Забытое приключение Тарзана

Глава 13

Тарзан быстро путешествовал сквозь деревья, и вскоре наткнулся на пристанище предателей — бывший лагерь Ханта и Смолла.

Буря разорвала его на части. Припасы были раскиданы во всех направлениях, застряв в кустах и деревьях. Тарзан ходил по лагерю, принюхиваясь к запахам. Его ноздри привели его к разлагающейся голове Громвича, застрявшей на дереве. Она воняла и вся была покрыта мухами. Вскоре голова станет домом для тысяч извивающихся личинок.

По запаху гниющей плоти и по количеству мух на голове, Тарзан определил, сколько времени прошло с тех пор, как умер Громвич. Это было просто, так как казалось очевидным, что он умер во время шторма. Ни один зверь не сделал этого. Человек был разорван бурей, будто бумажная кукла, разодранная рассерженным ребенком. После этого голова пробыла в сырости, а затем один день под раскаленным солнцем, и после появились мухи. Они были настолько толстыми, что голова выглядела, как идол для мух; Меккой для насекомых, куда они явились, чтобы пасть ниц и помолиться.

Тарзан заметил, что уголки рта Громвича были повреждены. Он использовал свой нож, чтобы исследовать рот изнутри. Мухи взлетели сине-черным смерчем, окружив руку и голову Тарзана. Человек-обезьяна проигнорировал их. Он осмотрел рот Громвича и увидел, что кое-где зубы были выдраны. Это не было работой шторма. Это была заслуга человека в её худшем проявлении. Скорее всего, золотые коронки или золотые зубы были удалены.

Тарзан вернул нож в петлю у набедренной повязки, а мухи возвратились к своей молитве.

Тарзан осмотрел голову и отсутствующие зубы, и это расследование дало ему более полную картину событий. По крайней мере, один из ренегатов пережил шторм после того, как тот застал его за пределами лагеря. Он вернулся, нашел здесь голову и забрал себе зубы.

Тарзан определил, что он не был чернокожим, а одним из оставшихся белых людей. Это было только предположение, но это так походило на манеры белого человека, что казалось, вполне соответствует им. Это предположение не являлось бы своего рода аргументом, который принял бы суд или закон, но здесь Тарзан был законом, а он доверял своим инстинктам.

Тарзан тщательно осмотрел землю вокруг головы. Отлично. Оба отступника выжили. Следы их сапоги были ясно заметны, особенно после того, как буря, промочила землю, а солнце уже начали подсушивать отпечатки их следов в грязи и заплесневелой листве. Носильщики не носили сапог. Они либо ходили босиком, либо носили сандалии, как правило, последнее, так что это были отпечатки ног ренегатов.

Кроме того, один ряд следов был глубже, чем другой, а Тарзан знал, что это был Кэннон, белый человек. Отпечатки сапог Кэннона остановились прямо перед головой, и Тарзан мог сразу сказать, что ноги Кэннона смещались из стороны в сторону. Это было связано с тем, что Кэннон использовал свой нож, чтобы выковырять зубы изо рта Громвича. Дело требовало немного характерных телодвижений, так что были оставлены и своеобразные отпечатки.

Тарзан вернулся в лагерь, и, оглядевшись, определил, что многие из носильщиков сбежав во время шторма, вероятно, сейчас были уже на пути домой, при условии, что они не столкнулись с проблемами с дикими зверями. Тем не менее, некоторые из носильщиков не спаслись. Он нашел их останки.

Свежие следы в лагере рассказали Тарзану и другую историю. Оба негодяя вернулись сюда и запаслись тем, что они смогли найти здесь, в плане оружия, боеприпасов и продовольствия, и двинулись дальше. Тарзану было ясно, что они будут преследовать сафари Хенсона, ибо оно являлось источником не только продовольствия и припасов, но также и носильщиками, чтобы нести их. Именно так могли бы подумать эти люди. Они хотели бы, чтобы кто-то другой обеспечивал их, а кто-то еще тащил их груз.

