Я — твоё солнце

Глава двадцать седьмая В которой, возможно, Дебору ждут сюрпризы и откровения

В понедельник я проснулась гораздо раньше положенного с кучей губок для мытья в животе. Мама тоже уже поднялась, приготовила для меня кофе и ждала на кухне.

— Я не очень голодна, — отказалась я от истекающих мёдом тостов, хотя обожаю их.

— Ты всё ещё не хочешь рассказать мне, что происходит?

— У меня разбито сердце.

Мама отдала мой тост выжидающему под столом Изидору.

— Виктор?

— Угу.

— А Джамаль?

— А что Джамаль?

— Такой милый парень.

— Я согласна, но он мне не нравится. И, если уж ты хочешь всё знать, он больше по мальчикам.

— По Виктору?

— Поначалу да, но теперь нет.

Вдруг я осознала, что верчу в руках тост с черничным вареньем. И рассказываю маме интимные подробности из жизни. Мы разговариваем, лицом к лицу. И мне не неловко. Я говорю ей правду без всяких стеснений. Больше не нужны безопасные посредники в форме писем, больше не надо держаться на вежливом расстоянии. Мы общаемся. Конечно, немного взвинченно, на грани эпилепсии, но главное — говорим.

Я улыбнулась, и вдруг позвонили в дверь.

Мама вытаращилась и пошла открывать.

— Я принесла круассаны! — пропела Элоиза, запечатлев звонкий чмок на моей щеке, всё ещё пропитанной вчерашними слезами.

Я взглянула на часы: ещё пятнадцать минут до выхода.

И взяла круассан.

Чем ближе мы подходили к Питомнику, тем больше я разваливалась на части, словно меня сделали из воска и сунули под палящее солнце Сахары. Хлюп-хлюп. Падение неминуемо.

— У меня не получится.

— Всё у тебя получится. Ему тоже надо столкнуться с ситуацией.

— Да плевать на него.

Но Элоиза была права.

Хотелось бы мне превратиться в крошечный нейрон, способный пробраться к Виктору в мозг и понять, как там всё устроено, узнать, что он чувствует, и даже как-то повлиять на его мысли: «Целуй Дебору, целуй Дебору…»

Листва уже полностью распустилась, и весенние деревья ликовали, радовались новым зелёным одеждам. Я любовалась ими, чтобы отвлечься от дороги, от выхлопных труб и неминуемого столкновения с Виктором. Я бы с большей радостью пережила столкновение с астероидом накануне Армагеддона.

Придётся сидеть с ним в одном классе, ходить по одному двору, по тем же коридорам. Придётся стерпеть его мягкую походку, непослушные волосы, трёхдневную щетину, выплывающую из-за поворота. Придётся привыкнуть к мысли, что я могу с ним столкнуться, что он вот-вот появится, пройдёт в нескольких сантиметрах от меня. Он будет одновременно везде и нигде. Мне захочется с ним встретиться. Я даже буду ждать.

Пытка.

— Если бы у тебя было приворотное зелье, ты бы дала его Виктору? — ни с того ни с сего спросила Элоиза.

Не думаю. Мне бы хотелось, чтобы он любил меня по-настоящему.

Погрузившись в эти размышления, я вдруг заметила его.

Он меня ждал.

Пути назад не было: Виктор меня заметил и уже отошёл от стены в мою сторону.

— Я сейчас блевану.

— Спокойно, я вас оставлю. Сила и достоинство! — прошептала Элоиза.

Она ускорила шаг, и Питомник проглотил её. Виктор стоял передо мной.

— Хей…

— Привет.

Нет! Что угодно, только не эта надутая рожа, полная упрёков, Дебора! Я хочу казаться спокойной, уравновешенной, а не выпрашивать у него внимания!

Чуть высокомерный, он стоял напротив и трепал волосы.

— Ты получила моё сообщение?

Я кивнула. Вспомнив вкус его губ, я старалась не смотреть на них, но при этом вытягивала свои, как идиотка.

— Ты мне не ответила.

Наблюдательный.

— А ты на какой вообще ответ надеялся? Информативный, типа «Ок, Роджер, всё понятно, отбой»?

Виктор уставился на меня. Его лицо вытягивалось с каждой секундой, будто стало жидким.

— Или успокаивающий, типа: «Не беспокойся, ты не козёл, дело во мне, бедняжка»?

