Сколько времени прошло с момента ухода ковбоя с командой я не знала. Комма на руке не было, а по солнцу я могла определиться только очень приблизительно: утро, вечер, полдень. Небесное светило уже ощутимо склонилось к западу, и было впору размышлять о перспективах ночевки. Но тут Молчун достал из кармана рацию, выслушал невнятные хрипы, донесшиеся из динамика, односложно ответил и взмахом руки отправил меня на выход. Я скидала недоеденный сухпай в карманы штанов и похромала наружу.
Все же моя нога зажила еще не до конца. Если сразу после высадки на берег я ходила сравнительно бодро, то сейчас дырка в бедре весьма ощутимо давала о себе знать. Я хромала все сильней, ковыляла все медленней, а за спиной явственно слышала недовольное сопение Молчуна. Не знаю, как далеко я смогла бы дойти, но мне сегодня повезло, уже второй раз за день. Когда я выходила к морю сполоснуть посуду, то среди густой травы мне удалось разглядеть пусть и корявую, но вполне крепкую на вид палку. Хиленькой жестяной пластинкой, так и не ставшей таганком, я очистила с будущего посоха полусгнившую кору, влажной салфеткой из все того же сухпая протерла древесину и измазанные руки. И все это время мой конвоир молча сидел рядом и даже не пошевелился, чтобы помочь. Мог ведь хотя бы нож дать, но предпочел наблюдать за моими мучениями. Ну не козёл ли?
С палкой в руках идти было намного легче, чем без нее. Я даже представила себя этакой бабой-ягой с клюкой наперевес. Представила и тихонечко хихикнула. Собственно, я сейчас именно на эту бабку и походила: грязная, непричесанная с костяной ногой. И клюка – вот она, налицо, одна штука, все согласно инвентарной описи. Впрочем, желание смеяться быстро кончилось вместе с лесом. Полоска зарослей вдоль берега бухты была ну совсем маленькой. Метров пятьсот-шестьсот в ширину. А потом начинались серые отвесные скалы. В этих скалах был узкий проход, а в проходе была каменная лестница. И путь мой шел по этой лестнице вверх. Так-то оно бы ничего, взбежать по ступенькам несложно. Угу, если бы не нога. Я и по лесу шла не слишком уверенно, а сейчас… Но вариантов не было, и я шагнула вперед.
Мы поднимались вверх по лестнице, я и мой караульный Молчун. Шли без спешки – спешить я не могла физически. Думаю, карлайловский мужик мог при желании просто закинуть меня на плечо и в минуту оказаться наверху, но он предпочел сложности. А мне тем более спешить было некуда. Несколько раз проход поворачивал вправо-влево. И в этих местах Молчун останавливал меня и с пистолетом наизготовку проверял, нет ли за поворотом злых врагов. Врагов за поворотом ожидаемо не оказывалось, ни злых, ни добрых. Потом меня пропускали вперед, и мы снова тащились наверх в прежнем порядке. Вот только при всех своих маневрах конвоир оставался ко мне хотя бы вполоборота, так что шансов расправиться с ним одним внезапным ударом у меня так и не появлялось.
«Саежка» висела у меня на плече и периодически сползала. Я поправляла ремень, но этого хватало не слишком надолго. В какой-то момент Молчун решил, видимо, сделать доброе дело – забрать мою ружбайку. Но я так дернула ее к себе, что чуть не свалилась, когда нечаяно всем весом навалилась на больную ногу. Я внутренне взвыла от резкой боли и скрипнула зубами, охранник фыркнул, отпустил ружье, и мы двинулись дальше.
Через какое-то время я перестала считать не только ступени, но и повороты. Просто монотонно переставляла ноги, да время от времени поддергивала на плече «саежку». Даже перестала подстерегать возможность пристрелить своего конвоира. Все силы уходили только на то, чтобы подняться на очередную ступеньку. Больная нога горела огнем, но я не хотела доставлять удовольствие Моучуну, признавшись в этом хоть каким-то образом. Но всему приходит конец. Вот и моя пытка тоже подходила к концу. По крайней мере, я увидела верхнюю границу прохода. И не где-нибудь высоко в небе, а чуть выше собственной головы.
Мы как раз подошли к очередному повороту, и охранник с пистолетом в руках вышел вперед. И только он качнулся вбок, заглядывая за угол, как ему в голову прилетел изрядный камень. Думаю, если бы он попал точно в темя, то напрочь проломил бы черепушку. Но удар пришелся вскользь. Хотя и этого хватило, чтобы Молчун рухнул на землю и выронил пистолет, который бодро ускакал вниз по лесенке. Сознания охранник не потерял, и тут же начал вставать, одновременно доставая свой тесак. У него, конечно, была еще и винтовка, но она, во-первых, была закинута за спину, а во-вторых, с ней в узком проходе было просто не развернуться.
