Я тебе не враг (СИ)

Глава 7

Ледовский

— Всё будет в порядке. Поправится, — сказал толстый доктор в очках и принялся писать назначения.

Я всегда недолюбливал их: сытых, холёных эскулапов, знающих то, что было мне недоступно. Эту область жизни я контролировать не мог, и одно это вызывало глухое раздражение.

Словно кто-то стоял за спиной и отдавал невидимые приказы, и как не поворачивайся, лица не разглядеть.

За себя я в таких случаях не боялся, справлюсь, но теперь от меня, похоже, мало что зависело. И в этом была моя вина.

Не предусмотрел, думал, она сдастся и заблудится в лесу, а потом ей на помощь придут мои люди. И вернут незадачливую беглянку. Ко мне вернут.

— Это должно помочь.

— Мне нужно то, что поможет наверняка, — отрезал я и не повернулся в сторону говорившего.

Он что-то замямлил, я махнул рукой, чтобы он исчез.

— Вернётесь завтра и всё сами проконтролируйте, — проговорил я и, дождавшись, пока за эскулапом закроется дверь, подошёл к ней и сел на стул рядом.

Она не спешила открыть глаза, хотя знала, что я понимаю: не спит. Лежала на спине, бледная, немая, очнувшаяся.

— С вами ничего страшного не случится, — мягко, хотя это далось нелегко, произнёс я, осторожно дотрагиваясь до её руки. Она вздрогнула, сжалась в предчувствии удара, наверняка боролась с желанием отдёрнуть руку, но не стала этого делать.

Я всегда доверял первому впечатлению о людях, впоследствии оно оказывалось самым верным. Елизавета Вяземская не зря показалась Алисой, попавшей в Зазеркалье, но твёрдо намеренной разобраться в его хитросплетениях и пройти сквозь все ловушки. Найти дорогу назад.

— Я не умру здесь? — наконец, она открыла глаза и повернула голову в мою сторону. И улыбнулась осторожно, кончиками губ.

— Нет, Елизавета. Не умрёшь. Это в моей власти, я хочу, чтобы ты жила.

— Чтобы за меня можно было больше получить?

В её тёмных глазах мелькнуло что-то, похожее на вызов. Такой она мне нравилась ещё больше, чем тихой и лежащей на подушке, разметав тёмные волосы. Похожая на Медею из греческих мифов. Колдунью, которая пока не осознаёт своей силы.

Готовая погубить себя в отместку.

— Да, во всех смыслах.

Я улыбнулся, и она посерьёзнела. Её тонкая ладонь лежала в моей, мне нравилось ощущение тепла и хрупкости, которое я испытывал, держа её за руку. Она была одной из немногих, весьма немногих, кто не стремился всеми силами показать, что готова на большее.

Лиза была не готова ни на что. И одновременно ждала, что я ей предложу. Разумеется, чтобы презрительно отказаться.

— Я хочу вернуться домой.

Опустила глаза, а потом снова пристально взглянула. Голос слегка задрожал и стал слабее. Если бы я не видел её, подумал бы, что играет.

— Что меня теперь ждёт? Наказание?

Да, моя хрупкая бабочка, моя Алиса, заблудившаяся в лабиринте, тебя ждёт наказание.

— Не будем об этом. Пока выздоравливайте, — я снова улыбнулся, на этот раз от души. — Потом будет видно. Считайте, что у меня к вам слабость, а таким людям я могу простить многое. Но не всё, Елизавета. Вы заметили, что куда бы ни бежали, всё равно возвращаетесь ко мне? Не оправдывайтесь, поймёте позже, что я прав.

Мне не хотелось уходить, с ней было интересно разговаривать, перекидываться двусмысленными фразами и смотреть, как она старается выпутаться из сложного положения. Да, она была моей бабочкой, интересным экземпляром, за которым я хотел наблюдать каждую свободную минуту, зная, что времени нам отпущено мало.

— Мой отец… Вы говорили с ним? Он переведёт деньги?

— Конечно, об этом не беспокойся.

Я вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Наверное, надо было дать ей позвонить и убедиться самой, что выкуп почти заплачен, но я сделаю это позже. Пусть думает, что пробудет здесь ещё какое-то время.

На поправку она шла быстро. Болезнь отступила окончательно уже на третьи сутки, в течение которых мы часто и долго разговаривали. Я старательно обходил скользкие темы, да и она не была расположена обсуждать своё наказание.

— Я думала, вы ничем не интересуетесь, кроме похищений, — сказала она как-то и испуганно посмотрела на меня.

Не позволила ли себе лишнего? И тут же на лице снова появилось упрямое выражение: «и что теперь?»

Лиза не казалась мне девочкой, нуждающейся в опеке. Наоборот, она была вполне самодостаточной, имела по каждому вопросу чёткое мнение и даже могла язвительно его аргументировать.

Мне она нравилась. Вот такая, как есть: непокорная и одновременно трогательно-ранимая.

Интересно, она такая же в постели? Как она принимает мужчину, как отдаётся ему? Я заранее ненавидел всех тех, кто был у неё.

— Я думал, ты ничем не интересуешься, кроме того, как потратить деньги отца, — парировал я, и Лиза презрительно сощурилась.

— Почему вы говорите мне «ты»?

— Потому что так хочу и ты ничего не можешь с этим поделать. Уйти тебе некуда.

— И ты этим пользуешься!

Она сидела в библиотеке напротив, одетая в голубую шелковую пижаму, которую сама выбрала на указанном мной сайте, и куталась в плед, хотя в доме было тепло. Наверное, без него чувствовала себя обнажённой.

Положив ногу на ногу и оголив тонкую щиколотку, Лиза бросала мне вызов, и я с готовностью принял его. Впервые сказала мне «ты» и склонила голову набок, словно прислушивалась, не произошла ли катастрофа. Не обрушатся ли на её голову кары небесные.

Я понимал, что она чувствует. То же, что и я: что нас неудержимо влечёт друг к другу, и мы оба знаем, чем это кончится. И почему-то с самозабвением двух садо-мазохистов оттягиваем этот момент.

С моей стороны был расчёт. С её — любопытство и щемящее чувство скольжения по лезвию вседозволенности. Это можно, а это нет. Но если никто не узнает, то вполне допустимо.

Я не торопил. Хотел, чтобы она сама предложила себя. И каждый вечер думал о том, что пора заканчивать игру.

А утром снова любовался её длинной шеей и расстёгнутой верхней пуговицей рубашки. Иногда она расстёгивала две пуговицы, как бы невзначай, будто забыла о них.

Маек и футболок Лиза не любила. С ними нельзя так играть на чужих нервах и интересах.

Я выполнял все её прихоти до того, как она о чём-то просила. Через горничную предлагал купить новую одежду или книги, милые безделушки в виде закладок или брелоков. Лиза соглашалась, но чаще нет.

В первом случае ей приходилось меня благодарить, чуть краснея или сердито спрашивая, что я потребую взамен. Во втором — я настаивал или соблазнял другой ни к чему не обязывающей вещью.

Дорогие подарки были табу. Не примет, это раз, и это будет явный знак моих намерений, два.

И однажды, когда терпение лопнуло, я снова пригласил её на ужин.

Последний. С продолжением.