Тут Виктор совсем опешил:

— Нет, но…

— Или мольбы типа: «О нет, только не это. Виктор, помолчи. Дарлинг, помолчи, ты меня убиваешь, тише, тише!»?

— Да нет же!

Я говорила всё громче:

— Или ответ камикадзе: «Прощай, Виктор! Прощай, жестокий мир!»? Или же шуточки типа: «Не парься, я просто хотела проверить, хорошо ли ты чистишь зубы, кстати, навскидку, похоже, ты не пропускаешь визиты к стоматологу!»?

— Дебо…

— К твоему сообщению невозможно придумать подходящий ответ, Виктор. У тебя есть Адель? Ну хорошо, пусть будет Адель, мне нечего добавить.

Я скрестила руки на груди и направила на него, надеюсь, испепеляющий взгляд. В его глазах мелькнула тень волнения, но, наверное, мне показалось.

— Ты права, прости. Я идиот.

И вот снова — он ушёл. Быстрым шагом отправился прятаться в Питомнике.

Да, ты конченый идиот. Дырка от бублика. А мне остаётся лишь подобрать с земли пыльное самолюбие и скрутить его в бараний рог.

Вокруг почти никого не было. В 8:07 все уже сидели на уроках.

Я утёрла предательскую слезу, которая уже нависла на ресницах, и жалко побрела в Питомник.

Неделя длилась чуть ли не месяц.

На переменах я пыталась занять себя чем угодно, лишь бы не пялиться на Виктора и казаться естественной, но это стало настоящей пыткой: чем дальше, тем больше меня к нему тянуло.

Я скучаю по нему. По его юмору, по жестам — по нему.

В моменты слабости я подхожу к их с Джамалем парочке и стараюсь изо всех сил делать вид, что всё нормально. В результате я начинаю напоминать змею, проглотившую мамонта, и сбегаю через тридцать секунд.

Элоиза ходит со мной в библиотеку каждый день. Конечно, сказочной сосредоточенностью она не отличается, но у неё мощная мотивация, за которой я с удивлением наблюдаю, когда Элоиза прячется за книжной обложкой.

С чего вдруг такие перемены? Из-за недавнего опыта? Из-за разговоров с моей мамой? А может, на неё напало чувство ответственности? А вдруг всё вместе?

Элоиза меня поражает. И ошеломляет.

Моя изящная козочка.

Джамаль пред ложил устроить вечеринку с «изящными трупами», но у меня не было сил. Я так и сказала. Тут можно и не отговариваться.

— Гертруда по тебе скучает. Зайдёшь в воскресенье? Заварим чай, скормим ей кузнечика-другого?

Я согласилась, но вечер провалился. Без Виктора квартира Джамаля казалась слишком большой.

Так странно: очень чего-то хотеть, потом на мгновение получить, понять, что это лучше, чем в самых смелых мечтах, а потом — пум — лишиться этого в следующую секунду.

Дни волочились с какой-то проклятой медлительностью. Почему время всегда замедляется, когда не надо?

Я стала гулять с Изидором всё дальше и дальше. Мы часами бродим вместе: я, он и армия пакетиков, которая лежит отныне в каждом моём кармане. Я засыпаю лишь посреди ночи, когда сон наконец берёт верх.

Однажды ночью мама подняла невообразимый шум. Я только-только уснула… В три часа ночи. Несмотря на любопытство, я осталась в постели. Хотя так было невозможно догадаться, чем она там занимается. На следующий день я увидела маму на кухне: вид у неё был сосредоточенный, однако не имел ничего общего с тем, прошлым, тараканьим.

Но я всё равно внимательно изучала её лицо.

Надо признаться, что скрытности у меня как у гориллы на балу, потому что она вдруг воскликнула:

— Ну имею я право на бессонницу или нет?!

Одна неделя мучений закончилась.

Не успела я выдохнуть, как следующая уже протянула мне руки для крепких объятий. Потом ещё одна, бегущая навстречу концу уроков, года и бесповоротному расставанию, которого я так жду и боюсь.

Несколько раз я обедала с отцом, но не говорила о Викторе ни слова. С ним забор вокруг интимных подробностей никогда не рухнет. Да и понятия не имею, как ему об этом рассказывать, лениво размахивая вилкой: «Я пережила поцелуй века с парнем, в которого по уши втрескалась, но через девятнадцать секунд он вдруг передумал».

