Забытое приключение Тарзана

Глава 18

В подземелье, не зная о бедственном положении Тарзана, или его товарищей, Хант и Джад-бал-джа двигались вперед. Хант заметил, что большие, гниющие древесные столбы были расставлены по всей пещере. Многие из деревянных балок давно рассыпались, но другие сохранились. Казалось, что в какой-то момент те, кто бы ни использовал эти пещеры, оставили их, страшась того, что обитало здесь. Мост, который они использовали, чтобы пересекать пропасть, указывал на то, что этот район еще периодически посещался, но казалось, ремонтные работы здесь больше не проводились.

Причиной отсутствия ремонта было постепенное ослабление самой пещеры. Столетиями она опускалась вниз, а те, кто были хранителями этих пещер, пытались сохранить её, подпирая брусьями и усиливая, как шахту. Поскольку затем эта миссия была прекращена, все древесные подпорки начали гнить. И Хант пришел к выводу, что со временем вся эта пещера попросту обвалится.

Факел все еще ярко горел, но Хант знал, что в скором времени он погаснет. Он знал также и то, что Джад-бал-джа почувствовал задолго до него — загадочная тварь вновь преследовала их сейчас, почти играючи. Хант чувствовал её запах. Это была вонь. Странный запах. Словно нечто высохшее и древнее. Время от времени Ханту казалось, что он мог расслышать что-то большее, чем просто шаги, своего рода хрипы и шелест пергаментной кожи, но, в конечном счете, это был лишь неясный шум, который достигал самых глубоких и забытых частей его мозга и пробуждал тревогу. Ад приближался.

Даже огромный лев, что брел рядом с ним, часто оглядывался через свое рыжеватое плечо, словно ожидая появления чего-то неназываемого. Хант и Джад-бал-джа, вошли в поворот туннеля, но вскоре после этого они оказались в тупике.

Хант почувствовал, что его грудь сдавило. Разве было не достаточно, что их преследовала эта безымянная тварь, но теперь даже некуда было бежать. Он и Джад-бал-джа оказались в ловушке.

Возвращаться по пути, которым они пришли бесполезно. Создание будет блокировать их путь. Оно знало, что загнало их в этот угол, и теперь Хант мог слышать этот дребезжащий и шелестящий звук еще громче, чем раньше. На самом деле, единственным, что оказалось громче этого шума, был стук его сердца.

Туннель наполнился неприятным запахом существа, а Джад-бал-джа присел, подергивая хвостом, больше не нервничавший, но готовый к бою, когда наступит момент.

Хант обвел факелом вокруг туннеля и поднял его вверх. Над ними находился разлом в горных породах. Это не был большой раскол, но его было достаточно, что, если бы они сумели взобраться туда, то могли бы проскользнуть через него дальше вперед.

Хант закрепил факел между двумя камнями, засунул копье сзади за пояс, а затем попытался отыскать опору для рук и ног. Это оказалось относительно легко. Большое количество скальных обломков торчало из стены туннеля. Хант начал подниматься. Он двигался быстро. Когда человек достиг вершины в стене туннеля, он повернулся и посмотрел на дыру, которая, как он мог видеть с этой точки зрения, вела в узкий туннель. Это был немного опасный прыжок, но это был прыжок не на такое уж большое расстояние.

Хант, затаил дыхание и прыгнул, ухватившись за внутреннюю поверхность туннеля, и подтянулся внутрь. Он посмотрел вниз. Джад-бал-джа не двигался. Хант не был уверен, что лев поймет его, но он знал, что он должен был поговорить с ним и попробовать хоть что-то. — Давай!

Лев поднял голову и посмотрел на Ханта, сидящего над ним. Нума мгновение изучал Ханта, а затем взглянул на стены. Он взбежал на большой кусок скалы, и, когда Хант отошел в сторону, лев легко прыгнул в открытый проем.

