Вознесение гор

Глава 4

Неделю спустя мать Даниэла послала его с поручением в дом Сэйеров. Она хотела, чтобы он узнал, есть ли у матери Кэйт сколько-нибудь жёлтой пряжи на продажу — по крайней мере, такую причину она назвала.

— Я с радостью сбегаю, Мам, — сказал ей Даниэл.

— Не беги, милый мой. Не спеши, твой отец сегодня сможет сам последить за стадом, — сказала она ему.

Алан насторожился в ответ на это объявление:

— Их дом менее чем в часе ходьбы отсюда. Если он не будет зря терять времени, то сможет вернуться достаточно быстро, чтобы взять овец на себя, — произнёс он слегка раздосадованным голосом.

Хэлэн выразительно посмотрела на него, будто пытаясь без слов передать ему какую-то важную информацию.

— Позволь ему не спешить, Дорогой. Нам нужно поддерживать хорошие отношения с соседями.

Тут до него наконец дошло, и он кивнул, но не смог удержаться от шутки:

— О! Конечно, ты права, хотя я не могу не вспомнить, что в прошлый раз, когда ты подняла этот вопрос, ты сказала, что мне не поздоровится, если ты меня поймаешь во время прогулки для утешения Вдовы Сэйер.

Хэлэн зыркнула на него, а Даниэл засмеялся.

Когда он пошёл к двери, отец остановил его:

— Возьми с собой цистру, Даниэл.

— Для покупки пряжи?

— Музыка всем нравится, Даниэл, и ты хорошо играешь, — подмигнул сыну Алан. — Однажды ты меня поблагодаришь.

Брэнда Сэйер открыла дверь своего дома, и пригласила его внутрь. Зелёные глаза и густые тёмно-рыжие волосы мгновенно напомнили Даниэлу о Кэйт, и, следуя за ней, он не мог не подумать об одном из старых советов своего отца: «Если хочешь узнать, как будет выглядеть женщина, посмотри на её мать».

Судя по Брэнде Сэйер, впереди Кэйт ждало чудесное будущее. Бёдра её матери были полными, но здоровыми, как и её грудь, намекая на то, что однажды у её дочери будет великолепная фигура. Она оглянулась на него через плечо:

— Кэйт должна очень скоро вернуться. Хочешь чаю?

Даниэл быстро поднял взгляд с того места, на которое он смотрел, и смущённо встретился с её собственным взглядом:

— Вообще-то Мама послала меня узнать, есть ли у вас сколько-нибудь жёлтой пряжи.

— О, — с чуть-чуть весёлой улыбкой ответила Брэнда. — А я-то думала, что раз ты принёс с собой мандолину, то сможешь немного поиграть нам.

— Ну, конечно… — ответил он. Даниэл не стал себя утруждать, поправляя её насчёт названия инструмента. Цистра и мандолина были достаточно похожи, так что это едва ли имело значение.

— Воздух снаружи более прохладный, если хочешь посидеть на скамейке, — предложила она. — Я уже приготовила чаю. Сейчас вернусь.

Он послушался её совета, и вышел обратно на крыльцо. Цистру он поставил рядом, а затем уселся на длинной дубовой скамье, которую годы назад построил отец Кэйт — ещё до того, как исчез в глубоком лесу.

Чуть погодя Брэнда вышла, и села рядом. От её волос шёл приятный запах вереска и лаванды.

— Боюсь, что чай прохладный, — сказала она ему. — Я вообще-то предпочитаю его именно таким в столь жаркую погоду. Ты же не против, а?

— Нет, мэм, — уважительно ответил он.

— Ты нынче ужасно вытянулся, — продолжила она, протягивая руку, чтобы взъерошить ему волосы. — Ты даже выше меня, когда сидишь.

Даниэлу до пятнадцати оставался лишь месяц, и он значительно вырос за последний год. Плечи его стали шире, и, в отличие от некоторых из его долговязых сверстников, мышцы у него наросли пропорционально телосложению. Даниэл обнаружил, что под оценивающим взглядом Брэнды ему слегка не по себе.

— Мама говорит, что когда вырасту до конца, то смогу стать даже больше Папы, — сказал он ей.

