В стране Львиных гор

ФРИТАУН С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

Жительница Фритауна

Из порта в город ведет улица, мягкой дугой поднимающаяся вверх. Фритаун широко раскинулся на крутых склонах гор Западной области, которые здесь, в ее западной части, террасами спускаются к Атлантическому океану. Такое расположение придает городу своеобразный характер.

С моря издалека видны как символ города расположенные высоко в горах белые фасады знаменитого колледжа Фура-Бей, самого старого университета Западной Африки. Его основали в 1827 году англикане — члены Церковного миссионерского общества — в качестве богословского учебного заведения для подготовки широких контингентов африканских священнослужителей, на которых со временем предполагалось возложить миссионерские функции. В 1876 году богословская школа была присоединена под названием колледжа Фура-Бей к университету в Дарэме, и с тех пор английские преподаватели систематически надзирали за успехами африканских студентов. Впоследствии были основаны и другие факультеты. В 1967 году Фура-Бей освободился от своих опекунов, порвал с Дарэмским университетом и стал самостоятельным Университетом Сьерра-Леоне.

«Баркас» с бодрым урчанием бежал по горячему асфальту. Нас провожали удивленными взглядами. Чем ближе к городу, тем оживленнее становилось движение.

Среди машин, подобно нам с трудом пробиравшихся по узким улицам, были представлены марки всего мира: миниатюрный «Фольксваген», «Москвич», «Рено», «Фиат», «Моррис», «Лендровеп», «Тойота» — вплоть до американских лимузинов. Последних, правда, было мало: им всегда трудно найти место для стоянки. По официальным данным, в 1970 году в Сьерра-Леоне насчитывалось около двадцати пяти тысяч личных машин, грузовиков и автобусов, мотоциклов же было не больше двух тысяч. Еле двигавшийся хвост машин все чаще останавливался — это регулировщики пытались разгрузить боковые улицы. Я уже начал было недоумевать по поводу странной манеры езды сьерра-леонских автомобилистов и хотел обратиться за разъяснениями к Хассану, который сидел рядом, уткнувшись в правительственную «Дейли мейл», когда на перекрестке вдруг обнаружил причину заторов на дорогах. «С 1 марта — правостороннее движение» — вещали с плаката гигантские буквы. Чемч же удивляться, если в Сьерра-Леоне только пять дней назад было введено правостороннее движение.

Теперь я понял, почему водители впереди меня, воспитанные в традициях левостороннего движения, подъезжали к перекрестку сверхосторожно и с небывалой в Европе предупредительностью охотно уступали дорогу любому, кто выражал хоть малейшее желание проехать первым. Положение регулировщиков тоже было незавидным: они делали жесты, которые с равным успехом могли означать и направо и налево.

Умение африканцев носить тяжести на голове,

граничащее с искусством,

неизменно вызывает удивление

«Держись правой стороны», — настойчиво напоминали задние стекла всех автомобилей едущим за ними. Введение правостороннего движения обсуждалось целых два года. Сначала столь кардинальная реформа правил уличного движения всех пугала, но Сьерра-Леоне окружена государствами с правосторонним движением, и под давлением местных деловых кругов правительство решило ввести его и у себя.

Из стран Западной Африки, подчинявшихся некогда английским властям, теперь только в Гане ездят по левой стороне. Гамбия еще в 1970 году приняла международный порядок движения.

У большинства водителей было напряженное выражение лица, и это меня забавляло. Но как я удивился два месяца спустя, прочтя в полицейском бюллетене, что введение правостороннего движения прошло без единого смертного случая, что не было даже ни одной серьезной аварии! Это, несомненно, говорит об отличной организации. И в самом деле, тысячи молодых людей с белыми повязками на рукаве помогали полиции регулировать движение на всей территории Фритауна. Но, конечно, и этого было бы мало, если бы не дисциплинированность и самообладание водителей.

А как они были внимательны! На буквально кишащих людьми улицах Фритауна непрерывно раздавались автомобильные гудки. Но пешеходы, явно пренебрегая ими, вели себя как некоронованные короли улицы, для которых никакие законы не писаны. Если возникал конфликт, заранее было ясно, что виноват водитель. В этом была, разумеется, известная логика, но каково бедным водителям!