Тарзан нашел баночку консервов, которая закатилась под куст, и, используя нож, открыл ее и съел, зачерпывая оттуда пальцами. Это было мягко сваренное мясо, на вкус как заплесневелая листва под его ногами. Тарзан предпочел бы поохотиться и попить крови животного для получения энергии, но до поры до времени, поесть из жестянки, было самым простым и быстрым способом насытиться и вернуться к погоне. Была большая вероятность того, что отступники уже настигли партию Хенсона, а если даже нет, то, путешествуя налегке, как и было на самом деле, они быстро приближались к ней.

Тарзан закончил, есть и молча, направился к деревьям.

Когда Смолл испугался пантеры, он ринулся бежать лишь в одной обуви и нижнем белье, и мчался до тех пор, пока его бок не заболел. Наконец, когда он сел на бревно, чтобы передохнуть, его вновь перепугала маленькая черная змея, что вылезла из-под него и проползла между ногами.

Смолл вскочил на ноги, снова побежал и врезался головой прямо в дерево. Удар был не очень сильным, но этого было достаточно, чтобы опрокинуть беглеца навзничь и заставить его скользить в полу сидячем положении, обжигая обнаженную спину о кору.

В этом положении, измученный, он понаблюдал за небольшой змеей, с припухлостью в середине, которая скользнула прочь. Под бревном находилось птичье гнездо. В гнезде лежало одно треснутое яйцо. Там было, скорее всего, раньше лежали и другие, и именно поэтому змея и была раздутой. Она воспользовалась своей возможностью перекусить, когда гнездо упало на тропу после шторма прошлой ночью.

Смолл внимательно осмотрел яйцо. Он был зверски голоден. Человек стремглав подбежал к гнезду и взял треснувшее яйцо, поднес его ко рту и, разломав пальцами, выпил желток. Вкус оказался довольно хорошим.

Смолл разглядывал бревно, на котором сидел. Оно был гнилым и полным пухлых, белых личинок насекомых. Смолл понаблюдал за личинками, копошившимися в древесине одно мгновение, а затем схватил одну из личинок большим и указательным пальцем, бросил её в рот и начал жевать.

Это была пища с песчаным привкусом, но не такая плохая, как он ожидал. Правда и не такая хорошая, как можно было бы надеяться, но все, же пригодная для утоления голода. Кроме этого, Смолл остался почти голым, потерялся в джунглях, а более того, он был усталым и грязным, и только убежал от пантеры, проведя ночь под упавшими деревьев во время шторма. Не говоря уже о том, что до шторма за ним гнались и в него стреляли, а огромный питон прополз прямо по его ногам. Учитывая все эти события, а также время и место, обед из птичьего яйца и личинок был довольно космополитичным.

Смолл принялся, есть личинки, как попкорн. Он ел их, пока не очистил бревно полностью. Затем он нашел дерево с низко опускавшимися ветвями, и забрался так высоко, как только посмел, найдя скопление пересекающихся сучьев, веток и виноградных лоз, и растянулся на них. Радуясь горячему золотистому солнечному свету, который просачивался через просветы в листве, Смолл уснул.

Пока Смолл спал, поднялся ветер, и дерево загрохотало так, как будто оно было высохшим скелетом. Смолл сел. Он чувствовал себя странно. Он спустился с дерева и начал идти, а когда вышел вперед, джунгли разверзлась перед ним. По обе стороны от себя путник увидел большие черные стены, а внутри этих черных стен двигались какие-то фигуры, как если бы они оказались в ловушке из смолы. Смолл наблюдал за ними со странной отчужденностью. Но даже под густой черной смолой их формы были узнаваемы.

Джин. Хенсон. Хант. Дикий человек, которого он видел привязанным к дереву. Там были также Кэннон, Уилсон и Громвич. Покрытые смолой фигуры, корчились, прилипали и скручивались в большой черный узел, а из узла, сочилась и капала из извивающихся черных стен кровь, такая красная, что даже лучшая из роз показалась бы бледной рядом с ней. Смолл посмотрел на кровь — когда она стекла к земле, то собралась внизу на куске древней каменной стены, а в верхней части стены кровь собралась, набухла и приняла форму сердца, исходящего паром и пульсирующего.