— Мама! — в явном смятении сказала Кэйт. Она как раз появилась из-за угла дома, неся свежесорванную зелень из их огорода. Её руки были покрыты чернозёмом, а волосы были стянуты в строгую косу. Она покраснела от солнца, и её кожу покрывал лёгкий глянец пота.

Даниэлу показалось, что она прямо-таки светится. Он встал, чтобы поприветствовать её:

— Привет, Кат.

Брэнда заговорила прежде, чем её дочь смогла ответить:

— А, вот ты где.

— Почему ты мне не сказала!? Я же совсем растрёпана, — сказала Кэйт.

— Ну, я как раз собиралась дать тебе знать… — немного беспомощно сказала её мать. Тон её слов казался скорее весёлым, чем извиняющимся.

— Я сейчас вернусь, Даниэл, — сказала Кэйт, метнув в свою мать испепеляющий взгляд. Она положила зелень на край крыльца, и пошла обратно, чтобы воспользоваться тазом для умывания, который они держали рядом с задним входом в свой дом.

— Она тебе не показалась немного взволнованной? — с широкой улыбкой спросила мать Кэйт.

Даниэл покраснел:

— Н-не вижу, с чего бы.

Она одарила его косым взглядом, который на миг показался почти хищным:

— О, я весьма уверена, с чего.

Чуть погодя Кэйт появилась снова. Теперь её руки были чистыми, а лицо — только что умытым. Она, возможно, также причесала свои волосы — те казались необычно гладкими, несмотря на то, что больше не были стянуты в косу.

— Привет, Даниэл, — сказала она, начиная сначала.

— Привет, Кэйт, — ответил он, прежде чем зайти в тупик. Его разум силился найти ещё какие-нибудь слова.

— Миссис Тэнник послала его за пряжей, но я думаю, что мы сможем уговорить его задержаться, и поиграть для нас, — сказала мать Кэйт, знающе покосившись на дочь.

Кэйт улыбнулась, и солнце показалось, омыв Даниэла тёплым светом:

— Звучит чудесно, Мама, — ответила она с некоторым акцентом на последнем слове. — Быть может, мне следует побыть с Даниэлом, пока ты поищешь среди своих вещей?

Брэнда встала, и пошла обратно в дом:

— Я скоро вернусь.

— Не спеши, — предложила Кэйт. — Я знаю, тебе там много вещей придётся перебрать. Уверена, Даниэл поймёт, если ты задержишься.

Брэнда засмеялась, закрывая дверь. Даниэл услышал, как она произнесла что-то, прозвучавшее вроде «удачи», когда захлопывала её, но не был уверен, кому предназначались эти слова.

— Как дела? — спросил Даниэл, когда его мозг вышел из спячки.

— Спасибо, хорошо, — ответила она, остановившись перед крыльцом. Тут она помедлила, не будучи уверенной, где ей сесть. Сейчас она стояла, а ей хотелось быть поближе к нему, но не слишком близко. Сев посередине, она обеспечит себе близость, но это может также показаться слишком агрессивным.

Даниэл неправильно понял её колебания, и, поддавшись внезапному порыву, вытащил свой носовой платок, и протёр для неё один из концов дубовой скамьи. Дерево определённо не было пыльным, и мать Кэйт сидела там лишь за минуту до этого, но он не смог придумать ничего другого.

Однако это решило вопрос о том, где сесть. Кэйт опустилась на то место, которое он без нужды протёр, а Даниэл сел на противоположном конце. Их разделяло лишь три фута, но ощущение было такое, будто между ними — океан. Ему казалось, что он целую вечность глядел на свои руки, прежде чем наконец извинился:

— Прости.

— За что?

Он поднял взгляд, и снова оказался почти пронзённым взглядом этих зелёных глаз. Отведя взгляд, он спасся прежде, чем его бесполезный язык снова заело:

— Я просто не очень хорошо умею вести разговоры, — признался он.

Кэйт засмеялась, расслабившись, когда осознала, что он нервничал не меньше её самой:

— Раньше у нас никогда не было проблем с разговорами.

