Забытые острова. Аннушка.

Глава 19

Проснулась я – вокруг темно. Ночь еще. Спирт из головы повыветрился, да и выпито было не лишку. Сами подумайте: что такое поллитра спирта на четверых? Так, слегка размяться. Особенно если учесть, что дувровские докеры, как выяснилось, пьют за троих, а техасские фермеры особо от них не отстают. В общем, проснулась я. Нога болит, рану дергает, башка трещит – мрак. И настроение соответствующее. В общем, все плохо, а тут еще в кусты приспичило. Вы сколько сможете просидеть, присев на одной ноге? Лично я точно знаю: и пары секунд не удержусь. Но это потом, до кустов еще добраться нужно. А дырка эта, пулевое, мать его, отверстие… ни прямо стоять, ни на четвереньках – все болит. Ладно еще, пуля насквозь прошла и кость не задела. Повезло. А ведь могло и не повезти, могла сейчас валяться на бережке с пробитой башкой или распластанным ливером. Страшно. Тогда страшно не было, а вот сейчас страшно. Сколько раз мне везло за все то время, что я здесь отдыхаю? Пьяный британец не трахнул, тигр не сожрал, одни бандиты в рабство не увезли, другие не грохнули, третьи не дострелили… Сколько можно? Когда-нибудь всякому везению приходит конец! Нет, хватит на удачу рассчитывать, надо начинать головой думать, пока голова эта еще на плечах держится. Как говорил Аль-Капоне, пуля многое меняет в голове, даже если попадает в задницу.

А чего они вообще сюда приперлись? С одной стороны, у них тут помогалка образовалась, задачу облегчила… должна была облегчить. А с другой? Они две трети банды потеряли, им бы сидеть ровно и не отсвечивать, но вот решились. А для чего? У них рабов хватает, поставка большая. Что еще? Отомстить? Возможно. Или еще что-то есть? Может, им просто нужно было численность подогнать? Нам давали бонусы за троих и за шестерых человек. Скорее всего, за дюжину тоже дадут. А у бандитов рядом двадцать четыре. Может, ради этого жирного куска они решили рискнуть?

Нет, в кустики однозначно надо. Вот только будить людей совсем не хочется. Вот не люблю я это дело! И когда меня будят, тоже не люблю. Попыталась самостоятельно выползти – больно! Да так, что аж в глазах потемнело. Пока мультики в голове пережидала, слышу – зашуршала большая палатка, и через секунду рядом со мной Дзета нарисовалась. Без слов все поняла, помогла подняться, до места доковылять, дела свои справить, обратно вернуться. Неудобно – жуть! И не в том неудобство, что человек сторонний рядом, нет. Да и не чужая мне эта гренадерша. Неудобна сама ситуация, с моей ногой сейчас только по кустам и скакать, хоть судно по каналу заказывай. Может, бывают надувные?

Кое-как вернулись обратно, заползла я на место, укрылась своим одеялком. Итальянка мне шепнула тихонько десяток слов на своем родном, я только «грацие» распознала и «Санта Анна». Потом она меня перекрестила и к себе сбежала, а я одна осталась. Нога ноет, сна ни в одном глазу. Взяла фляжку с водой, специально с вечера рядом оставленную, отпила пару глотков, на место вернула. Поворочалась, насколько позволяла нога, слоников-овечек посчитала, а сна как не было, так и нет. Вокруг тишина, гнусь всякая ночная жужжит, все нормальные люди спят, а я лежу, как дура, да еще эта нога… Ну раз все равно не спится, попытаюсь поразмышлять. Может, отвлекусь.

