Я тебе не враг (СИ)

12.1

— Не нравится?! — спросил отец таким тоном, будто я только что объявила ему, что завербовалась добровольцем на Ближний Восток, а заодно показала автомат израильской армии, которые отныне обязана везде носить.

Наверное, он и тогда бы рассвирепел меньше.

— Ты знаешь, что у меня виды на его отца? — продолжил он тихо, а бокал с виски в его руке жалобно позвякивал плавающим в нём льдом. — Ты знаешь, что у нас с ним большие планы и в перспективе большие деньги. И, конечно, тебе известно, что именно благодаря этим деньгам ты имеешь квартиру, шмотки, лучшие салоны и побрякушки!

Я вся сжалась, как всегда бывало, когда вызывало его неудовольствие. Он никогда не бил меня, даже пощёчины я не получала, но всегда ждала этих нотаций, приравненных к прилюдной порке, и чувствовала себя обнажённой и закиданной тухлыми помидорами.

— Ладно, тебе не нравился один, потом второй, третий. Тебе никто не нравится. Ты уверена, что мужчины вообще привлекают тебя?

Издевательства! Конечно, его излюбленный приём, который он прикрывает под маской заботы. Мой отец — мастер переворачивать всё с ног на голову, и вот уже не он подкладывает тебя под нужного ему человека ради денег, связей и чего-то ещё, чего у него жопой ешь, а проявляет заботу о близком человеке.

А ты такая неблагодарная тварь. Что не только это не ценишь, но и неискренне не понимаешь, почему он злится! А не понимаешь, потому что дрянь и свинья!

— Я не лесбиянка, папа.

Чего мне стоило сохранять спокойствие! Я привыкла быть покорной девочкой, если это не касалось ключевых вещей — работы и мужчин.

— Ты знаешь, что один из последних твоих протеже предлагал мне отсосать, пока едем, чтобы он расслабился?!

Я вскочила на ноги, обняла себя руками, как делала всякий раз, когда хотела прекратить разговор, но не могла просто так уйти и принялась ходить по гостиной. Высказала ему всё, что думала: например о том, что я не его собственность, чтобы подкладывать меня под нужных людей.

— Так всегда делается, Лиза, — внезапно он успокоился и откинулся на спинку дивана. Но выражение его лица не оставляло мне иллюзий: за его вкрадчивостью и мягкостью в голосе таился питон, который сейчас прыгнет на тебя и задушит одним махом. — В семьях нормально выручать друг друга. Ты — мне, я — тебе. Мне что, каждый раз надобно это объяснять?

Отец вылил содержимое бокала в кадку с пальмой и закурил сигарету.

— Отсос тебе предлагали? Ну так в чём дело? Переломилась бы? Ты не малолетка, Лиза, и ты баба, у которой все так же, как и у остальных!

— Привык, что все бабы дают без разбору? Как твоя Соня, на которой клейма негде ставить?!

— Заткнись! — он тоже вскочил на ноги. Лицо его побагровело, а глаза налились кровью. Мне показалось, что сейчас его хватит удар. И я уже пожалела. Что затеяла ссору, что вообще пришла. — Или вылетишь вон. Навсегда!

О как! Такого мне ещё не говорили.

— Новые проклятия, папа? Я их переживу.

Я сделала шаг назад, на всякий случай. И тут краем глаза заметила фигуру, прячущуюся за поворотом, ведущем на кухню.

— Твоя Соня привыкла подслушивать. Ужинайте без меня, у меня вдруг пропал аппетит.

Я схватила сумочку и направилась к двери, понимая, что ещё легко отделалась. Через неделю или две отец позвонит и спросит, как дела. Потом пригласит на чашечку кофе в загородный гольф-клуб, где состоит членом лишь потому, что так модно. Что там его партнёры, перед которыми он заискивает.

А потом сделает вид, что всё в порядке. И я сделаю, потому что он мне не безразличен. Мы всё равно связаны, и я бы не хотела рвать эту родственную жилу. Это больно.

— Ты как твоя мать. Такая же высокомерная сука, — остановил меня тычок в спину. Запрещённый удар. Отец знал, как мне несладко, когда он в таком пренебрежительном, ненавистном тоне говорит о моей маме. Мстит ей за нелюбовь.

Меня знобило. Надо было взять пиджак, на улице холодает, да и здесь нежарко. Я поняла, что стою на пороге гостиной. Ещё шаг, и я буду в прихожей, ещё пятнадцать — и возьмусь за ручку двери.

И закрою её за собой. И приму горячую ванну дома или напьюсь. Или и то и другое. Или пойти в клуб и отсосать там у первого встречного, чтобы доказать себе, что я не фригидная. Впрочем, у меня был козырь, о котором я помалкивала. Буду молчать всю жизнь о том, что произошло между мной и Ледовским, но зато мысленно злорадно потирать руки.

— Лизка, стой, говорю! Я всё делаю для тебя, знаешь, сколько бабок я отвалил за тебя этому ублюдочному сукину сыну?

Когда отец хотел кого-то уязвить, указать ему на место, он всё время говорил о потраченных деньгах. Теперь я понимаю маму: её всегда коробила такая приземлённость. Она звала отца «купеческий дух», а я обижалась, когда это слышала. И она это видела и просила прощения.

У меня. Не у него.

— Я верну тебе их все до копейки! Папа, у меня есть эти деньги, — обернулась я и столкнула с ним нос к носу. В его глазах сейчас я видела лишь желание растоптать, вернуть себе власть над теми, кого он считал своими рабынями. Мы должны были ему ноги целовать за то, что он нам дал.

И мы целовали, фигурально выражаясь. Но таким, как он, всегда будет мало восхищения и мало благодарностей. Они любят лизоблюдов и лизожопов, как его нынешняя жёнушка-эскортница!

— И откуда, позволь узнать? В живодёрне зарплату подняли? — продолжал издеваться он, топя бешенство в очередном бокале виски, который наполнил снова.

— Верну, — сквозь зубы бросила я и метнулась к выходу.

Только взялась за ручку двери, как услышала:

— Уйдёшь — лишу наследства.

Надо было уйти, но я взъелась.

— Передашь богатства жене, она найдёт себе после твоей смерти нового любовника.

Надо было уйти раньше. Я смотрела ему в глаза и чувствовала себя последней тварью. Некоторые слова лучше не произносить.

— Соня беременна. У меня скоро будет сын, — произнёс он слегка растерянно.

— Поздравляю тебя! — открыла дверь и выбежала на улицу.