— Ага, — согласился он, — но это было до того… прежде чем ты… то есть…

— До того, как ты пригласил меня на танцы? — подала мысль она.

— Да, — с некоторым облегчением сказал он.

— Это на самом деле не такое уж большое дело, — сказала она, надеясь успокоить его. — Многие люди ходят на танцы, это не обязательно что-то значит.

Эта мысль стала для него чем-то вроде передышки, но также заставила его почувствовать некоторую досаду:

— Это так, — признал он.

— А как у тебя дела?

Это помогло:

— Вчера видел Сэта, — сказал он ей. — Папа послал меня к нему с повозкой.

— Он упоминал о том, что приглашал меня на танцы? — с любопытством спросила она.

— Нет, — сказал Даниэл. — Я из-за этого чувствовал себя слегка виноватым, но тоже не упомянул о том, что ты пойдёшь со мной.

Она нахмурилась:

— Думаешь, это оскорбит его чувства?

Даниэл неуверенно пожал плечами.

— Если бы всё было наоборот, то твои чувства это оскорбило бы? — задумалась она вслух.

— Да, было бы весьма больно, — признался он.

— Интересно, почему? — задумчиво сказала она.

Даниэл густо покраснел, когда осознал, что только что выдал свои чувства.

— Сэт сказал, что До́лтон Браун видел на прошлой неделе одного из надзирателей, — выдал он единственное, что пришло ему в голову, дабы скрыть своё смущение.

Кэйт побледнела лицом. От упоминания надзирателей или лесных богов было рукой подать до воспоминаний об исчезновении её отца. Даниэл мгновенно осознал свою ошибку:

— Чёрт, прости. Я не подумал, — поспешно сказал он.

Она покачала головой:

— Не надо, всё хорошо. Жизнь идёт своим чередом, уже не один год прошёл.

— Слухи об этом уже, наверное, ходят по всему городу. Готов поспорить, все беспокоятся, — высказал своё мнение Даниэл.

— Предполагается, что они забирают лишь грешников, — сказала Кэйт, — так что тебе не следует ничего бояться.

— Я в этом не очень уверен…

Она осклабилась:

— Ты ведь не скрываешь грешные мысли, а?

Даниэл уже начал привыкать к жизни в почти непрекращающемся состоянии смущения, и поэтому сумел выдавить простой ответ:

— Ты — последняя, кому я мог бы о них рассказать.

Теперь щёки загорелись уже у Кэйт. После этого они оба замолчали, и он с облегчением вспомнил о цистре:

— Музыку?

— Это было бы здорово.

Теперь ему стало гораздо комфортнее, когда было чем занять руки. Вынув цистру из её футляра, он несколько раз пробежал пальцами по струнам, проверяя, что она всё ещё была настроена.

— Что бы ты хотела услышать?

Она ненадолго задумалась:

— Ты знаешь «Причитание Даны»?

— Сыграть смогу, — отозвался он, — но не уверен, что смогу спеть как надо.

— Ничего — мне просто нравится сама музыка.

Он кивнул, и начал играть, держа одну руку на грифе своего инструмента, пока другая перебирала струны. Мелодию он держал уверенно, но слова заставляли его нервничать. Песня была грустной, рассказывая историю влюблённых, которых сперва разделила война, а потом — смерть. Она была длинной, и хотя музыка не была особо сложной, он не был уверен, что его голос сможет достать до всех нот.

Он пел тихо, надеясь на то, что когда достигнет того места, куда не сможет подняться его голос, это будет не слишком очевидно. По ходу рассказа он стал больше сосредотачиваться на музыке, и его стеснительность начала отступать. Он едва осознал тот факт, что Кэйт уже сидела гораздо ближе к нему.

Когда голос начал подводить его, не в силах достичь высокой октавы, появился её голос, взмыв выше, и вплетясь в песню. Удивлённый, он оставил попытки петь, и полностью посвятил себя своему инструменту. Несмотря на то, что знал её большую часть своей жизни, Даниэл никогда не осознавал, что у Кэйт был такой красивый голос. Он слышал, как она пела детские песенки и стишки, но это сильно отличалась от того, что она делала сейчас.

