Весна легко перетекла в лето, и за прошедшие месяцы Даниэл ездил в Колн каждую неделю. Он несколько раз навестил Фиону, и один раз — Элис, но не ограничивался только ими двумя.
Вместо этого он позволил случаю и судьбе нести себя, не планируя ничего, но никогда не упуская подвернувшуюся возможность. С течением месяцев список его тайных встреч стал слишком длинным, чтобы Даниэл мог его запомнить. Он стал разборчивым, выбирая женщин Колна так, как некоторые люди выбирают яблоки на дереве, ища гладкую кожицу и здоровый румянец.
С каждым свиданием он находил себя ещё более пустым, чем прежде, и подсознательно развил внутри ненависть к самому себе, не позволяя ей однако вылезать на свет своих сознательных мыслей. Единственным, что притупляло боль, было предвкушение следующего свидания, следующей победы.
Некоторые из них стали одержимы, даже доходя до того, что пытались устроить на него засаду, когда он был один. В целом он терял интерес после второй или третьей «встречи», но его особый навык всегда оставлял в них желание получить ещё. Он обнаружил, что мог доводить женщину до высшей точки страсти практически одним лишь взглядом, даже если решал не вкушать её лично.
Однажды он проверил предел этой своей способности, раздразнив Эмили Банкс, сестру Ронни, до глубочайшей агонии страсти после всего лишь пятнадцати минут, в течение которых они только и делали, что целовались. Он оставил её дёргающейся и стонущей под деревом позади дома её родителей, даже не утрудив себя задрать ей платье. Даниэл и так уже успел распробовать её за неделю до этого, поэтому ему больше не было любопытно, что она под этим платьем скрывала.
С каждым прошедшим увлечением его душа ещё чуть-чуть умирала, постепенно становясь всё более серой и пустой. Он стал меньше заботиться о других, а о себе вообще перестал. По городу поползли слухи, но он не мог собрать в себе достаточно сил, чтобы проявить к этому интерес.
Всё это время его мысли неминуемо возвращались к Кэйт, примерно так же, как нельзя удержаться от того, чтобы не потрогать больной зуб. В редких случаях, когда он натыкался на неё, его сердце пронзала свежая вспышка боли, напоминая ему, что он, быть может, был не таким мёртвым, каким считал себя, но Даниэл отказывался приближаться к ней.
Кэйт попыталась поговорить с ним однажды, когда он проезжал мимо неё, но он отказался с ней говорить. Единственным даром, который он мог ей дать, было не позволить ей ещё больше запятнать себя знакомством с ним.
В конце концов он услышал от одной из женщин, с которой сходился, что Кэйт начала встречаться с Сэтом То́лбёрном. Эта новость не стала неожиданностью, но всё равно причиняла боль.
Сегодня он следил за овцами своего отца, играя музыку, пока солнце вяло ползло по летнему небу. Дни вроде этого были для него бальзамом. Вдали от людей его грехи и проступки казались далёкими. Здесь он чувствовал покой жизни простого пастуха, и пытался выразить это через струны своей цистры.
Его разум был раскрыт, чувствуя и пробуя мир на расстояние наверное мили во всех направлениях. Он научился быть осторожным. За несколько дней до этого он встретил присутствие, которое, как он знал, наверняка было надзирателем, снова открывшем на него охоту. Аура надзирателя была яркой, сияющей мощным светом, какой Даниэл никогда не видел в своих родителях или в горожанах Колна.
Свет был ключом. Он знал, что сам наверняка испускает такой же, и за прошедшие месяцы Даниэл усовершенствовал способность контролировать свою собственную силу. Вначале он закрывал свой разум, заставляя себя казаться не более чем обычным человеком, но теперь он мог работать более тонким образом, приглушая свой собственный свет, и одновременно продолжая держать свой разум открытым, что позволяло ему видеть окружающий мир его особым образом.
Он также подозревал, что, возможно, надзиратель не мог его ощущать на таком же расстоянии, на каком он сам мог ощущать надзирателя. Иначе его первые эксперименты привели бы к его поимке.
«Лесным богам придётся послать более одного слуги, если они желают меня поймать», — самодовольно подумал он.
Надзиратель направлялся к Колну, уже миновав дом Сэйеров. Он так и не заподозрил, что предмет его охоты наблюдал за ним всё это время.
Легко пройдясь по этой местности, Даниэл заметил Кэйт на склоне холма позади её дома. Она сидела на скале, откуда открывался вид на реку. Даниэл продолжил играть, гадая, о чём она могла думать. В такие дни он часто замечал её там, неподвижно и тихо сидящей на крыльце. Он полагал, что она, должно быть, думала, но не мог догадаться, о чём именно. Он лишь мог надеяться, что не о нём.