Мгновением позже факел начал мерцать, и что-то шевельнулось в туннеле ниже. Его тень подползла к стене пещеры. Колотящееся сердце Ханта яростно забилось, стуча в его виски, как барабаны бонго. Он не мог видеть ничего ясно в тени умирающего и мерцающего факела, но то, что он увидел, буквально проморозило его до костей.

На самом деле, мерцание умирающего факела придавало существу еще более странный внешний вид, как будто его изображение было нарисовано на картах в различных позициях, а невидимый игрок перетасовывал сейчас эти карты, придавая зверю иллюзию движения. Это должно было быть лишь иллюзией.

Потому что Хант никогда не видел, чтобы кто-то так двигался.

Мгновение спустя, Хант решил, что его движения все же были похожи не на сменяющиеся карты, а скорее, на старый фильм, только быстрее. Тварь щелкала и грохотала, как заводной пудель на кафельном полу, но это существо имело такой вид, как будто оно было создано из одних палок, приклеенных к одному более крупному бревну. Эти палки заменяли созданию руки и ноги. Палки были обернуты в мумифицированную кожу, с узлами, расположенными там, где должны были быть мышцы. Подобная палке или деревцу тварь обладала большими крюками на своих «руках», словно богомол, и головой, напоминающей большая гниющую тыкву, полную очень неприятных, изогнутых зубов, созданных явно не из кости, а какого-то темного хитинового материала, подобного скелетной структуре насекомых.

В мозгу Ханта не было никаких сомнений, что это было то, что он видел изображенным на наскальных рисунках. Но рисунки, которые заставляли это создание выглядеть, как бешеный богомола, не показывала его мерзостную истинную внешность.

Это было чудовище из бездны. Оно передвигало свое тело, как будто то не подчинялось естественным законам работы мускулатуры животного или насекомого. Оно поворачивало свою голову почти полностью вкруговую. Тварь забрела в тупиковый коридор, как избалованный ребенок, который потерял свою игрушку.

Существо подняло голову и увидело Ханта и Джад-бал-джа, глядящих вниз. И тварь улыбнулось. Если почерневшую тыкву, с пастью, полной корявых, хитиновых зубов можно было назвать улыбающейся. Факел, мерцая над этой улыбкой, придавал зубам красноватый отблеск.

Затем факел погас.

Солнце поднялось розовой сферой на поразительно голубом небе, и день сразу же стал жарким. Всю ночь Хенсон просидел над телом Смолла, наставив свою винтовку на связанного Уилсона. Ни он, ни Уилсон не говорили и не спали. Уилсон был не в состоянии сделать почти ничего, связанный Хенсоном так туго, как только это было возможно, а сам Хенсон находился в такой черной и яростной лихорадке, что все, что он мог сделать — это сдержаться не опустошить весь заряд винтовки в человека, хотя Уилсон находился в беспомощном положение.

В течение ночи Хэнсон прислушался, ожидая возвращения Билли, или скрытного повторного появления Кэннона. Для подготовки к таковому, он развел небольшой костер в середине тропы и окружил его со всех сторон грязью, так чтобы тот не распространялся, потом оттащил тело Смолла и Уилсона в джунгли, где они сейчас и сидели. Хенсон, пылая местью и пульсирующей болью от ран, и ожидая возвращения Билли или нападения Кэннона, расположился таким образом, чтобы он мог видеть огонь, и если Кэннон собирался вернуться с убийственными намерениями, то будет явно виден в свете костра, Хенсон надеялся заметить этого человека в пределах досягаемости и убить его. Это было все, о чем он мог думать. Кэннон и Уилсон были ответственны за множество страданий, они заслуживали того, чтобы умереть.

Джин была потеряна, а теперь и Билли был в джунглях, ища Кэннона, а возможно даже мертв от руки Кэннона, как Кэннон умертвил Смолла. Уилсон и Кэннон — это они инициировали все дела, что пошли не так.

Смолл. Да благословит его Бог. Без его вмешательства, он и Билли все еще были бы заложниками. А возможно, и мертвыми. Кэннон был, конечно, более склонен к убийствам, но Уилсон был лишь незначительно лучше него.

