Забытые острова. Аннушка.

Глава 32

Пока мы с Сарой разбирались, народ стал помалу вылезать из укрытий. А впереди всех, переваливаясь с боку на бок, колыхала телесами Софочка. Увидала меня, мой пришибленный вид, и припустила туда, где мы Архипа оставили. Я внутренне съежилась: знаю, что сейчас будет, не раз видала. И, чтобы перебить, отогнать слабость – не к месту и не ко времени сейчас – принялась распоряжаться:

- Двое с носилками сюда! Остальным – обойти территорию, проверить все закоулки на предмет чужаков.

Я вокруг огляделась, выцепила в толпе мужичка из новеньких. Так-то я давно его приметила: человек больше делает, чем говорит. Поручила ему вооружиться лодками, кошками и организовать сбор трофеев, особенно лодок, пока не потонули или их в море не унесло. Пьяную и зареванную Лерку – я сама влила в нее полстакана беленькой - оставила на попечение Дзетты, а сама с остальными участниками героической обороны набрала оружия да патронов, погрузилась в свободный катер и отчалила Михалыча сотоварищи выручать. Задержалась только на добить недобитков из тех, что в чужих лодках остались.

Эпической морской битвы не получилось. После первых же наших выстрелов бандосы свалили. А я за ними гнаться не стала, не до того сейчас. Да и народа у них в лодках явно поубавилось. Молодцы мужики, премию им выпишу.

Я сделала круг вокруг кораблика – чисто полюбоваться. Красавец! В нескольких местах, все-таки, борта пулями покоцало, но ничего криминального: заделаем, зашпаклюем. Это я уж сама, собственноручно излажу. Не допущу, чтобы мой белый корабль был дырявым да щербатым. А как мы к борту подвалили, нам сверху целый трап спустили. И я первая наверх полезла.

На палубу выбралась – красота! Не совсем, конечно: вокруг беспорядок, гильзы стрелянные валяются, в паре мест – кровь. Я насторожилась, давай оглядывать мужиков. Так и есть: у Билла плечо перевязано, у Аджитки штанина в бурых пятнах. Михалыч взгляд мой перехватил и усмехнулся.

- Не переживай, Аннушка. Это царапины, скользом прошло. А индусу так вовсе щепка в мягкое место воткнулась.

Я расслабилась, а этот старый клоун рукой махнул, выстроил своих орлов в шеренгу, а сам мне навстречу и рапортует:

- Товарищ королева, разрешите доложить! По вашему приказу судно захвачено. Потерь среди личного состава нет. Доложил старшина запаса Каренин Федор Михалыч!

Грудь выпятил, глазами начальство, то бишь, меня, ест, и в этих глазах такое, знаете, проглядывает, словно он не из Рязани родом, а из Австралии, где ехидны на каждом шагу попадаются. А мне деваться некуда, я с подобающим видом рапорт выслушала, скомандовала «вольно, разойдись». И пока егерь далеко не разошелся, цапнула его за пуговку:

- Михалыч, а трюмы-каюты вы смотрели?

- Окстись, Аннушка! Да рази ж было время на такие глупости? Мы только и делали, что супостата гоняли.

- Тогда давай, посылай людей вниз. Я пока что по ступенькам скакать не в состоянии.

Палуба в момент опустела, остался только дед. Ему, вишь, не с руки, то есть, не с ноги по трапам бегать. Ну и пока народ обшаривал корабельные закоулки, мы и пообщались. Он мне про свое доложил в деталях, я ему о своем поведала. Михалыч посидел, губами пошлепал, да и выдал:

- А знаешь, Аннушка, если бы не «максимка», у них могло бы все получиться. Стоило им на берег выскочить, и они всех бы вас положили.

- Но у них бы тоже были потери!

- Значит, они посчитали их приемлемыми. Да и сколько там вас было! Половина ворогов давила бы вас огнем, не давала голову высунуть, а остальные подбежали бы и порешили, или взяли вас тепленькими. А еще – могли просто вдоль берега гонять, заставлять патроны тратить. А пока вы на них отвлечены, вторая группа спокойно зашла бы сзади.

- А если бы вы не отправились кораблик трофеить?

- Да то же самое. Ну, было бы у них чуть больше потерь. Вот если бы мужики за радистом не свалили, тогда да, тогда у нас был бы шанс удержаться.

