Я — авантюрист?

Глава двенадцатая

Дима осторожно тронул Нину:

— Отдохни, мы продолжим без тебя. Таня, идите к нашим.

На расчищенном асфальте сидели, лежали, бродили человек сорок, не меньше. Матвей с добровольцами таскал воду в скаутских котелках, которая тотчас расходилась. Нина умылась, долго отфыркивалась, стараясь очистить нос от пыли, но не сморкаясь. Это оказалось делом трудоёмким и практически невозможным — так много этой гадости набилось и насохло, превратив слизистую оболочку в сплошной комок. В конечном счете пришлось всё-таки прополоскать нос и отсморкаться по-мужицки, приложив палец.

В процессе борьбы с «козами» и смывания пыли с лица девушка немного успокоилась. На первый план вышла боль в ногах. Сгоряча она её не замечала, а теперь спохватилась — тапочки истрепались в лохмотья, подошва пришла в негодность полностью. Но выбора не было — на месте не просидишь! Пришлось обмотать стопы разорванным шейным платком и сверху натянуть носки. Получилось не ахти как, но по асфальту сгодится.

Вернув себя в строй, Нина отправилась на осмотр пострадавших. Скауты-вожатые себя показали с лучшей стороны. Они сумели оказать помощь всем — наложить жгуты на размозженные конечности, взять в лубки сломанные. Только раздавленной женщине становилось всё хуже и хуже. Она уже не стонала, а хрипела и булькала, выплёскивая кровь при каждом выдохе. Её лицо заострилось, глаза ввалились, а руки мелко подрагивали, словно она озябла в этой летней жаре. Муж подносил к её губам кружку с водой, ласково уговаривал не волноваться, но народ потихоньку отходил от этой пары, чуя, что пострадавшая умирает.

Вот женщина вздрогнула, открыла глаза, что-то невнятно сказала, погладила мужа по щеке и перестала дышать. Рука опала, веки закрылись. Несколько мелких вдохов, судорожное подёргивание ног. Всё.

Не согласный с потерей жены мужчина несколько минут пытался говорить, тряс тело. Затем опустил на асфальт, взвыл:

— Где спасатели? Где они? Почему их нет, когда они нужны? За что я плачу налоги? Где эта тварь, где эта долбаная власть, где этот самодовольный ублюдок? Ты убил мою жену, а я убью тебя!

Мужчина вскочил на ноги и бросился бежать вглубь горящих развалин. Крик его скоро затерялся в треске близкого пожара, а фигура исчезла в мутном воздухе ещё раньше. Глядя ему вслед, Нина с горечью подумала, что вот за такую любовь она отдала бы свою жизнь. Но не умирала бы, как эта несчастная женщина, а подглядела бы краешком глаза. И пришла бы в себя, когда убедилась, что её так сильно любят! На этой мысли Нине показалось, что она как-то неправильно думает:

«Видимо, с головой непорядок. Конечно, чудо получилось неправильное, вот и голова неверно работает».

Рассуждать было некогда. На расчищенной площадке уже собралось прилично народу. Скоро яблоку упасть негде станет. Люда подошла уточнить, что делать с детьми, которые ужасно проголодались. Вот только такой проблемы Нине и не хватало для полного счастья! Она пожала плечами и велела вожатой поступать, как та считает нужным.

Люда просияла, хлопнула в ладоши, собирая детей. Костер, вода, котелки — шустрые скауты немедленно принялись за дело. Довольно скоро приятный запах поплыл над стоянкой. Нина увидела голодные взгляды, устремлённые на радостно чавкающих детей, и поняла, что заботы только начинаются.

— Дима! Да где же ты шляешься? Дим, слушай, с едой проблемы, — девушка пояснила, как важно горячее питание для спасшихся, надеясь получить вразумительный ответ.

Но старший вожатый отрицательно покачал головой:

— У нас только на два дня было. Остается ужин и завтрак, больше нет.

— Надо всех накормить, кто здесь собрался, и думать на будущее. Где можно найти еду? У вас картошку сажают? Молодая уже должна быть приличного размера.

Дима позвал парней, но те с трудом сообразили, о чем идёт речь, снова огорчил — таких полей рядом не встречалось. Затем Антон хлопнул себя по лбу:

— Птицефабрика! Семь километров отсюда. Мы на экскурсии там были. Годится?

