Вознесение гор

Глава 21

Прошло ещё два дня молчания, и одиночество начало подтачивать терпение Даниэла. Он непреклонно практиковался, создавая фигуры и стены из чистой силы, как с линиями или иными границами для укрепления, так и без.

Что его волновало во время боя с Каруином, так это трудность и время, уходившее на черчение линий на земле. Падать на колени и рисовать по земле пальцем — не практично и не уместно, когда кто-то другой занят попытками тебя убить. К тому же, он заметил, что в некоторых местах земля на арене была каменистой, что сделало бы рисование на ней пальцем невозможным.

После ряда экспериментов он наконец нашёл метод использования сфокусированной линии силы для черчения по земле. Даниэл использовал свой палец в качестве направляющего элемента для силы, вытягивая её достаточно далеко, чтобы достигнуть земли. Он практиковался в пределах своей комнаты, рисуя на полу линии с помощью своей невидимой «палки», как он о ней думал. Даниэл был весьма уверен, что в случае встречи чего-то более твёрдого, чем грязь, он сможет заточить кончик достаточно, чтобы вырезать линии, если на то будет необходимость, но не мог проверить эту идею в своей комнате.

Даниэла также заботило то, как Каруин себя исцелил. Один из надзирателей сделал для него то же самое, прежде чем они ушли, используя лёгкое касание, чтобы сомкнуть кожу на его ранах. Он также исправил одну из мышц на плече у Даниэла.

Осматривая это место своими особыми чувствами, Даниэл смог заметить линию стыка, где была заново соединена его мышца. На коже у него тоже остались шрамы там, где её срастили. Этот метод исцеления был неидеальным, но быстрым и эффективным.

«Чертовки полезно, когда истекаешь кровью до смерти».

Самой крупной проблемой было то, что у него не было никаких ран, на которых можно было бы упражняться. Первой его мыслью было подождать до следующего боя, и если его снова ранят, то он сможет попытаться залатать рану раньше надзирателей, если, конечно, победит. «Но ты можешь и проиграть, будучи неспособным остановить кровотечение во время самого боя».

Ему нужно было научиться поскорее.

Стиснув зубы, он создал острое, похожее на нож силовое лезвие вокруг одного из своих пальцев, и использовал его, чтобы осторожно прорезать двухдюймовую линию по своему правому бедру. Порез он делал поверхностным, чтобы не повредить мышцу под кожей, но достаточно глубоким, чтобы обеспечить подлинное рассечение самой кожи. К счастью, острота его эйсара делала порез почти безболезненным, хотя он и начал пульсировать болью почти сразу же после того, как Даниэл закончил.

Проступившая из пореза кровь не давала ему увидеть края пореза глазами, но его разум довольно легко их нашёл. Даниэл попытался стянуть края вместе, склеивая их усилием воли, но потерпел полную неудачу. После ещё нескольких неудачных попыток он наконец наткнулся на решение.

Плетя между краями тонкую, подобную нити линию силы, он мог крепко стянуть и удерживать их вместе. Сфокусировав своё восприятие ещё ближе, он смог найти крошечные «частицы» кожи, которые были перерезаны и разорваны. Даниэл наловчился сращивать их обратно. Сцеплялись они не совсем так, как были до пореза, но по крайней мере они были соединены с похожими частицами. У него не было названий для того, с чем он работал, но Даниэл видел вещи, которые были слишком крошечными для человеческого взгляда.

Залечив первый порез, он осознал, что хотя произведённые им действия имели успех, они были слишком медленными.

— Нужно практиковаться, — сказал он себе, вздрогнув от этой мысли, глядя на аккуратную линию серебряного шрама у себя на бедре.

«Ну конечно же!»

Используя свой левый указательный палец, он стал прорезать длинную линию по внешней стороне своего предплечья, вдоль кости. Каждые пару дюймов Даниэл останавливался, чтобы срастить кожу. Время от времени он был вынужден остановиться, когда боль становилась для него слишком сильной. Его разум начал предугадывать порезы, отчего те болели сильнее, чем им следовало бы, но Даниэл всё равно продолжал резать.