- Получается, кто-то им подсказал? Но старички все проверены, а у новеньких раций нет.

- Это и необязательно. Кто-нибудь с хорошим биноклем засядет на деревьях и всё будет знать, всё увидит, всех посчитает. И доложит.

- Тогда почему на лодках? Пришли бы ночью по земле, втихую бы всех перерезали.

- А вот тут я тебе не скажу. Но какие-то резоны у них однозначно были. Например, на лодке можно быстрее сближаться с противником. И пока один рулит, остальные могут вести огонь, выбивая стрелков на берегу.

- И что же теперь делать?

- А вот вернутся мужики, тогда и решим. Лично я считаю, что к нашим ворогам нужно наведаться в гости.

- А куда? Пленных-то нет.

- Как нет? А наблюдатель?

- Так он ведь прячется, его еще найти надо.

- Не боись, я ж не зря столько лет по лесу шастал, кой-чему научился. Если этот змей еще с острова не сбег, я тебе его добуду.

Как мы тягали добычу – это просто цирк с конями. В конце концов сообразили: перелили бензин из лодочных бачков в бак шхуны, запустили движок, и этого едва-едва хватило на то, чтобы подвести нашу прелесть к бухте. В саму бухту заводить не стали – не рассчитана она для таких судов. Надо будет обойти остров по кругу, поглядеть: нет ли где удобных закрытых стоянок. Если такую красавицу расхлещет штормом или выкинет на берег – будет очень, очень жаль. А кораблик и вправду красив. Считайте, что я в него уже влюбилась. Отдали якоря, съехали на берег, наскоро порубали, а потом Михалыч с Аджиткой оседлали квадрик и укатили искать шпиона. А я отыскала свою клюку и двинулась осматривать добычу.

Трофеев набрали… много. Дисциплинированные и бережливые европейцы достали все, до чего можно было дотянуться. Куча вышла изрядная. Понятно, что там, где поглубже, поднять со дна ничего не удалось: на запах крови налетело множество разнокалиберных акул. А вот на условном мелководье – где глубина до пяти метров и дно хорошо видно – собрали почти все выпавшее за борт оружие. Ну а тех, кто оставался в лодках, не говоря уж об убитых на берегу, раздели буквально до нитки: ценность каждой тряпочки мои островитяне уже основательно прочувствовали. И никакого смущения даже у женщин: трусы нужнее живым. Их можно выстирать, прокипятить, заштопать и спокойно пользовать дальше.

Эти новые бандосы – сборная солянка. Кого только там не было: и белые, и негры, и латиносы, и всяческие метисы. Видимо, страсть к халяве тоже способна объединить людей. Мы с Михалычем как-то говорили об этом. Есть люди, которые живут своим трудом. Неважно – работают на себя или на дядю, забивают гвозди или подают кофе. Просто они вот такие. А есть те, кто живет с добычи, промышляя кто воровством, кто грабежом, кто еще чем подобным. Они не будут работать, если только им в спину не тычется дуло автомата. Награбил – прогулял – проспался. Награбленное кончилось – снова пошел грабить. Такие уроды были всегда. Что казаки Дикого поля, что кочевники из южных степей, что гордые горцы, что суровые викинги, что арабы – да у всех народов были такие любители поживиться за чужой счет. Те же европейцы, они не исключение. Да ведь еще и в плюс себе это записывают, подвигами своими сомнительными похваляются, лихостью козыряют.

Тут, на Островах, почуяв свободу, подобные твари вовсю разгулялись. Оно и понятно: здесь действует единственное право, право силы. И ведь эти ухари до последнего думали, что идут на верное дело, считали нас легкой добычей. Михалыч сто раз прав: если бы не Снегурка с пулеметом, так бы все и было. Это что же выходит? Получается, что мы, три с лишним десятка человек, недостаточно сильны? Ну да, недостаточно. Иначе бы эти мрази наш остров стороной обходили. И что делать, как с этим справляться? Я вижу только один выход: начинать активно искать себе людей, искать другие нормальные группы, договариваться, объединяться, становиться силой, которая здесь, на островах, установит свои законы и укоротит руки всяческой швали.