Поток автомобилей, то и дело замиравший, вынес нас на широкую Уэст Морлэнд-стрит. И тут же вся колонна машин затормозила. Улицу с трудом переходил маленький мальчик с грузом тяжелых поленьев метровой длины на голове. За ним совершенно непринужденно шли две мамаши с младенцами за спиной. Очаровательные детишки, крепко привязанные широкими платками, с любопытством озирались вокруг. Этот способ переноски детей, чрезвычайно удобный, имеет давнее происхождение. Кто мог нянчить детей, когда женщины работали в поле? На их спинах беспомощные малыши находились в безопасности, а у женщин освобождались руки. В таком положении детям ничто не угрожало — ни дикие звери, ни охотники за рабами. Даже сейчас в Сьерра-Леоне мало детских колясок, и вряд ли они здесь нужны!

Живой символ Фритауна —

гигантское хлопковое дерево

После магазина «Сьерра-Леоне хаус», который, радуя глаз, возвышается над старыми домами колониального стиля, начинается административный квартал. Здесь, в центре политической и экономической жизни Сьерра-Леоне, находятся скромная резиденция премьер-министра, внушительный дворец губернатора, современное здание министерств, полицейское управление, крупные банки и правления богатых компаний по добыче алмазов «Нейшнл дайамонд майнинг компани» (ДИМИНКО) и «Дайамонд корпорейшн Уэст Африка» (ДИКОРВАФ). Оба здания компаний оборудованы самой современной сигнализацией и тщательно охраняются. Еще бы, ведь в их сейфах скрыты миллиардные ценности.

В конце улицы мы увидели живой символ города — гигантское хлопковое дерево — сейбу. Зрелище поразительное! Толстые узловатые ветви простираются даже над высоким зданием суда по соседству. Великан имеет в высоту около пятидесяти метров, а периметр основания, рассеченного могучими досковидными корнями, не меньше двадцати метров. Никто не знает точно его возраста. Может быть, дерево стояло уже в XV веке, когда здесь высадились португальцы.

Я люблю старые деревья. История их жизни часто удивительна, под сенью их крон в прежние времена происходили порой важные события. Во Фритауне рядом с гигантской сейбой находится «дворец правосудия». Только ли по воле случая? Хассан этого не знал.

Мы двинулись дальше, но Хассан почти тут же попросил опять остановиться и показал на новое современное строение:

— Наш почтамт. Зайдем спросим, нет ли новых марок.

Хассан обещал своим лейпцигским друзьям присылать все филателистические новинки. Почтовая связь явно не пользовалась во Фритауне почетом. Большой зал был пуст, служащие томились от безделья у своих окошек.

Почтовые марки Сьерра-Леоне представляют большой интерес, и не только в масштабах Африки. Они вообще ни на какие другие не похожи. Края у них всегда ровные, а формы они могут быть любой. Встречаются марки круглые, овальные, ромбические, грушевидные, многоугольные и даже совсем неправильных очертаний. Самые дорогие марки имеют золотой кант. Первые марки такого рода были выпущены в 1964 году.

Хассан купил новую серию «Правостороннего движения», о которой прочитал утром в «Дейли мейл».

Но большинство марок было посвящено другой теме — на них красовались сверкающие бриллианты с гордой надписью: «Сьерра-Леоне — страна железа и бриллиантов». Я был восхищен точностью рисунка, чистыми красками печати, а главное — гигиеничностью применения марок, не имеющей себе равной во всем мире. Чтобы приклеить марку, ее не надо смачивать. Она покрыта влажным клеем, сдираешь с нее белую защитную пленку, слегка прижимаешь пальцем — и готово: она прилипла. До чего просто!

Только к вечеру мы доехали до дома Хассана в Мэррей-Таун, квартале для зажиточных людей, вскарабкавшемся высоко на гору. Свежий ветер поднимал зыбь на поверхности небольшого морского залива, отделяющего Мэррей-Таун от очаровательного полуострова Кейп-Сьерра. За высокими деревьями и неизвестными мне декоративными растениями прятались роскошные виллы, построенные в период английского колониального владычества. В садах ярко горели великолепные кусты гибискуса. Здесь обосновалось большинство иностранных посольств, каждое за высокими толстыми стенами. Окна забраны решетками — словно для того, чтобы строго хранить дипломатические тайны.