Эти, так сказать, заметки на полях были всем, что удерживало Хенсона от того, чтобы выпустить пулю в сердце Уилсона и поведать Богу, что тот умер.

Так что, когда настала глубокая ночь, Хенсон в темноте, время от времени слышал какое-то движение, а также и несколько винтовочных выстрелов. Несмотря на то, что у Билли была винтовка, Хенсон боялся за него. Он ждал, что Кэннон вот-вот вернется, но тот не появлялся. А однажды леопард прошел очень близко к нему.

Хэнсон смог увидеть его желтые глаза, светящиеся в темноте, как демонические лампы. Глаза наблюдали за ними в течение длительного времени, и Хэнсон стал настолько встревожен под их пристальным взглядом, что уже собрался пустить пулю между ними, но не смог заставить себя убить животное, даже если это была самой большой угрозой — пристально глядящий желтоглазый демон. Он смог бы более легко убить Кэннона и Уилсона, чем животное, которое он не собирался есть.

Всю ночь Хенсон боялся заснуть, в ожидании, что враг может подкрасться к нему и уложить его, но он зря беспокоился. Ученый был настолько заряжен страхом, ненавистью и разочарованием, что не чувствовал себя сонным вообще.

Он часто думал о Джин. У него было мало надежды, что она осталась жива. Если бы она была захвачена, а не убита сразу, то у её похитителей для нее полагалось что-то особенное, и Хэнсон обнаружил к своему ужасу, что мог представить себе множество вариантов, ни один из которых не был утешительным.

Он никогда не должен был позволять ей приезжать сюда. Это была его вина. Все это. Смерть Смолла. Вероятная смерть Ханта. Носильщики, умерщвленные штормом или захваченные в плен. Билли там, в джунглях, возможно, тоже уже мертвый от руки Кэннона.

И Тарзан. Смолл сказал, что Тарзан был жив, но, возможно, он сказал это, чтобы позлить Кэннона. Для того чтобы заставить его думать, что вещи происходят не совсем по его плану.

Это было ошибкой. Тарзан, живой или мертвый, был больным местом Кэннона, и вероятность того, что он мог быть жив, загнала Кэннона в гнев. Бешенство, ставшее результатом того, что он перерезал Смоллу горло.

При мысли об этом сейчас, палец Хенсона вспотел на спусковом крючке винтовки. Он хотел, чтобы Уилсон заплатил. Ему также хотелось, чтобы и Кэннон заплатил. И Уилсон, хотя тот и так был здесь. Это было бы так легко. Одно маленькое нажатие. Один выстрел. И все было бы кончено. Человек выбыл из популяции.

Это было так заманчиво.

Хенсон посмотрел на бедного Смолла. Ранний утренний свет усилился, и ученый смог увидеть ужасную рану в горле Смолла. Рана была покрыта мухами, каждая из которых боролась за свое место. Муравьи ползали по лицу Смолла и его открытым глазам. Хенсон вспомнил последние слова Смолла и вдруг понял их.

Смолл не хотел умирать, или оставаться здесь, в джунглях, в одном нижнем белье. В каком-то смысле, это была глупая вещь, о которой не следовало беспокоиться, но в другом, это являлось последним желанием умершего сохранить свое достоинство.

Хенсон встал, возвышаясь над Уилсоном, и винтовкой ткнул в его голову. Уилсон посмотрел на него.

— Хорошо, — сказал Уилсон. — Продолжай. Ты ждал всю ночь. Продолжай. Брось уже размышлять и просто сделай это.

Хенсон помолчал в течение долгого момента. — Это слишком легко, — сказал он наконец. — Это то, что я хочу, но это слишком просто. Я собираюсь освободить тебя, и хочу, чтобы ты отдал свои штаны Смоллу поносить.

Уилсон внимательно поднял взгляд на Хенсона. — Чего-чего?

— Ты слышал меня, — сказал Хенсон. — Я собираюсь развязать тебя. Снимай штаны. Если ты попытаешься бежать, я наделаю в тебе полно дыр. Мне бы это только понравилось. Понял?

