Заклинатель кисти

Глава 7. Прогулка

Не помню, что мне снилось, но проснулся я с сухостью во рту и таким чувством, словно на сердце навалилась какая-то тяжесть — нет, оно не болело и не ныло, однако как будто кто-то водрузил на грудь камень. Окончательно проснувшись и посмотрев вниз, обнаружил, что на ней спал Аум, и данное все объяснило. Тут же сделалось неудобно лежать, а от его объятий еще и стало неприятно жарко под одеялом. Кряхтя и придерживая его за плечи, я кое-как умудрился сесть на матрасе, однако спящий вдруг обнял меня за плечи, сонно и негромко проворчал «Еще немножко…» и продолжил спать, однако на этот раз положив голову мне на плечо. Моему взору открылось не очень приятное зрелище: заплаканное лицо Аума подпухло, а длинные волосы немного спутались и спадали на лицо, делая его похожим на страшное привидение. Вздохнув, я убрал в сторону непослушные пряди спящего и с отвращением поморщился: кажется, некоторые из них испачкались в слюне, слезах и засохших соплях. Похоже, этот чудик действительно плакал ночью. От осознания данного сделалось гадко на душе: конечно, я далеко не добряк, но и мне может быть стыдно за свои поведение и поступки. Любому нормальному человеку должно быть. Похоже, придется подобрать Ауму другое имя, раз ему это все-таки так важно.

Однако на тот момент более насущным вопросом было то, каким же образом мне уложить бывшего русала в постель так, чтобы тот не проснулся: не хотелось прямо с раннего часа вновь терпеть его горделивость и претензии. Изловчившись, аккуратно обнял молодого человека и уж намеревался положить потихоньку на место рядом с собой, как вдруг раздвижная дверь открылась, и в проеме появилась Йой с подносом в одной руке. Она удивленно посмотрела на меня, застывшего с Аумом в руках, затем весело улыбнулась и воскликнула:

— О, ты уже проснулся! — и я не успел ее остановить.

Аум, потревоженный возгласом, поморщился, открыл глаза и подслеповато уставился на меня. На его лице отразилось недоумение. Скривив физиономию, я отпустил бывшего русала, и тот шмякнулся на матрас. Молодой человек ойкнул от неожиданности.

— Который час? — хмуро спросил я Йой, надевая халат и сдерживаясь, чтобы не начать ворчать, мол, зачем она разбудила Аума.

— Час быка, — сказала работница и улыбнулась, на этот раз нисколечко не смущенная моим полуголым видом. Если переводить это в эквивалент времени людей с Запада, то час быка включает в себя шестой и седьмой часы утра. Весеннее солнце уже встало и вовсю освещало землю, однако ночной холод так до конца не прошел. Иными словами, вылезать из-под одеяла мне очень не хотелось.

Йой подошла к матрасу и поставила рядом с ним поднос с завтраком на двух человек. Рис, немного жаренной рыбы, суп из бобовой пасты и чай. В меру щедро.

Аум, кряхтя, сел и потер глаза. Выглядел он неважно. Йой, заметив это, ужаснулась и спросила участливо:

— Богиня Даида!.. что с тобой случилось?

— Плакал, — сухо ответил Аум и тут же принялся за завтрак.

— Это из-за имени? — растерянно захлопала глазами Йой. — Тогда извини! Просто сейчас все эти имена и их значения не играют такой большой роли, как в прошлом! Прости, если ненароком обидели тебя! — у нее был такой растерянный и виноватый вид, словно девушка готова была тотчас начать кланяться этому подонку, словно важному гостю.

Аум с удивлением посмотрел на нее.

— Это как?.. — затем нахмурился, и его глаза увлажнились. — Что значит «Не играют такой большой роли»?! Я что, зря полночи переживал!

