Я — твоё солнце

Глава седьмая У Деборы «лихорадка субботнего вечера

Сегодня пятница, а завтра Элоиза отправится к Эрванну с ночёвкой. Открыв оконные ставни, я увидела, что солнце разогнало тучи, рассмеялась и попыталась пройтись лунной походкой, но что не получается, то и не получится. По крайней мере, у меня никогда не получалось. Однако сегодня мне хочется верить в чудеса. В знак того надену новые ботинки.

С мокрой головой я вышла из ванной и содрогнулась, столкнувшись нос к носу с отцом, попивающим кофе на кухне. Он улыбнулся мне, и прошла целая вечность, прежде чем я улыбнулась в ответ. — Выпьешь горячего шоколада, дорогая?

— Я буду чай. Я уже два года пью по утрам чай. Он вытаращился, а я прошла к чайнику. Бросив пригоршню чайных листьев в чайник в форме лисы — мне его подарила Элоиза на день рождения, потому что я обожаю лис, — я одумалась: нельзя так по-ребячески реагировать. Отношения родителей меня не касаются. Давай, гони эту тишину, с каждой секундой крепчающую в воздухе.

— Мама куда-то ушла?

Попробуй ещё раз.

— Она уже на работе?

Отец откусил кусочек круассана и подтолкнул в мою сторону бумажный пакет. Закипающий чайник булькал на всю кухню.

— Нет, она пошла к врачу.

— Что-то серьёзное?

— Да нет, к гинекологу — обычное дело.

У меня зудели ноги: напротив сидел совершенно незнакомый человек. Мне очень хотелось, чтобы он ушёл, хотя на самом деле это я была у него дома.

— А у тебя как дела? — спросил отец.

— Учусь в выпускном классе.

— Это я знаю…

— В лицее Кондорсе.

— И как там дела?

Не-ве-ро-ят-но. Он и бровью не повёл.

— Полностью о моих провалах ты узнаешь только в декабре, — начала я, но, увидев, что он нахмурился, спохватилась: — В классе очень сильные ребята, я стараюсь не отставать.

— Хорошо. А что будешь делать в следующем году?

— Сейчас только октябрь, папа.

— Ну ты же собираешься в университет? Может, пойдёшь на подготовительные курсы? Или будешь учиться за рубежом?

Поначалу я предавалась самым безумным мечтам: архитектор, режиссёр, дизайнер, директор музея, исследовательница Антарктики. Но с первого сентября амбиции немного поутихли. Сдать бы сперва выпускные экзамены.

— Пока что думаю.

Отец кивнул, но с допросом не покончил:

— А что за записки висят в прихожей? Мама сказала, что это для тебя.

Я чуть чаем не поперхнулась.

— Могла бы и убрать свои бумажки к себе в комнату; в конце концов, она самая большая в квартире!

Кхе.

Кхе-кхе.

— Конечно, но, глядя на них в прихожей, я точно не забуду. Это номер одной консультантши по профориентации. Мне её… посоветовали.

— Замечательно, не затягивай со звонком.

Мама ему соврала.

На мгновение я запаниковала, что этот номер может принадлежать Бразильянке, и мама повесила его в знак обиды, но это глупо: папа бы тут же его узнал. Я надкусила круассан. Вкус у него был картонный: я знаю, о чём говорю. Когда я была маленькой, картон на вкус был чуть лучше, чем рождественский торт моей бабули.

Украдкой поглядывая на отца, я заметила пару седых волос в его короткой шевелюре. А ещё он не побрился.

Меня так и подмывало спросить, почему мама проводит вечера, потроша журналы, но я колебалась. А номер телефона? Наверное, надо позвонить…

Хотя нет. Я бы с ума сошла, если бы мама копалась в моих вещах.

Полюбовавшись на обгрызенные ногти с облупившимся оранжевым лаком, я подумала, что вот так и проглядела собственных родителей — зациклившись на себе.

Перед уходом отец наклонился и поцеловал меня в лоб. В этом невинном жесте было что-то от гражданской войны: к этим же губам липла Бразильянка.

Мы с Элоизой встретились у её дома. Несмотря на волнение, она тут же заметила мои ботинки.

— Давно пора!

Я подмигнула ей в ответ.

— Зайдёшь сегодня вечером ко мне? — продолжила Элоиза.

— Мы с тобой обе знаем, что у меня в ежедневнике найдётся пара окон. Ты сейчас, наверное, опять поразишься моей дедукции, но это как-то связано с завтрашним вечером?

— Всё должно быть идеально.

— Идеала не бывает. Жизнь состоит из шероховатостей.

— Наверное, но я хочу заполучить максимум шансов на успех и контролировать ситуацию. У тебя сегодня уроки заканчиваются в четыре?

У Элоизы хорошая память на числа: дни рождения, номера департаментов, расписания, размеры, год падения Оттоманской империи — она запоминает абсолютно всё. Сама Элоиза без шуток рассказывает, как в колледже учитель истории подчеркнул её «бедный словарный запас, контрастирующий с подозрительной способностью запоминать даты». Элоиза ответила на это, что у неё арабские корни, а ещё: «Откуда, вы думаете, у меня такая страсть к цифрам?» — и осталась на три часа после уроков.

