Вознесение гор

Глава 33

На следующий день Лираллианта сдержала своё обещание. Как только взошло солнце, она показала Даниэлу Рощу Иллэниэл, или, по крайней мере, её границы.

Оказалось, что граница того, что Даниэл мысленно называл «глубокими лесами», приближавшаяся к его родной долине, была западным краем её рощи. Оттуда роща тянулась на несколько миль к северу, и на две мили к югу. Восточный край граничил с Рощей Прэйсиан, и был лишь в пяти милях от западного края Рощи Иллэниэл.

— У вас огромная роща, — сделал наблюдение Даниэл.

На миг Лираллианта погрустнела:

— Только с твоей точки зрения, Тирион. Другие рощи гораздо больше.

Даниэл вспомнил своё полёт с Тиллмэйриасом. Мир под ним тянулся на сотни миль во все стороны, и если верить словам Ши'Хар, мир за горизонтом простирался на бесчисленные мили. По сравнению с этим Роща Иллэниэл действительно была маленькой.

— Сколько всего рощ? — внезапно спросил он.

— Пять, — ответила она.

— У Иллэниэл Ши'Хар есть ещё рощи в других местах?

— Это — всё, что от нас осталось. После того, как мы захватили этот мир, и разделались с вашим народом, пять рощ рассыпались, и начали колонизировать плодородные области. Поначалу всё было сбалансировано, но как только система шутси сменила старую систему, мы перестали расти. Постепенно остальные четыре рощи забрали себе всё.

— Потому что вы отказывались держать рабов? — спросил он, для ясности.

— Да, — согласилась Лираллианта. — До этого Иллэниэлы были самыми процветающими, ибо наши дети были самыми успешными на арене, но как только мы оказались здесь, всё изменилось. Мир был пуст, и старейшины посчитали, что его следует наполнить поскорее. Позволяя детям сражаться, мы замедляли нашу экспансию. Использование баратти для боёв вместо детей позволило им расширяться быстрее. Естественно, для детей Иллэниэлов считалось нечестным сражаться с баратти, поэтому мы полностью вышли из игры.

«Значит, её роща добровольно рассталась со своей способностью расширяться просто потому, что они посчитали рабство неправильным».

— А Иллэниэлы получали шутси, когда я сражался на арене? — спросил он, внезапно испытывая любопытство.

Она кивнула:

— Да, впервые с тех пор, как начали использовать эту систему. Но старейшины были недовольны, ибо считали, что я навлекла позор на нашу рощу, принимая участие в жестокости.

— Сколько всего этих старейшин?

— Я не знаю, — ответила она, наморщив лоб. Минуту спустя она добавила: — Их численность около двадцати пяти тысяч… для Рощи Иллэниэл.

Даниэл был поражён, поскольку он видел не более нескольких тысяч Ши'Хар одинаковой с Лираллиантой расцветки:

— Как их может быть так много?

Она сделала жест, вытянув руку, и указав на ближайшее дерево, а затем медленно поведя рукой в сторону, указывая на все деревья:

— Можешь их всех сосчитать?

Даниэл знал, что они считали деревья своей взрослой формой, но поскольку те не могли говорить, Даниэл полагал, что относительно ежедневной жизни Рощи Иллэниэл деревья оставались пассивны.

— Деревья? Они — ваши старейшины? Но они не могут говорить, — заявил он, несколько озадаченный.

Её губы изогнулись в полуулыбке:

— Они говорят с нами, Тирион, и говорят между собой. Они принимают решения во всех важных вещах. Разве ты не чувствуешь их присутствие?

Он часто ощущал, будто деревья наблюдали за ним, но просто полагал, что это была паранойя, ставшая следствием прожитых в Эллентрэа лет.

— Я чувствую что-то, — сказал он ей, закрыв глаза. Эйсар, содержавшийся в деревьях, был огромным и массивным, но двигался медленно. Он производил впечатление сознания, не обладая при этом быстрым движением, которое Даниэл ассоциировал с наделённым сознанием разумом. Под всем этим Даниэл чувствовал ритмичное биение более глубокой сущности.

— Я чувствую деревья, но они двигаются слишком медленно, чтобы быть в сознании… и тут есть что-то ещё, похожее на биение сердца.

— Они двигаются медленно, да, но они не спят. Их беседы длятся очень долго. Хранители знаний разбираются с тем, что требует немедленного действия. Однако я не уверена, о каком сердцебиении ты говоришь, — ответила она.

