Я тебе не враг (СИ)

Глава 15

— Почему ты приглашаешь меня? Ты так и не ответил, — снова спросила я, когда он вышел из душа.

Я хотела знать правду. Привыкла к тому, что все говорят намёками, которые надо понимать в свою пользу, привыкла, что надо делать вид, будто меня удовлетворил ответ.

А меня ни хера не удовлетворил. Ответ.

— Хочешь, чтобы я тебя уговаривал?

— Очень хочу.

Все мои поклонники говорили, что я прямолинейна. А Семён только морщился от моих вопросов, будто эта моя черта была чем-то неприличным, как прилюдное рыгание.

— Тогда я тебя снова украду, — прошептал Дима, и я почувствовала, что снова чувствую возбуждение. Снова хочу продолжения преступной связи, в которую я падаю, как в зыбучие пески.

Он снова приобнял меня и поцеловал в губы, а я снова размякла. Растеклась лужицей перед ним, позволила прижать к стене и снова использовать себя. И была рада этим ласкам, тому, что моё тело отвечает на его прикосновения, а мне не остаётся ничего иного, как подчиняться.

«А как же Милана?» — так и вертелось на языке, но я промолчала. Рот был занят, или мне просто не хотелось оживлять призраков. Сейчас были только мы оба, мы принадлежали друг другу, и незачем приглашать сюда третьих лиц. Ни Чёрную королеву, ни моего отца.

Мы почти не спали всю ночь. Занимались сексом, разговаривали обо всём, кроме главного — что будет дальше. Как нам быть, если кроме тайных встреч, никакого будущего у нас и быть не может?

Впрочем, может, это я одна думаю о будущем?

Поворачивалась к нему, смотрела на морщинку на верхней губе, похожую на залом, целовала её и слушала его рассказы о прошлом. О том, что нас ждёт на острове. И никого не будет, кроме нас.

— А она? — наконец, спросила я, вся сжавшись, как будто он мог меня ударить.

Было в его волчьих глазах что-то такое, звериное начало, оно таилось в уголках, пряталось в тени души, смотрело оттуда на мир, выжидало случая вырваться, чтобы уничтожить каждого, попавшегося на пути. И мне было страшно, что я выпущу злого джина на свободу, но в то же время я хотела проверить, насколько далеко мог зайти Дмитрий Ледовский в своём желании мести.

Он не говорил со мной об этом, но мне и надо было слов. Я чувствовала его голод по крови моего отца, нутром ощущала, что эта история всё ещё стоит между ними, и никто не поставил точку.

— Кто?

— Ты знаешь. Твоя Милана Олеговна.

— Я пока ничего не решил, Лиза. Ни насчёт тебя, ни насчёт неё. Давай отдохнём, потом будем думать.

Я покачала головой. Привстала на локте и заглянула в его глаза. В ту тьму, которая в них клубилась, и в которой видела своё искажённое отражение.

— Ты решил. Ты хочешь отомстить отцу через меня, верно? Что его ждёт: наши фотографии? Поверь, он поскандалит, а потом пожмёт плечами. Мы никогда не были особо близки.

— Я всё это знаю, — нахмурился он.

Присел на кровати и начал одеваться. За окнами брезжил рассвет, и вот наша сказка закончилась. Я не хотела его отпускать, но и держать тоже. И не знала, что сказать, чтобы он остался и выпил мой кофе. А потом я надышусь, напитаюсь его запахом, присвою его себе, впечатаю в память и отпущу.

И больше не открою дверь. Или сделаю так, что он не захочет меня видеть.

И всё же оттягивала этот момент.

— Я скучный человек. Я тебе быстро надоем, — с чего-то начала я разговор. — Этакая правильная девочка, в которой привлекает новизна. Но мы уже знакомы. Я не хочу воровать чьи-то поцелуи, встречаться украдкой, а потом снова тебя ждать. Это не жизнь, а мучение. А ты не можешь мне предложить ничего иного. Ты не создан для серьёзных отношений. Это тупик для меня. Я так не выдержу.

Глупо, наверное, вот так сидеть, прикрывшись простынёй, и вещать о том, что мне нужны серьёзные отношения. От того, кто меня похитил ради выкупа и мести.

— Прости, но я не смогу длить это годами! Делить тебя с ней и делать вид, что мне плевать! Потому что мне не плевать!

Внезапно я разрыдалась. Глупо и наивно! И всё же я сидела, размазывая слёзы по плечам, прекрасно сознавая, что плачу по-настоящему, от боли, впервые разрывающей грудь ревностью, равно которой я не знала. Я сходила с ума, не видя выхода из зазеркалья, куда меня привёл он, а теперь стоял у открытого окна, отвернувшись, и курил.

Я сдерживала рыдания, потому что когда плачешь по-настоящему, делаешься некрасивой. Во всех пикаперских брошюрах написано, что женщина должна быть весёлой и приятной в общении, беззаботной, ничего не требовать, показывать всем видом, что готова расстаться в любой момент.

Но эта наука оказалась мне не под силу!

— Уходи, пожалуйста!

Он не докурил и выбросил сигарету в окно. Повернулся ко мне, а я подняла голову ему навстречу.

— Давай съездим, а потом будем что-то решать, — тихо сказал он, и в его что-то дрогнуло. Мне показалось, что он хотел добавить что-то ещё, подать руку, обнять по-человечески тепло, не ради страсти, ради тепла, которое алой нитью свяжет нас в кокон душевной связи.

Кажется, я пропала!

Лучшее лекарство от мужчины — другой мужчина? Чушь! Мне требовалось одиночество.

А он всё смотрел на меня, покрасневшую лицом, с искажённой гримасой боли, и в его лице не было отвращения. Какое-то тихое любование, почти незримая ласка, на которую всё во мне отзывалось и пело.

— Ладно, но это последний раз. Обещай, что если потом я не захочу встреч. Ты не станешь вредить мне или отцу.

— Тебе не стану.

Алая нить погасла. Теперь передо мной снова стоял хищник, прячущий руки в карманах брюк и ледяную усмешку в уголках губ.

— Я хочу побыть одна, извини. Тебе пора.

Я опустила голову, спряталась за распущенными волосами, упавшими на плечо.

— Я подумаю.

— Напишу, куда тебе ехать. За тобой прибудет машина. За псом придут раньше.

Он прошёл в прихожую, а я осталась сидеть в гостиной. На разложенном диване и смятой постели.

В прихожей хлопнула дверь, и Самсон заскулил. Некоторое время я посидела в тишине, борясь, чтобы не подойти к окну и не посмотреть ему вослед. Мне казалось, что он обернётся и заметит меня. И поймёт, как сильно я у него на крючке.

А если он уже понял?

Самсон залаял, требуя выпустить его из другой комнаты.

Я вздохнула, вытерла слёзы и принялась одеваться. Пора сходить с булькой на прогулку, развеять мысли и воспоминания по утреннему ветру.

Думать об остальном я буду потом. Завтра или послезавтра.