Вознесение гор

Глава 36

— Папа, почему он такой тупой? — спросила меня Мойра.

Я не мог не засмеяться в ответ:

— В каком отношении?

— Очевидно же, что он ей нравится, но теперь он уходит обратно, чтобы увидеться с другой девушкой. Если бы он с самого начала остался с ней, то этого бы не случилось, а теперь, если бы он просто остался с Лирой, то ему не пришлось бы сражаться. Они могли быть счастливы, — объяснила моя дочь.

Линаралла подала голос:

— Почему ты считаешь очевидным, будто он ей нравится?

Мойра посмотрела на неё:

— Это видно по тому, как она себя ведёт. Взять хотя бы то, что, по её словам, она не хочет быть с ним жестокой, но делает она не только это. Она посещает его чаще, чем обязана, и постоянно смотрит на него. Все намёки — здесь, в рассказе.

Девушка Ши'Хар засмеялась:

— Я думаю, ты не понимаешь мой народ.

Мойра ухмыльнулась в ответ:

— Я думаю, ты не понимаешь своё человеческое «я».

Я решил вмешаться, пока их разногласие всё ещё было дружеским:

— Боюсь, Линаралла, что в этом случае моя дочь права. Лираллианта таила к нему некоторые чувства, но понимала их немногим лучше его самого.

— Разве понимание таких иррациональных чувств помогло бы им? — спросила дочь Лираллианты и Тириона Иллэниэл.

— Думаю, да. Позже он будет считать тот момент колоссальной ошибкой. Останься он, Даниэл мог бы мирно прожить там до конца своих дней, но приняв сделку, предложенную ему её старейшинами, он продолжил каскад событий, которые в конце концов привели его к геноциду, — сказал он ей.

Мэттью вставил слово:

— Но если бы всё это не случилось, то нас бы сейчас здесь не было.

Я кивнул:

— Это тоже верно. Оставшаяся свободная популяция сокращалась. К нынешнему моменту человечество вымерло бы, кроме разводимых ими рабов.

— Мне не нравится этот рассказ, — сказала Мойра.

— Ты в этом не одна, — сказал я ей, — но даже в трагедии есть красота, и из таких крайностей можно извлечь урок. Позвольте мне продолжить…

Следующим утром Даниэл проснулся рано, чувство предвкушения лишило его сна. Как она и обещала, ему привели лошадь. Явился Гарлин, и отвёл его к животному.

Надзиратель тихо заговорил под лучами рассветного солнца:

— Это — хорошая лошадь. Даже не думай о том, чтобы сбежать с ней.

«С кобылой, или с девушкой, которую я оставил дома?». Однако Даниэл знал, что тот имел ввиду лошадь.

— Я вернусь, — сказал он надзирателю.

— На твой ошейник могут накладывать ограничения даже с такого большого расстояния, — сказал Гарлин. — Если решат, что ты отсутствуешь слишком долго, то могут сбросить их, и ты умрёшь, что бы ни случилось. Не забывай об этом.

— Я же сказал, что вернусь, — раздражённо выдохнул Даниэл. — Не нужно всё время меня предостерегать.

Надзиратель внимательно оглядел его:

— В прошлом многие пытались. Все умерли. Зачем ты берёшь эту штуку? — указал он на цистру Даниэла.

— Я не могу её оставить. Она мне дороже жизни.

Гарлин хмыкнул:

— Просто помни о своём предназначении, не отвлекайся на музыку и грёзы наяву.

— Какое предназначение? — спросил Даниэл, внезапно сбитый с толку.

Надзиратель одарил его серьёзным взглядом:

— Тебе должны были объяснить. Едешь, изучаешь, и держишь чувства открытыми. Если обнаружишь кого-то с талантом — убиваешь. Никаких объяснений, никаких отговорок, просто убивай, и двигайся дальше.

