Я здесь. Человекотекст. Книга 1

Широко известный в узких кругах…

Про кого это: “… Идет он, маленький, словно великое / герцогство Люксембург”, — не про Самойлова ли? Значит, “узкие круги” — это про нас. Вот мы вчетвером и сидим у Дэзика, если по алфавиту, то: Бобышев, Бродский, Найман, Рейн; если по старшинству, то: Рейн, Бобышев, Найман, Бродский, а если по литературному значению в будущих веках, то пусть эти будущие века нас и рассадят. Мы выпили по рюмке золотистого, оживлены, читаем стихи. Бродский — “Сонеты”, написанные… верлибром. Самойлов смеется:

— Иосиф, прочитайте нам еще сонет строчек на сорок!

Это он — в точку! Защищать тут Иосифа трудно. И мы усмехаемся тоже. Жозеф бледнеет.

— Вот вы в “Тарусских страницах” напечатали “Памяти А. Р.” Это ведь, очевидно, про Алека Ривина: “Стихи, наверное, сгорели, / не много было в них тепла…”?

— Да, а как вы узнали? Что-то сохранилось?

Тут уже встреваю я:

— Сохранилось, и немало… Даже целая поэма под названием “Рыбки вечные”. Вот из нее наудачу:

Теперь бледнеет Дэзик, в глазах у него замешательство, чуть ли не испуг:

— Я и не знал! Да я завтра же обязательно выброшу это стихотворение из готовящейся книги.

— Если поэт был, — веско говорит Иосиф, — то он и остался. Кто был, тот и есть.

Через несколько месяцев я увидел новую книгу Самойлова. Стихотворение “Памяти А. Р.” в ней как было, так и осталось. Да. Как оно было, так и осталось.