Выживут сильнейшие

24. Алессандра

Резкий поцелуй, он кусает мои губы, мнет, задирает платье. Пытаюсь вырваться. Но руки ослабли. Я ещё не пришла в себя после ранения. Голова кружится. Это водоворот безумия, затягивающий, шквальный. Почему я не могу оттолкнуть этого мужчину? Мои руки обнимают его. Мои губы предательски отвечают на его поцелуи.

Это же Де Лот! Он же презирает меня.

Я тоже ненавижу его с детства. Моё первое желание, загаданное на четырёхлетие: “убить Де Лота”!

Отец впаял в меня эту ненависть. Мы не можем быть вместе. Я должна уничтожить Фабрицио Де Лота! Разорвать на кусочки. Стереть в порошок. Втоптать в пыль под ногами.

Но прижимаюсь к нему плотнее. Риц опрокидывает меня на кровать и тянет платье вверх. Ткань слишком нежная, а он слишком нетерпелив. Треск рвущегося подола похож на разряд молнии, свернувшейся между нами.

Фабрицио на секунду останавливается, смотрит на меня, будто только что пришёл в себя. Глаза совсем чёрные. Зрачок увеличился, и радужки не видно, рот приоткрыт. Губы покраснели. Мои упрямые самовлюбленные губы. Риц больше не пытается сохранить маску на лице. Он взвинчен, взбудоражен, рассержен. Он живой.

И я сама тянусь за новым поцелуем.

К чертям собачьим все эти кланы. Сегодня мы безродные, нищие, одинокие, но свободные. Без оглядки.

Ткань платья рвется до груди.

Риц откидывает края наряда в стороны и обхватывает руками мою грудь. Давит большим пальцем на сосок.

Никогда со мной такого не происходило.

Каждое его касание — подчиняет, ломает, побеждает. В его руках я готова стать вещью. Его вещью.

Он оставляет в покое мои губы и переключается на грудь. Выгибаюсь ему навстречу, словно бегу. Дыхание сбивается, я задыхаюсь. Он берёт в рот верхушечку груди и всасывает. Будто выпивая все соки. И тысяча искр разбегается от этой точки соприкосновения. От груди к бёдрам, в ноги, к пальцам, меня словно охватывает сияние.

Он просовывает руку между моих ног, нащупывает какую-то точку и давит с чётким, но непонятным ритмом. Танец его пальцев сплетается с моим дыханием, стуком сердца, его губами и пульсацией в моём животе.

Мне тесно в человеческом теле. Я хочу оказаться вне его. Обнять Фабрицио, вжать в себя и впитать. Так, чтобы мы стали единым целым.

Риц приподнимается, снимает штаны, а я не могу сдержать улыбки. Он пытается сложить их аккуратно, но руки его не слушаются. И через секунду он нервно отшвыривает брюки и возвращается ко мне.

Наконец-то.

У него большой красивый член. Самый красивый, который я видела за всю свою жизнь. Руки так и тянутся прикоснуться. Но это как-то… Риц перехватывает мои ладони, заводит мне за голову. Больно, плечо горит, рана растягивается, повязка натягивается, и в глазах выступают слёзы.

Риц слизывает их все.

— Прости, — он отпускает меня, позволяя обнять его спину. И взъерошить волосы.

О, да.

Это и есть экстаз.

Когда пальцы проходят сквозь его гладкие, уложенные пряди. Ерошат волосы так, чтобы они встали дыбом. Ещё и еще. Никакой аккуратности. Никогда!

Я — твой хаос, я создана, чтобы превратить твою жизнь в безумие. Кулаки сжимаются сами, я заставляю мужчину прижаться ко мне и толкаюсь в него бедрами. Это так естественно, будто мы всю жизнь любили друг друга.

Его член входит в меня туго и плотно.

С напором.

Это тоже больно. Но адреналин не позволяет даже вскрикнуть, я слишком привыкла к боли. Настолько, что эта боль — незначительна и ничтожна перед лицом моей жажды.

Я хочу этого.

Хочу, чтобы он сделал мне больно. Хочу его полностью и бесповоротно.

Это моё право.

Риц немного отдаляется и резво входит на всю длину. Я чувствую удар его яиц по своей попке. Это… чёрт.

Вот теперь больно.

Что ж вы не предупредили, сволочи?! Это же так сильно!

— Нет-нет, девочка моя. Подожди, — Риц недоуменно смотрит на наши соединенные тела. — Ты же не девственница?

— Уже нет, — в горле сухо, словно наелась южноафриканского песка. Песчинки скрипят на губах. И вместо слов получаются сплошные стоны.

Риц тянется назад, пытаясь вытащить член, но я обхватываю его ногами и отрицательно верчу головой.

Нет пути назад.

Я хочу пройти этой дорогой. Ты же проведёшь меня?

Он целует моё лицо, нежно, сладко. Но не двигается. Жар моего тела должен сжечь его. Неужели он не чувствует этого?

Каждая моя слеза остается на его губах. Каждый мой вздох он ловит своим.

— Потерпи, я буду нежен.

Риц делает движения плавными и медленными. Скользящими и томными.

Боль перекатывается, ноет, извивается внутри. Но постепенно сменяется истомой. Кажется, под моей кожей копошится целый рой ос. Они жужжат и пытаются вырваться. И этот зуд забивает всю мою голову. Мысли путаются в блеске их крыльев. Впиваюсь в спину Фабрицио ногтями.

— Риц, мне не хорошо.

— Больно?

— Нет. Голова кружится. И внутри будто ломает…

— Думаю, я знаю, как тебе помочь.

Он ложится сверху, пропускает руки мне под бедра и приподнимает мою попку. Угол его проникновения меняется. Ещё глубже, ещё плотнее. Нет, подожди. Там…

Уже нет боли. Там бездна, затягивающая в омут. Я слепну. Тьма поглощает меня. Я теряю себя, теряю ощущение реальности. Это сон. Только во сне я могу быть такой беспомощной и мягкой. Истерично хватаюсь за плечи мужа. Движения Рица становятся быстрее, резче. Крики вырываются бессвязные, глухие. Захлебываюсь в этом потоке, погружаясь всё глубже, закручиваясь спиралью в этих чувствах. Задыхаюсь…

Мне не выдержать этой пытки. Это кажется даже больнее, чем выстрелы в упор, страшнее переломанных костей.

— Я люблю тебя, — шепчет он мне в самое сердце.

И эта нежность убивает меня.