Зажгла маленький фонарик, добыла из-под подушки блокнот и карандаш и принялась думать. Вот ведь какая хрень! Мы без малого три недели живем как живется. Напали – отбиваемся, ништяки выпали – радуемся. А дальше-то что? Я же ведь, типа, главная. И рано или поздно этот вопрос мне зададут: так что же дальше? И я должна суметь ответить. Или уж так людей направить, чтобы вопрос этот вовсе не возникал. И за что мне такое наказание? Вот никогда в жизни не хотела командовать. И сейчас легко бы отдала все права подходящему челу. И обязанности вместе с этими правами. Только вот кому? Та сучка из леспромхоза с радостью бы ухватилась за власть. Только вот ей я ни за что людей не доверю, а остальные и сами не рвутся. Им хорошо: за них все решают, говорят, что делать, и голова у них совсем не болит. Зато у меня… Завтра вернутся мужики, и я должна выкатить решение и его обосновать. И убедить всех в своей правоте. Что делать, я уже знаю. А как это сделать? Ну ни разу я не вояка. Слова «тактика» и «стратегия» для меня пустой звук. Вывод – нужен военный министр. Или, хотя бы, человек, который служил и знает, как правильно действовать. А вообще – мне опять страшно. И уже не с сегодняшних приключений, а с завтрашних. Мне же придется людей под пули посылать. Я-то теперь пару недель точно на заднице просижу, а они пойдут. И если я плохо все придумаю, их ранить могут, а то и убить. Как-то теперь мне все это близко и остро почуялось. Наверное, потому, что сама по грани прошла.

И вот сижу я - вернее, лежу, черкаюсь в блокнотике. Башка трещит, нога стреляет – полный кайф. Но работа все же хоть как-то отвлекает, а иначе – хоть волком вой. Раньше, бывало, читаешь книжки про войну, про госпитали, про страдания раненых, и это все как-то отстраненно воспринимается. Потому что чужое это, не может человек свои переживания сопоставить с книжными, не болело у него так, не дырявили ему руки-ноги. А сейчас я вполне понимаю тех солдат с Великой Отечественной, с Афгана, с Чечни. И моя дырка в ноге тогда считалась ведь легким ранением. А те, у кого тяжелые? Им-то каково было, если я от легкой раны готова на стенки лезть?

Я задумалась, мысли убрели в сторону, но тут у второго входа в палатку что-то зашуршало. Если кто не в курсе, у современных палаток зачастую есть два входа с противоположных сторон. Так вот: как зашуршало, я в один миг и про ногу, и про голову забыла. Рывком на пузо перекатилась, фонарь погасила, письменную принадлежность скинула куда придется, к себе верную «саежку» придвинула, с предохранителя сняла и замерла. Сразу и боль куда-то отступила. Вернее, я просто о ней забыла. Лежу, слушаю, что вокруг происходит. А вокруг тишина, только у второго тамбура палатки, там, где моя голова лежит, кто-то возюкается.

- Кто там?

Как-то мой шепот вышел нервно. Испугалась что ли? А хоть бы и так – это мне не помешает, пуганая уже.

- Стрелять буду!

И тут же без задержки в ответ такой же нервный, как и у меня, шепот:

- Анна Аркадьевна, не стреляйте! Это я.

Вот, млин, счастье-то привалило! Сама министерва пожаловала. Ее после нашей победы развязывать не стали. Так и оставили, как она была, ноги только спутали понадежней, чтобы не убежала. Водой напоили - в самом деле, не садисты мы - а ужинать не пригласили. И то правда: что впустую еду переводить? Все равно ей жить не больше суток осталось. Она просилась было в кусты, но ее обломали: ссы под себя. И это даже не я, это кто-то из наших англичан порадел о болезной. А потом ее просто перестали замечать, словно она предмет интерьера. Бревно там, к примеру, или просто кусок дерьма. На мой взгляд, второе вернее. В палатку ее тоже никто позвать не подумал. Даже если простудится, от инфлюенцы сдохнуть не успеет. На ночь эту овцу привязали поводком к деревцу, чтобы чего не натворила сдуру. Видать, плохо привязали. А я и сама не проверила, и не поручила никому. «Неуд» мне, как начальнице. А ну как она решила бы с кем-нибудь счеты свести? Или просто напакостить напоследок? А что? Палатку пожечь много сил не надо, лишь головешку из костра в нужную сторону пинануть. А она, выходит, сумела как-то от поводка освободиться и этаким червячком до меня доползти. Нахрена только?

- И что тебе надо?

Я поставила «саежку» на предохранитель, но убирать не спешила. Кто знает, что у этой гадины на уме?

