Вознесение гор

Глава 35

Ночью Даниэлу снилось прошлое. Эти сны неоднократно заставляли его проснуться, отчего его голова ощущалась как битое стекло. По пробуждении в его памяти оставались болезненные осколки, которые лишь отсекали его прежний самообман, когда он рассматривал их при свете дня.

«Ты — насильник».

Проснувшись, он силился найти какую-нибудь причину отрицать это утверждение, но её слова разили в самое сердце, отсекая прочь его жалкие оправдания, и обнажая истинную суть. Тот факт, что большинство из них скорее всего и не подозревало о том, что их принудили, к делу не относился.

«Сколько вреда я нанёс их семьям? Сколько незамужних женщин я оставил с ребёнком?»

В маленьком сообществе, вроде Колна, социальные связи решали всё. Позор незамужней беременности мог обречь некоторых из этих женщин на нищету. Другие, уже замужние, рисковали потерять мужей, если те заподозрили, откуда появились их новые дети.

Даниэл скрывал от себя эту правду, отказываясь смотреть на неё. Она лежала там, в дальнем уголке его разума, обнажённая и уродливая, скрытая за его решением сбежать. Он пришёл в глубокие леса, ища себе смерти, не потому, что чувствовал угрызения совести из-за смерти надзирателя, или даже смерти Ронни. В том тёмном уголке его души он стыдился содеянного, и он уже знал то, что так прямо сказала ему Лираллианта.

Часть причины, по которой он с такой готовностью принял своё жестокое и изолированное существование в Эллентрэа, заключалась в том, что подсознательно он чувствовал, что заслужил это — не из-за своих магических способностей, и не из-за того, что с ним сделала Брэнда, а из-за того, что он сотворил с женщинами Колна.

И Кэйт просто простила ему это.

«Любому, у кого хватило сил простить что-то подобное, наверняка хватит сил справиться с правдой о том, что со мной сделала Брэнда». Даниэл был полнейшим глупцом.

Он оставил попытки поспать ещё до восхода солнца, и провёл предрассветные часы, тренируясь и упражняясь. Годы изоляции в Эллентрэа научили его, что секрет поддержания умственного здоровья заключался в том, чтобы заглушать мысли праздного разума. Фокусируясь на своей магии, Даниэл экспериментировал в создании видимых иллюзий. Он не мог воссоздать невидимость, которой пользовались маги Прэйсианов, но мог создавать чрезвычайно реалистичные иллюзии.

Даниэл пока не нашёл практичный способ для их применения на арене. Другие маги могли слишком легко видеть сквозь них, поскольку в магическом спектре они не обеспечивали такую же видимость. Среди Ши'Хар и людей Эллентрэа это означало, что отличить иллюзию от реальности мог каждый.

Лираллианта вовремя вернулась для их уроков с Байоваром, и Даниэл избегал обсуждения их предыдущего разговора. Она не казалась взволнованной, как и в предыдущий день. Её откровение травмировало одного лишь Даниэла.

Когда Байовар закончил, и ушёл, Лираллианта не стала терять времени зря:

— Ты думал о том, что я сказала тебе вчера? — спросила она.

— Да, — ответил он, — и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь справиться со стыдом за то, что я сделал.

Она нахмурилась:

— Я имела ввиду возможность увидеться с твоей семьёй. Стыд — пустая трата энергии. К тому же, ты не причинил мне никакого вреда.

— До того, как я покинул дом… были и другие, — сказал ей Даниэл.

— Не думай о прошлом, Тирион. Это мелочь.

Даниэл как никогда осознавал, что вещи, которые Ши'Хар считали мелочью, могли быть крупными вопросами в человеческом обществе. «Без любви, семьи или брака преступления вроде моего — мелочь. Ши'Хар почти нечего терять».

Тут на него внезапно снизошло озарение: «Ши'Хар бедны. Во всех отношениях, которые имеют значение, они — нищие. Без любви и дружбы, без взращивания детей или радости смеха, что они имеют?»

— Ты когда-нибудь чувствуешь печаль? — внезапно спросил он, меняя тему.