«Значит, так они обычно напутствуют надзирателей?». Видимо, Гарлину не сказали о причине поездки Даниэла. Тот решил, что лучше будет оставить эту тему.

Час спустя он пробирался мимо массивных деревьев, скача обратно в направлении, где он не был уже более пяти лет. Изначально он въехал в глубокие леса, ища наказания, и пресечения своим злодеяниям. Даниэл думал, что лес был населён богами, которые покажут ему, как искупить его грехи, и верил, что для этого искупления потребуется его смерть.

Теперь, пять лет спустя, он ехал в обратном направлении. Даниэл больше не боялся надзирателей, он сам был одним из них. Он больше не верил в лесных богов, или в искупление. Он был рабом расы из иного мира. Прощение больше не было его целью, ею было лишь принятие, и, может быть, прощание, как полагается.

За прошедшие годы смерть была частой его спутницей, и если верить Лираллианте, то та ждёт его по возвращении, но мысли Даниэла отказывались заострять на этом внимание.

Даниэл вёз в перемётных сумах еды на несколько дней, и деревянный меч на боку. Кожаная броня, которую он носил, теперь сидела на нём идеально. За годы его тело раздалось вширь, даже с пресной едой, которую он получал в Эллентрэа.

Путь домой занимал менее половины дня, но Даниэл был готов жить сам по себе большую часть недели, если будет необходимо. Нельзя было сказать, как его там примут. Он беспокоился, что его родителей там могло уже не быть, что они переехали, или пали жертвой какой-то болезни.

Он никак не мог знать.

Дом всё ещё был на месте, стоял на склоне холма, маленький и тихий, из маленькой печной трубы на восточном его конце поднималась тонкая струйка дыма. Сарай выглядел так, будто над ним следовало немного поработать, а двор перед домом не подметался уже какое-то время. Однако причиной тому могло быть отсутствие Даниэла — двоим людям выпадало больше работы в отсутствие помогавшего им сына.

Его магический взор уже нашёл в доме мать, она присматривала за котелком на кухне. Даниэл постучал в дверь, чтобы привлечь её внимание.

Неожиданные посетители были редкостью в холмах вокруг Колна, поэтому отозвалась она не сразу, а когда отозвалась, то дверь открывать сразу не стала:

— Кто там?

— Это твой сын, — сказал Даниэл, не зная, что ещё ответить.

Дверь распахнулась, и в дверном проёме встала очень разозлённая женщина:

— Думаешь, мне по нраву такие шутки?!

Хэлэн Тэнник была старее, чем он её помнил. Волосы её теперь были более серыми, чем коричневыми, а морщинки под глазами, казалось, стали глубже. Даниэл помнил свою мать как самую красивую женщину в мире кроме, быть может, Кэйт, но она значительно постарела по сравнению с тем воспоминанием. Её вид застал Даниэла врасплох, и он не сумел ей ответить.

Её взгляд вобрал в себя его внешность, и когда она нашла свой собственный ответ, в её взгляде поселился страх. Она заметила его кожаную одежду и меч у него на бедре, и лишь тогда Даниэл оценил, как, должно быть, выглядит с её точки зрения.

Он был почти шести футов ростом, с широкими плечами и мощной мускулатурой взрослого мужчины. Даниэл был шире своего отце, с квадратной челюстью и растрёпанной бородой. Его волосы выросли длинными, опускаясь ему ниже плеч и дополняя собой растительность у него на лице.

Короче говоря, он выглядел как траппер или охотник, годами живший в диких лесах, но его одежда и экипировка указывали на него как на надзирателя. Для отражавшегося в её взгляде страха были хорошие основания.

— Чего ты хочешь? — сказала она, найдя свой голос раньше него.

— Мама, это я, Даниэл. Я вернулся. Знаю, я сейчас выгляжу по-другому, но это действительно я, — сказал он ей, надеясь, что его слова до неё дойдут.