- Анна Аркадьевна, я… я понимаю, что совершила непростительный поступок. Но…

В голосе – страх. Я это просто всем существом своим чувствую. Такой страх у нее за свою шкурку, что даже я не таким уж монстром кажусь. Или это все театр? Но вот почему-то ничего в душе даже не шевельнулось. Нет, вру, шевельнулось. Брезгливое такое чувство, словно в дерьме измаралась.

- Ни хрена ты не понимаешь!

И это, к сожалению, действительно так.

- Давай я расскажу, что ты сделала, а потом ты сама себе кару назначишь.

За палаткой тишина, примем за согласие.

- Ты ради своих амбиций, желания отомстить мне и закидонов на почве ревности, продала в рабство десять человек. И была этому очень рада.

- Я не…

- Что «не»? Не хотела? Не свисти. Я видела, как ты ходила гоголем, когда бандиты всех повязали. Видела, как связанную Дзетту пинала. И никаких угрызений совести тогда у тебя не проснулось. И когда Лерку потащили насиловать, у тебя ничего не дрогнуло. А почему? Да потому, что ты заранее так решила. Ты ведь не сегодня с бандосами сговорилась, сегодня ты им только сигнал подала, что мужики отчалили. Значит, ты знала, что произойдет, и хотела этого. Хотела, чтобы меня, Дзетту и Лерку вся банда трахала во все щели до потери сознания, чтобы Михалыча пристрелили за ненадобностью, чтобы Борюсика и остальных избивали и заставляли вкалывать от зари до зари. И все для того, чтобы тебя трахал только главный бандит, а ты имела право приказывать. Власти тебе хотелось, над людьми хотелось поизгаляться. И вообще: тебе крупно повезло, что нынче тебя сразу не кончили. Но это, скорее, из-за неуместной политкорректности.

За стенкой палатки затихло. Потом уже дрожащим голоском, робко так:

- Что теперь со мной будет?

- Вот раньше надо о таких вещах думать. Тебя приняли, признали равной со всеми, все дали – еду, крышу, защиту. А ты равной быть не захотела, ты решила выше подняться. Ладно, тебя не устраивали какие-то конкретные вещи. Но ты ведь могла по-другому решить вопрос. Могла нормально, по-человечески, с людьми объясниться. Могла, в конце концов, просто забрать свое барахло и уйти на соседний остров. А ты что сделала? Так что теперь тебе предстоит опуститься. На два метра под землю.

Я перевела дух и продолжила:

- Судить тебя будут. И я очень удивлюсь, если просто расстреляют, а не придумают чего-нибудь повеселее. Например, живьем акулам скормят. А теперь вали отсюда, не мешай спать. Тебе осталось жить не больше полсуток, так что постарайся провести их с пользой для себя. И не лезь к людям, если не хочешь сократить остаток своей жизни.

За палаткой опять зашуршало, чуть позже где-то поодаль послышались тихие всхлипы, а я действительно стала задремывать. И нога, вроде, подуспокоилась, и глазки закрываться стали. Так, мало-помалу, я и задрыхла, не додумав до конца своих планов.

Насколько все же это гадко – болеть. И неважно, дырка у тебя в ноге или простудифилис. Бесит само ощущение беспомощности, когда для любого простейшего действия нужно звать кого-то на помощь. Вот и я сейчас так: ни умыться, ни поесть, ни в кусты сбегать – ничего самой не выйдет. Время поставки пришло – и то меня сперва к плите поднесли, а потом унесли. Р-р-р-р! Бесит. Чтобы хоть как-то себя занять, я сидела в тени под пальмой, зубрила английские слова. Жизнь в лагере шла своим чередом. Кто-то дежурил на берегу, кто-то варил обед, кто-то тренировался в стрельбе. И обязательно кто-то был неподалеку от меня, на всякий случай. Слов нет, приятно такое внимание, и спасибо всем за это, но вот только… Бесит!

