Глава 10

Все сафари Хенсона пустилось бежать. Они побежали прямо за Билли, что мчался, подпрыгивая со своим фонариком, вперед, но при таком свете было мало что видно. Хенсон надеялся, что Билли знал, куда он направляется. За ним торопились носильщики, неся только несколько основных вещей.

Свет фонарика Билли опустился вниз, и сафари опустились вместе с ним. Земля резко наклонилась. Ноги Хенсона выскользнули из-под него, но Джин дернула отца за руку и помогла ему подняться. И они снова побежали прочь, несясь под гору.

Шторм был уже за спиной, он несся прямо за ними и выл, тогда Билли закричал, — Падайте в грязь! — а затем отдал ту же команду на своем родном языке и носильщикам.

Хенсон и его группа попадали ничком, а ветер кричал над ними и бил в спины дождем. Хенсон мог фактически почувствовать, как ветер засасывает его, поднимая с земли и пытаясь утащить прочь. Он забросил свою ногу на ногу Джин, удерживая её внизу, и толкнул рукой голову дочери, заставляя ее прижать лицо близко к земле. Сам профессор вжал свое лицо во влажную почву и молился.

Шторм тяжело нагрянул на них и, казалось, что он длится вечно, но, в конце концов, он двинулся дальше, по крайней мере, самая худшая его часть. За ним пришла ярость дождя.

В конце концов, Хенсон и его люди поднялись, отплевываясь от грязи, и проверили обстановку, подсвечивая фонариками. Двое носильщиков пропали без вести. Они были последними в группе, возможно, находясь на вершине подъема, когда ударил шторм. Был сделан вывод о том, что их унес торнадо.

Дождь потрепал и совершенно измучил путников, когда они проследовали обратным путем в лагерь. В лучах фонарей, они могли увидеть, что ураган проделал настоящую просеку через джунгли тридцать футов в ширину и неизвестно, как далеко. Деревья были переломаны так близко к земле, что это выглядело так, как, будто здесь поработали лесорубы.

Когда они прибыли в лагерь, ветер был по-прежнему свирепым, так что было решено оставить палатки привязанными, создав лишь достаточно места, чтобы заползти прямо под них, для спасения от дождя. Хенсон и Джин, извиваясь, заползли под одну из палаток и устроились, как могли на земле, попытавшись заснуть.

Ночь казался бесконечной — настоящая вечность страданий и ужаса. Хенсон и Джин съежились под шатром в немых страданиях. Хенсон подумал о потерявшихся носильщиках, унесенных штормом и заброшенных неизвестно куда. Хенсон понял, что он даже не знал их имен. Он понял, также, если бы не его настойчивость в поисках затерянного города, эти люди были бы живы. Он задавался вопросом о Тарзане, но беспокоясь о нем менее всего. Если и был кто-то, кто мог позаботиться о себе, то это Тарзан.

За час до рассвета, буря закончилась так же внезапно, как и началось. Облака разошлись прочь, и все озарил свет луны. Хенсон выбрался из-под палатки, и Джин выползла вслед за ним.

Когда Джин поднялась на ноги, она сказала: — Мои ноги стали жесткими, как проволока.

— Тебе стоит поразмять их, — сказал Хенсон. — Тогда кровообращение вновь восстановится. А потом давай поставим палатку и доберемся до нашей сухой одежды.

Джин согнула колени несколько раз и потопала ногами. — Ничего себе, это причиняет мне боль. Это действительно помогает, но это больно.

— Боже мой, — сказал Хенсон. — Ты не посмотришь на луну?

Луна стояла полная, будучи золотой и яркой. Легко видимая, потому что ураган снес все деревья, которые могли закрывать её от хорошего обзора.

— После этого ужасного шторма, — сказал Джин, — все еще есть что-то красивое.

— Мы воспримем это как хорошее предзнаменование, — сказал Хенсон. — Уже случилось достаточно много плохого, нам нужно и хорошее.

Хенсон потряс своими ногами, затем крикнул Билли. Билли поспешно вылез из-под палатки и подбежал к Хенсону.

— Одна из адских плетей ветра, Бвана, — сказал Билли Хенсону.

— Я во что скажу, — начал Хенсон. — Люди, которые были им унесены. Я должен буду дать что-то для их семей, конечно же.

— Это хорошо, Бвана. Но они знали свою работу. Они знали, что это было рискованно. Это не ваша вина.

— Собери людей, чтобы поставить палатки. Мы должны немного просохнуть.

— Это хорошо, Бвана, но я бы сказал, что мы идем дальше.

— Разве мы не должны ждать Тарзана? — просила Джин.

— Я думаю, что он нас легко найдет, — сказал Билли. — Я думаю, что мы должны двигаться дальше. Мне не нравится оставаться здесь. Это заставляет меня испытывать зуд.

