, не хватает на то, чтобы соединить основательным, а значит, дорогим мостом берега реки, которая протекает по местности, не имеющей большого экономического значения. Но через Малую Скарсис ходит на стальных тросах паром. Он так мал, что вмещает только одну машину типа нашего «Баркаса», но это вполне удовлетворяет скромные потребности местного транспорта. Очень редко автомобилистам приходится здесь спорить за право первого перевоза.

Абдуллах побежал по деревне, разыскивая паромщика, Френсис же улегся на циновке в тени и с довольным выражением лица принялся набивать свою трубочку. Пристрастие к ней выделяет его из подавляющего большинства африканцев, и Френсис умело использует это обстоятельство. Когда мы принимаем гостей или сами посещаем деревню, Френсис никогда не забывает вытащить трубочку из кармана и не спеша набить ее перед восхищенными взорами любопытных женщин.

«Воришка» на банановой плантации

Наконец Абдуллах нашел паромщика, вернее, прервал его глубокий сон. Узнав, что предстоит работа, тот побежал по деревне и пронзительным свистком поднял на ноги своих подчиненных. Постепенно собралось восемь человек, все в беретах. На Скарсис паромщики пользуются особым почетом. Они не только государственные служащие, но и «живая газета» для окружающих деревень. От пассажиров междугородных автобусов, переправляющихся через Малую Скарсис, они узнают последние новости и самые интересные скандальные истории из жизни Фритауна, Бо, Кенемы или Макени. Они всегда хорошо информированы и, конечно, с гордостью делятся полученными сведениями с другими. На этот раз сенсацией дня были мы. Френсису пришлось все рассказать наиподробнейшим образом. Но он делал это весьма охотно, не забывая время от времени затягиваться своей «коптилкой».

Мы медленно съехали по узкой цементной дорожке к реке. На берегу две женщины заняты большой стиркой. Они энергично колотят мокрые вещи о большие камни, выжимают и развешивают на стальные тросы парома. Младшая из женщин — с сынишкой, коричневым голышом с колокольчиком на шее. Это очень удобно: мать не глядя знает, где находится ее малыш. Я навел на него аппарат, но он в ужасе заковылял к матери и, всхлипывая, уткнулся в юбку. Она, ласково улыбаясь, старалась успокоить ребенка, а я попытался загладить свою вину большой конфетой. После некоторых колебаний мальчик взял конфету, но так и не отпустил спасительный подол.

Между въездом на паром и бетонной дорогой оставалось не больше метра. Машина должна пройти это расстояние по речным камням и только после этого въехать на деревянные мостки перед паромом. Мне это не особенно нравилось, но что поделаешь! С величайшей осторожностью я дал «Баркасу» соскользнуть в воду. Вдруг на мокрых камнях передние колеса вильнули в сторону. Подвеска мотора с силой ударилась о камни и под тяжестью набитой до предела машины согнулась. «Баркас» остался прикованным к месту. Я разразился громкими проклятиями, мои спутники молчали, но по их лицам было видно, как они расстроены. С большим трудом нам удалось общими усилиями вернуть тяжелой машине прежнее положение и благополучно водворить ее на паром. Тут же я полез под машину. На первый взгляд мне показалось, что повреждение не заслуживает серьезного внимания и что на другом берегу я быстро его устраню. Только спустя много времени, в горах за Кабалой, выяснилось, как серьезно пострадал наш «Баркас».

Вскоре все успокоились, паромщики вставили в трос деревянные клинья, один из африканцев нараспев подал короткую команду, и фантастическое сооружение медленно поползло к другому берегу. Проезд бесплатный, за счет казны, но маленькие подарки — залог дружбы. Френсис роздал их команде, все благодарили, а на прощание осыпали нас пожеланиями счастливого пути.

Насколько мы в них нуждались, стало ясно только потом. Безобидные с виду ухабы на шестидесяти километрах дороги после Малой Скарсис оказались куда хуже «рифленого железа» до переправы через реку. «Баркас» то взлетал высоко вверх, то резко устремлялся вниз, прежде чем я успевал этому помешать. Мне все время приходилось притормаживать, чтобы уменьшить раскачивание, ни на миг не мог я оторвать глаза от дороги. Ей я обязан открытием, что автомобиль способен «летать». Несколько раз мы «парили» в воздухе с двумя задранными вверх колесами и были уже уверены, что дальше придется идти пешком. Для меня навсегда останется загадкой, как «Баркас», обычная серийная машина конвейерного производства без каких-либо специальных приспособлений для тропиков, смог одолеть такой трудный участок дороги. Это делает честь создавшим его конструкторам и механикам. Несколько раз помещенная сзади достаточно высоко выхлопная труба сплющивалась наподобие широкого сопла и производила свистящий шум. Мне приходилось ее буквально разрубать зубилом.