Я пропустила, в какой момент все разом зашумели, засуетились, забегали, и ломанулись в сторону моря. Ясно, наши возвращаются. Я обрадовалась и тут же расстроилась: все на берегу встречают мужиков, а я тут одна. Хорошо еще, верная Лерка не бросила, а то впору обижаться. С расстройства схватила учебник и воткнулась в первую попавшуюся страницу: London is the capital of Great Britain. Да уж, устарела книжечка. Где нынче тот Лондон? Да и вся Британия в тартарары ухнула. У нас вон полный интернационал, сборная солянка. Не хватает только эскимоса и папуаса. Я досадливо поморщилась и снова углубилась в учебник. Мяч – зе бол, стена – зе вол…

Примерно минут через сорок вся толпа принялась возвращаться обратно. И первой, разумеется, шли Дзетта с Борюсиком. Ух ты, теперь его и ботаном назвать трудно. Ишь, какой герой! А итальянка, чувствую, на руках его готова принести. Вон, какая гордая за своего caro. Минуты не прошло, как вся поляна заполнилась людьми. Мужики сразу набежали, меня окружили, раскудахтались – мол, на день оставить нельзя, сразу приключения на филей находишь. Ну понятно, им все уже рассказали, в красках расписали, как Кровавая Анна одной бритвой всех бандосов по горлу почиркала и в колодец рядком положила. Понятное дело, мне это быстро надоело.

- Хорош квохтать! Все кончилось путём. Хорошие девки выжили, а плохие парни сдохли. Рассказывайте лучше, как скатались.

В планах у мужиков было съездить к северо-востоку, на остров Фридриха (решили его так и назвать, без лишних напрягов). Посмотреть, что там и как, поискать тайнички (ну, это уже Михалыч с Борюсиком), может, найти людей и по дороге посмотреть встречающиеся мелкие скалы. Да и вообще попробовать свои силы в рейде. Пусть небольшом, но все-таки. Да, опасности не ожидались, но и не исключались. В общем и целом, выходил эдакий тренировочный выход.

Мужики обсели меня по периметру, дождались, когда остальные тоже подтянулись поближе и начали излагать. Сначала они попытались сделать это одновременно, получилось плохо. Поэтому я, как главная волюнтаристка, постановила:

- Михалыч, давай сперва ты.

- Ну давай, - согласился он

Дед добыл из кармана пачку сигарет, прикурил, дождался готовности Борюсика и начал:

- В общем, нормально так сходили. Пока плыли, что туда, что обратно, вообще все было замечательно. Одно только сказать могу: на этих лодочках по морю даже на малой волне так болтает, что все нутро наизнанку выворачивает. Я-то еще держался, не берет меня морская болезнь. Индус вон тоже ничего, а молодежь травила за борт – только в путь. Ну это не в укор сказано, - остановил он уже приготовившегося к отповеди Борюсика. – Просто одни нормально качку переносят, а другие даже от легкого намека обрыгаться готовы.

Он сделал паузу и затянулся сигаретой.

- Ну так вот: худо-бедно добрались, местечко подходящее нашли, высадились. Разбились на пары: Фридрих с Аджиткой и я с Борисом. Походили мы, походили, остров обошли кругом, и никого не встретили. Видать, Фридрих последним был. Времени уже изрядно было, решили обратно двигаться. Только не напрямую, а чуть к югу взять. В первую дорогу там островок насмотрели интересный, чуть побольше других.

- И что там интересного?

Это бушменка Сара подала голос. Тетка вообще интересная. Живая, подвижная, смуглокожая. Не красавица. Фигура чересчур коренаста и тяжеловата. Излишне широкое лицо обрамлено густыми волнистыми волосами, нос тоже широковат и чуть приплюснут. Но вот черные глаза глядят весело и с любопытством, а белозубая улыбка очень искренняя и располагающая к себе.

Егерь еще раз затянулся, выдержал паузу по Станиславскому, сделал таинственное лицо и, понизив голос, произнес:

- Пещера!

Все сразу зашумели, заговорили – еще бы, такая находка! А дед сидел безмерно довольный, наслаждаясь произведенным эффектом. Но тут вмешалась я и обломала ему всю малину:

- Михалыч, не темни. Хрен с ней, с пещерой. Внутри-то что?

- Ну вот что ты, Аннушка, за человек такой? Взяла и все испортила.

- Уж какая есть. Давай, излагай. Сегодня еще куча дел предстоит. Некогда рассусоливать.