До фабрики шли долго. Смеркалось, когда дорога вывела усталый отряд к полуразрушенным зданиям. Точнее, к металлическим остовам, густо усаженным белыми птицами. Куры сидели на каждом сантиметре каркасов, плотно сомкнув ряды. Фонарик Антона растревожил бройлеров, те недовольно заворчали на своём языке, но с места не тронулись.

— Всё, дошли.

— Тогда надо устраиваться, — объявила Нина, опускаясь на землю, — переночуем, там видно будет.

Её глаза закрылись, сон или обморок рухнул на девушку, избавив от боли в ногах. Кто поймёт этих женщин? Только что Нина шла, как автомат, готовая двигаться и двигаться в неведомой цели. Но бессонная ночь, безумный день оказались настолько сильны, что едва она этой цели достигла — тут же отключилась.

Её примеру последовали все, кроме скаутов. Те дисциплинированно поставили палатки, влезли в спальные мешки и лишь тогда позволили себе заснуть. Дима осторожно поднял Нину, внёс в палатку, снял с окровавленных ног обмотки и уложил на спальник. А сам устроился рядом, думая о том, что рядом с этой удивительной девушкой ему не страшно.

Нину разбудили голосистые петухи. Потянувшись всем телом, девушка улыбнулась, не раскрывая глаз:

«Подожду, пусть меня мама разбудит!»

И тут же подскочила, ужаленная воспоминанием:

«Мама умерла год назад!»

Никакой не родной дом тебе, а оранжевая палатка старнной формы. И не привычная с младенчества деревянная кровать с пуховой периной. И не двадцать первый век, окрестности Новопинска, а неведомое время в неведомой, но уже страшной сказке… Вчерашнее всё — оно мгновенно выскочило, заняло в сознании место, освобождённое убежавшим сном, и погрузило Нину в печаль не печаль, но задумчивость, это точно.

Однако петушиные вопли не приснились. Снаружи, за тонкими стенами палатки, этих горлопанов состязалось никак не меньше десятка! Разноголосые, они вопили не в склад, не в лад и беспрестанно. Один выделялся густотой и басовитостью кукареканья. Без суеты начиная с протяжного первого звука, похожего на «И-и-и» лирического тенора, петух умело играл тональностями, спускаясь до качественного баритона и завершая протяжным фальцетом.

Нина выпросталась из спального мешка, коснулась шва на стенке палатки, разыскивая застёжку-молнию. Но шов раскрылся сам, от лёгкого прикосновения. Снаружи девушку ждала безрадостная картина. Кошмар продолжался. Сидели, лежали, бесцельно бродили люди, выпачканные непонятно чем, порой — подсохшей кровью. И никакого чуда, обещанного вчера там, наверху, в ослепительно ярком свете!

— Как так? Я что, с ума сошла, мне привиделось?

Вопрос, адресованный себе, Нина обдумывать не стала. И так понятно — вчера она попала в другой мир, незнакомый. А для разумного человека, который в чудеса не верил, и вдруг признать, что он невесть куда перенёсся? Мало сказать, что в такое не поверишь, так и спятить можно. Шок, называется, удар по психике и сознанию. Оно, сознание, и решило, что перенеслось в сказку. А по факту — спряталось в детские фантазии.

Только взрослое сознание, разум, он же никуда не делся. Ночью впечатления поугасли, разум взялся за ум, и вернул хозяйку в реальность. Осталось только уточнить, в какую?

— Дима!

Старший вожатый возник незамедлительно:

— Я с тобой, Нина. Что?

— Сегодня какой день, число, я имею ввиду? Полностью!

— Двадцать восьмое мая две сто шестьдесят первого, — отрапортовал Дима.

Девушка вздрогнула, хотя была мысленно готова к подобному ответу. Но согласитесь, узнать, что единым мигом улетела на полтора века вперед — мало приятного. Хотя, почему улетела?

Скорее, застряла во времени, словно песчинка на дне водопроводной трубы осела, а время, как та вода — мимо мчалось, пока очередной волной не подхватило и не понесло в потоке, уже другом. Да, именно так! Следовательно, назад вернуться невозможно, ведь то время уже безвозвратно стало прошлым, умчалось и сгорело без остатка в бесконечной Вселенной…

Тряхнув головой, Нина отрешилась от ненужных размышлений. Жить нужно, здесь и сейчас! Она двинулась наружу, и застонала от боли. Стопы! На них встать невозможно! Осмотрев жалкие останки тапочек и заскорузлые от крови носки с тряпкой внутри, девушка расстроилась — обезножила, да ещё как некстати!