Если честно, все детали этой драчки я вспомнила уже потом. А в тот момент я только и могла, что опираться на свою палку и смотреть во все глаза на развернувшуюся передо мной схватку. Впрочем, она была довольно скоротечной. Рядом со мной мелькнула тень, я ощутила рывок, и «саежка» выскочила у меня из рук. Спрыгнувший сверху человек схватил мою ружбайку, щелкнул предохранителем и саданул в упор зарядом картечи прямо в грудь Молчуну. По ушам долбануло так, что минут пять я слышала только звон. Охранник рухнул, как подкошенный (а кто бы не рухнул на его месте?), а я только и смогла, что размахнуться своей палкой.
Дальше было прям как в кино про Матрицу. Я видела, как рыжий косматый мужик в лохмотьях и бороде медленно поворачивается ко мне с моей «саежкой», видела, как медленно движется по дуге конец моей палки, как на лице у разбойника появляется удивление: ружье-то не стреляет! И как, наконец, об его голову ломается моя клюка и разлетается обломками в разные стороны, а сам злыдень плавно оседает на каменные ступени. А потом я снова встала на недолеченную ногу и, завопив: «А-а, мать!», отключилась.
Когда я пришла в себя, наступила ночь. Солнце давно ушло за горизонт, не оставив за собой даже тонкой светлой полоски. В небе ярко сияли чужие созвездия, из которых я могла распознать только Южный крест. Мне его как-то показал Борюсик, когда мы с ним беседовали на отвлеченные темы еще там, на старом острове. Я лежала на чем-то условно мягком, но уж точно не на голой земле. Было прохладно, но не настолько, чтобы озябнуть. Нога болела, но уже вполне терпимо, можно даже сказать, привычно. Правда, в дополнение к этому саднил затылок – видимо, удачно приложилась головой о камень. Дул легкий ветерок, где-то во тьме шелестели листья деревьев, в стороне журчал ручей…
Едва услышав этот звук, я сразу захотела сделать две вещи. И если одну можно было осуществить немедленно – фляжка по-прежнему была прицеплена к ремню, то другая… Другая через мгновение исчезла, стертая осознанием положения: вырубилась в одном месте, очнулась в другом. На мгновение накатила тупая бабская паника из разряда «все пропало», но тут же была выдавлена холодной рассудочной оценкой: жива, руки-ноги не связаны, с этой клятой лестницы меня вытащили, минимальный комфорт обеспечили, барахло оставили – значит, по крайней мере, врагом не считают. А еще это означает, что пора обозначить себя, узнать своих благодетелей и определиться с дальнейшими действиями.
Я энергично и намеренно шумно зашевелилась и села, оглядываясь вокруг и тщетно пытаясь при свете одних лишь звезд хоть разглядеть что-нибудь кроме невнятных теней на некотором расстоянии. Напрасно. Ощупавши пространство вокруг себя, обнаружила настеленные на землю широкие пальмовые листья. Забота. Приятно.
Мало-помалу, нервы успокоились и вернулось то самое изначальное желание. Нагружать больную ногу не хотелось, и я, пользуясь темнотой и одиночеством (была бы не одна – пришлось бы корячиться, статус поддерживать) встала на четыре кости и поползла куда-то вбок, подальше от своей лежанки. И чуть не пролила накопленное организмом, когда совсем рядом с собой услышала незнакомый мужской голос:
- Осторожно, мисс, тут дальше обрыв, – произнес голос по-английски.
Как удалось не завопить – не знаю. Но смогла, справилась. А голос тем временем продолжал:
- Позвольте проводить вас к более безопасному месту. И вот, возьмите…
Мне в ладонь ткнулась гладкая деревяшка.
- Не думаю, что вам будет комфортно воспользоваться моей поддержкой, но с помощью этой трости вы наверняка управитесь самостоятельно.
Я принялась подниматься, опираясь на выданную мне палку, и тут же с другой стороны меня подхватила под локоть крепкая рука. В сопровождении незнакомца я прохромала к каким-то кустам, видневшимся черным силуэтом на фоне лишь немногим более светлого неба.
- Когда вы закончите, мисс, дайте мне знать, и я верну вас к вашей постели.
С этими словами мужчина отпустил мой локоть и бесшумно исчез в темноте.
