Вознесение гор

Глава 7

Более чем через час после того, как явился, Даниэл вышел из дома Сэйеров. Он чувствовал себя пустым, одиноким… и очень стыдился. Его разум просто перестал работать. Отказывался оглядываться на прошедший час, будто это могло стереть случившееся.

С тяжёлым сердцем он понял, что он теперь совершенно проклят.

— Даниэл?

Кэйт шла к дому, неся в руках тяжёлую корзину, уже успев сходить на рынок. Даниэл глядел, как она приближается, поражённый чёрным чувством, которому у него не было имени.

В обычных обстоятельствах он бы пошёл помочь ей, предложил бы взять её ношу, проводил бы до двери, что угодно — но сегодня он просто смотрел, как она идёт. Внутри он ощущал острую потерю — его мечты были уничтожены, разбиты, и отняты у него менее чем за час. Даже по мере того, как она приближалась, он чувствовал расстояние между ними, как если бы они стояли на противоположных концах огромной пропасти.

Кэйт видела, что с ним было что-то не так, поэтому поспешила вперёд, пока не оказалась на расстоянии вытянутой руки.

— Что не так? — спросила она.

Дверь на крыльце открылась, и из дома выглянула Брэнда Сэйер:

— Тебе следует поспешить домой, Даниэл. Этот надзиратель наверняка ещё где-то поблизости.

— Надзиратель? — сказала Кэйт.

Даниэл кивнул, не в силах говорить.

— Даниэл встретил надзирателя по дороге сюда, — объявила мать Кэйт. — Он пришёл нас предупредить.

Кэйт с тревогой посмотрела на него:

— Как хорошо, что ты в безопасности.

Даниэл кивнул, и начал идти прочь, не осмеливаясь посмотреть ей в глаза, но у Кэйт были иные мысли. Поставив корзину, Кэйт подбежала к нему, и быстро поцеловала его в щёку:

— Будь осторожнее по дороге домой! — посоветовала она.

— Буду, — пробормотал он, двигаясь прочь как можно быстрее. После нескольких широких шагов он бросился бежать. Летний ветер сдувал на бегу слёзы с его лица.

Окружающий мир всё ещё казался ему странным. Как и с Брэндой Сэйер, Даниэл мог видеть мягкое свечение энергии вокруг Кэйт. Даже убегая от неё, он мог видеть в ней лёгкую перемену, вероятно, указывавшую на её любопытство по отношению к его странному поведению.

Пока он бежал, мир будто открылся вокруг него, и он почувствовал, будто его разум расширяется, вбирая в себя огромное многообразие информации. Он чувствовал деревья и камни, и мягкое давление, создаваемое дувшим мимо них ветром. Внизу, между берегов реки двигалась вода, кружась и изгибаясь сложными, хаотичными узорами.

Вспышка вдалеке привлекла его внимание, как если бы яркий свет залил небо. Однако он быстро понял разницу. Это был не настоящий свет, а что-то другое, воображаемый свет, такой, какой он видел своим разумом, но не глазами. Кто-то приближался, кто-то искал его.

«Надзиратель».

Он знал, почему. Надзирателю было ясно видно его преступление. До этого надзиратель позволил ему пройти, что-то подозревая, как если бы он ощущал грядущий грех Даниэла. Теперь же ничто не могло защитить его от суда лесных богов. Надзиратель найдёт его, и больше его никто не увидит.

Сжав зубы, Даниэл побежал вбок, оставив тропу, и одновременно каким-то образом закрывая свой разум, отгораживаясь от своих неестественных видений. Виляя между жёсткими колючими кустами, и проходя через более мягкие, он скользил между маленькими рощами, огибая большие скалы и редкие валуны. Он с безрассудной скоростью бежал всё время вниз, к реке, не будучи уверенным, где он выйдет, пока наконец не обнаружил под собой ничего.

