Забытые острова. Аннушка.

Глава 35

- Скажи, Михалыч, ты хотел бы вернуться обратно, на свой кордон?

Мы со старым егерем сидели в портальной хижине, в которой я последнее время приспособилась ночевать. Не подумайте, сидели насухую. То есть, не совсем насухую: меж нами стоял большой чайник кипятка и такого же размера заварник, в котором я собственоручно заварила самый лучший чай из тех, которые только знала. Ну и блюдце с вареньем тоже имелось. В него было очень удобно макать сдобные оладушки, которые в изрядном количестве напекла Дзетта. Конечно, дед пытался было понамекать на некие запасы жидкого топлива, но я старательно эти намеки не поняла, зато налила ему большую кружку крепкого ароматного чая и пододвинула коробку с рафинадом.

Мой вопрос поставил Михалыча в ступор. Он даже остановил, не донеся до рта, руку с оладушкой, уже обмакнутой в замечательное малиновое варенье. Теперь это варенье щедро капало деду на штаны, а он сидел, с отсутствующим взглядом, словно был в этот момент и не здесь вовсе.

- Так что, хотел бы вернуться? – повторила я свой вопрос.

Егерь вздрогнул, словно застигнутый врасплох. Глянул на капающее варенье и поспешно запихал немаленького размера оладушек целиком себе в рот. Поперхнулся, закашлялся, схватил чашку с чаем, глотнул, обжег нёбо, дернул рукой и пролил остатки горячущего чая себе на все те же многострадальные штаны, прямо поверх варенья. Взвыл, подскочил с надувного матраса (я едва успела спасти чайники) и, шипя матом, принялся сдирать с себя пропитанные кипятком штаны. А сделать это было непросто, поскольку прежде надо расстегнуть ремень, потом одну за другой пуговки на ширинке, и только потом… В общем, когда Михалыч предстал передо мной в камуфляжной куртке поверх трусов, штаны уже вполне остыли. Правда, теперь их стало проще отчищать от варенья.

Я похихикала, конечно, но совсем немного, чтобы не обижать деда. А потом отвернулась, чтобы его не смущать ни взглядом, ни своей ехидной физиономией. Фыркала потихоньку в кулачок, стараясь делать это потише, и слушала увлекательную историю сексуальных связей егеря с вареньем, с чаем, с оладьями и их ближними и дальними родственниками.

Перемежающаяся матюками возня за моей спиной длилась довольно долго. Я как раз успела дохлебать свой чай и до отказа набить живот свежей вкуснятиной. Наконец, Михалыч проворчал:

- Повертайся, Аннушка, я все, закончил.

Я развернулась. Егерь снова был в штанах, только сейчас на левом бедре у него было здоровенное мокрое пятно со следами варенья. Михалыч оглядел себя, прошипел сквозь зубы что-то неразборчивое, и принялся дальше втирать сладости в ткань.

- Ладно уж, попустись, - остановила я его. – Небось, найдутся штаны на подмену. А эти, вон, Дзетте снеси, она простирнет по-быстрому. Завтра к вечеру как раз и наденешь. А сейчас лучше на вопрос мне ответь.

- Вопрос, вопрос… - проворчал дед. – Подгадала тоже момент этакие вопросы задавать – под самую руку. А если серьезно… Вот знаешь, в первую неделю-две я бы, конечно, вернулся. Тут и тигр этот, и бандиты, и мамзелька из министерства – все одно к одному, как черная полоса какая-то. А сейчас – нет, не хочу. Я ведь уже думал на эту тему. Уж чего-чего, а времени на подумать тут хватает. Понимаешь, какая закавыка? Там, конечно, у меня дом есть, быт налажен, пенсия идет, хозяйство немалое, ну и телевизор, конечно. Вот только кроме хозяйства ничего меня там не держит. Старуха моя померла, былые приятели стали такими же, как я, трухлявыми пеньками, из дому носа не кажут. Дети поразъехались, ни сами не проведывают, ни внуков не присылают. Так и жил я последние годы: вроде, и силы еще имеются, и могу что-то, а только никому уже не нужен. А тут вот совсем наоборот. Только и слышишь: Михалыч туда, Михалыч сюда… У меня даже здоровья, кажется, прибавилось. Бегаю, вон, как пятидесятилетний, даже на женщин стал поглядывать. Думал, что уже все, откобелил свое. Ан нет, мы еще погуляем, хе-хе!

Егерь коротко засмеялся, потеребил короткую бородку, и неожиданно задорно подмигнул мне.

