Я — твоё солнце

Глава восьмая В которой Дебора знакомится с тремя чёрными и мохнатыми лапами, путающимися в собственных сетях[3]

На следующий день, покончив с домашкой и половиной книги Фрейда, из которой я узнала, что современные мужчины продолжают тушить костры собственной мочой в память о былых днях, я встала перед зеркалом и попыталась сдержать старый добрый приступ паники.

На кровати валялось всё содержимое моего шкафа, больше похожее на кучу половых тряпок. Ничего общего со вчерашней примеркой.

Я была в гостях у Элоизы миллиард раз. Она живёт на улице Кондорсе в шикарном доме по площади раз в пять больше нашего. Вернувшись из Питомника, она тут же потащила меня к себе в комнату и вывалила из комода всё: трусы, лифчики, майки, юбки — весь гардероб до последнего носка. С самого начала мне было неловко. Я вспомнила о матери, сидевшей в шестнадцати квадратных метрах нашей гостиной, о её аппликациях, ножницах, торчащем кончике языка, пока я тут любовалась дворцовой лепниной. Через сорок пять минут наблюдений за дефиле Элоизы, которая мне даже не предложила поесть или выпить, которая даже не подумала пригласить меня на день рождения Эрванна, я взяла сумку и ушла. Элоиза натягивала колготки, так что у меня было время улизнуть, однако она нагнала меня в прихожей.

— Что с тобой?

— Хорошего вечера.

Эта фраза звучала как жалкий крик о помощи, но у Элоизы точно пупок вместо мозга. Она смотрела, как я ухожу, глазами размером с новогодние шары.

Я не плакала. Мне хотелось только одного: скормить ей её же трусы через ноздри. Ненавижу свою слабохарактерность. Да какая дура согласится помогать подруге выбрать наряд на вечеринку, на которую её никто не звал? Только мазохистка.

Однако в глубине души я была уверена, что кривила душой. Элоиза прекрасно знала, что у меня аллергия на любые формы вечеринок.

Я пробовала. Много раз. Больше всего мне запомнился вечер, когда я поцеловала парня, которого никогда до этого не встречала, а его язык содрогался, как слизняк. Через две минуты я помчалась блевать в туалет (и, кстати, промахнулась), а потом сбежала, размазывая улики по стенам. В другой раз, в позапрошлом году, мы с Элоизой зависали с одноклассниками — от их смертельной занудности у меня теперь психологическая травма. Помню ещё день, когда я отказалась от ухаживаний какого-то Шрека, чтобы в итоге не сидеть и не пересчитывать волосы в ухе своего собеседника.

Лучшие вечеринки с Элоизой — пижамные, когда мы укутываемся в её одеяло, слушаем музыку, смотрим сериальчики до утра, сочиняем небылицы, критикуем колледж или лицей, изображаем американских актёров — жертв пластической хирургии, мечтаем об учителе, заменяющем препода французского, — всё это под стройный ряд килограммовых ведёр мороженого.

Ламповые вечера у меня в крови.

Напрашивается вопрос: стоит ли злиться на Элоизу за то, что не пригласила меня к Эрванну?

Да. Она могла хотя бы предложить. Спросить, чем я займусь, пока пол-лицея будет тусить у этого идиота. Клетки моего мозга единогласно решили присудить Элоизе звание Принцессы эгоизма — на её короне бриллиантовый средний палец сверкает ярче звёзд.

Мама с папой пошли в кино — суббота. Он предлагает ей крошки со стола, а она благодарно их принимает. Не понимаю я их отношений.

Я взглянула на экран телефона.

Ни.

Одного.

Сообщения.

От.

Элоизы.

Зеркало в моей комнате и в четверть не такое большое, как у неё, но его хватает, чтобы отобразить катастрофу: меня в тесных джинсах и мой живот, торчащий, как грыжа. Другие джинсы в стирке, к тому же я запустила машинку днём, даже не подумав. Семь часов вечера. Я, конечно, каждые пять минут проверяю развешанные на батарее штаны, но быстрее они от этого не сохнут. Ну не пойду же я к Джамалю в спортивном костюме! А о юбке и речи быть не может — не хочу двусмысленности. Они просто друзья. Не надо никого соблазнять.

Ни-ко-го

В итоге я решилась на юбку и плотные колготки. Уже на пороге я заметила новые записки в прихожей.

Тот же номер.

Тот же красный фломастер.

Посчитав на пальцах, я перепроверила: теперь их десять.

Достав телефон, я создала новый контакт: «таинственный номер».

В понедельник позвоню.

Хлопнув дверью, я увидела маму, тяжело дышавшую после подъёма по лестнице. На ней было узорчатое оранжевое пальто — коллекционная вещичка, привезённая много лет назад из путешествия в Перу.

— Как кино? — Я искала тень печали на её лице.

— Длинное. Я бы этот фильм не выбрала, но твой отец очень хотел его посмотреть.