На миг её страх сменился гневом, когда она уставилась на него снизу вверх:

— Не знаю, о чём ты думал… — Её голос утих, когда она посмотрела ему в глаза. На её лице отразилось узнавание, и на миг она попятилась: — Даниэл? Это правда ты?

От жалобной нотки в её голосе у него заныло сердце.

— Это правда я, — заверил он её.

Руки Хэлэн зашарили по передней части его кожаной одежды, когда она попыталась притянуть его к себе. Поймав их своими, Даниэл притянул её в свои объятия, прежде чем войти вместе с ней в дом. Она не стала его отпускать, и они шли вместе, подобно какому-то неуклюжему четвероногому зверю.

— Мы думали, ты умер, — плакала она у него на груди, пытаясь выпустить напряжение и горевшее в ней горе. — Даниэл, что с тобой случилось? Почему ты так одет?

— Я теперь — надзиратель, Мама, — ответил он. — Это долгая история, и я всё тебе расскажу, но это займёт какое-то время. Где Папа?

Тут она снова расплакалась:

— Он в холмах, с овцами. Он будет так рад. Ты не знаешь, что с ним стало из-за твоей потери. Надо сейчас же пойти сказать ему, это не может ждать весь день, — почти бессвязно говорила Хэлэн, её слова звучали невнятно из-за слёз и облегчения. — Давай, я пойду за ним.

Даниэл крепко сжал её:

— Нет, Мам, я пойду. Не суетись. Тебе, наверное, надо приглядывать за котелком. — Её лицо было мокрым.

— Да к чёрту котелок! — воскликнула она. — Я с тебя глаз не спущу. — Отстранившись, она на считанные секунды сняла котелок с огня, а затем снова обняла Даниэла: — Ох, мой малыш, как же я по тебе скучала. Не думала, что когда-нибудь снова тебя увижу.

Вместе, бок о бок, они пошли искать его отца, Алана. Даниэл не мог не удивиться тому, какой маленькой теперь казалась его мать — её плечо легко умещалось у него подмышкой. «Неужели она всегда была такой крохотной?»

Они шли полчаса, прежде чем достигли того места, где Алан наблюдал за пасущимися овцами, и во время всего пути Даниэл ощущал ностальгию. Скалы, кусты, даже старые звериные тропы, слегка отмеченные проходившими там оленями и другими животными. С тем же успехом он мог быть здесь только вчера, приглядывая за стадом, пока его отец работал дома в сарае.

Его магический взор нашёл отца задолго до того, как его рассмотрели глаза Даниэла. Расстояние было не особо большим, но маленькие, низкорослые деревья и кусты мешали его видеть, если только не знать, где он стоял. Овцы разошлись по пологому склону, щипая крепкую летнюю траву.

Даниэл помахал, и его отец начал идти им навстречу, сморщив от замешательства лицо.

«Он гадает, почему его жена идёт, обняв незнакомого мужчину», — осознал Даниэл.

Когда они подошли ближе, Хэлэн выбежала вперёд:

— Алан, смотри! Узнаёшь его?

— В чём дело? — сказал Алан Тэнник. — Кто это, Хэлэн? — Его взгляд шарил по лицу Даниэла, и на него начало снисходить узнавание.

— Это наш мальчик, Алан. Это Даниэл! Он вернулся к нам! — объявила Хэлэн, стоя между ними, не в силах сдержать свои эмоции.

Алан уставился на сына, изучая его, продираясь взглядом сквозь его бороду и растрёпанные волосы:

— Даниэл? Это ты, мальчик?

— Это я, Пап, — тихо сказал Даниэл, и его взор затуманился.

Алан стоял неподвижно, его тело застыло от шока:

— Ты выглядишь так, будто два года подряд не стригся, а потом какой-то медведь попытался вытереть твоей головой себе задницу. Где ты был?!

Первое предложение он выдал серьёзным тоном, но его голос надломился, когда он дошёл до вопроса. Метнувшись вперёд, Алан обнял своего сына, и вскоре все трое были захвачены этим мигом, смесью горя и радости.