Мы договорились встретиться в четыре.

Я не стала рассказывать ни о фантасмагорическом завтраке с отцом, ни о маминых слезах.

Добравшись до кабинета истории, я чувствовала себя, как старый, потрёпанный, усыпанный шрамами бык, который в последний раз выходит на арену. Там меня ждала ВЕРНАЯ СМЕРТЬ.

Месье Думак объявлял оценки за последнюю контрольную.

Выбрав парту в стороне от всех — островок долгожданного спокойствия, — я уселась и стала ждать, не осмелившись поздороваться даже с Джамалем и Виктором.

За свою неудачную фамилию месье Думак отыгрывается на нас, называя оценки от лучшей к худшей. Некоторые учителя делают наоборот, но заметьте, какая разница между этими предпочтениями.

Ситуация: вам отдают контрольную с оценкой. Вы очень волнуетесь (под «вы» я подразумеваю «я»).

От худшей к лучшей: когда беда уже миновала, а ваше имя ещё не прозвучало, надежда растёт с каждой секундой. Чем дольше называют оценки, тем легче у вас на сердце.

От лучшей к худшей: с каждой названной — не вашей — фамилией растёт тревога. Чем дольше перечисляют оценки, тем сильнее сдавливает грудь.

Ужас и пытка — что и требовалось доказать.

Стоило месье Думаку открыть свой потёртый кожаный портфель и достать пачку листов, исчирканных красной ручкой, как меня чуть удар не хватил — интересно, а в лицее есть дефибриллятор?

К счастью, у меня не было сил задавать тупые вопросы. И вот обыкновенная процедура началась:

— Лувиан — девятнадцать!

Таня… Я прямо чувствую, как её эго торжествующе раздувается, чтобы чёрной тенью накрыть весь класс.

— Мафуз — восемнадцать!

Считаю пальцы.

У Виктора семнадцать. У Джамаля пятнадцать.

В моём животе поднялась восьмибалльная буря: Думак зачитал только семнадцать фамилий, а нас тридцать девять. Если он не ускорится, я блевану желчью.

Прямо из ушей повалит.

— Дантес — двенадцать!

Сначала я подумала, что он ошибся, однако месье Думак обошёл парты и направился прямо ко мне:

— План требует доработки, мало деталей. Надо развивать тему, Дантес, доказывать, аргументировать!

Я взяла работу из его рук, будто мне только что подарили билет на самолёт до Токио.

Затем Думак перешёл к одиннадцати с половиной. Подпрыгнув на стуле, я обернулась.

Виктор и Джамаль сидели за мной.

Беззвучно прошептав «спасибо», я снова сосредоточилась на своей чёрной парте, стараясь не думать о ресницах Виктора.

В коридорах шум и гам достигли своего максимума: нормальное дело перед выходными. Я шла к лестнице, как вдруг Джамаль поймал меня за рукав:

— Отличные ботинки!

В первый раз парень заметил, что у меня на ногах вообще что-то есть.

— Э-э-э… спасибо.

Виктор шёл за нами, строча что-то в телефоне.

— Ты идёшь на день рождения Эрванна? — спросил Джамаль.

— Нет.

Он почесал шею.

— А других планов нет? Ну… если не секрет.

— Да вроде нет.

Моя жизнь — это Мёртвое море: в ней нет ничего живого. Однако я решила сменить тактику:

— Планировала провести вечер с Виктором Гюго.

Прозвучало только хуже.

Джамаль нахмурился:

— Я думал, Элоиза — твоя лучшая подруга?

— Так и есть…

— И тебя не пригласили? Она не замолвила за тебя словечко, чтобы ты могла пойти на день рождения её собственного парня?

Я вздохнула и покачала головой.

Естественно, Элоиза даже не предложила. И теперь мне кажется, что она даже и не думала меня звать. Ну или готовит сюрприз.

— Приходи ко мне в гости! То есть к моей тёте.

Видимо, я долго тянула с ответом, потому что он тут же добавил:

— Вечеринка с пиццей. Может, и Виктор придёт вместе с Адель.

— С Адель?

— Со своей девушкой.

Хотела бы я вспомнить о своей последней операции, но это было в возрасте пятнадцати месяцев от роду и оперировали мне отит. Очень жаль, иначе после такого дела я могла бы пожаловаться на хирурга за то, что тот случайно забыл у меня внутри пилу для резьбы по металлу, велосипедный насос, фен, вантуз — короче, любой предмет, способный застрять в груди и полностью лишить способности дышать.

Я отошла в сторону, и с нами поравнялся Виктор, с хмурым видом шагая между мной и Джамалем.

— Она не приедет. Может, на следующих выходных, на каникулах.

Вот он, момент для лунной походки!

— Тогда приходите часам к восьми вечера. Дебора, дай мне свой номер телефона, я напишу тебе адрес.

На улице, опершись о стену Питомника, стояла Элоиза. Увидев нас, она подскочила и потащила меня, даже не взглянув на Джамаля с Виктором.

— Я очень рад, что ты придёшь!

Я улыбнулась в ответ.

Щенячьей улыбкой.