В Мэррей-Таун располагалась и штаб-квартира сьерра-леонской армии. Одноэтажные казармы живописно лепились к круто обрывающимся в море зеленым склонам, поросшим фиговыми и манговыми деревьями, и совсем не походили на привычные для нашего глаза европейские казармы с их подчас унылыми фасадами.

Сьерра-Леоне имеет небольшую армию — численностью около двух тысяч солдат. Их жены и дети также живут в гарнизоне Мэррей-Таун, где есть свои школы, мастерские и магазины, куда нет доступа остальному населению.

Дом моего друга находился рядом с въездом на территорию казарм. Сбавив скорость, мы медленно к нему приближались… Вдруг из придорожного рва выскочили четыре вооруженных солдата с мрачными физиономиями и преградили автоматами дорогу незнакомой машине. Хассан возмущенно погрозил им кулаком, высунулся из машины и начал ругаться на языке крио. Как только молодые солдаты узнали молодого ветеринара, их лица просветлели. Автоматы опустились, солдаты, рассмеявшись, показали знаками, что мы можем ехать дальше. Я получил разрешение на проезд, даже не показав документы. Африканцам казалось излишним, может, даже невежливым спрашивать разрешение на въезд у иностранца в присутствии его африканского друга. Я и впоследствии не раз встречался с подобным явлением. Живое удостоверение личности в образе уважаемого африканца было намного важнее любых бумажек, по сути дела, незаменимо.

После этой первой встречи с часовыми меня больше не останавливали в Мэррей-Таун, даже если я ехал в «Баркасе» через военный лагерь.

Не скрою, меня это удивляло. Человек, расхаживающий по чужому городу с четырьмя фотоаппаратами и несколькими телеобъективами, в Европе неизбежно привлекает к себе внимание, а если он к тому же живет поблизости от военных объектов, то уж обязательно внушает подозрения. В этом сказывается разница между Европой и Африкой.

Корделия, жена Хассана, как истая хозяйка дома приняла меня радушно и тепло. Это молодая и очень красивая женщина, дружелюбная и простая в обращении, образованная, много читает, любит хорошую музыку. Она училась в Лондоне и теперь работает в известной фармацевтической фирме. Настоящая африканка по внешности и темпераменту, Корделия влюблена в Лондон, это я заметил очень скоро, хотя Хассану не нравится, когда она вслух мечтает о многомиллионном городе на Темзе, о его больших музеях, театрах, прекрасных парках и многочисленных развлечениях, каких нет во Фритауне. Хассан и Корделия поженились в Лондоне, там у них родился сын Анель. Будние дни он проводит у бабушки на Фура-Бей-роуд.

Большой дом Хассана обставлен с изысканным вкусом, но отнюдь не в европейском смысле этого слова: здесь нет дорогой, а то и антикварной мебели и тяжелых ковров, которые в Африке неуместны. Африканцы — люди практичные, предметы их обстановки служат исключительно полезным целям. «Пылесобирателей», как говорят у нас, я не видел здесь нигде.

В литературе редко встречаются описания того, как выглядит обстановка африканского дома, что едят его обитатели, как они проводят день. Скорее всего это объясняется просто тем, что большинство европейских путешественников, описывающих свое пребывание в Африке, жили в гостиницах или у своих соотечественников либо ночевали в собственной палатке. От первого я отказался заранее, последнее отверг как ненужное после знакомства с Хассаном. Вообще, я считаю, что каждый путешественник только тогда получает верное представление о чужой стране и образе жизни ее населения, если он без всякого предубеждения ищет непосредственных контактов с местными жителями, чувствует и ведет себя как их гость. Европейскому путешественнику по Африке следует воздерживаться от применения европейских мерок. Если он, кроме того, умеет наблюдать и обдумывать виденное, тогда, по моему глубокому убеждению, он узнает больше, чем человек, который все время старается доказать, что у него дома все иначе и, пожалуй, лучше.

Я осмотрелся. В обстановке большой комнаты использован контраст черного и белого, смягченный теплыми коричневыми тонами. Три стены квадратной комнаты состоят из широких и высоких окон и двери в лоджию. В любое время дня комната залита солнцем. В одном углу, между окнами, у низкого деревянного стола коричневого цвета, стоит черная кожаная кушетка, рядом — современный проигрыватель с большой стопкой всевозможных пластинок на нем, начиная от «Староберлинских песен» и кончая Бетховеном. На самом верху любимая пластинка Корделии — запись известного американского певца Джима Ривса, который погиб в авиационной катастрофе.