Полчаса спустя он заполучил аккуратную линию, тянувшуюся от локтя до кончика мизинца. Затем он начал делать соответствующую линию на внутренней стороне своего предплечья. Вторая линия потребовала ещё больше времени, причиняя особо сильную боль, когда он резал вдоль указательного пальца, минуя внешний край большого.

Закончив, Даниэл остановился полюбоваться на свою работу. Лечить порезы он научился гораздо лучше. В самом деле, он настолько наловчился, что был вынужден сдерживать свой перфекционизм, поскольку в некоторых местах ему удавалось почти не оставить линию шрама. «А как раз в линия-то мне и нужна».

Вытянув перед собой руку, он представил себе силовой клинок, которым победил Каруина. Клинок мгновенно появился, и его неуклонно улучшавшееся восприятие позволяло ему определить, что этот клинок был лучше прежнего. Уходившее на его создание количество эйсара уменьшилось, а его форма и кромка укрепились. Даниэл поэкспериментировал с изменением длины клинка, чтобы прочувствовать разницу в требуемой для него силы.

— Мне жалко любого, кто приблизится на расстояние удара этой штуки, — сказал Даниэл вслух. Расстояние варьировалось от трёх до десяти футов, если он хотел использовать клинок эффективно. Он также мог представить использование линий для того, чтобы фокусировать свою силу и для атак на расстоянии, но в его комнатушке было для практики не так много места, как ему бы хотелось.

Даниэл принялся за другую руку, на которой пока ещё не было линий из шрамов. Он внутренне вздрогнул, думая о повторении этого процесса на второй руке. Мысленно собравшись с духом, он приступил к работе. Работа была полна боли и крови, но он уже начал понимать, что так было со многими вещами в этой жизни. «Либо кровь сейчас, либо смерть потом».

Прошло больше недели, а Даниэл не видел никого кроме женщины, приносившей ему дважды в день пищу и воду. Из неё начала получаться чудесная собеседница.

— Доброе утро, Брэнда! — сказал он ей, когда она вошла в первой половине дня. Она отказывалась называть своё имя, поэтому он сам выбрал для неё это имя, назло.

— Ты сегодня снова прекрасно выглядишь, Брэнда! — сказал он ей, когда она вернулась вечером.

По мере того, как дни непрерывно шли один за другим без всякого ответа с её стороны, Даниэл начал придумывать более творческие приветствия, себе на забаву.

— Брэнда, я вынужден признаться, что влюбился в тебя, — печально сказал он ей однажды. Она продолжала смотреть в пол, и поставила его поднос на стол.

— Я пытался выбросить тебя из головы, но я просто не могу, — добавил он. — Ты для меня — единственная женщина. — Она забрала пустой поднос, и быстро пошла к двери.

Даниэл преградил ей путь к выходу:

— Право же, Брэнда, я весьма буквально больше не встречаюсь ни с одной женщиной кроме тебя.

— Пожалуйста, отойди, — сказала она ему.

— Но ты не назвала мне своего имени, или ты предпочитаешь Брэнду? — поддел он.

Женщина подняла на него взгляд своих карих глаз, разделённых скособоченным носом:

— У меня нет имени. Я не стою того, чтобы сражаться со мной. — Выражение её лица передавало чувство боли, давно причинённой и уже хорошо принятой.

Даниэл вспомнил, как его представили перед Лираллиантой после того, как он убил девочку. Они, видимо, считали, что он будет счастлив получить в награду новое имя. «Это отвратительно», — подумал он про себя, — «эти люди вынуждены убить кого-то, прежде чем получают имя?». Что хуже, они, судя по всему, с нетерпением этого ждали.

— Отныне я буду звать тебя Ама́ра, — сказал он ей, стыдясь своих прежних издёвок.

Её глаза расширились от страха:

— Нельзя! Меня высекут, если я сама возьму себе имя!

На миг её аура вспыхнула, и Даниэл увидел, что реакция её была подлинной. Хотя она обладала тем же даром, что и он, её эйсар был лишь немногим сильнее, чем у некоторых из людей, которых он знал в Колне. Её слабость наверняка делала её неподходящей для арены, и хотя это обеспечивало ей более безопасное существование, она явно была недовольна своей участью.