Тело Архипа, омытое и приготовленное к погребению, положили в тень за бывшей сарайкой, накрыли простыней. Хоронить решили вечером. И народ старательно обходит это место по большой дуге. Стараются даже не смотреть в ту сторону. И работают, работают, копошатся, чувствуют свою вину за эту смерть. Только Софа сидит рядом. Уже не завывает, не причитает, а просто смотрит на своего мужчину, и иногда кончиками пальцев касается его лица. Вот ведь – житья мужику не давала, при мне слова доброго ему не сказала, и только сейчас, наконец, поняла, что за сокровище у нее было.

Пленного допрашивала на пару с Биллом. Не поверите – нигде ничего не дрогнуло, когда пришлось стимулировать ему память острым ножиком. Ну а реднеки – они люди весьма своеобразные, и про Женевскую конвенцию отродясь не слыхали. Правда, знал душегубец, собственно, немного: мелкая сошка, больше скулил и трясся, чем рассказывал. Вот того бы поспрошать, что с автоматом был. Тот – из набольших это сразу видно. Хитрый был мужик и предприимчивый. Ведь даже когда почти всю его команду положили-утопили, у него был шанс на успех. Прикончи он Фам Линь, и все. Мне с ним в скорострельности не состязаться, про Дзетту и говорить нечего. Фрекен Олсен недееспособна, Лерка в прострации. Он и в однова бы всех добил, если бы не пистолетик в руках одной стервозной особы. Кстати, тот его автомат оказался американским «томсоном». А пистолет – и того круче: тот самый «глок-17», что Лерка пыталась попервоначалу заказать. Девчонка облизнулась, конечно, на эту игрушку, но даже дергаться не стала. Все правильно: трофей Министервы, да и награду она честно заслужила.

Только закончили беседу, только добили страдальца, как опять нарисовались мои бюргеры, явились – не запылились. И опять какую-то демократо-либералистическую лабуду пропихивают. Я и без того, мягко говоря, на нервах. То, что снаружи этого не видать – еще не показатель. День был тот еще, да и допросы с пристрастием нормальным людям настроение не поднимают. Ну так, значит, они сами напросились.

Тяжело опираясь на клюку, я как была – измазанная грязью и кровью, воняющая порохом и дерьмом – к счастью, чужим – вышла к толпе. Нашелся шустрик, который оперативно подставил стульчик. Я уселась, вытянула ноющую ногу.

- Кто будет говорить?

Тот французский итальянец, что в прошлый раз микрофонил, нынче вперед не полез. Видать, хорошо помнил попытку отмазать латышей. Зато нашелся один из новеньких, вчерашнего урожая. Он еще не обтерся, местных реалий не вкусил, а мозги ему в Европе промыли хорошо, основательно, до костей. Вот он и принялся бубнить о ценности человеческой жизни, о том, что я не имела права, а этот свежеупокоенный – наоборот.

- Так вы говорите, он имел какие-то там права? – оборвала я его излияния. - То есть, вы хотите сохранить жизнь человеку, который пришел сюда, чтобы убивать, жечь, насиловать и грабить?

- Но он же сдался в плен!

- Хрена лысого он сдался. Это, вон, Дзетта с помощницей его скрутили. Две почти безоружные женщины взяли в плен бандита и убийцу. А где в этот момент были вы?

На мой голос подтянулся народ, из тех, кто был в состоянии передвигаться. Обступили меня и ждут, чего я еще навещаю. А у меня есть для них, припасено.

Я обвела собравшуюся толпу взглядом.

- Где вы были?

В ответ не раздалось ни звука. Я же, напротив, прибавила голоса.

- Где были все вы, сильные и храбрые мужчины, рассуждающие о ценности жизни и жалеющие убийц? Молчите? Так я за вас скажу!

Я, опершись на палку, поднялась и отпустила голос в полную силу.

- Вы как тараканы забились по углам, попрятались кто где. Вы, мужики, прятались за бабскими юбками! Испокон веков честь женщины была в руках ее мужчин: отца, мужа, братьев, сыновей. А нынче что? Сегодня женщины защищали мужчин, которые трусливо сидели по норам! Не умеете стрелять, так помогайте, хотя бы подавайте патроны. Но вы и на это не способны. И кто вы после этого? Сказать или сами догадаетесь?