И тем не менее мы относительно быстро продвигаемся вперед. Термометр в салоне опять показывает 48 градусов по Цельсию. Теперь мы проезжаем через густой влажный девственный лес. Дорогу то и дело пересекают маленькие ручейки. Деревья здесь прямые, высокие, часто до пятидесяти метров, разветвляются они только под самой кроной, такой пышной, что она полностью преграждает доступ солнечному свету. Многие большие деревья имеют дополнительную опору в виде хорошо выраженных досковидных корней, которые идут вверх по стволу метров на шесть. В полутьме подлеска, тоже очень густого, растут огромные папоротники. Со стволов и ветвей свисают лианы и лишайники. Из трех крупных зон дождевых лесов — американской, азиатской и африканской — последняя занимает наименьшую площадь. В Сьерра-Леоне дождевой лес представлен только такими сохранившимися островками, так что нужно исправить данные специальных справочников. Остатки девственных лесов находятся под строгой охраной государства, их стараются оградить от любых посягательств людей.

За очередным поворотом дороги перед нами возникло неожиданное препятствие: рухнул древний лесной великан, и его раскидистые ветви, словно нарочно, преградили проезжую часть. Мы вооружились пилой и топором и, дружно орудуя ими, расчистили себе дорогу. Но на этом наши злоключения не кончились: последний мост перед Сайньей оказался разрушенным, хотя никакого предупредительного знака не было. Не подозревая, что посередине моста зияет двухметровая дыра, я спокойно на него въехал, и, если бы многоопытный Френсис в самый последний момент не заметил ее, скорее всего наша экспедиция здесь бы и закончилась. А под мостом — предательское болото. Целый час мы укладывали на топь толстые жерди, пробелы между ними Абдуллах заполнял травой, сверху я даже настлал брезент. Все лучше, чем безнадежно застрять в болоте и дожидаться потом помощи, которая, может, явится лишь через несколько дней.

Около трех часов пополудни мы увидели дома Сайньи, последнего населенного пункта перед границей. У въезда в деревню дорогу нам преградил шлагбаум: толстое бревно, положенное на две рогульки. Вывеска с почти стершейся от времени надписью гласила: «Полицейский участок». Весть о нашем прибытии с быстротой ветра облетела деревню, и чуть ли не все ее жители обступили машину. Мужчины с любопытством заглядывали внутрь и при виде ружья Абдуллаха довольно переглядывались: значит, предстоит сафари, сафари же приносит деньги, а в случае удачи — и мясо. Мы вежливо представились стоявшему перед участком начальнику полиции, небрежно одетому в гражданское: здесь, в пограничной зоне, вдали от блеска столицы, авторитет власти не зависел от мундира. И еще одно открытие: тому, кто дружит с Френсисом Конте, не обязательно предъявлять документы. Формальности были улажены за несколько минут, маленький подарок закрепил новое знакомство. Все довольны, мы — желанные гости.

— Нет ли у вас с собой газет? — нетерпеливо спросил полицейский, как только со всеми делами было покончено.

Я наскреб в «Баркасе» несколько номеров «Дейли мейл» недельной давности. Полицейский радостно схватил их и сразу заторопился. В двух словах он объяснил всем, что гости приехали не охотиться, а фотографировать, и, захватив чтиво, пошел в тень, которую отбрасывал его скромный дом. Вся деревня была разочарована.

Перед отъездом Абдуллах залил до краев все канистры для воды — всего шестьдесят литров. Кто знает, сколько дней мы проведем в буше! В каждую канистру бросили дезинфекционную таблетку. Если верить инструкции, через четыре-шесть часов тепловатая жижа становится годной для питья.

Едва из зеркала заднего вида исчез последний дом деревни, дороги, если можно ее так назвать, как не бывало. Мы объезжали зигзагами каждое дерево на нашем пути и очень медленно продвигались вперед. Счастье еще, что Френсис хорошо знал эту местность. «Баркас» с трудом продирался сквозь буш, прокладывая себе путь в сухой высокой траве. Но через шесть километров он сдался, и мы выбрали место для лагеря — небольшой холмик с одиноким деревом. Рядом с холмом возвышался трехметровый термитник причудливой формы.