В другом углу приютился круглый курительный столик с тремя удобными кожаными креслами, под столиком— светло-коричневый ковер из шкур антилоп. Главный предмет в комнате — двусторонняя книжная стенка из мореного дерева с очень интересными обшивками, до отказа набитая книгами и маленькими сувенирами из Лейпцига и Лондона. Стенка делит большую комнату по золотому сечению. За ней находится столовая с окном в кухню.

На окнах нет штор, висят только яркие легкие занавески, затягивающиеся вечером. Наконец, белые стены украшены полными фантазии изделиями африканского ремесла, которые привели меня в восторг.

Корделия готовила в кухне ужин, а Хассан, к моему удивлению, накрывал на стол. Счастье, что при этом не было моей жены, она при виде такого «подвига» не преминула бы высказаться по моему адресу! До меня доходил запах жарящегося картофеля и сильно наперченных бифштексов. Корделия, несомненно, посоветовалась с мужем, чем меня угостить. Сама она ела вареный рис. Кроме того, к столу были поданы белые бобы и зеленый салат. Он сначала вызвал у меня большие сомнения. Изданные в ГДР брошюры «Здоровье в тропиках» настойчиво советовали во избежание инфекционных заболеваний не есть в тропических странах овощи, фрукты, лишенные кожуры. Несколько секунд я колебался между желанием последовать совету ученых и учтивостью, но, когда Корделия предложила мне салат, я выбрал учтивость и решительно взялся за дело. Теория, мой друг, суха…

Чуть позже я выложил на стол сухие ржаные хлебцы и болгарскую брынзу в банке. Корделия слегка поморщилась, но из вежливости съела кусочек. «Да, вкус-ни», — заметила она без всякого воодушевления.

Я вышел за дверь и сквозь темную зелень деревьев манго посмотрел на море. Солнце на горизонте садилось непривычно быстро. В наступавшей темноте путь лодок отмечала светящаяся полоска в их фарватере.

Вблизи экватора солнце опускается к горизонту почти вертикально, поэтому сумерки там намного короче, чем в наших широтах, где оно склоняется к горизонту под острым углом. И все же описания коротких африканских сумерек часто страдают преувеличениями. По моим наблюдениям, с момента захода солнца и до наступления ночной темноты проходит не меньше двадцати минут.

Было по-прежнему очень жарко, но с моря уже подул прохладный ветерок. В пышной листве деревьев на склонах резвились зеленые мартышки. Справа доносилось однотонное, заунывное пение. Это пели поблизости девочки из Общества Бунду. Там происходила какая-то церемония, но соломенные циновки скрывали ее от любопытных взоров непосвященных и от объективов фотоаппаратов. Странные танцевальные мелодии и песни слышались непрерывно до глубокой ночи.

Я спросил у Хассана, что это такое, но он вместо ответа промычал что-то односложное. Я знал, что это неприятная, а то и опасная тема. Все тайные союзы Западной Африки по сей день являются табу. Даже образованные африканцы, много лет учившиеся в Европе, нередко скрывают свою принадлежность к этим культовым союзам — то ли из религиозных опасений, то ли во избежание расспросов любопытных. В прошлом многие безрассудные иностранцы, не желавшие уважать табу этих собраний и пытавшиеся силой проникнуть в тайны подобного ордена, поплатились жизнью за свое неуемное любопытство. Это не значит, что тайные союзы — организации убийц, но их члены превыше всего ставят священное табу своего союза. Сила его могущества в том и состоит, что он покрыт тайной, тайной абсолютной, которая внушает ужас непосвященным.

В 1916 году мусульманский пророк Валику, от чьего имени в Сьерра-Леоне вещали многочисленные бродячие проповедники из народа мандинго, попытался повлиять на племенных вождей и таким образом подорвать силу тайного союза Поро. Он потерпел полную неудачу.

Ордены организованы раздельно по принципу пола. Поро и Венде — тайные союзы мужчин. Бунду и Занде — такие же объединения женщин.