Смолл чувствовал оттенок ужаса, но не более того. Все это он посчитал очень странным, потому что знал, что это его собственное сердце. Он прикоснулся к своей груди. Там не было никакой раны, но он знал, что это пульсирующее перед ним сердце принадлежало именно ему.

А потом он увидел, что сердце стало мягким, и вскоре превратилось в красную лужу, и эта лужа стекла на камень, а затем на стену и побежала вверх, пока не достигла большого черного человеческого клубка. Она впиталась в этот узел. Узел расплющился, прилегая к стене, и Смолл дернулся во сне. Он открыл глаза, моргнул, и обнаружил, что все еще находится на дереве. Это был сон. Мгновенный трепет возник в его груди. Его матери когда-то снился сон о её собственной смерти. Она рассказывала ему, что видела, как ее собственное сердце, лежащее на столе, исходило паром и билось. Потом сердце перестало биться, и она проснулась.

Она рассказала ему это, а потом умерла через неделю. Она сказала, что знала о том, что вскоре умрет. Это была унаследованная им от неё способность. Его дед предвидел свою смерть в подобной же манере. Их предки, которые некогда продавали белым других африканцев, были потомками могущественного шамана, что мог предсказывать будущее. Такова была вера его матери, что эта черта передавалась всем последующим поколениям, по крайней мере, одному из рода. Способность ощущать свою собственную кончину.

Смолл проигнорировал это видение. Просто сон. Это было не более чем его естественные страхи, возросшие внутри него. Он будет в порядке. С ним будет все в порядке.

Может быть.

Его тревога не смогла перебороть истощение. Он спал, несмотря на это сновидение, и спал глубоко, крепко, и хорошо.

Джин чувствовала себя опустошенной. Её больше не интересовало, что случилось с ней. Воины, теперь выбросившие свой камуфляж из растительности, быстро подталкивали ее вдоль неровной тропы. Они молчали, когда шли, и девушка заметила, что среди воинов были как мужчины, так и женщины. Благодаря их размерам, она сначала предполагала, что они все были мужчинами, но теперь, когда они оказались лишены своего древесного и лиственного покрова, Джин увидела, что, по крайней мере, треть из них составляли женщины.

Многие из воинов были довольно молоды. Все были очень высокими с классическими негроидными чертами и с кожей, черной, словно мокрое черное дерево. Они были хорошо сложенными и мускулистыми и наносили белую краску на лоб и щеки, чтобы дополнить шрамы, впечатанные в плоть. Некоторые из них носили султаны из перьев. Те, кто не имел таких плюмажей, носили длинные волосы, что были обильно смазаны маслом. Некоторые держали короткие, толстые дротики, в то время как другие несли длинные и весьма гибкие копья. У нескольких были луки и колчаны с длинными стрелами, привязанные к их спинам. У всех были огромные ножи-мечи, висящие в петлях на их талиях, или в ножнах, перекинутых через плечо. При других обстоятельствах, Джин, возможно, нашла бы их привлекательными. Но теперь все, о чем она могла думать, касалось только её отца, который упал под их натиском. Девушка была счастлива увидеть тело воина, которого она убила, которое несли на носилках. Она никогда не думала о том, что смерть человека доставит ей удовольствие, но была рада, что убила этого человека. Это бы не вернуло ее отца назад, но это было хоть чем-то, и она была рада этому.

Человек, который вел девушку, не был доволен ее успехами. Он дергал и тянул за поводок, в результате чего пленница спотыкалась. Когда Джин восстановила равновесие и обрела под ногами опору, стрела гнева пронзила ее. В тот момент, она чувствовала, что лучше всего для нее было бороться. Сражаться, пока ее похитители не станут настолько сердитыми, что убьют ее. Таким образом, ей не придется думать о своем отце, о бедном Билли и других людях, которые были убиты или захвачены в плен.

Но нет, это был не выход. Это не было бы тем способом, которому учил ее отец. Это был не путь Хенсонов. Нужно бороться до конца. Этим самым и являлась жизнь, разве отец не говорил ей об этом?

Нужно прожить жизнь, независимо от того, как трудно. И если она умрет в руках этих людей, то пусть так и будет. Она умрет со временем в любом случае, так что девушка решила, что будет продавать свою жизнь дорого, и встретит лишь хорошую и благородную смерть.