Лираллианта приняла перемену темы без возражений:

— У нас человеческие тела, поэтому мы переживаем те же эмоции, что и вы, но мы не придаём им того же значения.

— Ты можешь чувствовать, но это не отвечает на мой вопрос. Ты чувствовала печаль?

Лираллианта кивнула:

— Да, в небольших количествах — чувствовала. Я никогда не испытывала такую печаль, которую ты проецировал для меня в тот день, когда играл «Причитание Даны». Такие всеобъемлющие чувства для нас необычны.

Даниэл продолжил копать:

— Ты ощущала пустоту, когда чувство исчезло, когда ты осознала, почему именно я его ощущал?

Она моргнула, и прошла долгая минута, прежде чем она ответила:

— Что-то изменилось, но я не уверена, что именно. Я пошла к старейшинам потому, что знала: тебе нужно было увидеть твой народ. Держать тебя здесь, без возможности снова увидеть их — это ещё большая жестокость, чем кто-то из нас когда-либо полагал.

— Но теперь, когда ты знаешь, теперь, когда ты ощущала любовь и тоску, радость и горе, обладание семьёй и её потерю… чувствуешь ли ты соответствующий недостаток, сама по себе?

— Я не уверена. Я благодарна за то, что не страдаю от мощных отрицательных эмоций, которые, похоже, преследуют ваш род, но я нахожу, что в некоторой степени завидую узам, которые связывают вас друг с другом, — сказала Лираллианта. — Я также начинаю понимать, что наши методы содержания людей могут быть даже более жестокими, чем Роща Иллэниэл прежде полагала, а ведь мы и так считали их слишком суровыми.

— Жалеешь ли ты, что у тебя нет семьи? — продолжил он.

— Я не трачу впустую время, жалея о том, чего я никогда не могу иметь, — заявила она.

Даниэл отказывался сдаваться:

— Если ты можешь чувствовать те же эмоции, что и любой нормальный человек, значит ты можешь это иметь. Ты можешь завязывать дружеские отношения. Хорошие друзья — один из видов семьи.

— Никто из моего народа не заинтересован в этом, — безо всякого выражения сказала Лираллианта.

«И ты явно никогда не рассматривала возможность дружбы с животным», — подумал он про себя.

Они молча глазели друг на друга, каждый думая о своём. Её прямота и отсутствие страха были свежи для Даниэла. В отличие от людей Эллентрэа, находивших прямой зрительный контакт вызовом, угрозой или попыткой доминировать, Лираллианта была совершенно согласна смотреть ему в глаза. Иногда это заставляло его чувствовать, будто он может упасть в них, утонув в ледяной голубизне, так идеально отражавшей лежавшую внутри Лираллианты спокойную душу.

— Так ты получила разрешение послать меня за пределы рощи? — сказал он, нарушив тишину.

Она встала, и отвела взгляд:

— Это зависит от тебя. Они позволят, но есть одно условие.

Даниэл пожал плечами:

— Я готов принять почти что угодно. — Это было простой истиной. После пяти лет он чувствовал, что готов вытерпеть почти что угодно даже ради минуты, проведённой с матерью и отцом, или ради возможности снова поговорить с Кэйт.

— Послушай, прежде чем соглашаться! — гневно огрызнулась она. Это было нехарактерное проявление эмоции со стороны женщины-Ши'Хар. — Это условие будет означать твою смерть.

Даниэл даже не задумывался:

— Ничего, покуда я смогу сперва их увидеть.

— Ты создал так много человеческих уз, однако, похоже, весьма готов их отбросить, — заметила она.

— Жизнь без общения, без любви — бессмысленна. Я предпочту скорее прожить недолго, и умереть, чем жить вечно без надежды, — ответил он.

Она задумчиво наблюдала за выражением его лица, в её ауре мелькали тонкие эмоции:

— Значит, для тебя здесь нет надежды?

— Нет.

Лираллианта вздохнула, и в её чертах мелькнуло что-то, походившее на фрустрацию:

— Старейшины нашли новое вдохновение в шутси, которые ты выиграл нам за прошлые годы. Несмотря на их возражения, они начали надеяться, что ты продолжишь драться. Моё решение забрать тебя, и сделать тебя надзирателем, было для них разочарованием.