— Только здесь, когда никто не может услышать, — ободряюще сказал он ей. — С этого дня ты будешь для меня Амарой. — Он отступил, чтобы дать ей пройти, и она прошмыгнула мимо, выбежав из комнаты так, будто там был пожар.

— Складно получилось, — сказал он себе. Даниэл удивился, когда лишь несколько мгновений спустя один из надзирателей снова открыл дверь.

«Они что, услышали, как я дал ей имя?» — задумался он. По его спине пробежали мурашки от воспоминаний о предыдущем наказании плетью, и он пожалел о том, что дал женщине имя.

Надзиратель был тем же, что говорил с ним неделю тому назад, после того, как он убил Каруина. Он снова молча повёл Даниэла к краю леса.

Всё ещё боясь, но надеясь, что не ждало новое наказание, Даниэл наконец заговорил:

— Меня ведут на очередной бой?

— Нет, — без всякого выражения сказал надзиратель. Они шли ещё минуту, прежде чем он добавил: — Мне приказано привести тебя к твоей госпоже.

— К Лираллианте? — сказал Даниэл, используя возможность освежить в памяти произношение этого странного имени.

— Да, — сказал тот.

Они достигли края деревьев богов, когда Даниэл снова заговорил:

— Как тебя зовут?

Мужчина поглядел на него с лёгким удивлением, прежде чем ответить:

— Га́рлин. — Подняв руку, он сжал кулак, тыльной стороной ладони к Даниэлу. Там, на коже, было вытатуировано его имя.

— Приятно познакомиться, Гарлин, — сказал Даниэл.

Глаза Гарлина сузились:

— Держи свои чувства при себе, баратт.

Внезапная злость надзирателя сбила Даниэла с толку, но он промолчал. Похоже было, что дружелюбие гневило людей Эллентрэа быстрее любого оскорбления, хотя он всё ещё не понимал, почему.

Когда они достигли основания ствола нужного дерева, надзиратель сразу же пошёл вверх, но Даниэл задержался, наблюдая за тем, как тот управлял своим эйсаром. Выглядело всё так, будто у него было две дополнительных конечности, созданных из невидимой энергии, одна — сверху, другая — снизу, и они попеременно тянули и толкали, чтобы поддерживать его противоречащую гравитации походку.

Даниэл попытался имитировать плавное движение надзирателя, но был вынужден двигаться медленно, останавливаясь и снова приходя в движение в попытках копировать технику надзирателя. Гарлин пристально наблюдал за ним, но воздержался от комментариев.

Даже учитывая его неуклюжесть, Даниэл всё же двигался в два раза быстрее, чем мог на четвереньках. Достигнув платформы, на которой его ждала Лираллианта, он ощутил лёгкое чувство гордости.

Она сказала что-то надзирателю, прежде чем тот успел уйти. Выпрямившись, Гарлин встал рядом с ней, и когда она снова заговорила, за её словами последовали его собственные:

— Она желает задать тебе несколько вопросов, — сказал надзиратель. — Я останусь, чтобы переводить для неё.

Даниэл кивнул.

Ши'Хар снова заговорила, и после короткой паузы Гарлин перевёл:

— Тебя хорошо кормят и поят?

Даниэл снова уставился на неё, ища в её ярко-голубых глазах какой-то намёк на насмешку или забаву. Ничего он там не нашёл, а и её аура также производила впечатление искреннего любопытства.

— Нет, — искренне ответил он. — Мне давали лишь то, что необходимо для выживания, не более того.

Надзиратель кисло покосился на него, но чуть погодя перевёл для Лираллианты. Даниэл мог лишь надеяться, что смысл будет передан точно.

Ши'Хар, похоже, задумалась, прежде чем снова заговорить, но перевод Гарлина на этот раз был коротким:

— Что ещё тебе требуется?

Даниэл попытался облечь пустоту своей нынешней жизни в слова, но не смог. Даже если бы он сумел описать то, чего ему не хватает, он сомневался, что неразговорчивый надзиратель смог бы точно ей это перевести. Фрустрированный, он указал на свой висок:

— Могу я показать?