Это и будет верный путь. На данный момент она затолкнет свой страх, гнев и боль глубоко внутрь. Будет выжидать и смотреть. А когда настанет момент, она попытаться бежать, и если побег окажется невозможным… ну, она еще посмотрит. Но она обязательно будет что-то делать. Она не будет просто лежать, как репа в земле, ожидая пока её вырвут.

Она будет делать что-то, даже если это окажется неправильным, но ее первым планом действий будет, если это вообще возможно, сделать что-то правильное. Для этого ей надо быть спокойной и наблюдать.

Они прошли некоторое расстояние, а затем, к удивлению Джин, выбрались на дорогу. Настоящую дорогу! Он был выстроена из темных, высушенных блоков, залитых бетоном, и была шириной в двенадцать футов. Джин предположила, что дорога была построена способом, аналогичным тому, который использовали еще римляне при строительстве своих дорог. Слой за слоем. Не смотря ни на что, это был невероятный инженерный подвиг.

Дорога тянулась на большое расстояние, а затем, повернувшись, исчезала из виду за большой группой деревьев. Дорога находилась в хорошем состоянии, а по бокам джунгли были подрезаны сверху так, чтобы ветви не перекрывали ее. Ряд повозок и колесниц стоял на стоянке рядом с дорогой.

Рядом с ними находилось несколько мужчин и женщин, никто из которых не был одет в воинское облачение. Они вышли вперед, ведя на поводу зебр. На зебрах были надеты уздечки и поводья, и животные казались вполне ручными. Слуги запрягли зебр в колесницы.

Большой воин потянул поводок Джин и заставил ее войти в одну из колесниц. Женщина мощных пропорций встала впереди рядом ними, взяла вожжи, и колесница двинулась вперед.

Оглянувшись, Джин увидела, что другие колесницы следуют за ними, а позади шли все оставшиеся воины и слуги. Это было красочное шествие.

Экваториальное солнце раскалилось и стояло уже высоко, когда извилистая дорога вырвалась из джунглей на обширную поляну, где на расстоянии Джин увидела большое количество измученных рабочих, боровшихся с огромными блоками из обтесанного камня. Они вытаскивали камни из карьера при помощи толстых веревок. Хлысты блестели в солнечном свете, опускаясь на спины трудившихся рабов.

Через час после прохождения мимо карьера, девушка была очень удивлена, увидев стены большого города. Они были высокими и толстыми. На их вершинах сверкал солнечный свет, отражаясь от наконечников копий. Джин смогла разглядеть многочисленные караулы, патрулирующие стену.

Когда колесница подъехала ближе, пленница заметила, что стены были сделаны из глины, соломы и камня. Смесь дерева, глины и камня было странным, но искусным. Здешний народ прагматически использовал материалы, находившиеся под рукой, а использование этих веществ показало, что это место было чем-то большим, чем простая деревня грубых дикарей. Скорее наоборот.

Город Ур. Она нашла его.

Вернее, это он сам нашел ее.

На мгновение Джин забыла свой гнев и ненависть, поддавшись удивлению; здесь было то, ради чего пришел сюда ее отец, чтобы отыскать, но сам не выжил, чтобы увидеть его. Как ни странно, те самые люди, которых он так желал исследовать, убили его.

Ворота, которые вели в город, были огромными и казались изготовленными из закаленного черного дерева, и как средневековый подъемный мост, который был сделан, подвесным на цепях надо рвом, бывшим шириной не менее тридцати футов.

Страж протрубил в рог, и подъемный мост был опущен. Пока они проезжали по нему, Джин посмотрела на темную воду, заполнившую ров, и увидела плавающий там мусор, а также редких белых крокодилов. Ров, очевидно, служил как свалка, канализация и кормушка для крокодилов, которые предоставили собой дополнительную защиту от захватчиков.

Внутри города казался, подобен улью из хижин из соломы и травы, а в центре города находилось открытое пространство. За всем этим вырастали сложные структуры из глины и камня. Стены были украшены искусно подобранными росписями, представлявшими повседневную деятельность, а также изображения воинов, сражающихся друг с другом, или с дикими животными.