Мы устроились как можно лучше, и вскоре бензиновые примусы уже завели свою песенку. Дома при сборах я предусмотрел все. Чего только не было в моем багаже: аэрозоль против насекомых, туалетная бумага, губная гармоника, пуговицы, точилка, мешки, запасные стержни для шариковой ручки… А про консервный нож я забыл. И теперь мы сидели на траве в заповеднике Килими и довольно беспомощно обозревали огромный запас консервов. Какая жалость, что не все консервы продаются, как сардины, вместе с открывалкой.

— Надо же что-то предпринять, — изрек Френсис и принес из машины долото и молоток. — Сначала выхлопная труба, теперь консервы — все своим чередом.

Решительным ударом он проделал отверстие в крышке и начал ее вырубать. Жесть плохо поддавалась, сопротивляясь всеми своими острыми краями, но через некоторое время предприятие все же увенчалось успехом. Абдуллах и я последовали примеру Френсиса. Нам еще повезло: в ящике для инструментов оказалось несколько молотков и зубило.

Вечером мы обсудили планы на следующий день. В Килими меня больше всего интересуют лесные слоны. Вот мы и попытаемся найти маленькое стадо слонов. В сезон дождей толстокожие часто встречаются в этом заповеднике, но сейчас, в страшную засуху, когда все пересохло и жаждет хоть капли влаги, будет, конечно, нелегко разыскать их на высохшей равнине или в «высоком буше» — подрастающих лесопосадках. Выследить их трудно еще и потому, что в отличие от своих восточноафриканских сородичей, степных слонов, слоны западноафриканские, обитающие в лесах, не собираются в большие стада, а чаще всего бродят по своему ареалу семьями или маленькими группами. Многие века ожесточенной охоты на этих великолепных толстокожих научили их осторожности. Они бдительно следят за всем окружающим и, заподозрив неладное, немедленно обращаются в бегство. Приблизиться незаметно к серо-бурому великану трудно, хотя в настоящее время в Западной Африке у него почти не осталось естественных врагов. Для него, равно как и для бегемота и крокодила, главный враг — человек, который продолжает охотиться на него, одержимый одним заветным желанием — заполучить драгоценную слоновую кость. И законы тут бессильны.

Недаром древние римляне говорили: «Что пользы от законов там, где нет нравственности?» Еще можно пробудить совесть у самих охотников, но не у стоящих за их спиной заправил, которые, неизменно оставаясь в тени, наживают целые состояния на разбазаривании сокровищ африканской фауны.

Пока еще было светло, мы устроили себе «постели». Френсис расположился со мной рядом в «Баркасе», у Абдуллаха же были иные планы. Готовился к ночлегу он весьма странно: стер пыль с двустволки, натянул на голову шерстяную шапку, а к ней прикрепил карбидную лампу. В таком виде он напоминал шахтера.

— Только отойди подальше в буш, мы устали и хотим спать спокойно, — недовольно пробормотал Френсис, укладываясь на свое ложе.

— Прекрасных сновидений, мой мальчик! — шутливо бросил Абдуллах, проходя мимо «Баркаса». Ах вот что замыслил сусу! Я пошел за ним. Шагах в трехстах от машины Абдуллах остановился и внимательно оглядел местность. Результаты, очевидно, его удовлетворили: он привязал гамак между двумя большими деревьями и ловко забрался туда. Я подал ему заряженное ружье и пожелал счастливой охоты.

В Европе осуждают охоту в ночное время с искусственным освещением. Ее считают неспортивной, так как непривычный свет оказывает магическое действие на животных и подавляет их инстинкт самосохранения. Но как Абдуллаху понять наши этические представления об охоте? Так он охотился всегда и будет охотиться впредь. В африканском буше царят иные законы, применять там наши мерки просто неразумно.

Быстро стемнело. Я побрел обратно к «Баркасу». Когда я захлопнул за собой дверцу, Френсис сонно спросил:

— Он ушел достаточно далеко? Его пуля не угодит в нас?

— Да, очень далеко, вон туда, — ткнул я пальцем в неопределенном направлении, надеясь втайне, что сегодня карбидная лампа нашего одержимого охотника Абдуллаха не привлечет ни одной антилопы.