— Что именно представляют из себя эти хранители знаний? — спросил Даниэл, отложив на время вопрос о сердцебиении. Он слышал, как Тиллмэйриас однажды упоминал этот титул, но на самом деле не знал его значения.

— Как ты знаешь, при создании мы уже имеем необходимые нам знания, но это ещё не всё. Каждое дерево приносит плод, который мы называем «лошти». Лошти — хранилище знаний. Он содержит все воспоминания и всю мудрость, которые собрало дерево, как в детстве, так и во взрослой жизни. Ребёнок, съевший лошти, известен как хранитель знаний, и, в зависимости от того, от какого дерева он получил лошти, его знание может тянуться в прошлое на много поколений.

— А вы все становитесь хранителями знаний перед тем, как стать деревьями?

— Нет, — сказала Лираллианта, качая головой. — Когда мы пришли сюда, у Иллэниэл было менее двадцати хранителей знаний, а число хранителей знаний в других рощах было ещё меньше. После этого рощи быстро расширились, поэтому большинство новых взрослых произрастали из новых семян, из детей, которым никогда не давали лошти. Теперь же наш рост ограничен заменой тех великих деревьев, что умирают.

— Значит, большинство лошти сейчас происходят от деревьев, у которых нет долгой истории, — сказал Даниэл.

— Именно, а старейшины живут долго. Они не умирают от старости, и мы можем справиться с любой болезнью, если она появляется, — добавила она.

— Если вся пригодная земля уже занята, а старейшины не умирают, то как же молодые находят место, чтобы стать взрослыми? — удивился Даниэл.

— С тех пор, как земля была заполнена, более пяти тысяч лет назад, было лишь тридцать три случая смерти старейшин. Несколько смертей случились из-за ужасных бурь, но причиной большинства из них стали сдвиги земли. Нынешним детям придётся ждать очень долго.

Лицо Лираллианты не менялось, пока она говорила, и даже её аура оставалась прежней. Как обычно, её эмоции были такими же спокойными, как показывала её внешность.

— И сколько ты проживёшь, прежде чем… — Даниэл остановился, думая, что этот вопрос может быть щекотливым.

Лираллианта спокойно посмотрела на него:

— Прежде чем что?

Безмятежное выражение её лица заставило его решиться. Для него было бы более необычным найти тему, которая расстроила бы её, нежели обратное. Даниэл продолжил:

— Прежде чем ты умрёшь? Если у тебя не будет шанса стать взрослой, будешь ли ты стареть?

— Семя внутри нас помогает поддерживать наши животные тела, — ответила она. — Мы не стареем так, как люди. Большинство детей, с которыми ты встречался, уже прожили сотни лет.

Родители учили его, что это — плохой вопрос, но Даниэла поразила странность его ситуации. «Неужели она может быть настолько старой? Выглядит она не старше меня». Его лицо дёрнулось, но он не разомкнул губ. Даниэл снова раскрыл рот, но остановился, не зная, как действовать дальше.

— Ты хочешь знать мой возраст? — спросила она, одарив его очередной полуулыбкой.

Даниэл кивнул.

— Мне сейчас девять.

Его брови сошлись от испуга. «Значит, когда мы с ней встретились, ей было около четырёх лет. Какого чёрта?»

— Я была создана для замены одного из детей, потерянных в результате несчастного случая. Мы регулируем число наших детей также тщательно, как число взрослых, — сказала она, неправильно поняв его вопрос.

— Ты определённо не выглядишь на девять, — наконец сказал он, не в силах сдержать своё изумление.

— Я уже говорила тебе, мы рождаемся со всем знанием и всеми способностями, которые нам потребуются. В это входят и наши тела — мы полностью сформированы, когда нас отпускают деревья-матери, — объяснила она. Затем она добавила: — Прежде, чем ты спросишь — да, я самая младшая из всех. Среди Иллэниэлов сейчас нет детей, которым не исполнилось хотя бы века. Я не уверена насчёт других рощ.

«Я пришёл в лес умереть, а вместо этого наткнулся на самую молодую представительницу до невозможности старой расы. Она, вероятно, была единственной, кто настолько молод, чтобы по ошибке взять в качестве «питомца» дикого человека». Кто-то иной посчитал бы себя счастливчиком, но Даниэлу это показалось вступлением для несчастной судьбы. Вместо этого он вспомнил одиночество, которое он испытывал, прерывавшееся ужасными наказаниями Тиллмэйриаса. «Знай я, что ждёт меня впереди, я бы заставил её тогда убить меня».