После этого они вернулись в дом, оставив новую собаку Тэнников, Лэ́йси, присматривать за овцами. Когда они снова уселись, пришло время поделиться его рассказом.

— Сначала я хочу сказать вам, как я сожалею, — сказал он родителям. — Я не собирался в тот день уходить. Просто произошли некоторые события, а потом они продолжили происходить, и всё вышло из-под контроля. К тому же, были тайны, которые мне следовало тогда вам рассказать.

— Кэйт поведала нам кое-что из этого, — сказал его отец. — После того, как ты ушёл, она рассказала нам часть того, что не сказала никому другому.

— И что она рассказала остальным?

Тут заговорила Хэлэн:

— Она сказала, что Ронни попытался её изнасиловать, а ты его убил. Астон Хэйс сказал, что ты напал на них без всякой причины, но она пристыдила его, заставив сознаться. После того, как они увидели на ней отметины, никто больше Астону или Билли не верил.

— Только это она и сказала? — спросил Даниэл.

— Не, там было ещё, но то — просто подробности, — ответил Алан. — Она рассказала про надзирателя, но кое-чему из этого было трудно поверить.

— Что бы ещё она ни говорила, можете ей верить, — сказал Даниэл. — Я многое от вас скрывал. Кэйт всегда была честной, а я обо всём лгал.

— Даниэл, она сказала, что ты убил Ронни, не касаясь его, — нерешительно сказала Хэлэн.

Он кивнул:

— Это так, но я могу делать гораздо больше. Вы не против, если я покажу вам немного? Просто для того, чтобы помочь вам понять.

Его родители переглянулись, прежде чем кивнуть.

— Давай, Сын, — сказал Алан.

Даниэл использовал эйсар, чтобы заставить воздух в комнате задвигаться, создавая маленький воздушный смерч, от которого огонь вспыхнул в печи, и выпустить столб дыма. Он остановился, когда увидел, как глаза его родителей тревожно расширились.

— Я могу делать гораздо больше, — сказал он им. — Могу поднимать вещи, создавать стены, которых на самом деле нет, или управлять воздухом. Я могу убивать силой мысли, или управлять эмоциями людей. Я вижу, не используя глаза, и сейчас я могу ощущать предметы почти на милю вне нашего дома.

— А когда… — начала Хэлэн.

— Это началось почти за год до моего ухода, — сказал Даниэл, и затем позволил рассказу найти свои губы, выдав некоторые из тайн, о которых прежде им не рассказывал.

Событие, впервые пробудившее его способности, он оставил при себе, предпочитая не давать им узнать о Брэнде. Он также удержался от рассказа о женщинах, с которыми спал, хотя бы уверен, что некоторые слухи к этому времени уже должны были достигнуть их ушей. Даниэл объяснил свой страх, когда он посчитал себя проклятым, и как он скрывал свой дар, и избегал обнаружения надзирателем.

— После того, как я убил Ронни, а потом — надзирателя, — сказал Даниэл, — я начал думать, что моя жизнь кончена. Я взял его лошадь, и поехал в глубокие леса, думая, что лесные боги заберут мою жизнь в наказание за мои грехи.

— Но ты теперь здесь, — сказала Хэлэн. — Это было более пяти лет назад, и ты снова здесь, с нами. Что случилось?

Его сердце болело, но Даниэл уже решил не говорить им всей правды. И так уже было плохо, что он не мог остаться, но если бы они узнали о его мучениях, об убийствах, о ждущей его участи… это было бы для них слишком.

— Меня взяли в услужение к Лираллианте, одной из лесных богов. Именно она позволила мне вернуться, ненадолго, чтобы увидеться с вами. Чтобы я мог попросить прощения за всю совершённую мной несправедливость. Я ношу эту одежду не по ошибке — я теперь один из надзирателей.