Когда песня закончилась, он обнаружил, что пялится на неё, сидящую лишь в считанных дюймах от него.

— Я и не знал, что ты можешь петь, — подивился он.

Она будто сияла жизненной силой, и когда она ответила, Даниэл осознал, что её лицо было едва в футе от его собственного. Она возбуждённо подалась к нему, отвечая:

— Ты, наверное, много чего обо мне не знаешь.

Его глаза будто запоминали её лицо, изучая её черты — изгиб её носа, красный локон, заползший на её левую щёку… румяную розовость её губ. Не осознавая своего решения, он подался вперёд, и быстро поцеловал её — и её глаза широко распахнулись, ошарашив его своим изумрудным блеском.

Он мгновенно отстранился:

— О, боги! Прости, Кат! Я не знаю, что я…

Катрин Сэйер протянула руку, крепко схватила его за густые, чёрные волосы, и притянула его голову обратно к своей.

Время будто застыло, и когда Даниэл снова стал осознавать его течение, оно было лишь побочным эффектом от ритмичного гула у него в ушах. Сердце билось так сильно в его груди, что заглушало все остальные звуки. Внезапная вспышка света окружила его разум, осветив окружающий мир никогда прежде не испытываемым Даниэлом образом. На миг он смог ощутить всё. Он видел ветви деревьев, качавшиеся на ветру позади него, он ощущал белок, скакавших по их верхушкам, он даже видел кролика, который тихо крался в огород позади, чтобы погрызть их драгоценные овощи. Он также ощутил Брэнду Сэйер, стоявшую у окна и наблюдавшую за ними с явным интересом, и это заставило его выйти из транса.

Снова отстранившись, он ощутил, как мир схлопнулся вокруг него, вернувшись в своё нормальное состояние. Кэйт с любопытством наблюдала за ним, и вроде бы тяжело дышала, как если бы они только что бегали.

И, если уж на то пошло, он дышал так же.

«Я люблю тебя!». Эти слова едва не сорвались с его губ, но он спохватился прежде, чем они смогли вырваться.

— Я… мне кажется, что твоя мать наблюдает за нами, — сказал он вместо этого. «Идиот, она бы подумала, что ты спятил, скажи ты что-нибудь такое вот так сразу».

На лице Кэйт мелькнула вспышка досады, но не удержалась на фоне всё ещё исходившего от неё юного возбуждения. Она засмеялась:

— Надо было догадаться, что она будет за нами подглядывать.

Земля будто сместилась под Даниэлом, и у него сжало желудок. Мир мигнул тем же странным ощущением, способностью видеть то, чего его глаза никак не могли видеть. Волна тошноты поднялась у него из живота, грозя заставить его потерять свой завтрак.

— Мне лучше уйти, — поспешно сказал он Кэйт.

Она нахмурилась:

— Тебе ещё не обязательно уходить. Я не думаю, что Мама будет злиться, она просто любопытная, — сказала она, протянув руку, чтобы положить ладонь ему на плечо.

Когда Даниэл встал, земля снова покатилась, заставив мир покачнуться.

— Я забыл кое-что. Мне нужно домой, — выдавил он, отстраняясь, и начал спускаться по ступеням крыльца.

— Но ты же можешь подождать ещё несколько минут?

Он уже трусил прочь:

— Прости. Я вернусь сразу же, как только смогу.

Она в смятении посмотрела ему вслед. Оглянувшись, она осознала, что цистра всё ещё лежала на скамье, где он её и оставил, а пустой футляр лежал на полу рядом с ней. Кэйт обернулась:

— Ты забыл свой инструмент! — крикнула она, но Даниэл уже скрылся из виду.

Чуть погодя её мать вышла на крыльцо:

— Где Даниэл? — спросила она.

— Ушёл, только что, — озадаченным голосом сказала её дочь.

— Он забыл пряжу для своей матери, — сказала Брэнда.

— И цистру, — печально заметила Кэйт.

Брэнда Сэйер успокаивающе похлопала дочку по спине:

— Не волнуйся, дорогая. Это просто значит, что у него будет хороший повод вернуться поскорее.