— Вот тебе и моральное превосходство, — саркастично сделал наблюдение Даниэл.

— Они посчитали, что раз ты пришёл к нам по своей воле, и уже пострадал на арене, то, быть может, будет приемлемым продолжить. Теперь они хотят знать, вернёшься ли ты снова на арену. В обмен они позволят тебе неделю на посещение твоей деревни.

Даниэл засмеялся:

— Это едва ли смерть, Лираллианта. Ты вообще осознаёшь, сколько раз я уже сражался на арене, скольких я убил? Ещё один бой для меня — ничто.

— Четыреста семьдесят три, — мгновенно ответила она.

— Что?

— Столько человек ты убил на арене, — объяснила Лираллианта.

Даниэл был поражён:

— Я думаю, ты не ходила смотреть на матчи…

— Я и не ходила, — ответила она, — но я вела счёт. Их смерти запятнали занятую Рощей Иллэниэл позицию против ненужной жестокости, и в то же время заработали нам много шутси. Однако этот матч будет не такой, как те. Ты будешь сражаться с противником, против которого ты не сможешь победить.

Глаза Даниэла сузились, и он почувствовал, как его сердцебиение участилось. Проведённые на арене годы привили ему зависимость, и он лишь сейчас осознал, что ему стало не хватать волнения, вызываемого близостью смерти. «Я больше не нормальный — мысль о крови возбуждает меня».

— Против кого именно? — спросил он.

— Тебя выставят против одного из Крайтэков, — ответила она.

Это слово Даниэл никогда прежде не слышал. Он одарил её ничего не выражающим взглядом, призванным передать широту его знаний.

— Они — стражи Ши'Хар, стерильные плоды деревьев-отцов. Они живут лишь несколько месяцев, и могут быть выращены во многих формах и размерах, — сказала она, поясняя для него.

— То есть, они — что-то вроде чудовищных солдат?

— Твоё описание уместно. Если согласишься, то они скорее всего создадут Крайтэка специально для тебя.

— Они могут плести заклинания, как вы? — спросил он, заинтригованный этой мыслью.

Она кивнула:

— Некоторые — могут. Любой, кого выставят против тебя, определённо будет иметь такую способность — иначе матч будет совершенно неравным.

— А ты не забыла про Силлеронда, а?

— В те дни, когда дети сражались так, как сейчас сражаются баратти, это мело бы большее значение, но Силлеронд никогда прежде не сражался, как и другие из наших ныне живущих детей. Крайтэки — другие.

Даниэл нахмурился:

— Если они живут лишь несколько месяцев, как их тогда учат сражаться?

— Они рождаются со знаниями и навыками, требующимися для боя. Дерево-отец может наделить их таким количеством знаний и прошлого боевого опыта, какое считает необходимым, — сказала она ему.

— Но никто из вас не сражался с тех пор, как вы победили мой род, — парировал Даниэл.

— Старейшины, ныне растущие здесь, сражались на той войне. Некоторые из них пришли из старого мира, прежде чем укоренились здесь. Знание лошти уходит в прошлое, во время до старого мира. Крайтэк, которого выставят против тебя, будет знать, как сражаться, Тирион. Ты не выживешь. — Её слова содержали в себе холодную уверенность, будто к его горлу уже был приставлен нож.

Даниэл уже сделал свой выбор. Он знал, что примет вызов вне зависимости от того, была ли победа невозможной. Тем не менее, он не намеревался сдаваться без боя:

— Позволены ли мне будут моя одежда или оружие? — с надеждой спросил он.

— А будет разница?

— Я бы предпочёл не умирать голым, если есть такая возможность, — сказал он, поморщившись, но подлинная причина была иной.

— Сомневаюсь, что они будут возражать против чего угодно, что ты пожелаешь носить или использовать, — признала она. — Это не повлияет на исход.

— Х-м-м, — промычал Даниэл. — Зачем это? Они что, хотят меня так наказать?