Пустой воздух не выдержал его, и он пролетел короткое расстояние до тёкшей внизу реки. Теперь он знал, где находится. Он зашёл дальше, чем думал — до того места, где на этом берегу реки была низкая скала. Холодная вода встряхнула его тело, и быстрое течение унесло его прочь.

Вместо того, чтобы сопротивляться ему, Даниэл повернулся, и поплыл по течению, изо всех сил стараясь избегать редких камней, выбивавшихся на поверхность из речного русла. Берега по обе стороны проносились с поразительной быстротой, пока он нёсся дальше. Двадцать минут спустя он начал гадать, насколько далеко он заплыл.

Тут река расширилась, замедляясь, и выходя одним берегом на мелкий песчаный пляж. Отталкиваясь ногами, Даниэл поплыл к этому берегу, тому самому, на котором ему нужно быть, чтобы добраться до дома, хотя он не мог быть уверен, как далеко ему придётся идти.

Когда он вышел из воды, его зубы яростно стучали, а крепкий ветер заставлял воду на его коже и одежде казаться ещё холоднее. Если бы не стояло позднее лето, его заплыв мог оказаться фатальным, но через короткий промежуток времени его одежда начала подсыхать, а тёплое солнце уняло озноб.

Пытаясь оставаться практичным, он начал следовать вдоль реки в обратном направлении. В конце концов это приведёт его к знакомым местам, и затем он сможет направиться к дому. Однако он не планировал возвращаться своей обычной тропой. Надзиратель будет где-то там, продолжая поиски.

На ходу он время от времени ощущал вспышки, когда его разум расслаблялся и начинал снова раскрываться. Даниэл крепко давил на него, заставляя своё восприятие оставаться строго нормальным. У него не было названия для того, что он делал, но он представлял себе это как дверь, открывавшуюся между его разумом и окружающим миром. Он яростно сосредотачивался, пытаясь держать эту дверь закрытой.

Глубоко внутри он подозревал, что будь она открыта, он снова смог бы увидеть надзирателя, как свет в дали. «Если я могу его видеть, то и он наверняка может видеть меня». Он продолжил стараться удержать дверь закрытой.

Через несколько часов он добрался до дома. Его одежда была изрезана и изорвана речными камнями, а сам он был совершенно измотан. В течение всего своего короткого путешествия он отказывался думать о том, что с ним случилось. Это было не взаправду, это не могло быть взаправду.

— Какого чёрта с тобой произошло, парень!? — сказал его отец, выходя при его приближении из-за дома.

— Я видел надзирателя, — сразу же выпалил он. Если что и отвлечёт внимание от его отсутствия, так это весть о появлении надзирателя.

— Что? Где? Ты в порядке? Что случилось с твоей одеждой? — обнял его отец, внезапно волнуясь за своего сына. Даниэл напрягся в ответ на этот жест, но сумел его перенести, пока отец его не отпустил.

— Он был на тропе, когда я шёл к дому Кэйт. Он остановился, и осмотрел меня, прежде чем пойти дальше. Двигался куда-то сюда.

— Ты их предупредил? Почему у тебя ушло так много времени на возвращение?

Даниэл поведал оставшуюся часть своей истории, опустив случившееся в дома Сэйеров, а также любое упоминание о своих странных видениях и чувственных восприятиях. Даже рассказывая, он время от времени мог видеть окружавшую отца ауру. Он стал трудиться вдвое упорнее, закрывая дверь в своём разуме, пока не перестал видеть даже это.

— Тебе повезло, что ты не поранился при падении, — сделал наблюдение Алан Тэнник. — Ты мог бы легко удариться о скалу и вышибить себе мозги.

— Знаю, Пап, — устало сказал Даниэл.

Алан взъерошил сыну волосы, и Даниэл едва заметно вздрогнул.

— Иди, умойся немного, а я расскажу твоей матери, где ты был. Встретимся внутри.

Хэлэн попридержала вопросы до окончания ужина, но задавала их бесконечное множество. Даниэл сумел избежать её объятий, хотя его мать несколько раз странно на него посмотрела. Семья Тэнников всегда была сплочённой, и они часто обнимались, когда здоровались или прощались друг с другом, даже между отцом и сыном.