— Этот мужик уже мертв. Для чего ему нужны штаны?

— Потому что он не хотел умирать так, и я не хочу, чтобы он лежал в таком виде.

— Он уже покрыт муравьями. Эта вещь не для него. Голос Хенсона был столь же резким, как бритва. — Это важно для меня. Перевернись на живот.

Уилсон перекатился на живот. Хенсон использовал нож, который он взял из поклажи, и освободил руки и ноги Уилсона. Он отступил назад и указал своей винтовкой. — Ты снимешь их, или нет, — сказал Хенсон. — Так или иначе, я надену их на Смолла.

— У меня есть дополнительные штаны в той поклаже, что ты нес, — вспомнил Уилсон. — Возьми ему эту пару. Я думаю, что, возможно, они и так принадлежали ему или тому второму парню. В любом случае. Как там его? Хант?

— Нет, — сказал Хенсон. — Ты снимешь свои. Снимай рубашку, тоже.

Уилсон снял штаны и рубашку и бросил их Хенсону.

— Хорошо, — сказал Хенсон. — Теперь сядь.

Уилсон, одетый только нижнее белье и обувь, сделал так, как ему было приказано. Хенсон собрал разрезанные части веревки. Их было еще достаточно, чтобы связать Уилсона снова. Он бросил Уилсону длинный кусок веревки. — Свяжи себе ноги. Я проверю, чтобы ты сделал это правильно. Если ты этого не сделаешь, я не буду доволен.

— Ну, если есть в мире одна вещь, которую я хочу, — сказал Уилсон сквозь стиснутые зубы, так это сделать тебя счастливым. Я живу только лишь для того чтобы сделать тебя счастливым.

— Хорошо, — сказал Хенсон. — Это действительно хорошо.

Уилсон связал свои ноги вместе. Хенсон приказал ему, перевернуться на его живот, что тот и сделал. Хенсон тщательно связал руки Уилсона за спиной, а затем поднял Уилсона на ноги и привязал их к его рукам.

Хенсон очень осторожно смахнул мух и муравьев прочь со Смолла, натянул штаны на неподвижное тело, и закрыл его глаза с применением значительных усилий. Он отнес тело к низкому дереву и поместил в нем Смолла, согнув его ноги как у трубочиста, словно бы отдыхающего там.

Хенсон встал и посмотрел на свою работу. Мухи и муравьи еще доберутся до Смолла, но таким образом, сейчас он выглядел так, будто просто отдыхает на дереве. Это было отчасти глупо, но Хенсон почувствовал себя при этом как-то лучше. Это было, конечно же, лучше, чем оставлять тело Смолла на земле и раздетым. Ведь в этом просто не было никакого достоинства. Вовсе никакого.

Хенсон вскрыл один из тюков, нашел тушенку, открыл её, и съел при помощи пальцев. Уилсон принюхался и заметил: — А я могу получить что-нибудь из этого?

— Я подумаю об этом, — сказал Хенсон.

Перед тем как наступил следующий день, а Хенсон одел Смолла в рубашку и брюки Уилсона и расположил его на дереве, другой уникальный сценарий развернулся в джунглях. Билли, ослабевший от ран, начал уставать. Он следовал за Кэнноном сначала по звуку, а затем инстинктивно. Но к полуночи чернокожий парень был совершенно измотан. Раны, недостаток пищи, все это давало свой отрицательный результат.

Билли присел на корточки с винтовкой и попытался услышать, как Кэннон бешено продирается через кусты и ветки, но Кэннон, наконец, стал мудрым и либо начал обходить густую растительность, или, же нашел место, чтобы пересидеть. Билли продумывал свой следующий план, когда что-то услышал, а потом понял, что услышал это слишком поздно.

Кэннон спрыгнул с ветки и навалился на негра сверху, размахнувшись ножом, но сила нападения была такова, что сбросила их обоих, и они покатились под дерево. Билли было больно, но и Кэннон сам получил часть удара, так что силач потерял равновесие и сцепление с землей, а Билли, упав на четвереньки и потеряв винтовку, метнулся в тень кустарника в то время, как Кэннон вскинул свою винтовку и выстрелил в Билли.