- Так что нет, не поеду я никуда, - подытожил он. - Разве что вот как сюда переезжали, всем кагалом. Ты пойми, Аннушка, я ведь тут сейчас, считай, новую семью обрел. Понятно, не всех в нее посчитал, но та дюжина людей, с которыми сюда переехал – они уже к сердцу приросли. Вот так потихоньку, незаметно, а услышал рассказы, как ты с девчонками бандитов давеча отбивала, на Лерку поглядел, на Снегурку нашу, так прямо по живому резануло.

У меня от такого признания аж глаза повлажнели. На секундочку, но все-таки.

- Спасибо, Михалыч!

А голос все-таки чуть дрогнул.

- Пустяки, дочка, - откликнулся дед, и глаза у меня защипало еще сильней.

Пришлось прилагать титанические усилия, чтобы прямо здесь, сейчас не разреветься, уткнувшись в плечо старому егерю. А он тактично выждал пару минут, давая мне время совладать с эмоциями, и принялся раскладывать ситуацию:

- Этот хмырь, который нынче приезжал, он про способ вернуться говорил, верно?

- Верно.

- И, как я понимаю, он считает, что у тебя есть что-то такое, чего ему для не хватает, чтобы отсюда смыться.

- Считает.

- А теперь, Аннушка, если хочешь услышать от меня действительно ценный совет, выкладывай мне все до капельки.

И я принялась излагать. И про Иринку с ее кавалером, и про зашитую в лохмотья записку, и про тех троих нехороших людей, и про сегодняшний разговор с ковбоем Карлайлом.

Особо много говорить не пришлось. Я быстро закончила свой рассказ и замолчала. Михалыч тоже не торопился говорить. Сидел, погруженный в себя, хмурил брови, изредка дергал себя за бороду – думал. Я пожала плечами, повернулась к спасенным чайникам и налила себе еще кружку чаю. Оладьев больше не хотелось, так что я просто сидела, поглядывала сквозь ресницы на потихоньку опускающееся к горизонту солнце и маленькими глоточками прихлебывала чай. Я для себя давно уже все решила, но мне нужно было услышать мнение другого человека. Кто знает – может, я ошибаюсь. А ценой моей ошибки может стать жизнь и свобода полусотни доверившихся мне людей.

Я задумалась настолько, что даже забыла про чай, и очнулась только тогда, когда егерь тронул меня за плечо.

- Ну что, Аннушка, умеешь ты подкидывать задачки, - сказал он. – Видишь ли, не было меня рядом, не видел я этого твоего Карлайла. И теперь выходит так, что примерно поровну шансов как за то, что он талантливый актер и тебя разводит, так и за то, что он говорит правду. Так что давай раскладывать расклад: что мы имеем в одном и в другом случае.

- Ну, раскладывай.

- Ну, слушай. Одно бесспорно: твоему ковбою очень нужно попасть в определенное место. Ему нужна эта информация. Он будет из кожи лезть, но ее добудет. Допустим, он врет, и в том месте не портал, а нечто архиценное в рамках нашей жизни. Например, флотская база со всеми полагающимися складами. Сколько у него под рукой бандитов? Десятка два-три? Вряд ли больше, учитывая, сколько ты со своими девками вчера накрошила. Сможет он с такими силами удержать в руках подобный объект? Да ни в жисть! Сейчас меж самыми большими группами и самыми умными начальниками установится связь, потом – взаимопомощь. И сведения о подобном быстро разойдутся по островам. А потом придет команда умелых бойцов и всю эту бандитскую шушару вырежет к чертям, да и заберет вкусняшку под себя. Согласна?

- Пожалуй, да.

Я, если честно, в таком ключе не рассуждала. Я просто и эмоционально решила: нам бы то, что уже есть удержать. Куда там еще территории захватывать? Половина, если не две трети людей – ни рыба, ни мясо. Были бандиты – приспособились. Я появилась – хорошо. Меня не станет, будет кто-то другой – начхать, лишь бы пайку не урезали.

- А если он не врет? Или, по крайней мере, искренне заблуждается?

- А если не врет, - улыбнулся Михалыч, - то мы со всех сторон оказываемся в шоколаде. Ковбой валит к своим капиталам, его шайка остается без лидера, и мы получаем несколько спокойных недель, укрепляемся, ищем людей, разведываем и картируем наш остров. Дожидаемся ребят с радистом, налаживаем связи с другими группами, осваиваем плавание под парусами… В общем, делаем изрядный рывок в развитии, пока никто не мешает. А можем и в самом деле заявиться к бандитам и устроить им варфоломеевскую ночь. Но для этого точно нужно объединяться с кем-то еще. Своих сил на такое не хватит.

- А как проверить, врет или нет?

- Вот!