По крайней мере, так он говорил себе.
Даниэл подозревал, что оттуда ей было слышно его музыку, и, вопреки самому себе, всегда играл, когда она выходила. Он втайне чувствовал, будто музыка каким-то образом становилась мостом через разделявшее их расстояние, создавая узы, которые могли переступить даже через тьму его души, но Даниэл никогда не рассматривал эти чувства напрямую. Он скрывал их даже от себя, всегда сосредотачиваясь на самой музыке.
Новая фигура появилась, двигаясь со стороны дома Сэта Толбёрна. Этому человеку понадобилось почти полчаса, чтобы покрыть расстояние до дома Кэйт, но по мере его приближения к холму Даниэла тот узнал своего бывшего друга. Это был Сэт, собственной персоной.
Даниэл начал было гадать, с каким поручением Сэт мог идти, но быстро осознал, что не хочет этого знать. Сэт остановился, и сошёл с тропы рядом с порогом Кэйт, подойдя, чтобы усесться рядом с ней.
Даниэл закрыл свой разум. Он не хотел их видеть. Внутри него боролись гнев и скорбь. Убрав руки с цистры, он перестал играть. Будь он проклят, если будет исполнять им серенаду, пока они целуются или обмениваются символами любви.
«Ты уже проклят», — снова подумал он про себя. Тут на него накатил внезапный порыв, желание послать вспышку странного света в небеса, создать маяк. Это наверняка даст надзирателю знать о его местоположении. Сделать это будет так просто.
Он удержался от этого порыва, вместо этого застыв, молча. Закрыв в дополнение к своему разуму собственные глаза, он прислушался к тихому шёпоту ветра в траве, время от времени прерываемому блеяньем одной из овец. Блю сидел рядом с ним, создавая Даниэлу комфорт своим присутствием.
Какие бы грехи Даниэл ни совершал, Блю был абсолютно верен. Его ценности были просты, и в его глазах Даниэл не мог поступать неправильно.
«Если бы только люди были как собаки».
Резкий вскрик прорезался сквозь тишину его мыслей. Кричала Кэйт.
Снедаемый любопытством, но не особо тревожась, Даниэл снова раскрыл свой разум, и с удивлением увидел, что Кэйт и Сэт были уже не одни. К ним присоединились трое его самых нелюбимых людей — Ронни Банкс, Астон Хэйс и Билли Хэ́джэр. Они, наверное, пришли со стороны Колна, иначе бы он заметил их до того, как захлопнул свой разум.
Трое молодых людей рассредоточились, образовав маленький круг с Кэйт и Сэтом в центре. Их позы были напряжены, и они постоянно двигались, переступая из стороны в сторону. Назревала драка.
— Блядь, — сказал Даниэл. Всё это не было его проблемой. С технической точки зрения, они с Сэтом даже друзьями больше не были, а Кэйт определённо не была его девушкой.
«Они, наверное, просто помотают их немного. Поколотят Сэта, и опозорят его у неё на глазах, как со мной сделали». Однако даже думая это, он гадал, так ли это. Те события были два года тому назад, и теперь они были старше. У взрослых людей не было основания вести себя как хулиганы.
«А что если они сделают что-то другое?»
Он увидел, как Сэт поднял кулаки, сигнализируя свою готовность к драке. Ронни подошёл ближе, осклабившись. Ронни был самым крупным из троицы, ростом почти с Даниэла, и был старше Сэта на два года. Ничего честного в этой драке не будет.
Смеясь, он отскочил в сторону, когда Сэт попытался ударить его, и в это же время Билли подступил сбоку, и нанёс удар тяжёлым суком. Удар пришёлся на висок Сэта, и тот упал, безвольно осев на землю. Это был нелицеприятный удар, безжалостный и нечестный. Таким ударом можно было убить человека.
Даниэл уже бежал, и на этот раз он не потрудился приказать Блю оставаться на месте. Летя вниз по склону холма, он снова услышал крик Кэйт. Они материла их, чего никогда прежде не делала. Ронни схватил её за горло, тряся как куклу, будто это могло её заткнуть.
Чтобы достигнуть подножья холма, ему потребуется несколько минут, если он не споткнётся и не размозжит себе голову о камень при спуске. Реку он быстро перейдёт по мелкому броду, к которому шла тропа. Оттуда надо будет ещё несколько минут бежать вверх по противоположному склону, чтобы достичь Кэйт. Он пытался не думать о том, что могло случиться за это время.