Выстрел опалил воздух над головой Билли, но Билли пригибался к земле оставался на четвереньках. Он нырнул в кусты, а Кэннон, с разгоряченной кровью, принялся его преследовать.

Лежа внизу, Билли увидел сквозь листву, как ноги Кэннона протопали мимо него. Билли был зол на себя. Он позволил своим ранам отвлечь себя, и вместо того, чтобы быть преследователем, стал жертвой. Он попал в эту ловушку, как идиот. Он понял теперь, что Кэннон шумел нарочно, заводя его в засаду, и к тому времени, когда Билли понял план игры большого человека, было уже слишком поздно.

«Нет», — подумал Билли, — «Я слишком щедр с самим собой. Я не знал планов его игры, или то, что у него они были до тех пор, пока он не исполнил их. Я идиот. Он не только перехитрил меня, теперь у него и винтовка и нож».

Чувствуя себя слабым и глупым, и потирая шишку размером с куриное яйцо на своей голове, Билли сидел неподвижно и ждал. Ночь ползла дальше, и через некоторое время он услышал, как Кэннон с треском пробирается обратно. — Выходи, ты мелкий сопляк. Выходи и получи свою пилюлю. Ты получишь её в любом случае, так что просто выходи и получи её. У меня лекарство как раз от того, что беспокоит тебя, мальчик. Выходи.

Осторожно, Билли отполз от звука голоса Кэннона, и после того, как, опираясь на руки и колени, он поднялся в положение стоя и бесшумно двинулся сквозь кустарник. Он подумывал вернуться назад, чтобы найти Хенсона, но идея о возвращении без ружья и без Кэннона не взывала к его гордости.

Парень нашел дерево, с которого свисало несколько лиан, и вдруг ему пришла в голову мысль. Билли залез на дерево и нашел место, где он мог взгромоздиться на ветку, открутить лозу и распутать её. Это была тяжелая работа, что заставила его пальцы кровоточить, но ему это удалось, то парень проделал это, же самое с другой лианой, и еще одной, все три лозы он сплел вместе. И три лианы стали крепким лассо. Билли сделал петлю на одном конце, спустился вниз, и начал кричать.

— Приди и достань меня, здоровяк. Попробуй достать меня.

Выстрел пронесся сквозь кустарник возле Билли, и тот понял, что Кэннон стреляет на звук его голоса. Он снова закричал, и нырнул низко в траву. Еще один выстрел посвистел сквозь кустарник. Он продолжал кричать, а в конце прибег к брани. Ему казалось, что Кэннон, так ловко перехитрив его раньше, наверняка догадывался, что его самого сейчас заводят в ловушку; но ему также пришло в голову, что Кэннона это могло совершенно не заботить. Тот был злобным человеком, который чувствовал, что имеет преимущество. У негодяя было и ружье, и нож, и он был крупнее, чем Билли.

Билли подумал об этом, осознавая, что Кэннон явно имеет преимущество. По крайней мере, для этого было полное основание. Но, чтобы получить преимущество над превосходящим его во всем противником, Билли должен был использовать свою голову. Билли низко склонился и завязал маленькую петлю в противоположном конце лозы, а затем, продолжая кричать, принялся зазывать Кэннона подойти ближе.

Когда звук приближения большого человека прозвучал, чуть ли не над ним, Билли повернулся и двинулся к дереву, с которого он заполучил лозу. Он взобрался на большую ветку и вытянулся там, как большой питон. Билли попытался выбрать время своего отступления на дерево правильно, и был успешным. Тень Кэннона пробилась через кусты и продвинулась под ветку, где лежал Билли.