— Что будем делать? Я без обуви ходить не могу. У кого-нибудь есть запасные?

Дима умчался искать. Тем временем Нина осмотрела место, куда они добрели вчера ночью. Покосившиеся металлические опоры длинного одноэтажного здания большей частью уцелели, хотя сильно покосились в разные стороны. А вот панели, которые прежде крепились к опорам — разлетелись в разные стороны, частью порвались, или погнулись. Вся эта композиция выглядела скелетом морского чудища, длиннющей Рыбой-Кит.

И вокруг, насколько хватало глаз — бродили белые куры разного размера. Самые крупные раза в два превосходили обычную деревенскую хохлатку и могли свободно состязаться со средним индюком.

— Бройлеры? С таким не вдруг совладаешь, — усомнилась в себе Нина, — это зверь, не курица…

Дима вывернулся из-за палатки, радостно поставил перед девушкой симпатичные кроссовки без шнуровки, видимо, на липучках. Внутри лежали скомканные носки, на вид сделанные из желеобразного пластика сиреневого цвета. Вытянув один из глубины туфли, Нина поднесла его к носу. Вроде, не воняли, а ведь ясно — только что с ноги сняли.

— Чьи?

— Таня одолжила. У неё вывих, всё равно пока ходить не может.

Преодолевая брезгливость, девушка натянула скользкие носки и втиснула их в кроссовки. Боль мешала, но куда денешься — надо! Сведя края застежек, она увидела, как туфли сами себя вздёрнули, облегли ногу. Носки вспенились и заполнили все пустоты. Стопа словно очутилась в родной, хорошо разношенной обувке, немедленно перестала болеть, разве что ныть продолжала, типа — от усталости.

— Прелесть!

Советоваться оказалось не с кем, и надеяться не на кого. Вожатые, конечно, привыкли жить на природе и живности не особо боялись, а вот остальные оказались законченными горожанами. Поймать бройлера не сумел никто, кроме самой Нины, Димы и Антона. Зато переполох устроили, любо-дорого!

Куры заполошно носились, взлетали, орали истошными голосами, а в руки не давались. Загонщики бестолково суетились с растопыренными руками, но получали удары крепкими клювами, ойкали и выпускали строптивую птицу.

Поняв бессмысленность использования толпы, Нина предложила другой вариант отлова:

— Пусть успокоятся, посмотрим, где корм лежит. Там будем ловить.

Бройлеры скоро вернулись в разрушенное строение, указав место скопления еды. Большая орава расталкивала друг друга, лезла по головам, чтобы поклевать сухой корм. Смело забравшись в то место, ловцы удивились — куры не боялись их! По указке девушки Матвей принёс спальный мешок, куда вожатые запихнули штук десять бройлеров, без шума и толкотни.

Закрыв спальник, парни оттащили его в сторону и уставились на Нину в ожидании приказа.

— Чего ждёте? Надо головы рубить! Топор несите, и доску какую-никакую…

Топор был, вместо доски сгодилась и отвалившаяся стенная панель, но головотяпством заниматься никто не решился. Уговаривая и стыдя парней, Нина зря потратила минут десять — те наотрез отказались:

— Как можно, — ужаснулся Дима, — это издевательство над живыми существами! Негуманно! Нас общество защиты животных со света сживёт!

— Идиоты, гуманность вспомнили, а как шницеля жрать, так вам поперек горла кусок не становится? Дети с голоду умирают, это как, нормально?

Но аргументы не действовали на парней, внешне взрослых и ответственных, вроде. Стиснув зубы, Нина вытащила первого бройлера, велела закутать его тело курткой:

— Вот так прижми сверху, чтобы он шею вытянул. И держи, когда биться начнёт, а то вырвется, — проинструктировала она парня, опустилась на одно колено и прицелилась топориком.

Рука не промахнулась. Голова бройлера отскочила, кровь брызнула струёй, залив ногу Антона. Тот вскрикнул, отскочил в сторону и мягко упал в обморок.