— Зуд? — переспросила Джин.

— Я думаю, что плохие люди могут вернуться, — сказал Билли.

— Полагаю, что Тарзан позаботился о них, — сказал Хенсон. — Если эти мерзавцы взяли курс на побережье, как приказал Тарзан, то нам не о чем волноваться.

— Если, — сказал Билли. — Вот именно, что «если». Если бы Тарзан вырезал их кишки и скормил львам, то они бы позаботились о его приказах. Я думаю, что Тарзан был далеко от джунглей слишком долго. Когда лев нападает на вас, вы не ударяете его. Вы убиваете зверя, или вы убегаете далеко. Я говорю вам, что нам следует убежать далеко.

— Конечно же, без оружия, эти люди не слишком опасны, — сказала Джин.

— С оружием, или без оружия, — заметил Билли. — Плохой человек всегда является плохим человеком. Мне не хотелось, бы быть рядом, когда они решат быть плохими. Не имея ружья, чтобы застрелить вас, они выбьют вам глаз остроконечной палкой. Плохо это всегда плохо.

— Хорошо, — сказал Хенсон. — Мы поедим, упакуем вещи и начнем двигаться, когда настанет рассвет.

— Спасибо, Бвана, — обрадовался Билли.

— Папа, — вскинулась Джин, — мы же не можем просто уйти и бросить Тарзана.

— Билли сказал, что Тарзан сможет догнать нас, — заметил Хенсон.

— Догнать или выйти к нам спереди, — сказал Билли, — для него все равно.

Хенсон поразмыслил долгое мгновение и сказал: — Билли прав. Мы действительно должны двигаться дальше. У нас уже заканчиваются припасы, и немного поохотиться не было бы плохой идеей. Я устал от сухарей и вяленого мяса. Я приехал сюда, чтобы найти затерянный город, что я и собираюсь сделать. Тарзан, безусловно, сможет позаботиться о себе сам.

— Мне это не нравится, папа.

— Все будет в порядке, малышка. В самом деле.

— Беспокоиться о Тарзане не стоит, — сказал Билли. Лучше побеспокоиться о нас самих. Это нам нужно некоторое беспокойство.

— Собери людей вместе, — сказал Хенсон. — Мы выступаем.

К тому времени, когда завтрак был готов, Джин и Хенсон переоделись в сухую одежду. Испарения поднимались над дымящейся зеленью, пели птицы и болтали обезьяны. Все в мире было хорошо. Когда все пожитки были упакованы, Хенсон отдал приказ Билли, а Билли крикнул носильщикам, и колонна снова была на ходу. Путь, по которому они следовали, был легким, так как большая просека была прорезана сквозь джунгли штормом.

Когда они шли, Билли двигался рядом с Хенсоном и Джин. — Я чувствую себя намного лучше, когда мы двигаемся вперед. Каждый раз, когда мы останавливаемся, кажется, происходят плохие вещи. Тарзан, будучи здесь, конечно, не стал бы так волноваться. Он сможет завязать уши бантиком на голове бегемота, если ему будет нужно. Но и без него, мы пойдем дальше.

— Все в порядке, Билли, — сказал Хенсон. — Ты убедил меня.

— А вас, барышня? — обратился Билли к Джин.

— Мне не нравится это, — сказала Джин. — Но я, же иду… Папа, я продолжаю думать о Тарзане и тех обезьянах. Мог ли он на самом деле быть воспитан ими?

— Ну ты же не думаешь, что он лжец, — сказал Хенсон.

— Нет, — покраснела Джин. — Но это просто так фантастично.

— Прежде всего, — сказал Хенсон, — они не являются по-настоящему приматами. Это просто удобная трактовка. Они значительно более гоминиды, чем гориллы. Ближе к австралопитекам. Я полагаю, что они имеют рудиментарный язык. Если же нет, то Тарзан никогда бы не научился говорить. Если после определенного момента в развитии ребенка, он или она не научится говорить, ребенок никогда более не сможет этого.

— Я знаю, что все это такое, — заметила Джин. — Вы же знаете, что это так. Просто так трудно принять все это.

— Вот, что я думаю, — сказал Хенсон, улыбаясь, — ты скорее очень заинтересована в самом Тарзане, а не только в его прошлом.

— Папа!

Вскоре после рассвета, солнце ярко осветило джунгли, которые исходили паром, в то время как жара все увеличивалась, а вся вода от дождя выпаривалась. Птицы начали щебетать на деревьях, а обезьяны залопотали и зашумели в ветвях. Билли предложил подстрелить одну из обезьян для еды, но, ни Джин, ни Хенсон не согласились на это, полагая, что зверушки были слишком милы.