Егерь воздел вверх указательный палец.

- Вот, - повторился он, - главный вопрос.

- И ты знаешь на него ответ?

- Естественно. Но поведай мне сперва свой вариант. Наверняка ведь думала о чем-то таком.

- Думала, - не стала отпираться я. – Думала, что нужно какой-то маячок прицепить либо к самому Карлайлу, либо к его лодке. А потом уже следить по радиосигналу.

- Мысль, конечно, здравая, - кивнул дед. Вот только…

- Что «только»?

- Немного недодуманная. У тебя прибор для слежки есть? А как ты собираешься датчик цеплять на лодку? А какая у него дальность? А как долго он проработает?

- Э-э-э…

Я смутилась. Действительно, наизобретала всякого… Насмотрелась в свое время, млин, детективных фильмов, вот и вспомнила, как полиция бандитов ловила.

- Не тушуйся. Мысль у тебя, в общем, здравая: за ковбоем надо проследить. Только безо всяких этих сложностей. Это же море. Видимость в хорошую погоду миллион на миллион, как говорят летчики. С хорошим биноклем да на быстром катере вполне можно держаться в паре километров от этих бандюг, да идти потихоньку за ними. А решат огрызнуться, так катер-то быстрый, уйдем. Да и, думается мне, не станет этот кадр мешать. Он ведь, если не врет, с концами уйти хочет. И начхать ему на то, что после него останется. Понимаешь? А если решит слежку отогнать, то тем самым признается, что там не портал, а что-то другое, весьма ценное. И тогда уже будет смысл по радио всем об этом другим начальникам рассказать и договориться, чтобы сообща этих сволочей прищучить. Кстати, о радио: пойдем-ка, попробуем с нашими связаться.

Рацию настраивали… не то, чтобы долго, но, все же, не одну-две минуты, как обычно выходило у Фридриха. Я копалась, поминутно сверяясь с инструкцией, чтобы все сделать правильно. Наконец, нацепила гарнитуру (не путать с гарнитуром, это такие наушники с микрофоном) и выдала в эфир:

- Пьер Дюбуа, ответь Анне! Пьер Дюбуа, ответь Анне!

В ответ, как говорится, тишина. Выждав пару минут, попробовала еще:

- Пьер Дюбуа, ответь Анне!

В наушниках затрещало, заскрипело и, в конце концов, раздался голос. Незнакомый, искаженный помехами, но более-менее слышимый. И говорил этот голос по-русски, что лично мне сразу очень понравилось.

- У Пьера проблемы, ответить не может. На связи Кот. Кот. Как поняли? Прием!

Я глянула на Михалыча. Тот сидел рядом и слушал разговор через вторые наушники. Молчал, не вмешивался: мол, ты начальница, ты и выкручивайся.

- Кот, вас поняла. Что за проблемы? Прием.

В наушниках потрещало, съело полфразы. Услышать удалось только «помощь» и через еще несколько хрипов «оказана». Помощь будет оказана? Уже оказана? Не может быть оказана?

- Слышу вас плохо, повторите!

На этот раз трещало дольше и разнообразнее. Потом внезапно трески исчезли, и мы с Михалычем услышали совершенно чисто:

- …уши у кота черные, зовут Серега.

Пока я бестолково хлопала глазами, в ушае потрещало еще немного и выдало:

- Конец связи.

Я отключила и убрала рацию, а затем уставилась на егеря.

- Что скажешь? Лично мне ничего не понятно.

Михалыч пожал плечами:

- А по-моему, все предельно ясно. Наши парни во что-то вляпались, но сумели связаться с этим Котом. Сам Кот поехать спасать не мог, поэтому послал некоего Серегу с черными ушами.

- А причем здесь уши? Негр, что ли?

- Ну почему обязательно негр? Просто отличительный знак. Может, у него на носу катера будет прибит черный Чебурашка. Чисто так, чтобы мы его за бандитов не приняли и палить не начали с перепугу.

- А зачем такая таинственность?

- Ну, Аннушка, могла бы и сама догадаться. Эфир – дело такое. Неизвестно, кто и где ваш разговор слушал. Вот мужик и шифранулся малость. Так, на всякий случай.

- А-а-а!

До меня начало доходить.

- То есть, наши ребята живы, но самостоятельно выбраться не могут. Но этот черноухий котовский Серега их выручит и сюда доставит. Так?

- В точку!

Я заулыбалась. И от сердца малость отлегло: все-таки все они, кто ушел за радистом, мне дороги, за каждого я переживаю.

- Ну а теперь давай спать, - подытожил егерь. – Утро вечера мудренее. Во сколько, говоришь, твой ковбой припожалует?