— Нет, Тирион, — ответила она, качая головой. — Другие рощи предложили Роще Иллэниэл награду в шутси за их согласие на этот бой, вне зависимости от победы или поражения. Роща Иллэниэл многое получит, даже если ты проиграешь.

— А если одержу победу?

Уголки её губ слегка опустились, и мышцы вокруг её глаз напряглись. На её лице проявилась озабоченность:

— Ты не одержишь победу.

— Но если всё же одержу? — настаивал Даниэл.

— Тогда мы получим в два раза больше, но это не имеет значения…

Он засмеялся:

— Конечно же имеет. — Затем он передумал, пытаясь понять неохоту Лираллианты: — Ты что, беспокоишься обо мне?

Она дёрнулась, будто он дал ей пощёчину:

— Я начала понимать мудрость решения моей Рощи насчёт баратти. Заставлять вас сражаться — ниже нашего достоинства. Это — зло.

Даниэл подался ближе, в нём поднялся хищнический инстинкт. Он чувствовал, что её решимость давала трещину. Лираллианта была уязвима.

— А что если я хотел сражаться? Что если это доставляло мне удовольствие? Как Тиллмэйриас однажды тебе и сказал. Если бы это было правдой, если бы смерть меня не заботила, то ты бы по-прежнему испытывала волнение?

Она не отвела взгляд, хотя его лицо от её собственного отделяли считанные дюймы. Он чувствовал сладкий запах её тёплого дыхания, когда она начала отвечать, и её нижняя губа неуловимо дрожала:

— Это всё равно было бы неправильно.

— Неправильно в общем смысле, или неправильно потому, что это причинит тебе боль? — сказал он, доходя до сути дела.

Её губы служили алым контрапунктом небесной голубизне её глаз. Даниэл чувствовал почти физическое притяжение к ней. «Мне кажется, или она подаётся ко мне?»

Шаря взглядом по его лицу, она долго молчала, а затем закрыла глаза. То был сигнал, который не смог бы проигнорировать ни один мужчина, и Даниэл ощутил, как внутри него поднял голову волк, мужской дух, который, как он выяснил, был неотъемлемой частью его души. «Поцелуй её, возьми её», — взревел волк.

«Ты — насильник».

Дёрнувшись от внезапно всплывших из памяти слов Лираллианты, Даниэл отодвинулся. «Нет, никогда больше». Он пришёл к решению о том, что она была права, он никак не мог исправить прошлое, и стыд был пустой тратой времени. Даниэл мог контролировать лишь настоящее. «Я был как жертвой других, так и жертвой моих собственных желаний и слабости, но больше этому не бывать. Отныне я буду брать лишь то, чего воистину желаю, и не буду просить за это прощения».

Даниэл отодвинулся подальше, и увидел перемену её ауры, резко переключившейся с возбуждения на что-то вроде раздражения. «Она проверяла меня», — догадался он. Губы Лираллианты разомкнулись, как будто чтобы ответить на его вопрос, но Даниэл её остановил:

— Я решил. Если позволишь, я приму это предложение. Позволь мне увидеть мою семью, мой народ, и я вернусь, чтобы сразиться с тем противником, которого они пожелают против меня выставить.

Лираллианта выглядела расстроенной его решимостью:

— А если я откажу?

— Тогда ты пожалеешь об этом.

— Это что, угроза, Тирион?

Он покачал головой:

— Нет, но если тебе действительно небезразличны чужие страдания, то ты отпустишь меня. Удержишь меня здесь — и я увяну. Позволь мне увидеться с ними. Я скорее предпочту вернуться энергичным и живым, чтобы встретить скорую смерть, чем жить в медленном гниении.

В её лице появилась твёрдость:

— Хорошо, будет по-твоему. Я уберу все ограничения твоего ошейника на полную неделю. Утром тебя будет ждать лошадь.

Объявив это, она ушла, излучая холодность, вызывавшую в Даниэле любопытство. Однако он отбросил её, предпочтя смотреть в будущее. Осмелится ли он увидеть Кэйт? Что скажут его родители, увидев его живым? Проклянут ли жители Колна его за содеянное?