Физическое истощение позволило Даниэлу легко сослаться на усталость, чтобы пораньше встать из-за стола, и забраться в его маленькую кровать. Однако после этого сон долго не шёл к нему. Он упрямо держался вне досягаемости, а в голове у Даниэла продолжали время от времени происходить вспышки случившегося.

Пока он лежал в кровати, тёмные эмоции преследовали его, депрессия и отчаяние, ибо он знал, что его будущее с Кэйт было полностью разрушено. Он потерял то, что было для него важнее всего, а его жизнь ещё толком и не началась. А ещё хуже было чувство вины, ибо хотя он случившегося и не желал, Даниэл знал, что какой-то его части это понравилось.

«Проклят, совершенно проклят».

Он гадал, не будет ли милосерднее, если надзиратель заберёт его.

Рассвет пришёл, игнорируя его мнение на этот счёт. Он заснул с крепко захлопнутой дверью в своём разуме, а теперь, когда очнулся, казалось, что эта дверь исчезла. Быть может, он вчера вообразил все те странные видения.

Однако как только эта мысль мелькнула у него в голове, дверь распахнулась, и на него снова навалился вал информации. Его мать готовила на кухне — он видел её так же ясно, как если бы стоял рядом с ней. Отец был снаружи, неуклюже шагая к сараю на холодном воздухе. Вне дома лежал огромный мир, и Даниэлу показалось, что вдалеке он увидел свет…

Он снова закрыл дверь чистым усилием воли. Свет мог быть лишь надзирателем, и тот наверняка искал его. Надзиратель хотел исключить порочного человека из числа добропорядочных.

Даниэл вспомнил события предыдущего дня, и его разум отпрянул, просто отрицая случившееся. Его поймали, загнали в угол, и использовали, но он, несмотря на свои намерения, также получил от этого удовольствие. Даниэла снедало отвращение к его собственной моральной нечистоплотности. Его старое представление о себе исчезло, сломанное подобно жалкой иллюзии, каковой и являлось. Раньше он полагал себя хорошим человеком, не идеальным, но, по крайней мере, добрым, с честными намерениями и любящим сердцем, которое можно было бы предложить кому-то… предложить Кэйт. Теперь же он знал правду, он не слишком упорно удерживал Брэнду Сэйер от желаемого. Он оказал лишь формальное сопротивление, а затем дал ей именно то, что она хотела… что он хотел.

«Три раза?! Да я не лучше животного».

Отодвинув ненависть к самому себе в сторону, он встал, и присоединился к родителем за завтраком. Ему нужно было работать, и работа не станет ждать, пока он будет лежать и стенать весь день.

Если родители и заметили его особо мерзкое настроение, то ничего не сказали. День прошёл с шокирующей нормальностью, и последующие дни были примерно такими же. Миновала неделя, а он всё ещё был свободен. Даниэл привык держать свой разум закрытым, и странные видения уже почти не беспокоили его.

Он проверял это время от времени, чтобы посмотреть, не почудилось ли ему всё случившееся, но каждый раз его разум легко раскрывался, и он обнаруживал свою голову наполненной странными ощущениями. Он не был сумасшедшим. Что бы с ним ни случилось, оно было реальным.

Две недели спустя он начал задумываться о том, что, возможно, жизнь сможет продолжаться. Его мечта о жизни с Кэйт наверняка растаяла, но в жизни были и другие вещи. Его настроение улучшилось, пока следующим утром отец не попросил его отвезти дров в дом Сэйеров. После того, как Мистер Сэйер исчез несколько лет тому назад, у них появился обычай рубить каждый год дополнительные дрова для Брэнды и её дочери. Для того и нужны соседи.

— Если ты не против, я бы предпочёл сегодня остаться с овцами, — сказал Даниэл.

Алан Тэнник посмотрел на сына так, будто у того отросла вторая голова:

— Ты что, заболел, сын?