Предпочитаю сообщить отцу, что получила подтверждение своего блестящего будущего: меня зачислили в университет на будущий год. Кажется, ему полегчало — как мало нужно для счастья.

Во время нашего второго обеда (чечевичный суп, пирог с баклажанами и бразильским орехом, органический смузи из моркови, бананов и имбиря — я уже переживаю, что папа вдруг стал гурманом на диете) он затронул тему летних каникул.

— Я снял домик в Дордони на три недели. Элизабет там будет, но не всё время. Так ты сможешь выбрать момент, если вдруг захочешь приехать.

Я был бы очень-очень рад, но хочу, чтобы… всё прошло гладко. Чтобы ты сама захотела.

Его чуткость тронула меня, как и желание снова со мной общаться. Что же касается его рвения представить мне ту, которая заменила маму в его сердце, то… что ж, это нормально. Теперь мне надо свыкнуться с этой мыслью. Что непросто. Я боюсь возненавидеть её. К тому же что подумает мама? Что я ускользаю от неё? Что перешла на сторону отца? Что бросила её? Не могу об этом заговорить с папой. Просто сил нет.

Как же родители бесят иногда.

— Поверь, папа, мне не терпится уехать на каникулы, но для начала надо сдать экзамены. Пока что каникулы кажутся мне чем-то нереальным. Пока что они заперты в маленькой коробочке и выглядят очень размыто.

— Ты можешь передумать в любой момент.

Следующая трудовая неделя испарилась, оставив вместо себя выходные. Время растянулось. Я тонула в конспектах, а сны возвращали меня к Виктору и тому поцелую — жизнь раскололась надвое.

Когда-нибудь я об этом забуду.

Но ночью всё начинается заново.

Время от времени Джамаль заглядывает к нам. Мы задаём друг другу вопросы, обсуждаем темы по истории, говорим по-английски, поправляем друг друга и болтаем о Тео, развалившись на моём матрасе.

Джамаль быстро понял, что Виктор — запретная тема.

Что мне больше не хочется о нём говорить.

Одного его имени достаточно, чтобы он материализовался и напомнил, что жив и отверг меня.

Я предпочитаю его избегать и делать вид, что он принадлежит миру сновидений — тогда действительность не кажется настолько уродливой.

Наступило двадцать седьмое мая, последний день занятий.

Экзамены начнутся через две недели.

Не обращая внимания на голубое небо, палящее, как сгоревший метеорит, я укуталась в одеяло и залипла на сериал.

22:36.

В дверь моей комнаты постучали.

— Да?

Словно ниндзя, мама проскользнула внутрь — её передвижения, не тревожившие ни пылинки, меня пугали. Я тут же выпрямилась.

— Что случилось?!

— Ничего! Удивительно, что ты до сих пор так волнуешься!

Я не сводила с неё глаз.

— Забираю свои слова обратно, прости. Это не удивительно, а правильно, взвешенно и совершенно оправданно, — поправила она саму себя.

— Так-то лучше.

Она присела рядышком на край матраса. И тут произошло кое-что безумное: мама погладила меня по лбу.

Я замерла.

Мама у меня не из тех, кто демонстрирует свою любовь. Скорее, наоборот.

— Дебора, мне нужно тебе кое-что сказать.

— О нет… Ты решила отправиться вокруг света на самокате? Ты переедешь к махарадже в Индию?

Ты перешла в джайнизм? Ты… кого-то встретила?

— Выдохни.

Я сжала кулаки. Мама заметила этот жест, мягко их расправила и глубоко вздохнула:

“ Я бы хотела, чтобы ты отправилась со мной завтра в галерею «Левиафан».

Я целиком превратилась в кусок мрамора, не способный выдавить ни звука.

— Ровно в семь часов вечера. Я бы хотела, если это возможно, чтобы ты пригласила Джамаля и Виктора.

— Но… в-честь-чего-они-почему-завтра-ты-уверена-я-думала-это-баловство-и-всё-прошло?

— Вы-дох-ни.

Я послушалась.

— Ты знаешь адрес?

Я залилась краской:

— Да.

— Я так и думала.

Она встала и похлопала по коленям.

— Завтра в семь часов, все трое.

— Хорошо.

— И никакой слежки до этого!

— Клянусь мамой, клянусь папой.

— Отлично. Спокойной ночи, солнце моё.

— Спокойной ночи, мама.

Это ещё что за новости?!