Гарлин перевёл ей, и она сразу же кивнула, шагнув вперёд, и оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки. Затем Гарлин сказал на бэйрионском:

— Она предупреждает, чтобы ты не пытался манипулировать ею, как в тот, первый день.

Даниэл сперва не понял, но затем вспомнил о том, как коснулся в тот день её ауры, когда целовал её стопу.

— Прошу прощения, — сказал он ей. — Это было невоспитанным с моей стороны.

После того, как это было переведено, Лираллианта коснулась его лба своими пальцами, и подняла его ладонь к своему виску. При её касании между ними потёк ручеёк эйсара, и Даниэл попытался воспроизвести её действия, чтобы соединить свой разум с её собственным. Мир вокруг него подёрнулся дымкой, а его внутренний взор приобрёл ясную остроту, отодвинув реальность прочь.

Они стояли вместе в пустом пространстве, и, сделав простой жест рукой, Лираллианта заставила цветы вырасти вокруг них, нежась в тёплом солнечном свете под открытым небом. Теперь Даниэл ясно чувствовал её эмоции, и знал, что она демонстрировала, как бы говоря: «Это место — чистый лист, покажи мне, чего желаешь».

Мысленно потянувшись, он изменил их окружение, показав ей комнату, в которой жил. Сам образ был не таким уж плохим, но Даниэл смог напитать его чувством изоляции и глубокого отчаяния. Начав с этого, он медленно убрал тёмную камеру, и заменил её образом своего дома, где он смеялся и общался с родителями. Его мать улыбалась, подавая ему с отцом на стол тёплый ужин.

Власть созданного между ними пространства давала образу такую силу, что Даниэл не смог удержаться, и двинулся дальше, используя это место, чтобы воссоздать часть своего прошлого счастья. Он танцевал со своей матерью, пока его отец играл на цистре, смеясь над их ошибками. Затем он позволил этой сцене растаять, перейдя к воспоминанию о дне, когда он играл для Кэйт на пороге, а она пела, вплетая свой голос в звуки его струн.

Музыка «Причитания Даны» пылала в его сердца, даже когда песня прекратилась, а его воспоминание поставило его лицом к лицу с Кэйт, и её изумрудные глаза обжигали его своей красотой. Она подалась вперёд, чтобы поцеловать его, и мир растворился в слезах.

Даниэл упал, и сидел на платформе у ног Лираллианты — по его щекам текли слёзы, пока он безуспешно пытался сдержать печаль, поглотившую его самоконтроль.

Ши'Хар глядела на него сверху, со странным выражением на лице. Она создала вокруг себя щит, скрывая от него свою ауру, но Даниэл ясно увидел капельку влаги, сбежавшую из уголка её глаза.

Лираллианта отошла на дальний край платформы, а затем что-то сказала Гарлину. Надзиратель ответил, обратившись к Даниэлу:

— Она говорит, что этого тебе здесь никогда не найти. Тебе следовало выбрать смерть.

Даниэл встал на ноги, и ответил:

— Скажи ей, что я сожалею. Я хотел показать ей, каково может быть человеческое счастье.

Лираллианта отдала короткий приказ, и Гарлин направился к Даниэлу:

— Нам пора идти. Она с тобой закончила, — сказал надзиратель.

Когда они начали покидать платформу, Ши'Хар сказала что-то ещё, и когда надзиратель остановился, Даниэл последовал его примеру. Лираллианта приблизилась, приложила палец к его лбу, и внезапно у него в голове появился образ цистры, и ощущение вопроса.

— Скажи ей, что эта штука называется цистрой, и мы используем её для музыки, — сказал Даниэл надзирателю.

Гарлин открыл рот, а затем снова закрыл:

— Я не знаю, что означают эти слова, или как их перевести, — беспомощно ответил он. Гарлин снова заговорил на языке Ши'Хар, признаваясь Лираллианте в своём невежестве.

Она махнула им, чтобы уходили, опуская вопрос, и вскоре Даниэл и Гарлин снова оказались на земле, направляясь к унылому городу Эллентрэа.

Даниэл не мог не задуматься о том, относился ли вопрос Лираллианты к инструменту, или на самом деле к самой музыке. «Ну должна же у них быть музыка».