Я перевела дух. Вокруг стояла гробовая тишина. Я чуть сбавила напора и продолжила:

- Того, которого сейчас кончили, взяла в плен кухарка, вооруженная ковшиком кипятка. Последнего бандита застрелила едва живая женщина с переломанными ребрами. А вы сидели как мыши и пердануть боялись – вдруг кто услышит, придет и за жопу схватит! Не мужики вы, даже бабами вас не назвать – это означает женщин оскорбить. Вы – бесполые существа. Гендерно-нейтральные, прости Господи. Тьфу! Лишь один из вас всех был настоящим мужчиной. Вот он лежит! Он – герой, и был бы героем, даже если бы не убил ни одного врага. Он пошел и защитил свою женщину, и поэтому она сейчас жива. А кого защитили вы? Да вы и себя-то защитить не в состоянии. А теперь подумайте: нужны ли вы нашим женщинам? Что вы можете сделать такого, чего не могут они? Молчите? То-то же. Всё, свободны.

Люди расходились молча, опустив головы – это мужики, или, наоборот, задравши нос – это женщины. А я стояла и думала: а не переборщила ли? Кто-то, возможно, после таких предъяв добудет из пяток душу и вернет ее на подобающее место. А если кто настолько привык бояться, что уже не в силах свой страх перебороть? Не сломается ли окончательно? Тяжкое, млин, это дело – править. И Михалыч с мужиками что-то задерживается. Уже темнеет, а их все нет. Мне бы он сейчас позарез нужен, просто некому больше в жилетку пореветь. Не поймет этого никто. А он – поймет. И поможет. И от Борюсика с Фридрихом никаких вестей… Впрочем, до завтра я ничего и не жду.

Первый раз мне пришлось хоронить своего. Если, конечно, не считать той братской могилы, в которую мы с Михалычем сложили безымянные жертвы того сволочного тигра. Раньше всё чужих бандитов закапывать приходилось. С теми всё просто: яму отрыл поглубже, плюнул на труп и обратно закидал. А вот Архип…

Место для могилы я выбирала не просто так. Он ведь первый, за ним, хочешь – не хочешь, другие пойдут. Кто вот так же от бандитской пули, кто от болячки, а кто и от старости. Вот и нужно было так сделать, чтобы от этой могилы наше кладбище пошло. Чтобы люди могли прийти в тихое уютное местечко, друзей и близких помянуть, побыть наедине с памятью о них и со своими мыслями-чувствами. И как раз нашлась небольшая рощица посреди нашей степи примерно в километре от поселка. И не рядом, и недалеко. Вот там и вырыли могилу. Гроб колотить не стали, не из чего. А простынёй я пожертвовала. Негоже хорошего человека голышом в последний путь отправлять.

Собрались все. Все, кто ходить мог. Даже Министерва приковыляла. Даже всё ещё чахлая Пенелопа притащилась. Пришла Лерка, уже несколько очухавшаяся. Снегурка пыталась, но у нее просто не хватило сил подняться с постели.

Принесли тело Архипа, положили рядом с ямой. Наши, русские, как заведено ритуалом, прошли мимо, прощаясь. Останавливались, всматривались в спокойное, умиротворенное в смерти лицо, и шли дальше. Следом потянулись и остальные. Кто-то что-то шептал, кто-то касался пальцами холодных рук, кто-то просто смотрел на человека, который сегодня погиб в настоящем, взаправдашнем бою. Все молчали. Тяжелое такое молчание, тягостное, нарушаемое лишь тихими всхлипами Софочки. А что тут еще скажешь? Я все, что могла, уже выдала. Запал иссяк, и теперь я стояла вместе со всеми, ожидая, пока мимо погибшего человека пройдет недлинная цепочка людей.

В изголовье поставили деревянный крест. На нем написали имя и две даты: дату попадания сюда, на остров, и дату смерти. А потом все уставились на меня. Ну да, я ведь королева, я должна произнести речь. Пусть и короткую, но такую, чтобы всех за душу взяло. Я долго не думала.

- Товарищи! Мы сегодня похоронили человека. Он появился среди нас недавно, мы не смогли как следует узнать его при жизни. Зато сейчас я могу сказать: это был настоящий мужчина. Я не знаю, как он жил прежде, там, на старой земле. Но его недолгая жизнь здесь, среди нас, достойна всяческого уважения. Он погиб, пал в бою, с оружием в руках, как настоящий воин и защитник. И он заслужил, чтобы сейчас, после смерти, ему воздали почести, которые он по праву заслужил.

Я скинула с плеча свою неизменную «саёжку». Другие, кто был при стволах, тоже приготовили оружие. И мы, пусть и нестройно, отсалютовали троекратным залпом памяти хорошего человека.