«А вторую половину ночи, выходит, не переживал и дрых?» — тяжко вздохнув, подумал я. Нужно было как можно скорее придумать этому дураку новое имя, чтобы прекратить фарс. Однако брать какое-либо с потолка не хотелось — нужно было такое, которое хорошо отразило бы суть Аума. Задумавшись, я хорошенько оглядел его со стороны, начавшего строить из себя изнеженную, ранимую и обиженную девицу. Очень красивый, но с гаденьким характером… хмммм… и длинные, черные и прекрасные волосы… Сразу же вспомнилась старинная легенда о принцессе Оико, которая всегда получала все, что хотела, однако в один прекрасный день в замок ее отца явился на ночлег красивый молодой воин. Девушка влюбилась в него с первого взгляда и пожелала, чтобы тот стал ее мужем, однако служанка предупредила визитера о намерении избалованной девы, и тот умудрился сбежать под покровом ночи. Принцесса, узнав об этом, впала в такую ярость и немилость, что потеряла разум и превратилась в злого дракона, уничтожив замок и погнавшись за воином, который затем сразил ее своим мечом. Будучи прекрасной внешностью, она слыла самой красивой девушкой в восточных землях, однако внутри нее не было ничего кроме яда, зависти и нескончаемой жажды к обогащению собственного имущества.

— Как насчет имени Оика?..

Аум зло воззрился на меня.

— Это женское имя! И я прекрасно знаю эту легенду! Даже и не думай!

Йой усмехнулась.

— А мне нравится имя Аум. Оно легкое, запоминающееся и красивое. Какая разница, что оно было получено путем отсечения одной или двух букв? Главное ведь, каким вышло. А вышло очень милым.

Бывший русал постарался скрыть смущение за хмурой гримасой, но легко можно было заметить, что слова работницы польстили ему. Ничего не ответив, Аум принялся старательнее поглощать рис из глубокой миски.

Я усмехнулся.

— Значит, Аум?

— Значит, Аум, — обиженно пробормотал молодой человек. Как просто, однако, все разрешилось.

Йой хихикнула и поднялась с пола.

— Ешьте, ешьте… Унир, — она посмотрела на меня с игривой улыбкой, — господин Уджа попросил тебя зайти к нему после того, как позавтракаешь. Найдешь его там же, где и вчера утром, — затем взгляд девушки скользнул по моему соседу по комнате. — Аум, а за тобой я зайду. Мне нужна будет твоя помощь кое с чем.

— Помощь?.. — Аум с непониманием поднял глаза на Йой, но девушка ушла, ничего более не сказав. Бывший русал недовольно нахмурился.

— Занятая она у нас, — усмехнулся я, затем подсел к подносу, взял палочки и хотел приняться за завтрак, однако Аум вдруг сказал:

— Спасибо.

— За что? — аж опешил.

— Просто, — помедлив, ответил он и отвел взгляд.

Сколько бы ни силился угадать ход мыслей этого парня, мне все равно оставалось невдомек, что творилось у него в голове.

— Забавный ты. Для Даума и уж тем более для божества Унира. Вы все там такие?

— Такие?..

— Ну, божества.

Аум мрачно замолчал, и я уж подумал, что не получу ответ на вопрос, как вдруг тот сказал:

— Нет, у господина Мори я только один такой, — однако слова эти мне особо ничего не прояснили.

— Какой он?.. господин Мори, — принялся любопытствовать я, хоть и не до конца веря в правдивость заявлений Аума, что он Унир.

— Добрый, — после короткой паузы задумчиво отметил бывший русал, — и мягкий. Он хороший господин и гениален в любом виде искусства, однако…

— Однако? — осторожно поинтересовался я, когда между нами снова воцарилось молчание.

— Нет, ничего, — похоже, Аум не был в настроении разговаривать: даже стало немного грустно без его привычной спесивости. Однако его слова насчет бога Мори… ну, тут не о чем пока было рассуждать: в легендах он и правда предстает мягкосердечным добряком, который, однако, вдруг взял и достаточно сурово наказал своего подданного, Унира, за то, что тот поделился с людьми магическими знаниями. Интересно, если Аум действительно тот, за кого себя выдает, то какова будет его версия произошедшего?.. Может, будь у меня больше времени, я бы попробовал надавить на него, однако нельзя было заставлять господина Уджа долго ждать. Что бы ему опять от меня ни понадобилось…

Господин Уджа снова ждал меня в личной ванной комнате, обустроенной в западном стиле. Как и вчера, он сидел в наполненной ванне, но на этот раз задумчиво курил трубку. Завидев меня, господин довольно улыбнулся.