Теперь же он не был так уверен. Жизнь с Лираллиантой нисколько не была похожа на его жизнь в Эллентрэа. У Даниэла были беседы, и музыка, и еда постепенно улучшалась.

— Мы в пути весь день, а ты всё ещё не видел всех границ, — напомнила она ему.

— С лошадьми мы могли бы управиться быстрее.

— Время — единственное, чего у меня в достатке, — без всякого выражения сказала Лираллианта, но Даниэл заметил короткую вспышку того, что в человеке он мог бы счесть меланхолией.

— Ты слишком молода, чтобы казаться такой скучающей, — ответил он.

— Даже девять лет могут показаться обузой, когда мало что меняется, — выдала она.

«Быть может, есть и недостаток в том, чтобы рождаться со знанием. Половина веселья молодости — познавать новое», — подумал он про себя.

— Ну, теперь здесь есть я, — сделал наблюдение Даниэл.

— Твоя музыка была бальзамом для моей души. Ты поиграешь мне снова этим вечером? — Она каждый день задавала этот вопрос.

Даниэл гадал, почему она спрашивала. Он ведь не мог ей отказать. Даниэл был полностью в её власти. Он гадал, осознавала ли она этот факт. Быть может, она могла об этом забыть.

Позже, когда они насытились, и вернулись на платформу, о которой Даниэл начал думать как о «своей», он снова играл для неё. Когда он закончил первую песню, Лираллианта заговорила:

— Ты сыграешь ещё ту песню из твоего видения? Которую ты играл в день, когда умерла та жен… Амара, — спросила она. То, что она не забыла назвать безымянную слугу её именем, было свидетельством её усердия. Во время их первых нескольких разговоров это было для Даниэла больной темой. Теперь она использовала это имя, чтобы не расстраивать его, хотя для неё эта смерть не имела особого значения.

— Причитание Даны? — спросил он для ясности, не обижаясь на её бесцеремонность. Он усвоил, что хотя Лираллианта была чрезвычайно чувствительной для Ши'Хар, она всё ещё не была способна полностью осознать, что такое горе.

— Думаю, именно так ты её и называл.

Даниэл вновь поразился тому, как чисто она говорила на бэйрионском. Хотя его понимание эроллис быстро улучшалось, его способность говорить на этом языке развивалась более медленным образом. Байовар хвалил его, но Даниэл видел, что, по мнению Ши'Хар, ему следовало учиться быстрее.

— Мне не нравится играть её слишком часто, — признался он.

— Почему нет?

— От неё мне грустно.

Лираллианта слегка склонила голову набок, напоминая Даниэлу его пса, Блю, когда тому было любопытно.

— Она заставляет тебя вспоминать о твоей семье?

О семье он уже упоминал прежде — хотя Даниэл потерял надежду на то, что она когда-либо поймёт, почему он был так сильно привязан к другим людям.

— В какой-то мере, но она также напоминает мне о других моих потерях. — Воспоминание о зелёных глазах заставило его моргнуть.

— Сыграешь её? — спросила она, не смутившись его явной печали.

— Когда ты слушаешь со мной, становится только хуже, — сказал он ей.

— Почему?

Даниэл решил сказать ей всё как есть:

— Такая музыка предназначена для того, чтобы позволить людям разделять друг с другом печаль, чтобы черпать в этих переживаниях силу и получать поддержку. Когда ты слушаешь её со мной, я вспоминаю о том, насколько я одинок, потому что ты не понимаешь печаль и потерю в этой песне.

Если его слова и ранили её, она этого не показала. Как и с почти всем остальным, она просто задумчиво уставилась на него. В конце концов она снова заговорила:

— Я чувствую что-то, когда ты её играешь, но я не понимаю. Наши тела — как ваши… мы можем чувствовать, но у нас нет того же опыта, что у вас. У нас нет семей.

— Эту пропасть преодолеть никак нельзя, — сказал Даниэл.

Она приблизилась к нему, и теперь её голубые глаза пристально смотрели на него, находясь не более чем в футе от Даниэла:

— Твоя музыка уже это сделала. Я это чувствую. Думаю, я могла бы понять, немножко, если бы ты мне показал. — Она подняла раки, как если бы хотела положить их ему на голову.

Даниэл осознал, что перестал дышать. Её близость заставляла его реагировать неудобным образом, и он был рад, что теперь был одет:

— Тогда встань позади меня, чтобы у меня было место для цистры, — сказал он, сдаваясь.