На бегу он наблюдал за ними своим внутренним взором.
Ронни перестал трясти её — вместо этого он заломил руку ей за спину, и вогнал кулак Кэйт в живот. Она рухнула перед ним на землю, давясь и задыхаясь. Засмеявшись, Ронни вздёрнул её за длинные красные волосы, потянув её лицо к своему паху, одновременно пытаясь неуклюже спустить свои штаны другой рукой.
Реку Даниэл перелетел так, будто её вообще не было. Он бежал так упорно, что его ноги будто даже не погружались в воду. Метнувшись вверх по тропе, он бежал так, будто от этого зависела его жизнь. Однако его собственная жизнь была никчёмной, ради неё он бы не стал бежать. Он бежал ради того последнего, что имело для него значение, он бежал ради единственной части своей души, которая ещё имела ценность, той части, которая оставалась с Кэйт.
Ронни заорал, оттолкнув её от себя. Даниэл лишь мог предположить, что она пустила в ход зубы.
«Молодца. Надеюсь, она ему начисто откусила». Кэйт была не робкого десятка, легко она не сдастся.
Тут Ронни её пнул, вогнав каблук своего сапога ей в висок. Она мешком свалилась на землю, и хотя руки её силились помочь ей снова подняться, она, похоже, не могла найти землю. Дезориентированная, с текущей по голове кровью, она снова и снова падала и скребла пальцами по земле.
Ронни вынул нож, и начал срезать с неё платье. Он больше не смеялся.
Даниэл не успевал вовремя. Крутой уклон заставил его замедлиться, и он втягивал в себя воздух большими, глубокими глотками. Блю трусил чуть впереди, дожидаясь, пока его хозяин нагонит его.
— Беги, Блю! Давай! Помоги Кэйт! — крикнул он единственному оставшемуся у него другу.
Блю был необычно умён, даже для пастушьей собаки, и мгновенно отозвался, взбегая по вверх по тропе так, будто гравитация была не властна над ним. Даниэл бежал следом так быстро, как мог, но пёс легко его обогнал.
К этому моменту Ронни срезал с Кэйт большую часть её платья, оставив её лежать обнажённой. Астон склонился над всё ещё неподвижным телом Сэта, в то время как Билли наблюдал за действиями Ронни, потирая свой пах ладонью.
Потянув её за щиколотки по неровной земле, Ронни начал поднимать ноги Кэйт. Всё ещё слабая, она сопротивлялась, изгибаясь и дёргаясь, но проигрывала. Противник разводил её ноги в стороны, планомерно пытаясь завести свои бёдра ей между коленями. Он не слышал топот мягких лап у себя за спиной.
Разряд мохнатой молнии врезался в него, заставив покатиться в сторону. Прежде чем он смог прийти в себя, Блю снова набросился на него, сильно укусив за руку, а затем отпустив. Пёс наскакивал и отпрыгивал, пытаясь добраться до горла молодого человека. Устрашившись, Ронни заслонился руками, не давая яростному псу добраться до жизненно важных частей своего тела.
Тут Астон вмешался, пнув Блю, чтобы заставить его отступить. Но даже так они не могли надеяться добраться до Кэйт, только не в присутствии её четвероногого защитника. Однако Билли решил эту проблему с помощью тяжёлого сука, которым прежде бил Сэта. Он крепко заехал по Блю, когда отважный пёс уклонился от очередного удара ноги Астона. Второй удар отправил пошатнувшуюся собаку в полёт с каменистого уступа, и пёс покатился по крутому склону.
Даниэл к этому моменту был слепым скоплением ярости, но его разум продолжал работать. Прежде чем трое молодых людей оправились от своей битвы со псом, Даниэл оказался среди них. Они видели его приближение, но, имея лишь считанные секунды, не были к нему готовы. Первым он напал на Билли, сочтя его самым опасным из-за его деревянной дубины. Уклонившись от неуверенного удара парня, он подошёл вплотную, и вогнал кулак Билли в живот. Второй удар заставил его противника отшатнуться, после чего Даниэл перешёл к Ронни.
Движение справа заставило его повернуться. Астон не собирался отсиживаться во время драки. Даниэл поймал блондина за рубашку, когда тот безуспешно попытался ударить его кулаком, и затем подтащил к себе, жестоко врезав коленом в чувствительное место парня. Ударом локтя он вогнал Астона в землю, но был недостаточно быстр, чтобы избежать атаки Ронни.