- Злая ты сегодня, на людей кидаешься.

Обиделся, что ли? Ну и зря. Не мальчик, понимать должен, тем более что вчерашний день им уже в красках пересказан.

- Там две ценности было: бочка бензина и вот, девица-красавица. Прошу любить и жаловать, внучка Снегурочка.

Тут у меня из-за спины вышла в поле зрения еще одна дама. Действительно, Снегурочка. Норвежка ли, шведка – не разбираюсь, но скандинавская порода видна. Прямая, стройная, глаза голубые, волосы почти белые, лицо словно из мрамора высечено. Красивая девка, только черты лица, на мой вкус, чересчур резкие. Вышла, поклонилась в мою сторону – не сильно, но вполне отчетливо. Начала что-то говорить, потом, видимо, сообразила, что никто по-скандинавски не шурупит, и по-английски повторила:

- Меня зовут Грай Олсен. Я рада познакомиться с вами, мисс Анна, и прошу принять меня в вашу группу.

Что меня поразило, так это то, что я поняла почти все, даже без Борюськиного перевода. Я, естественно, порадовалась за себя, но отвечать на том же языке не рискнула, побоялась опозориться: и акцент у меня не тот, и фразы строить я не умею, так что пусть штатный толмач свой хлеб отрабатывает. Прежде, чем речь толкнуть, глянула искоса на Михалыча. Он сидит, изо всех сил сигнализирует – мол, классная девка, надо брать. Мой взгляд заметил – оба больших пальца оттопырил. Удивительно: что же такого эта шведка сделала, чтобы егерю угодить? Но я ее и так уже решила принять.

- Добро пожаловать, фрекен Олсен, в нашу компанию.

Покивали друг другу, поулыбались, а потом я случайно глянула на Фридриха нашего. Он аж расцвел, как услышал. Ага, есть контакт! Вот только примет ли его ухаживания Снегурочка?

- Ну ладно, с пополнением разобрались. А что с бензином? Нам бы очень кстати. А то лодок-то у нас дохрена стало, аж пять штук, а вот бензина и на одну мало.

Дед, как главный докладчик, обрисовал картину:

- Так в лодку бочка не влезла. Мы только в канистры, сколько вошло, перелили. Надо будет туда еще разок сходить, остальное забрать.

Я подумала, потом, на всякий случай, еще разок подумала, чтобы не брякнуть глупость, и выдала:

- Михалыч, ладно еще молодежь, глупые, не знают ничего, но ты-то должен был сообразить! Да и Аджит тоже протупил, а еще механик, растудыть его в качель.

- Аннушка, ты чего ругаешься-то? – деланно-огорченно заговорил егерь. - Завтра скатаемся, сольем остальное.

- Ну что ты трудный-то такой? Типа, бочка большая и тяжелая? Так бензин-то легче воды, не утонет бочка. В воду скатили бы, веревкой зацепили и притащили сюда.

Борюсик на автомате продублировал мои слова. Потом до него дошло. И до других тоже. С небольшой, но с задержкой. А потом… это было просто сказочно, такую картину наблюдать не часто удастся: четверо мужиков с отвисшими челюстями, пытающиеся что-то сказать, жующие «э-э-э», «мнэ-э-э»… Красота! Вижу, девчонки мои тоже кайф словили. А фрекен Грай Олсен, Снегурочка наша, стоит, как бы с холодным выражением на красивом лице, но я-то вижу, что глаза у нее смеются.

Я первая не выдержала. Фыркнула. Потом Лерка захихикала. А потом уже все ржали, как те лошади, включая четверых идиотов. И Снегурка смеялась за компанию со всеми. Звонко смеялась, хорошо, от души, но умудрилась в процессе еще и взглядом меня поблагодарить. Чувствую, характерами мы с ней сойдемся. А индус наш, тоже мне комик, такое страдание изобразил – мол, непростительно для него так косячить.

Отсмеялись, слезы вытерли. Пора переходить к неприятному. Я снова дала себе слово:

- Бензин – это хорошо, новые люди – еще лучше. Но у нас есть одна проблема. Дзетта, будь добра…