Даниэл сел, и Лираллианта встала позади него, легко касаясь пальцами его висков. Миг спустя он ощутил своим разумом лёгкое касание её собственного, и понял, что она могла видеть и чувствовать то, что испытывал он. Даниэл прижал пальцы к ладам, и начал перебирать струны другой рукой, позволяя аккордам плыть своей чередой, захваченный мелодией.

Даниэл не собирался петь, но слова пробегали у него в голове, и он позволил им нести себя, стараясь придать им жизнь своим несовершенным голосом. Слова повествовали о Дане, тихой селянке, влюбившейся в бродячего солдата по имени Байрон. Однако их счастье было коротким, поскольку Байрона вскоре позвали на войну. Вторая половина песни была печальной данью непоколебимой любви Даны, ждавшей возвращения любимого.

Слова прокатывались мимо, но в голове у себя Даниэлу явилось иное видение. Вместо Даны и Байрона его сердца наполнилось рыжими волосами и зелёными глазами. Дни на склоне холма, во время которых он приглядывал за отцовскими овцами, и порой мельком видел Кэйт. Он помнил её поцелуй, и её слёзы, боль в её взгляде, когда сказал, что не любил её. Его сердце вновь наполнил трепет, который он ощутил, осознав, что она могла простить ему всё, могла любить Даниэла вопреки его недостаткам и ошибкам. Катрин Сэйер была ноющей болью, от которой он ощущал пустоту в груди — болью, которая так никогда и не исчезала до конца, несмотря на пять лет крови и боли.

Даниэл научился снова любить, когда нашёл доброту в Эллентрэа. Амара дала ему некоторое утешение, любя его, не понимая смысла этого слова. Она была даром, который помог ему выжить. Её разум был почти детским в своей простоте, но Даниэл лелеял её, единственный проблеск света в жестоком существовании.

Теперь её не стало, и Даниэл вновь остался один, отчаянно желая наполнить чем-то пустоту. В его сердце Кэйт сидела на скамейке у порога дома своей матери, глядя в пустоту ночи, ожидая, когда её возлюбленный придёт домой.

Песня кончилась, и Даниэл снова осознал себя. Он ощущал тяжесть в груди, а прохлада на щеках сказала ему, что по ним недавно текли слёзы. Лираллианта стояла позади, молча, положив ладони ему на плечи. Его магический взор видел, как двигались её собственные плечи, и Даниэл чувствовал, как это движение передавалось через лёгкое касание её рук.

«Она что, плачет?»

Бросив взгляд вверх и через плечо, он увидел полные слёз покрасневшие глаза. Она бесшумно всхлипывала, не в силах остановиться, и не испытывая ни капли смущения.

Даниэл отложил цистру, и встал, повернувшись лицом к Лираллианте:

— Всё хорошо, — сказал он ей.

— Как ты можешь всё это чувствовать? — спросила она, всё ещё заливаясь слезами. — Разве тебе от этого не хочется умереть?

Выражение на её лице напоминало ему ребёнка, который впервые упал, и начал понимать правду боли.

— Иногда, — признался он, придвигаясь ближе, и обнимая её. — Поэтому мы это и делаем.

Она позволила ему обнять себя, хотя не ответила взаимностью, держа руки сложенными у себя на груди. Лираллианта пока не могла полностью осознать эмоции, но она и не знала, как утешать кого-то другого.

Однако Даниэл видел, что она начала расслабляться, напряжение покидало её тело по мере того, как она наконец перестала плакать. Заворожённый её близостью, он гладил её странные серебряные волосы, чувствуя их мягкость под своими ладонями. От неё исходил приятный запах, напоминавший ему о деревьях и зелени. Не думая, Даниэл начал поглаживать её ауру, пытаясь разбудить в ней то же влечение, которое ощущал сам.

Своим магическим взором он увидел, как её аура изменилась, зажглась характерными узорами, указывавшими на возбуждение, прежде чем внезапно смениться гневом. Лираллианта оттолкнула его.

— Нет, баратт! — объявила она, зыркнув на него с ледяной свирепостью.

Даниэл отпустил её, озадаченный внезапной переменой:

— Что?

— Мне нужно ещё многое узнать, баратт, но и ты должен кое-чему научиться, — гневно сказала она. Быстро ступая, Лираллианта оставила платформу, и ушла.

Даниэл наблюдал за ней своим магическим взором, гадая, шла ли она спать. Однако Лираллианта не остановилась на своей собственной платформе для сна — она продолжила идти, пока совсем не покинула дерево, и не останавливалась, выйдя за пределы его восприятия.

«Почему она так взбесилась?» — гадал он.