«Я тебя просто не отпущу», — прозвучало как музыка.
И пусть мы больше ни о чём не говорили, я сжимала в руках сумочку и думала о том, чего хочу. Чтобы эта поездка до Минска длилась вечно. Чтобы ничто и никто не разрушил это немое уединение, пресыщенность другу другом настолько полную, что теперь в мире остались он и я.
И всё же всё когда-то заканчивается. Истекли и последние минуты моего плена.
— Регистрация на рейс уже началась. На карточке деньги, пин-код я пришлю тебе сейчас на телефон.
— Здесь есть конверт, — ответила я.
Кажется, мои пальцы выбивают мелкую дрожь. Мне всё чудится, что это бесконечный сон. Череда снов, сменяющихся кошмаров, в которых иногда проскальзывает и удовольствие. Я буду помнить всё это, хотя никогда не признаюсь, что помню.
Оставлю себе, как картинку с дарственной надписью, как фотографию в старом альбоме. Иногда буду доставать воспоминание и смаковать. Приукрашу его, расцвечу лаской и тёплыми словами, которые бы хотела услышать от первого мужчины. И которые никогда не услышу.
— Я сказал, что пришлю. Ты меня слушаешь? Конверт выброси, там ненастоящий код.
Предусмотрительность — его вторая натура? Отец тоже гордится этой своей способностью предугадывать неприятности до того, как они произошли. Иногда способности подводят, иногда жизнь хитрее, чем все черты характера хищника, считающего себя властелином мира.
Это я об отце, если что. О Ледовском я старалась не думать. Даже когда он вот так, руку протяни, и дотронусь.
Кажется, он и не человек вовсе, а стальная гора, во всех смыслах этого слова.
— Что сидишь? Твой выход, моя Алиса! Прощай!
«Моя Алиса» прозвучало почти как поглаживание по щеке. Как-то щемяще нежно и интимно.
Я поняла, что ноги не слушаются, но заставила себя выйти и тихо закрыла дверь машины. Она медленно развернулась и покатила к выходу с парковки. Вот и всё.
Прежде всего я отправилась в туалет. Умылась, посмотрела на своё отражение: ничего так, вполне себе молодая дева с кругами под глазами.
Даже хорошо, отец меньше будет расспрашивать, а завтра я придумаю что-нибудь или отмолчусь. Похожу к психологу, котором расскажу полуправду, потому что, как я узнала в двенадцать лет, мой психолог, нарушая все правила этики, рассказывает подробности моей исповеди заказчику.
Иногда деньги заставляют людей перешагивать через прочие условности.
Отец тогда сказал на мою истерику:
— Смерть матери сильно повлияла на тебя, Лиза. Я должен быть уверен, что ты не собираешься сделать глупость. Непоправимую.
Тут он поднял брови. Мол, я о самоубийстве. Разговоров о смерти он избегал, был суеверен.
Должно быть, поэтому смерть жены перенесём с преступной лёгкостью. Отвернулся и забыл.
Как только я прошла регистрацию на рейс, мой телефон ожил. Пришёл пин-код от карты, которой я расплатилась в ближайшей кафешке.
А потом позвонил отец. Кажется, он был взволнован, но я ему не очень верила. Наверное, боится, не выболтала ли я секреты. Выболтала.
Я так и сказала заплетающимся голосом.
— Тебя напоили? — фыркнула трубка презрительным тоном.
Отец считал слабости недопустимыми, и сам млел от длинноволосых эскортниц.
— Я выпила сама. Я в кафе, папа, в аэропорту. Считаешь, глоток виски мне повредит? Не бойся, не перепутаю рейсы.
И отключилась. Вырубила смартфон и спрятала в сумочку.
Посмотрела на людей, ожидающих вылета, и поймала себя на том, что не понимаю их. Не понимаю, как можно быть беспечными, как можно болтать о глупостях, думать о новой сумочке, жить обычной жизнью, думать, что принадлежишь себе, и однажды всё это рассыплется, как карточный домик.
В хлам. Чужой, властной рукой, которая будет дёргать тебя за ниточки и заставлять улыбаться тогда, когда ей того захочется. А если ты сделаешь что-либо не так, то тут же укажут на место. И моя жизнь больше мне не принадлежит.
И мой тело тоже подчиняется ему. Я вспомнила о том, какое острое удовольствие испытала пару часов назад и захотелось утонуть в стакане с виски.
Но я взяла себя в руки и направилась к выходу. Как раз объявили посадку.
— Он что-то с тобой сделал, да? — жадным от любопытства голосом спрашивала Соня, когда охрана доставила меня к машине отца, ожидающей в аэропорту.
— Заткнись, а то выкину! — произнёс он и молча посмотрел мне в глаза.
— Всё нормально, папа, — ответила я. — Конечно, он меня не пытал, если ты о том. И вообще, меня не трогали. Физически.
Внизу живота предательски заныло. Тело помнило его прикосновения и жаждало новых ласк. Его ласк. Не будет ничего, забудь!
Отец кивнул и подал знак водителю, чтобы тот трогал.
Соня уткнулась в смартфон, у неё даже уши горели: давно отец не отчитывал её при мне. Не из желания сохранить мир, когда я говорила ей завуалированные гадости с целью подбесить глупую курицу, а взаправду. Давая понять, что не шутит.
— Хочешь поехать отдохнуть? — внезапно спросил он. — Море, ты хотела к морю.
Хотела, вместе с ним, через полгода после смерти мамы. А потом через год. А потом расхотела, когда поняла, что он не поедет. Ему неинтересно и страшно оставаться один на один с дочерью-подростком.
— Не сейчас, пап. У меня работа в клинике.