Одно изображение смутило и очаровало Джин. Это был человек с копьем, который, казалось, сражался с каким-то насекомым. Насекомое было выше, чем человек, и стояло в странном положении, на одной задней ноге, подняв другую, как будто собираясь нанести удар; обе его передние лапы были подняты, чтобы защитить свою верхнюю часть тела от нападения. Существо выглядело похожим на богомола, хотя оно казалось более мускулистым и человекоподобным. Джин мгновенно решила, что эти украшенные здания были местом обитания королевской семьи.

Женщины, дети и старики, столпились вокруг заключенных, когда тех вывели на открытое пространство. Дети выказывали особое любопытство, будучи настолько смелыми, чтобы ринуться вперед, взобраться на верхнюю часть колесницы и прикоснуться к Джин. Девушка не могла решить, являлись ли их действия своего рода физическими упражнениями, или это ее белая кожа так заинтриговала их. Они не смеялись, когда выполняли этот подвиг, будучи и на самом деле, странно молчаливыми для детей и слишком серьезными в своих манерах.

Они подъехали прямо к изображению молящегося богомола, и когда остановились напротив него, рог зазвучал громче, и поверхность, что поначалу казалось бесшовной стеной, разъехалось, позволяя им войти.

Когда они проезжали внутрь, Джин заметила, что стена раздвигалась при помощи устройства с большой цепью и шкивом на противоположной стороне от лестничной площадки, где работала орда выглядящих оборванцами людей, с лодыжками, закованными в цепи. Люди были явно из племени, отличного от воинов. Некоторые из них были пигмеями.

Джин начала понимать цель нападения на их сафари. Рабы.

На небольшом расстоянии от входа, из стены торчали толстые стержни и свисающие с них на высоте шести футов от земли на цепях металлические клетки, а в этих клетках находились скелеты и гниющие трупы, а также живые люди. Некоторые трупы были пронизаны стрелами.

Одна старая и голая черная женщина с волосами белыми, словно свежесобранный хлопок, едва живая, и почти уже скелет от голода, протянула руку и жалобно обратилась к вознице колесницы Джин. Возница проигнорировала ее. Человек, который вел Джин на поводке, повернулся и ударил по вытянутой руки, в результате чего женщина закричала от боли, а клетка яростно закачалась взад и вперед.

Джин повернулась на подушечках ног, дернула рукой в коротком боковом размахе, и ударила своего похитителя прямо в голову. Это был чистый и резкий удар, хук левой, как научил её отец, и девушка вырубила воина так чисто, что тот выпал из колесницы, но привязь, прикрепленную вокруг горла Джин и тянувшаяся к его запястью, заставила ее вылететь на землю вместе с ним.

Он тут же схватил ее, начав бороться, и вскоре оседлал пленницу. Меч сверкнул в его руке. Но прежде чем воин успел опустить его вниз, возница колесницы рявкнула на него, и тот заколебался. Он посмотрел на женщину, которая нахмурилась и быстро заговорила.

Фыркнув, тот вернул меч на свое место и рывком поднял Джин на ноги. Он улыбнулся ей, но в этом жесте не было никакой радости. Позади них за этим наблюдала вся процессия, которая остановилась, когда началась борьба. Джин поняла, что она совершила ошибку. Она заставила этого воина потерять лицо. Простая пленница сбила его, повалив в пыль прямо на ягодицы.

Воин дернул за поводок и рывком вернул Джин обратно в колесницу, а мгновение спустя они покатили снова.

Джин посмотрела на старуху. Та вцепилась в прутья до сих пор качавшейся клетки. А затем она кивнула Джин, и Джин кивнула ей в ответ. Девушка знала, что женщине осталось совсем мало времени жить. И учитывая все обстоятельства, может быть, это было хорошо.

Они подъехали к арке, выложенной золотом, и проехали сквозь нее на массивный двор. Здесь был расположен дворец, выстроенный из ярко-красной глины, золота, драгоценных камней, коряг и черепов людей и животных. Мавританские архитектурные особенности смешивались с каким-то стилем рококо, которого Джин никогда раньше не видела. Дизайн был искореженным и гениальным. Это было красиво, но заставляло Джин чувствовать мурашки, бегущие по коже.