— Нет, я просто волнуюсь. Видел вчера волка, — сказал Даниэл. Он не мог вспомнить, когда последний раз лгал отцу, но правду сказать ему не мог.

— Я буду держать ухо востро, — сказал его отец. — Иди, и задержись ненадолго, чтобы поздороваться с Кэйт, — закончил он, подмигнув Даниэлу.

Не зная, что ещё сказать, Даниэл кивнул:

— Да, сэр.

Два часа спустя он почти добрался до дома Кэйт. Даниэл решил попытаться оставить дрова поблизости, рядом с домом, не объявляя себя. Он думал, что у него есть неплохие шансы оставить их, не дав никому знать о своём присутствии. Позже он сможет сказать, что постучал, но никого не было дома.

Однако Кэйт была во дворе, и поприветствовала его прежде, чем он смог сбежать:

— Привет, Даниэл! — сказала она со светлой и жизнерадостной улыбкой, которая подчёркивала угнездившуюся в нём тьму.

— Привет, Катрин, — ответил он.

Использование полного имени заставило её нахмуриться. Не то чтобы оно ей не нравилось, но она не могла вспомнить, когда Даниэл последний раз им пользовался.

— Что не так, Даниэл? — спросила она.

— Ничего, — солгал он. — Папа послал меня привезти тебе и твоей маме дров, вот и всё.

— Сейчас я ей скажу, — сказала Кэйт, направляясь обратно в дом. — Сложи их вон там, будь добр.

Даниэл смотрел, как она шла к дому. «Тебе не нужно ей говорить. Просто позволь мне оставить дрова, и уйти».

Чуть погодя из дома вышла Брэнда Сэйер.

— Кэйт, я хочу, чтобы ты сбегала для меня в город, — твёрдо сказала она своей дочери.

— Но Мама! — возразила Кэйт, переводя взгляд с Даниэла на Брэнду, и обратно. — До этого ты говорила, что хочешь, чтобы я помогла в…

Брэнда бесцеремонно перебила её:

— Я передумала. Поспеши, чтобы это не заняло слишком много времени.

— Но ты не сказала мне, чего ты хочешь.

— Муки, — отрезала Брэнда. — Уверена, у Элис Хэйс она будет, — добавила она. Мистер и Миссис Хэйс держали в Колне небольшую лавку.

Пока женщины спорили, Даниэл неуклонно работал, разгружая телегу. Он не отрывал глаз от работы, даже когда чувствовал на себе взгляд Кэйт. Она надеялась на поддержку, на какую-то ремарку, которая сможет задержать её уход, по крайней мере настолько, чтобы они могли поговорить, но Даниэл отказывался смотреть на неё. Его единственной целью было разгрузиться, и убрать как можно скорее.

Кэйт ушла до того, как он закончил, но Брэнда наблюдала за ним с хищным блеском в глазах.

— Иди сюда, — сказала она ему, когда он выложил последнее полено.

— Нет уж, спасибо, — упрямо ответил он, направляясь к сидению телеги.

— Ты бы предпочёл, чтобы я рассказала Кэйт? — сказала она с крыльца.

Он замер на месте.

— Или я могла бы сказать твоему отцу, что ты проявил неуважение, пока был здесь. Думаю, тебе следует подумать о своих манерах, Даниэл, — легко сказала она, будто её слова не были угрозой.

Родители Даниэла серьёзно воспринимали такие вещи, и они доверяли Брэнде Сэйер. Если она скажет его отцу, что он был груб, то ему наверняка устроят порку, но остановило его не это. Остановила угроза рассказать её дочери. «Она не посмеет», — подумал он.

— Иди сюда, Даниэл, — властным тоном повторила она.

Его опалили злость и фрустрация. Развернувшись, он пошёл к ней, но не позволил завести себя внутрь. Вместо этого он сам бесцеремонно повёл её в спальню, а там уже дал ей то, чего она хотела, хотя на этот раз позволил своей агрессии ясно просвечивать в своих действиях.

Брэнда, похоже, была совсем не против.