Хэлэн улыбнулась, гордясь услышанным, и какое-то время они расспрашивали его вдвоём о том, каково ему живётся с лесными богами. По большей части он просто говорил правду, скрывая ужасные её части. Даниэл дал им знать, что был какое-то время вынужден жить голым, и что еда была ужасной, но не упомянул арену или рабство, бывшее единственной формой существования, известной жившим с Ши'Хар людям.

Также Даниэл не упоминал о том факте, что его жизнь скорее всего завершится вскоре после его возвращения.

Когда их вопросы начали иссякать, Даниэл начал задавать свои собственные:

— Как дела у Кэйт?

На миг они встретились взглядами, прежде чем его отец ответил:

— Многое случилось с тех пор, как ты ушёл…

— Она вышла замуж, — перебила Хэлэн, сразу переходя к самой сути.

Даниэл кивнул. Этого он и ожидал. В конце концов, прошло пять лет. Кэйт должно уже было исполниться двадцать один год, и в этом возрасте большинство женщин уже создавало себе семью.

— За Сэта вышла?

Алан снова заговорил, бросив на жену раздражённый взгляд:

— Да, они живут в том же доме, где она выросла. У них совсем недавно родился первенец, мальчик, в прошлом году.

Почему-то мысль о Кэйт с детьми от кого-то другого ранила больше, чем факт её замужества. Сэт был хорошим человеком, Даниэл это знал, и если уж пришлось отдавать её другому, то Даниэл его сам бы и выбрал, но мысль о том, что у неё дети…

«Я никогда не стану отцом», — подумал он, бросая взгляд на человека, которого уважал больше всех. «Я, вероятно, зачал сколько-то детей, но истинным отцом мне не быть никогда».

— А что её мать? — спросил он, вырвавшись из объятий своих тёмных мыслей.

— Э-э-э…, - неловко сказал Алан. — Они с Кэйт больше не ладят. Мать Сэта умерла, и Брэнда вышла за его папу. Она живёт с Оуэном, в доме Толбёрнов.

У Даниэла отвисла челюсть:

— Значит, Кэйт вышла за Сэта, а потом Брэнда вышла за Мистера Толбёрна?

— Ну, когда ты так это говоришь, звучит странно, — признала его мать, — но это случилось в разное время.

— Не думаю, что в этом было что-то неподобающее, — сказал Алан, — но Кэйт всё равно обиделась.

Даниэл был с ней согласен, но не стал об этом говорить:

— Что случилось?

— Она сказала своей матери, что больше не хочет её ни видеть, ни слышать, — ответила Хэлэн. — Они уже годы не разговаривают. А вот Сэт и его отец по-прежнему ладят.

— Думаешь, мне следует их навестить? — спросил он.

До этого момента он на самом деле не задумывался об этом, но теперь, узнав о замужестве Кэйт, ему внезапно пришло в голову, что внезапно снова вторгаться в её жизнь может быть эгоистично с его стороны. Может, лучше оставить мёртвых как есть.

Мать мгновенно избавила его от этой мысли:

— Не глупи! Конечно же тебе следует их навестить. Они с облегчением узнают, что ты жив. Не задерживайся дольше необходимого, и даже не думай о том, чтобы снова разжечь какие-то чувства, но твоему визиту они определённо будут рады.

— Возвращаясь к тому, что ты сказал ранее, Сын, — перебил его отец. — Ты сказал, что тебе позволено навестить нас ненадолго. Тебе правда необходимо вернуться? Неужели не можешь остаться?

Даниэл неловко опустил взгляд:

— Прости, Пап. Мне действительно надо вернуться. Мне дали лишь неделю.

— Но ты же сможешь снова нас навесить, верно? — настаивала его мать. — Когда-нибудь, в будущем…

Он сглотнул:

— Может быть. Но могут пройти годы…

Она похлопала его по плечу:

— Покуда мне есть, чего ждать, ждать я смогу. Мне просто нужно знать, что у тебя всё хорошо.