Самый старший из нападавших использовал это время, чтобы схватить оружие Билли, и сбил Даниэла с ног могучим ударом. Сук задел его горло, и отправил в полёт спиной вперёд. Во время приземления его голова ударилась о камни, и на время мир потемнел.
Он пришёл в сознание лишь через несколько секунд, задыхаясь и плюясь. Он не мог дышать, и мир, который ему показывали его глаза, был ужасной смесью размытых и смазанных цветов. Однако его иное зрение работало хорошо, и он ясно увидел, как Ронни плотоядно пялился на Кэйт.
— По-моему, он мёртв, — сказал Астон, снова озабоченно осматривая Сэта.
— Кому какое дело! — объявил Билли.
Астон был гораздо умнее своих товарищей:
— Нам какое дело! Всем плевать на потасовку, но если он умрёт, то нам не поздоровится.
— Да не важно, — сказал Ронни со злыми нотками в голосе. — Если умер, то мы просто сбросим его тело в реку. К тому времени, как его прибьёт к одному из берегов, он уже уплывёт из долины в глубокие леса. Там его никто не найдёт.
— А что с ней? — сказал Астон, напоминая им о присутствии более чем одной жертвы.
— То же самое, — объявил их главарь. — После того, как мы позабавимся, конечно.
— И его тоже, а? — добавил Билли, указывая на Даниэла.
— Быстро смекаешь, — согласился Ронни. — Он очнулся?
— Думаю, да, — сказал Билли. — Глаза у него закатываются, но, может быть, он сможет нас слышать.
— Хорошо, приподними его чуток. Я хочу, чтобы он это видел. — Ронни начал снимать штаны.
Зрение Даниэла прояснилось, когда Билли поднял ему голову, и он увидел, что Кэйт смотрит на него. Её зелёные глаза повлажнели от слёз, но по её ауре он видел, что она больше беспокоилась о нём, чем о себе.
— Пожалуйста, Ронни, — тихо сказала она. — Отпусти его. Просто отпусти его, и я никому не скажу. Я сделаю, что ты захочешь.
Астон тихо засмеялся, наблюдая со своего места:
— Она всё ещё любит этого овцеёба.
По ощущениям, тело Даниэла будто превратилось в студень. Он мог двигать ногами, но они были слабы, и он знал, что они не выдержат его веса. Он был беспомощен. Не зная, что ещё сделать, он потянулся к Ронни своим разумом, касаясь его ауры. Сперва касание было нежным, результат его практики со столь многочисленными женщинами, но, направляя свой гнев, он стал не манипулировать аурой молодого человека, а сжимать её, изгибая и тяня изо всех сил.
После первого касания Ронни повернулся, странно пялясь на Даниэла, а затем начал кричать. Его лицо исказилась, а из носа потекла кровь.
— Что ты делаешь? — закричал он, боль делала его слова едва разборчивыми.
Сила Даниэла резко выросла, когда он начал приноравливаться к тому, что делал. Странный свет, которой мог видеть только он, составлял и освещал мир вокруг него. Теперь Даниэл смог ощутить свою силу, и осознал, что основное её ограничение создавал его собственный страх. Дав себе волю, он вцепился в разум Ронни, скручивая его сильнее, рвя и ломая.
Ронни свалился, и его крик оборвался. Кровь свободно потекла из его глаз и ушей, а также из носа и изо рта, в то время как тело его конвульсивно дёргалось. Он умер в почти полной тишине, если не считать нелепого звука, который издавали его шлёпающие по твёрдой земле конечности.
Билли и Астон в ужасе наблюдали за смертью своего друга. Они не могли понять, что происходило, но интуитивно чуяли, что каким-то образом это было дело рук Даниэла. Когда они со страхом посмотрели на него, он пригрозил:
— Билли Хэджэр, я проклинаю тебя на всю оставшуюся тебе жизнь — и тебя тоже, Астон. Если кто-нибудь из вас ещё раз приблизится к ней, то я заставлю кровь вскипеть в ваших венах, и вы будете умолять меня позволить вам умереть.
Они бежали, ни разу не осмелившись оглянуться.
Кэйт пристально глядела на него. Она больше не плакала, но выражение на её лице не оставляло ему никаких сомнений. Теперь она знала его. Его зло показало себя совершенно отчётливо. Теперь она поняла.
— Мне жаль, Кат, — сказал он ей, пытаясь перевернуться, чтобы подползти ближе. — Мне так жаль.
На него накатила волна тошноты, и когда он поднял голову, в ней потемнело. Мир сжался в холодную, крохотную точку, и больше Даниэл ничего не знал.