Билли почти позволил ему пройти, а затем замер. Его сердце колотилось. Сейчас или никогда. Он позволил петле своего самодельного лассо зависнуть над головой Кэннона, и в то время, когда человек сделал шаг, он метнул петлю, чтобы поймать того под подбородком и затянуть. Билли добавил к этому усилия, подцепив своей ногой и меньшую петлю, спрыгивая при этом со своей ветки, что позволило благодаря его весу рывком затянуть веревку туго вокруг шеи Кэннона. Кэннон захрипел и дернулся вверх. Он бросил винтовку и схватился за веревку из лиан обеими руками. Когда он повернулся, он увидел тело Билли, скользнувшее вниз мимо него на другом конце веревки.

— Здравствуй, большой бвана, — прокричал Билли.

Кэннон молотил конечностями и извивался, как рыба на крючке. Он продолжал хвататься за веревку над головой, но это ничего не дало. Узел затянулся, вгрызаясь в его плоть.

Билли, наблюдая за дикими конвульсиями Кэннона и ударами его ног, вспомнил, как тот перерезал горло человеку Хенсона по имени Смолл. Он подумал о том, как Кэннон клал горящий уголь на ладонь его руку и смеялся над этим. Он думал обо всем этом, пока Кэннон вертелся и дергался на конце веревки. Затем Кэннон с трудом повернулся, а его телодвижения становились все тише и медленнее.

Билли, с ногой все еще в петле, смотрел и ждал. Даже после того, как Кэннон перестал вращаться и дергаться, и теперь язык торчал изо рта, как черный дерн, покрытый хлопком. Негр прислушался к звукам животных в джунглях и поднял голову, чтобы увидеть луну сквозь просветы в сучьях. Луна была белой, словно кость.

Подождав целых, пять минут, Билли вытащил ногу из небольшой петли и спрыгнул на землю, позволяя трупу Кэннона упасть в кусты. Билли поднял брошенную винтовку и снял нож из тела Кэннона. Просто для уверенности он тщательно перерезал горло большого человека.

Билли забрался на дерево и обнаружил сцепление ветвей, на которых он мог бы отдохнуть. Он впал в глубокий сон, а когда проснулся, солнечный свет был уже проходил сквозь сучья и лианы, согревая его теплом.

Спустившись вниз, он проверил труп Кэннона. Тот был покрыт насекомыми. Он оставил тело, и нашел несколько растений с сочными корнями. Парень выкопал их ножом и, отряхнув грязь, нарезал их и съел. Они были маленькими, но сытными. Поев, Билли, сжимая в руках винтовку, начал двигаться обратно к месту, где он оставил Хенсона и большого черного человека.

Через несколько часов после рассвета, гнев Хенсона начала спадать. Его настроение было еще мрачным, но он начал чувствовать себя человеком снова. Он позволил Уилсону надеть одежду, найденную в одном из тюков и поесть из жестяной банки мяса. Хенсон заставил Уилсона сесть со связанными ногами, однако, он ни разу не переставал направлять на него оружие.

Он смотрел на то место, где раньше на тропе полыхал огонь. Пламя погасло, и теперь вверх от него ползли лишь только маленькие струйки дыма, скользя по воздуху и забираясь в верхушки деревьев. Он попил из фляги, налил воды в чашку, и предложил Уилсону в то же время, приставив винтовку к его голове. Когда Уилсон взял чашу, Хенсон вернулся к своему бдению, которое было прервано звуком голоса.

— Бвана, это я.

— Билли? — отозвался Хенсон.

Билли вырвался из джунглей, улыбаясь: — Я подобрался к вам украдкой, — сказал он. — Но я не хотел подбираться слишком близко, так чтобы вы не выстрелили мне в голову.

— Я думал, что сижу в засаде, — сказал Хенсон. — Я ведь скрытно сидел подальше от тропы.

— Не так уж и скрытно, — возразил Билли.

— А, Кэннон?

— Проблемы больше нет, — ухмыльнулся Билли, и провел пальцем по горлу.

— Хорошо, — ответил Хенсон, затем повернулся к Уилсону: — А что ты думаешь об этом?

Уилсон вздохнул. — Ну, я полагаю, что все в порядке. Я никогда не любил этого сукина сына, никоим образом.