Соня еле слышно хмыкнула. Эскортнице не понять, что привлекательного может быть в работе. Тем более по найму, а я не собиралась объяснять ей, что за любой подарок отец потребует равноценный. Рано или поздно.
— Ну, позже, — отец как-то нервно повёл шеей, и на лице его отразилось подобие боли.
— Посмотрим, пап. Я подумаю.
— Он за всё получит сполна. Не сомневайся, Лиза! — вдруг произнёс он с таким нажимом на моём имени, что я вздрогнула.
Будто он знал о том, о чём я умолчала. Но виду я не подала.
Кивнула и отвернулась к окну.
Я была дома. Пора начинать жить сначала.
Без мыслей о Ледовском. Без воспоминаний.
И без ожидания нечаянной встречи.
Ледовский
Она ушла и не оглянулась. Я тоже не собирался оглядываться на прошлое, стремительно уходящее от меня в стеклянную дверь, чтобы не оставить сожаление. Я знал, насколько оно губительно, поэтому вычёркивал из жизни людей с завидной многим лёгкостью.
Возвращаться сразу домой не хотелось.
Там будет ожидать Милана, заглядывать в глаза с выражением покорности и ожидания очередной ласки, а мне сейчас не хотелось никого видеть.
Засиделся я в Белоруссии, пора наведаться в другую резиденцию.
Вечером того же дня я объявил Милане, что мы с нею улетаем в Армению. Она никогда не спрашивала, сколько дней мы там проведём, куда полетим в следующий раз. Приятно было иметь под рукой понятливую и ласковую сучку, которая хоть и была в меру строптивой, но чётко знала, когда следует заткнуться.
И когда опуститься на колени и открыть рот совсем не для того, чтобы говорить. В те дни я трахал её часто и жёстко, и она радовалась, как собака, виляя хвостом и снова ластилась, повторяя, что тоже соскучилась. И что считала дни до нашего воссоединения.
А я думал о другой. Не то чтобы думал как о женщине, но мне вдруг захотелось вернуть ей выкуп лично на карту. Она это заслужила.
Я не жалел о том, что с нею сделал. Она, уверен, тоже, и всё же мне бы хотелось увидеть её ещё раз. Издалека посмотреть, какова она в естественной обстановке, когда думает, что на неё никто не смотрит, не считывает каждое её движение, не любуется изгибом тонкой шеи в обрамлении копны тёмных волос.
С Миланой они были похожи внешне, но такими разными! Лиза Вяземская напоминала диковинную бабочку, слишком хрупкую, чтобы выжить в грубой среде, но я ошибался. Она решилась на побег, и пусть это была лишь провокация, довела игру до конца. Добралась до конечной станции и приняла наказание за свою веру в то, что сможет меня обыграть.
Деньги отправились к ней на карту. Что она сделает? Скажет отцу? Нет, конечно. Не потому, что это большая сумма, которую она захочет потратить на себя, а чтобы не объяснять, за что такая щедрость. Вяземский — старый плут и мошенник, он сразу поймёт, что к чему.
Впрочем, я бы хотел посмотреть на его лицо. Когда-то он ударил меня по самому больному месту, убил отца так, что можно поднимать брови и говорить, что всё это ложь, что он до последнего переживал за «старого приятеля». И добавить с притворным вздохом, что бизнес не место для слабых.
Вот и посмотрим, как пойдёт.
Мне передавали фото и видео, снятых на улице, в кафе, при выходе с работы и прочее. Она почти всегда была либо с подругами, либо одна. Но не выглядела несчастной.
А когда с нею пытались знакомиться, ходила пару раз на свидания, заканчивающиеся обычно ничем. Обещанием новой встречи.
А у меня все эти месяцы зрел план.
Я смаковал его неделями, обдумывал, когда начать игру, потому что важно не выступить раньше и не опоздать. Всегда важна «точка входа», почти так же важна, как и последнее «пока».
Вначале я не рассматривал эти планы всерьёз, так, разминка для ума. И всё же мне хотелось увидеть Вяземскую вживую, снова завлечь ей в свои сети, и на этот ей так просто будет не выбраться. Поломает крылья. Себе и отцу, который давно перестал опасаться меня, думая, что сможет откупиться.
Что уже откупился!
И вот это свершилось: у неё появился мужчина. Вероятно, отец поспособствовал. Старше её на лет семь, интеллигентный и сдержанный, выше на голову и совершенный ботаник. Программер из фирмы, где никогда не поднимется выше начальника филиала. Холеный и пресыщенный сукин сын. Вероятно, семья состоятельная, иногда мне докладывали, что видели его вечером в местах, где трахают стриптизёрш.
Она об этом знала?
Медлить было больше нельзя.
Когда я объявил Милане, что улетаю по делам, в её миндалевидных глазах замелькала паника. Эта сучка всегда чувствовала меня лучше, чем кто-либо.
— Скоро вернусь. Через две недели, — бросил я и посмотрел так, что охота спрашивать отпала. Она старалась в последние ночи больше обычного, и от этого стала меня напрягать. Будто играла на своей сцене, с надрывом, заламывая руки и выгибая спину, картинно царапая кожу во время секса и крича во время разрядки моё имя.
Она была хорошей актрисой, когда играла с холодной головой. Не стоит и начинать, если голова занята эмоциями.
— Ты в Москву? — как бы невзначай спросила она за день до отъезда. — У меня тоже там дела есть. Хотела успеть на неделю моды.
— Не успеешь, — ответил я и в тот день приказал ей меня больше не беспокоить.
На следующий поцеловал за завтраком и улетел.
Тем же вечером у меня забронирован билет в театральную ложу. Я выбрал места так, чтобы видеть их, а сам останусь в тени.
Пока не наступит время выйти под свет софитов. И мне, и ей.