Заклинатель кисти

Интерлюдия. Письмо Саки

За всю свою жизнь мне почти не приходилось писать писем. Не было нужды, наверное. Однако был один любопытный случай, связанный с этим: моя матушка умерла в горячке, когда была еще совсем маленькой, и отец как-то раз сказал, что если напишу ей письмо, то ночью придет небесный посланник и доставит его маме. Что я, девчушка, и сделала. Однако никто не пришел за письмом. Не в ту ночь. Не в следующую. Так я впервые познала разочарование и поняла, что люди склонны ко лжи. Может, поэтому мне разонравилось писать письма.

Священнослужители склоны говорить, что если ты совершаешь много хороших дел, то боги обращают на тебя свой взор и после смерти забирают жить в свою небесную страну. Вот только я не верю в это: после смерти все мы, и хорошие, и плохие, исчезаем, развеиваясь, как дым на ветру. Однако говорить такое — куда болезненнее, чем кормить ложью о возможном счастье в загробной жизни. Да и некоторые, если узнают, начнут, не сдерживаемые более ничем, творить бесчинства. Смешные создания, люди…

Не знаю, кто найдет это послание, но в душе надеюсь, что этим кем-то окажется либо Йой, либо Унир, потому что верю, что они более всех серьезно отнесутся к написанному. Есть еще господин Уджа… но мне не хочется, чтобы он видел меня такой. Слабой, готовой покорно принять свою судьбу, когда большую часть жизни все время делала наоборот, стараясь вырваться из ужасной жизни, к которой приговорил меня торговец-отец, отдав за долги в бордель, принадлежавший тогда еще дяде Линжа.

Я знаю, кто меня убьет, как он это сделает. И нет никакого средства предотвратить это. Человек в черном монашеском одеянии, являющийся ко мне во снах и наяву и шепчущий пустые обещания о спасении, если помогу ему, лжет. Как отец, как все прочие в моей жизни. Спасения нет, и приговор уже подписан. Вот только… кто составил его?.. Может, я сама? Своими безразличием и напускной спесью. Да, так проще всего полагать: когда виноват ты сам, то остается меньше места в голове для сожаления.

У каждого из нас есть своя история: прекрасная и ужасная, добрая и одновременно необычайно жестокая. Энки — паренек, который убьет меня, тоже имеют такую. Оставшись рано без родителей, он и младшая сестра попали к одинокому дяде, брату отца, который любил поиздеваться над ними. Надломленный этим Энки в конечном счете не смог более мириться с тем, что его любимой сестренке приходилось страдать, и убил родича, выставив все так, словно того зарезали ночью в закоулке бандиты. Однако не зря говорят, что стоит только раз убить, как лишаешься части своей человечности. Чувство вины и горькие воспоминания глубоко засели в юноше, то и дело больно раня его. Большую часть времени он сдержанно терпел, стиснув зубы и продолжая упрямо идти вперед.

Работать в заведении господина Уджа он начал чуть ли не со дня открытия, год назад, и всегда был мрачным и нелюдимым, разговаривая либо по надобности, либо с теми немногими, кому особо сильно доверял. В числе последних оказалась Йой, которая, словно ласковое весеннее солнышко, способна привлечь внимание многих — даже тех, кто поначалу враждебно настроен к ней. Через нее я и узнала, что Энки устроился сюда для того, чтобы прокормить и обеспечить лекарствами хворую младшую сестру. Однако скромным мечтам юноши не суждено было сбыться — несколько дней назад девушка умерла, и голоса, которые он стал недавно слышать, усилились, болезненно въедаясь в разум. Эхо ли это совести? Или, может, чувство вины? Так или иначе они сводят его с ума, обвиняя, насмехаясь… Энки рассказал мне об этом, слезно, словно просил помощи. Интересно, когда он вдруг начал настолько мне доверять?.. Наверное, после того, как Йой познакомила нас пару-тройку месяцев назад. Бедняжка так беспамятно влюблен в нее, что готов искать помощи у ближайших друзей работницы. Вот только Йой, похоже, не располагает взаимностью.

Я молюсь и молюсь, но, похоже, богиня-целительница Онмё остается глуха к моим просьбам облегчить ношу Энки. Голоса продолжают пожирать его, и скоро он придет за мной. Я знаю это.

Я могла бы побежать. Позвать на помощь. Искать защиты. Да только как же я от всего… устала. Устала убегать. Устала прятаться. Если я не могу добиться прощения этой несчастной души, то какой смысл жить в мире, где боги столь глухи к мольбам муравьев-людей?

Я слишком завистлива, упряма и жестока, чтобы попасть в божественные земли — все, что меня ожидает, холод и темнота вечного забвения. Но почему-то мне нестрашно. Я готова принять свою судьбу, какой бы глупой она ни показалась со стороны. Единственное, о чем сожалею… о том, как бы сильно хотела повернуть время вспять и предотвратить ужасное несчастье, на которое обрекла давно уж покойную куртизанку Дзю, которая долгое время была моей соперницей, когда работала на дядю Линжа. Однако как сильно бы ни желала, ничего уж не изменить.

Единственное, что могу сделать — предупредить. Того, кто читает это письмо, я прошу… нет, настоятельно требую — не искушайся сладкими речами змея, прячущегося под личиной старика в черном монашеском одеянии. Он может показаться искусным и всезнающим, и это действительно так, однако намерения его всегда черны, как безлунная ночь.

Интересно, явится ли ко мне вновь призрак Дзю? Такой бледный и печальный, смотрящий на меня со столь сильной и леденящей ненавистью, что перестаешь чувствовать тепло своего тела. Пускай и понимаю, что теперь уж слова эти — ничто, однако прости меня. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прос… (дальше почерк становится неразборчивым)