— И где он, мой отец?

— В редакции. У него собрание.

— Ну конечно! — злобно воскликнула я, даже не подумав, как это глупо.

Вставив наполовину ключ в замочную скважину, мама повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего-ничего, — затараторила я, помчав шись вниз по лестнице. — Хорошего вечера!

Ступенька, две, три…

— Дебора!

Я замерла. Не хочу слышать, что она скажет.

— У твоего папы сложный период. Пресса сегодня несёт убытки, это всё очень сложно. Будь с ним помягче, хорошо?

Я могла бы покончить с этой ложью, этой надеждой, чтобы мама наконец-то всё разрушила, построила заново — ей нужно только открыть глаза. «У твоего папы сложный период»! Она до жути наивна. Я должна это сделать. Сейчас!

Но я взглянула на неё: на морщины в уголках глаз, на расширенные от растущей тревоги зрачки, на тусклую кожу, на две крошечные складки у рта…

И не смогла.

Я не могу причинить ей ещё больше боли.

И вместо того, чтобы открыть правду, я кивнула, вернулась, поцеловала её в щёку, потому что она так в этом нуждалась, пусть и не любит телячьи нежности, потому что это был единственный способ скрыть моё предательство.

А затем отправилась к Джамалю.

Почему дома богачей всегда такие огромные? Либо дело в неуместном мужском противостоянии (мой дом больше твоего), либо большие пространства — привилегия безбедной жизни. Других объяснений не вижу.

Лестничная клетка широкая, как в музее, а у консьержки чуть ли не целая квартира. Лифт размером с мою ванную, а на пятом этаже вообще всего одна двустворчатая дверь, из-за которой показалась голова Джамаля. Дверь он, однако, приоткрыл едва-едва.

— Быстрее, заходи!

Я проскользнула в квартиру, и Джамаль запер дверь на два оборота.

Не успела я осмотреть огромную прихожую с зеркалами в позолоте, старинной мебелью, вазами, шикарными букетами и тремя коридорами, расходящимися, словно звёздные лучи, как Джамаль схватил меня за руку и силой потащил вдоль коридора, украшенного старыми, потрескавшимися картинами, вычурными столиками и, главное, хрустальными люстрами. Немного растерявшись от такого приёма (его ладонь в моей, ну блин… нет, нет, нет), я последовала за ним, надеясь, что у такого поведения есть достойное объяснение.

Плотный ковёр приглушал наши шаги, мы миновали вереницу закрытых дверей, будуар в стиле рококо, украшенный картинами и тикающими старинными часами, и вышли в гигантскую гостиную. Любуясь кабинетным роялем, на котором не было ни одной партитуры, я отпустила руку Джамаля. Думаю, этим четырём диванам, шкафам с книгами по искусству, скульптурам, вазам и безделушкам просто цены нет.

В центре гостиной, взобравшись с ногами на стул, неподвижно стоял бледный Виктор.

— Смотри, куда наступаешь! — воскликнул он, едва заметив меня.

Говорил он сквозь зубы.

— Если бы тут было опасно, я бы вас не пустил! — возразил ему Джамаль.

Я наконец-то его рассмотрела.

— Тогда почему у тебя весь лоб от пота мокрый?

— Возьми стул и встань рядом с Виктором!

От плохого предчувствия у меня пробежал холодок по спине.

— А вы, случайно, не издеваетесь надо мной?

— Нет, — ответил Джамаль, — мы не такие грубияны.

— В таком случае что вы задумали?

Виктор сжал челюсти так сильно, что изменился в лице. Чем дольше я на него смотрела, тем более синим оно мне казалось.

— Возьми стул! — настаивал Джамаль, подталкивая меня в спину.

— Во-первых, не трогай меня. Во-вторых, у меня был очень фиговый день, и я не в том настроении, чтобы изображать тут аниматора и не двигаться три часа в костюме Йоды, развлекая туристов!

Виктор сжал губы, сдерживая смех. Или же что-то мешало ему засмеяться.

Эти двое меня бесят.

— Короче, Джамаль, выкладывай, иначе я вернусь домой!

Джамаль переминался с ноги на ногу. По-прежнему стискивая зубы, Виктор уговаривал его:

— Ну расскажи, только я уверен, она тут не останется.

Джамаль обречённо вздохнул и повернулся ко мне:

— Я выпустил Гертруду, она любит погулять, и потерял её. Красивая юбка, кстати; тебе надо почаще так одеваться.

— ЧТО?! Здесь разгуливает тарантул?! САМ ПО СЕБЕ?

Из меня мигом вылилось три литра пота.

Я только представила это чудовище: восемь круглых глаз, волосатый силуэт, длинные лапы, — и всё вокруг поплыло перед глазами. Она может прятаться под любым комодом, наблюдать за нами, готовиться к нападению, а потом вонзить свои ядовитые клыки прямо в горло и закатать в мерзкий кокон — прямо как во «Властелине колец». Или же спрыгнуть откуда-нибудь с потолка прямо мне на голову, и я почувствую в волосах её огромные мохнатые лапы…

Я бросилась в коридор в поисках выхода.