Тем временем колесница объехала дворец, где на заднем дворе находилось лишь пустое поле, и на расстоянии Джин смогла увидеть заднюю стену города. Она рассудила, что за стеной наверняка находились села, которые платили дань этому величественному городу, обеспечивая его воинами, продуктами питания и товарами. Это была настоящая империя.

Слева и справа от поля располагались длинные бараки, и колесницы и воинов разъехались влево и вправо, проезжая внутрь. Возница Джин повернула направо, и когда зебры были доставлены и размещены в стойлах, она взяла поводок из рук мужчины и грубо потащила Джин прочь.

Девушка решила не шутить с ней. Не сейчас. Она будет ждать подходящего момента, когда женщина меньше всего этого ожидает. А еще лучше, она подождет, пока не сможет продумать полностью свой план побега.

Пленница огляделась, чтобы посмотреть, куда повели других пленников, но насколько она могла судить, все они были размещены в бараках. Её единственную провели через задний двор в сторону дворца.

Задней дверью во дворец оказались большие ворота, и они были открыты, когда её провели через них. Оказавшись внутри, Джин испустила вздох ужаса.

Здесь находилось множество голых туземцев, не носильщиков, которые работали на сафари Хенсона, но представителей племени, которых девушка никогда не видела раньше. Одиннадцать из них выстроились в ряд между ордой вооруженных воинов. Все одиннадцать плакали и вопили, заламывая руки, падая на колени и умоляя.

На переднем плане у ряда стоял огромный чурбан из дерева, и на глазах у Джин одну из женщин рывком потащили вперед за волосы, заставив положить голову на плаху. Из толпы воинов появился высокий мускулистый мужчина с большим мечом. Он был покрыт ритуальными шрамами и носил тонкую маску, выкрашенную белой краской вокруг глаз.

Женщина завизжала, но в середине плача свистнул меч, и ее голова отлетела в ярких брызгах крови. Голова покатилась в пыль и остановилась, слепо глядя в пылающий небосвод. Пленники закричали, а воины ответили радостными воплями.

Женщина, ведущая Джин повернулась и улыбнулась ей. Джин почувствовала, как ледяная змейка побежала по ее спине. Женщина, все еще улыбаясь, дернула Джин к линии пленников. А затем закричала палачу, таща Джин вдоль всего ряда на передний край. Джин посмотрел вниз на окровавленный кусок дерева, а затем на отрубленную голову женщины. Девушка подумала, или, возможно, ей показалось, как она увидела, что веки несчастной задергались, а затем замерли, прекратив движение.

Женщина с поводком обратилась к палачу, и тот улыбнулся. Он подошел, взял поводок и сильно рванул его. Джин опустилась на колени, задохнувшись, а её лоб стукнулся прямо о кровавый кусок дерева. Женщина наступила на одну из согнутых ног Джин и надавила. Джин застонала от боли.

«О, черт», — подумала Джин. — «Я должна была сделать свой ход. Я должна была воспользоваться своим шансом. Сейчас уже слишком поздно. Не такая уж храбрая и благородная смерть».

Палач поговорил с толпой воинов, и один из мужчин выпрыгнув вперед, взял поводок Джин из рук палача. Он натянул его так крепко, что шея Джин растянулась над чурбаком, как у индейки, что сейчас зарубят для Дня Благодарения.

Приговоренная девушка слегка повернула голову, увидев улыбающегося палача, поднявшего меч. Она подумала о дергающихся веках мертвой женщины. Девушка когда-то читала, что мозг живет еще некоторое время после того, как произведено обезглавливание, и что глаза и чувства жертвы были на мгновение живы. Так что в теории, глаза обезглавленной головы могли смотреть на кровь, брызжущую из её собственного тела, и могла осознавать, что случилось.

Джин надеялась, что это была лишь сказка престарелых женщин.

Джин закрыла глаза, услышав свист падающего меча, надеясь, что удар будет быстрым, чистым и верным.