Трость и вправду оказалась очень кстати. Вот только прежде, чем ей воспользоваться, пришлось задавить нервный смешок: совершенно некстати вспомнился древний анекдотец на тему чукотского туалета из двух палок. К счастью, волков здесь не было, так что удалось обойтись одной. Приведя себя в порядок, я отошла от кустов на пару шагов и вполголоса позвала:
- Мистер…
- Донован, - отозвался голос пару секунд спустя, а мужская рука вновь взяла меня под локоть и повлекла в сторону. – Томас Донован, Уотерфорд, Ирландия.
- Анна, - представилась я в свою очередь. – Анна Сергеева, Орел.
- Орьел? – переспросил мой спутник, пытаясь выговорить непривычное слово.
- Орел, Россия, - подтвердила я.
- О, Россия! – возбудился мой поводырь. – Мне нравится эта страна!
К счастью, о самых красивых на свете русских девушках он распространяться не стал, и это хорошо. Ненавижу пафосную банальность!
Через минуту-другую я уже сидела все на тех же листьях, блаженно вытянув ногу. Мой ночной спутник присел рядом на пристойном расстоянии.
- Мисс Анна, - в его голосе слышалось сожаление. – я прошу прощения за свои действия. Оправданием для меня может послужить лишь то, что это было сделано в горячке схватки, и, кроме того, со стороны вы совсем не выглядели пленницей.
В темноте мне не было видно лица своего собеседника, а голос ничего сам по себе не значит, нужную интонацию слишком легко изобразить. Хотелось думать, что ирландец искренен, но в любом случае сейчас у меня особого выбора не было. Впрочем, поглядим, что будет дальше.
- Я это понял лишь тогда, когда обнаружил, что ваше оружие не заряжено, а единственный патрон… Надеюсь, он достался тому, кому и предназначался?
- Да, - призналась я. - Но без вас, боюсь, мне так и не удалось бы поймать удобный момент.
- Рад, что в этом наши желания совпали. Когда я обнаружил ваше истинное положение, то не захотел оставлять вас в беспамятстве на камнях. Ночь, конечно, теплая, но камень быстро остывает и вытягивает тепло из тела. Вы бы как минимум замерзли, а в худшем случае могли серьезно заболеть.
- Я не в претензии. Более того, я благодарна вам за эту заботу.
Я говорила, говорила, а сама тихо хренела от самой себя. Куда что девалось? Откуда что взялось? Вместо того, чтобы в двух словах разрулить ситуацию по понятиям, я сижу и выражаюсь прямо как какая-нибудь королева. Да и вообще – словно все те манеры, что в кино видела, что мне учительница по русскому языку привить пыталась – просто вот взяли и проявились. И, кажется, акцент у моего английского стал гораздо более английским.
Мы говорили не слишком долго. Я успела коротко рассказать о себе, он – так же коротко о своей жизни. Оказалось, мужичку всего-то двадцать шесть лет. Он окончил технологический университет Дублина, занимался боксом, стендовой стрельбой и, что особенно было для меня ценным, парусным спортом. А выдернуло его сюда, на острова, с собственной яхты. Ну да, яхта была маленькая, старенькая и куплена в кредит, но это не важно. А важно то, что где-то не очень далеко есть прекрасная новая двухмачтовая яхта, на которой никто не умеет даже парус поставить, не говоря уж о том, чтобы куда-нибудь плыть.
За куртуазной беседой я постепенно приходила в себя. Успокаивалась, расслаблялась, даже какие-то робкие надежды появились на счастливое завершение этого вояжа. И все бы ничего, только вот я захотела есть, а если называть вещи своими именами, то жрать. При галантном кавалере обнаруживать это не хотелось. Вот только желудок мой решил по-своему, обозначив проблему решительно и громко.
- Ох, простите, - рассыпался в извинениях мистер Донован. – я совершенно забыл о том, что вы голодны. К сожалению, могу предложить вам только вяленую рыбу и воду. И еще: постарайтесь не зажигать сейчас огонь или фонарь. Здесь открытое место, и свет будет виден издалека. А я бы не хотел привлекать внимание коллег вашего покойного конвоира.
Я прикинула: пакет из сухпая в полной темноте не съесть. Скорее, сама измажусь, и постель изгваздаю. А вяленая рыба, если отделена от костей – как раз самое то.
- Томас, давайте вашу рыбу.
После еды меня потянуло в сон. И, надо сказать, у ирландца хватило внимательности заметить это и такта оставить одну. Я поудобнее устроилась на жестких пальмовых листьях, и провалилась в темноту, как в безлунную осеннюю ночь.