Ледовский
Я смотрел на неё и любовался. Изгибом длинной шеи, худыми плечами, прямой спиной, по которой хотелось провести рукой, чтобы разрушить стройность линий, чтобы заставить вздрогнуть. Или прогнуться.
Мне нравилось смотреть на неё сбоку. Сверху вниз, со спины.
Нравилось смотреть, как она золотой рыбкой плывёт в мои сети, диковинной птицей подбирается всё ближе к силку, а я подношу манок к губам, дую в него, и её подозрительность оседает илом на дно души. Лиза раскрывается мне навстречу и вскоре станет совсем ручной.
Она не была похожа на отца. Иногда я забывал, что она его дочь, и всё же напоминал себе каждый раз, когда смотрел на её губы. Когда начинал думать, что можно просто разойтись, как в море корабли, и не оставить о себе воспоминаний. А если их оставить, то они вскоре исчезнут, как след на воде от уходящего за горизонт корабля.
— Я хочу объяснений. Зачем я тебе?
Не выдержала: опустила глаза. Чтобы занять руки, взялась за чашку с остывшем кофе, но так не сделала и глотка. Смотрела в черноту напитка, будто хотела прочесть в нём свою судьбу.
Глупая, надо просто смотреть мне в глаза. Там скорее найдёшь ответ.
— Ты меня привлекаешь, Лиза. Ты хорошо трахаешься, — я специально сказал грубость, зная, что ей будет неприятен подобный натурализм. — Для вчерашней девственницы. Ты возбуждаешь меня, и мне нравится тебя шокировать. Вот ты снова краснеешь!
Всё-таки сделала глоток, выпрямила спину ещё больше и посмотрела мне в лицо.
— А что, если я скажу «нет»?
— Не скажешь.
Я улыбнулся, понимая, что сейчас мне попытаются доказать обратное. Иногда игра с людьми начинала утомлять меня: я будто знал их ответы до того, как те их произнесли.
— Не скажу. Мне кажется, я попала в зависимость от тебя, — грустно улыбнулась она, и на миг вывела меня из привычной колеи. Выбила вожжи из руки, которыми, как казалось, я управлял.
— Но скажи, твой интерес, хотя бы частично, связан с моим отцом? Я слышала, он сильно обидел тебя.
— Если быть точным, почти уничтожил. Он довёл моего отца до самоубийства.
Иногда следует говорить часть правды, чтобы вызвать доверие. Тем более эту информацию она и так может легко узнать. Если уже не узнала, она вполне может проверять меня?
Услышав мои слова, она побледнела, закусила нижнюю губу и снова опустила глаза.
— Мне жаль, я не знаю, что больше сказать. Я не знала.
И снова подняла глаза. Они у неё были притягательно-волшебными: влажными, как у молоденькой дикой лани, взгляд пристальный, чуть испуганный, но иногда в глубине темноты её радужек вспыхивал огонёк. Сначала он был похож на маленький трепетный огонёк свечи или спички, дрожащий от испуга, что появился на свет, но вскоре Лиза Вяземская преображалась в сирену, которая могла увлечь почти любого мужчину.
Заставить его оступиться, забыть о долге, о цепях, приковывавших к суше, и уйти в море, в шторм, на верную гибель. Ни разу в ней не сомневаясь, ни разу не жалея о том.
Мы молчали. Собака пыталась лизнуть мне руку, я погладил Самсона и велел ей вывести его.
Лиза хотела что-то сказать, возразить, сумничать, но поймала мой взгляд и подчинилась.
— Иди ко мне! Потом будешь возражать!
Я всё так же сидел на диване в вальяжной позе. И мне хотелось, чтобы сегодня она взяла инициативу на себя.
Опустилась на колени, расстегнула ремень моих брюк, заглядывая в глаза.
Лиза медленно закрыла дверь и не спешила поворачиваться. Я не мешал, хотя с каждой минутой чувствовал, как наливается мой член, как я хочу, чтобы она подчинилась немедленно. Чтобы не томила, не заставляла её упрашивать.
— Не играй со мной, Лиза. Я умею быть жестоким.
— Убьёшь меня? — выдохнула она со смешком, не отрывая лба от двери.
Не смотрела на меня, не заискивала, боялась.
— Надо будет — убью, — почти ласково произнёс я, встав у ней за спиной и обняв за талию.
Она напряглась и шумно вздохнула.
— Вот и не проверяй никогда, — шепнул я ей в ухо, покусывая мочку.
Лиза вся была для меня сладкой. Помадкой, которую так приятно слизывать, не боясь, что когда-то затошнит от приторности. На языке раскрывалась горечь и перчинка, слабая, но достаточная, чтобы хотеть облизать её всю с головы до ног.
На этот раз не пришлось ничего говорить.
Она сама повернулась, приняла мои поцелуи, взъерошивая мои волосы, а потом выскользнула рыбкой из объятий, опустившись на колени.
Минет она делала неумело, но старательно, методично. Наверное, изучала соответствующую литературу, время от времени поднимала глаза на меня, смотря за реакцией, а я охуевал в прямом и переносном смысле.
Она была моей рабыней, моим лучшим приобретением, и она ничего не просила взамен. Верный признак — она отберёт у меня всё. Со временем.
Я обхватил её голову руками и с лёгкой силой принялся насаживать её блядский рот на свой член, но и здесь не встретил протеста. Она гладила мои пальцы, державшие её голову, её ловкие маленькие ручки переходили на мои ягодицы, и она впивалась в них ногтями, намерено оставляя следы.
Я почувствовал, что сейчас кончу, что почти достиг пика, но мне не хотелось, чтобы всё закончилось её победой.
Я отстранил её голову, запрокинул её, чтобы наши взгляды встретились.
И снова мы поняли друг друга без слов. Почти.
— Хочешь меня?
— Хочу.
— Скажи это громче. Ну же!
— Хочу! Хочу! Только тебя! Ты знаешь…
— Знаю.
Я взял её на том же самом диване, где мы недавно сидели, где мы вели глупые разговоры, хотя могли заниматься приятным делом. Женщины любят глупые разговоры.
И глупые обещания.
— Я никому тебя не отдам, — выдохнул я и кончил в её тугое, узкое влагалище. И она кончила вслед за мной, и в этот миг я почти не врал ей. — Никто к тебе не прикоснётся.
— Никто, — вторила она и целовала меня в шею, а я её в губы, которые пахли нами обоими.
В этот момент мы были одним целым, существовали где-то в другой реальности, где я не был тем, кем был, а она не являлась дочерью Вяземского. Плоть от плоти его.
И сейчас я любил его плоть, как свою собственную. Боялся причинить ей боль, оттягивая момент неизбежного. Пока можно.
Какое-то время я ещё лежал на ней, вдавливая в диван своей тяжестью, ожидая, что она попросит пощады, но она лежала тихо.
Спустя несколько мгновений потёрлась своим носом о мой и мягко сказала, будто извинялась:
— Я с тобой никуда не поеду, Дим! Ни на выходные, ни в будние.