— У меня всё хорошо, Мам, — ответил он, пытаясь выдавить слова через вставший у него в горле ком.

— А девушка есть? — продолжила она. — Может, внучками нас наделишь?

Когда она спрашивала это, Даниэл заметил в её ауре лёгкий намёк на раздражение, как если бы она оставила что-то невысказанным, что-то явно её раздражавшее. «Быть может, она опустила слово «законными», когда упоминала внуков».

— Ну, была одна, леди по имени Амара, — сказал он ей, используя единственное имя, которое пришло ему в голову. — Думаю, я ей нравился, но не срослось. — Ему было нетрудно изображать печаль, произнося её имя, хотя причина этой печали весьма отличалась от того, на что он намекал.

После этого он начал пытаться отвлечь их внимание:

— Пап, почему бы тебе не дать мне позаботиться об овцах остаток дня? Мне не хватает моих прежних обязанностей. Вы с Мамой сможете уделить время другим заботам, а вечером мы ещё поговорим.

— Ну, предложение хорошее, Даниэл, но Лэйси тебя ещё не знает, — сказал Алан, напоминая ему об их новой собаке.

— Так познакомь меня с ней, — парировал Даниэл. — Я могу одолжить твой инструмент, мам? — кивнул он на висевшую на стене цистру.

Хэлэн улыбнулась:

— Рада, что ты всё ещё серьёзно относишься к музыке. Мне показалось, я видела цистру, притороченную к твоему седлу.

— Ту я сделал сам, — сказал он. — Прошло так много времени, было бы здорово сравнить её с настоящей цистрой. Я не совсем уверен, что сделал правильный инструмент.

— Ты её сделал? — сказала она, подняв брови. — Для этого требуется обширные навыки работы по дереву. Что за работу они тебе дают, там, в лесу?

«Отличная мысль, Мам, спасибо», — подумал он про себя.

— Я занимаю себя плотничьим делом и другой работой по дереву, — солгал он, — но я не пользуюсь традиционными инструментами.

Она нахмурилась:

— Тогда чем ты пользуешься?

Даниэл постучал себя по лбу:

— Вот этим я могу строгать древесину глаже, чем с помощью любого столярного рубанка.

Когда они пошли к двери, его отец снял цистру со стены:

— Я бы не прочь на это поглядеть. Мне и не приходило в голову, какими практичными могут быть твои способности.

Даниэл ещё разок обнял мать, и последовал за ним наружу:

— Буду рад помочь. Просто подумай, какая у тебя есть работа, и если смогу, то я сделаю её за тебя. Я, наверное, могу рубить дрова, вытачивать шесты, обтёсывать доски, или делать любую нужную тебе работу по дереву.

Алан подмигнул:

— Не следовало тебе говорить мне такое. Я тебя на всю неделю загружу.

Они дружески болтали всю дорогу к холму, где Лэйси приглядывала за овцами. Алану понадобилось несколько минут, чтобы представить сына их новой пастушьей собаке, но как и её предок, Лэйси была очень умной, и быстро всё поняла. Помогло то, что Даниэл в детстве использовал те же команды, которым её обучил Алан.

Нельзя было точно сказать, кому от этого было больше пользы — ему или Лэйси, поскольку она была крайне умной собакой.

Прежде чем уйти, отец ещё раз обнял Даниэла:

— Приятно снова тебя увидеть, Сын.

— Я скучал по вам, — сказал он отцу.

— Обещаешь, что придёшь домой? Если ты исчезнешь, то это разобьёт твоей матери сердце, — сказал Алан Тэнник, расчувствовавшись.

— Я дома, Пап, на неделю. До её окончания я никуда не денусь, а когда уеду, то попрощаюсь. Обещаю, — торжественно ответил он.

— Смотри, не обмани, — сказал его отец, снова вытерев нос.