— Они милые, это нормально, — сказал Билли, — но их также хорошо готовить, если насадить их на вертел. Это обезьянки Тарзана. Они, несомненно, хорошо выглядят. Вкусные и жирные. Я хотел бы насадить одну из них на вертел.

— Я не думаю, что Тарзану понравилась бы эта идея, — усомнилась Джин.

— Вы правы, — сказал Билли. — Мы не будем говорить, что я сказал это. Но я говорю вам, когда вы будете достаточно голодны, обезьянки будут выглядеть для вас менее мило и более упитанно.

Вскоре носильщики, молчавшие всю ночь, начали шутить и смеяться. Они рассказывали истории о двух своих погибших товарищах. Истории их жизни и подвигов. Они сказали все, что они могли бы сказать хорошего в их честь, и старались не грустить. Мертвые люди жили своей жизнью, как могли, и теперь они пошли в другую сторону, куда в конечном итоге уходят все люди.

В полдень они наткнулись на дикого вепря, и Билли выстрелил в него. Путешественники разбили лагерь, а вскоре после этого уже жарили свинину на вертеле над крупным костром. Мясо было хорошим и сладким, и вскоре все стали чувствовать себя отдохнувшим и свежими.

Хенсон, с животом, полным жареной свинины, считал, что худшее уже позади, и что они постепенно и гладко выбрались из передряги.

Конечно же, он был неправ.


***

А в лагере предателей все было не так хорошо. На самом деле, лагеря больше не было, и, когда Уилсон и Кэннон подошли к нему, они нашли Громвича.

Часть его, в любом случае. А на самом деле, лишь голову. Она была зажата между низкими ветвями деревьев примерно на высоте их роста. Остальной части его тела нигде не было видно.

Кэннон хмыкнул. — Громвич, кажется, потерял голову.

— Твоя сентиментальность ошеломляет меня, — съязвил Уилсон.

— Глянь-ка сюда, — сказал Кэннон, вынимая свой нож из ножен и тыча им в рот Громвича. — Он не выжил, но оставил здесь парочку своих зубов, а они оказывается золотые.

Кэннон использовал острие своего ножа, чтобы выковырять зубы. А затем положил их в карман.

— Конечно же, ты не захочешь выварить его голову, — сказал Уилсон, — и сохранить её на память?

— Кабы я знал, равно, как и имел время, — вскинулся Кэннон, — то сделал бы это.

— Ты неисправим, Кэннон. Неужели в тебе нет ничего святого.

— Я беспокоюсь только о практических вещах, — сказал Кэннон, — таких, как, допустим, хватит ли нам припасов? Патронов. Оружия. Посмотри на это с другой стороны, Уилсон. То, что Громвич мертв, имеет и свою хорошую сторону. Теперь нам придется просто разделить то, что мы заполучим только на двоих.

Кэннон поднырнул под ветви, которые удерживали голову Громвича, и последовал в направлении лагеря.

— Эй, — окликнул его Уилсон. — Если бы Громвич нашел наши головы, висящие здесь, то он бы похоронил нас. Разве ты так не думаешь?

Кэннон повернулся и посмотрел на Уилсона. — Да. Он перерезал бы горло за доллар, но он был таким. Но то, что сделал бы Громвич в отношении нас это одно. А то, что я буду делать, это совсем другое. Ты и копай яму, если чувствуешь себя таким уж христианином. Моя точка зрения такова, что он не заслуживают ничего не большего, чем Талент, а Талент не получил ничего, и ты сам не хотел давать ему ничего. С чего это внезапно стал таким сентиментальным?

— Просто говорю, что Громвич бы сделал это и все.

— Похорони его башку, если так хочешь. Как по мне, то пусть черви позаботятся о нем.

С этими словами Кэннон продолжил свое движение в то место, что осталось от лагеря.

Уилсон бросил долгий твердый взгляд на голову Громвича. На лице Громвича осталось выражение. Не ужаса. А просто удивления. Его почти беззубый рот отвис, как будто в идиотском удовлетворении. Казалось, как будто он только, что открыл подарок и нашел именно то, что так сильно хотел.

Уилсон нырнул под ветви и последовал за Кэнноном к лагерю. Он понял, что теряет контроль над Кэнноном. Кэннон постепенно начинает видеть себя старшим псом из пары, и Уилсон был уверен, что ему придется устранять Кэннона в какой-то момент времени, или, по крайней мере, научить его манерам. Но сейчас Уилсон нуждается в нем, по крайней мере, пока они не найдут город, и не отыщут клад, который там был. Затем, когда Кэннон поможет ему вынести сокровища, он убьет его. Быстро и безболезненно. Выстрелом в затылок.

С равным успехом, Уилсон осознавал, на самом деле, если это не он убьет Кэннона, то тогда уже Кэннон убьет его самого.

Загрузка...