— Не глупи! — заорал Джамаль, побежав за мной вслед. — У неё нет клыков!

Я подбежала к двери и изо всех сил подёргала за ручку, но ОН НАС ЗАПЕР, БОЖЕ!

Джамаль бросился ко мне и схватил за запястья.

— Дебора!

Черпая силы в собственном отчаянии — а отчаяния на тот момент хватало, — я вырывалась. Из меня полилась какая-то инопланетная ярость.

— Отпусти меня, ОТПУСТИ МЕНЯ, БОЛЬНОЙ ПРИДУРОК!

Бац — и я треснула его локтем в горло.

— Дебора! Успокойся! Мне больно!

Я на секунду замерла, а потом заколотила наугад кулаками и ногами и завопила:

— Как вы меня все задолбали! ВСЕ!

— Дебора, она не опасна.

— Я по горло сыта вашими выходками! Отец, мама, Элоиза, эта дура Таня, твой чёртов тарантул! КУЧКА ИДИОТОВ!

Я дала коленом Джамалю между ног, и тот сразу обмяк, но не ослабил хватку. Его красное лицо окрасилось в фиолетовый.

Я тут же успокоилась. В любом случае из его рук вырваться невозможно.

Согнувшись вдвое, скривив губы, отчего показалось, что одной не хватает, Джамаль открыл глаз, и я прочитала в его взгляде боль, уважение, гнев и немного веселья — странный коктейль.

Я пощупала его хилые бицепсы:

— В качалку ходишь?

Он выразительно посмотрел на меня, выпрямился как смог и улыбнулся.

— Виктор! — закричал он, не сводя с меня глаз. — Хорошая новость: Дебора снова с нами!

— Хватит орать, у меня сейчас барабанные перепонки лопнут! — рявкнула я.

— И, похоже, путь был неблизкий… — послышался голос Виктора из гостиной.

Я вздохнула.

— А теперь, дорогая Дебора, изволь проследовать за мной: мы вернём Гертруду в террариум и проведём отличный вечер.

На цыпочках я шла за ним по пятам.

— А что случится, если я случайно наступлю на неё? — прошептала я.

— Это паук, Дебора, она не знает французского. Можешь разговаривать нормально. И у тебя не получится наступить на неё случайно: она размером с тарелку.

Если я и дальше буду так потеть, то умру от обезвоживания.

Мы снова добрались до гостиной: Виктор не двинулся с места ни на сантиметр, остолбенев на стуле. От одного его вида хотелось засмеяться.

— Залезай, а я проверю под диваном, — приказал Джамаль. — Ничего особенного, но если ты её увидишь и психанёшь, можешь поранить.

Он боится за своего тарантула.

Со скоростью ленивца я направилась к стулу, осмотрев его со всех сторон в поисках возможной гостьи, и подтащила стул к Виктору.

— Привет, — промямлила я, взгромоздившись.

— Ну что, говоришь, фиговый день выдался? — спросил Виктор, пока Джамаль ползал по гостиной на четвереньках.

— Вот только не делай беспечный вид, ты похож на мертвеца.

— Разница между мной и тобой в том, — ответил он, — что я уже видел Гертруду и знаю, почему вот-вот наделаю в штаны.

Потеряв дар речи, я наблюдала за каждым движением Джамаля, стараясь разглядеть хоть малейший признак присутствия тарантула.

— Она и вправду размером с тарелку?

— Она ужасна.

— Я вас слышу! Не говорите гадостей о Гертруде!

— А её террариум воняет, — продолжил Виктор. — И её подружки тоже. Короче, этот парень — псих, и нам не следует тут оставаться. Пойдём куда-нибудь поужинаем?

В этот самый момент кто-то позвонил в дверь, и я подпрыгнула.

— А, доставка пиццы и тирамису! Я сейчас, — сказал Джамаль.

Так я осталась наедине с Виктором.

И, может быть, с Гертрудой.

— Что будем делать, если увидим её? — снова зашептала я, не в силах удержаться.

— Кричать.

— Ты можешь не шутить хотя бы пару секунд?

— А я серьёзно. Я с места не сдвинусь.

— А если она полезет к тебе на стул?

— Твою ж!

Сделав вид, что бросает меня, Виктор выбежал из гостиной. Я догнала его в мгновение ока, и вместе мы помчались в прихожую к Джамалю — единственному человеку, способному справиться с ситуацией. По крайней мере, мы на это надеялись.

Доставщик поставил коробки с пиццей на буфет в стиле ар-деко и протянул Джамалю терминал для банковских карт. Бедняга уже собирался поздороваться с нами, как вдруг задрожал:

— Это ещё что за хрень?!

Его лицо исказил ужас.

Неописуемый ужас.

А смотрел он мне за спину.