Собрания орденов происходят в определенных местах, вблизи больших деревень, за высокими кустами, под прикрытием циновок. Их руководители, спекулируя на страхе простодушных людей перед «нечистой силой», гримируются «дьяволами» и показываются в деревне только в этом виде, совершенно неузнаваемые. Помимо того что тайные союзы исповедуют примитивный культ предков и поклоняются мифическим образам племенной религии, они испокон веков играли исключительно важную роль в жизни западноафриканских племен. Они следили за выполнением традиционных обычаев, были хранителями народного искусства и племенной культуры, передавали молодым людям основы житейской мудрости, прививали им различные практические навыки. Например, юные девушки обучались в Бунду или Занде уходу за ребенком и другим материнским обязанностям. После завершения инициационных церемоний они даже в наше время должны работать на полях племени. Это их бесплатная общественная работа, ведущая свое начало от большой африканской семьи.

Юношей же обучали охоте, искусству врачевания, ремеслам и другим работам. Мужчине, не состоявшему в Поро, приходилось трудно в его деревенской общине: она не признавала его своим полноправным членом, даже девушки на выданье чаще всего отклоняли его как возможного партнера. Обучение в такой школе в буше прежде продолжалось около шести месяцев, но в последнее время, когда многие древние обычаи поколеблены, этот срок соблюдается не так строго, особенно для горожан. Для них Поро стал скорее простой формальностью. Они проводят в этой школе не больше двух недель, ровно столько, сколько требуется для заживления раны после обрезания.

В период колониализма тайные союзы, имевшие своим символом аллигатора, павиана или пантеру, организовывали восстания и прятали от английских властей борцов за независимость. Союзы и сейчас еще играют важную роль в общественной жизни, и ни одно правительство, ни одна политическая партия Сьерра-Леоне не решатся открыто посягнуть на их существование.

Члены тайных союзов поддерживают друг друга. Они обмениваются новостями, придают событиям желательное для них направление, общими усилиями стараются отвести надвигающуюся опасность. Лица с положением в обществе помогают своим товарищам по союзу найти работу и защищают их в случае правонарушений даже перед лицом правосудия[2].

Не секрет, что время от времени высокопоставленные деятели Сьерра-Леоне оказывают тайным союзам финансовую поддержку, чтобы с их помощью пропагандировать среди сельской молодежи, например, современные представления о гигиене.

По адресу союзов нередко раздавались упреки в том, что они культивируют трайбализм и этим способствуют углублению пропасти между племенами, сильно отличающимися друг от друга по уровню культурного и социального развития. На первый взгляд может показаться, что эти критики правы. Им, однако, можно возразить, что племена Сьерра-Леоне давно уже не единые общности. Зато видный деятель мужского тайного союза племени лимба будет с распростертыми объятиями принят в соответствующем тайном союзе племени коранко.

Официальная перепись населения 1963 года выявила в Сьерра-Леоне по крайней мере восемнадцать различных племен, или этнических групп. Подавляющее большинство — менде (30,9 %) и темне (29,8 %). Далее следуют лимба (8,4 %), коранко, шербро, фульбе, сусу, локо, киси, мандинго, креолен, дьялонке, кран, ваи, гола, кру, галина и «другие» — эти «другие» составляют 0,2 %. Однако до сих пор нет полной ясности, какие этнические группы действительно следует относить к самостоятельным общностям. При переписи, например, ваи и галина считались самостоятельными племенами, хотя некоторые административные органы причисляют их к одному народу. Да и как может быть иначе, если многие жители и сами не в состоянии решить, к какому племени они, по сути дела, принадлежат. Всему виной скорее всего то, что нет общепринятого определения понятия «племя», хотя большинство исследователей сходятся в том, что племя должно иметь общий язык, общую культуру и общую территорию расселения. Тогда его людей связывает глубокое сознание их общности[3].

Но сейчас даже это очень широкое определение не может служить в Сьерра-Леоне основой для однозначного установления племенной принадлежности. Постоянные перемещения, частые браки между членами разных этнических групп, а главное — распространение некоторых основных языков далеко за пределы первоначальных племенных территорий вызывают распад племенных связей.

На юге страны язык менде постепенно вытесняет крио, шербро, ваи и гола. В восточных районах он все чаще употребляется как второй разговорный язык. Точно так же возобладал над родственными языками темне, точнее, оба диалекта темне.

Зачатки языкового единства и усиленное слияние этнических групп создают благоприятные условия для преодоления и теперь еще сохраняющихся племенных предрассудков и образования единой нации сьерралеонцев.