— Доброе утро. Как спалось?

— Сносно, — сдержанно ответил я и подошел к ванне. — Вы хотели видеть меня?

— Да, залезай в ванну. Хочу, чтобы ты меня и сегодня помыл.

Я кивнул, быстренько снял халат и набедренную повязку и залез в ванну. Однако на этот раз Уджа повернулся ко мне лицом, и мне пришлось сесть на корточки между его вытянутыми ногами. Постыдная вышла поза. Уджа сверил меня удивленным взглядом и рассмеялся.

— Ты чего так скукожился? Садись нормально.

— Не понимаю, как здесь можно нормально сесть, — смущенно ответил ему. И действительно, ванна эта немаленькая, но вдвоем в ней можно уместиться, если господин сядет ко мне спиной, а не… вот так вот…

Уджа вздохнул.

— Всему тебя нужно учить, — затем без предупреждения ухватил меня за ноги и заставил их вытянуть, что ступни таким образом оказались на уровне его бедер.

— Господин! — недовольно возмутился я. — Это уже не купание, а какой-то эротический танец.

Уджа рассмеялся и чуть не уронил трубку в воду, однако ловко удержал ее, затянулся и затем выдул дым мне в лицо (специально, небось). Я поморщился, однако запах оказался весьма… приятным и душистым.

— А отчего бы ему и не быть? — как ни в чем не бывало улыбнулся господин, затем свободной рукой передал мне щетку. — Натри ее травяным бальзамом, стоящим вон там, и можешь приступать.

Взяв щетку, я потянулся за флакончиком, находившимся на крупном краю ванны, куда помещалось штук 5–6 каких-то баночек с купальными жидкостями, взял ту, на которую указал Уджа, и выдавил из нее на щеточку немного бальзама. Затем немного смочил ее начал натирать грудь господина. Естественно, в той позе делать это было совершенно неудобно, поэтому я поджал под себя ноги и уселся на колени. Уджа на такое ничего не сказал, принявшись задумчиво смотреть в сторону и покуривать — к счастью, на этот раз не на меня.

Между нами воцарилось недолгое молчание, затем я неловко спросил:

— Как вам спалось?

Уджа криво усмехнулся.

— Сносно, — передразнил он меня. Похоже, сегодня хозяин был в хорошем настроении. — Как наш гость?

— Который из? — подыграл ему я. Уджа довольно улыбнулся.

— Ты знаешь… тот, который русал. Выяснил что-нибудь насчет вчерашнего?

Я кивнул.

— Да, господин.

— Наедине просто Уджа. Разве я тебе не говорил?

— Уджа… да, мне удалось поговорить с Аумом. Он действительно признает, что является заклинателем Даумом из легенд, а также инкарнацией божества Унира. Однако пока его память в тумане, и он не может сказать много. То, что произошло вчера в трапезном зале, согласно словам Аума, является лишь отражением его желания.

— Отражением желания? — вскинул бровь господин.

— Будучи русалом, он не обладал таким развитым самосознанием, как мы с вами, и действовал за счет инстинктов и тех немногих остатков желаний, которые перекочевали к нему из бытия Даумом. Одним из них и, видимо, самым сильным было желание, чтобы его освободили от проклятья. Я расспросил некоторых работников, присутствовавших в зале, и они подтвердили, что во время той заварушки начали слышать зов русала, призывавшего помочь ему и, вероятно, обладавшего гипнотическими свойствами.

— Хмммм… а ведь и правда. Я тоже слышал что-то подобное, — нахмурился Уджа. — Думаешь, это нечто вроде чар?

— Вероятнее всего. Также Аум добавил, что как раз в тот вечер кто-то, находившийся в зале, снял с него проклятье.

Уджа задумчиво потер пальцами подбородок.

— Кто?

— Это мне предстоит выяснить. Именно поэтому мне нужно, чтобы вы, господин, предоставили мне список вчерашних гостей.

— Уджа.

— Уджа.

— Ты точно доверяешь словам этого… этого?

— Судя по тому, что я услышал и увидел, Ауму нет смысла лгать и юлить. Он пребывает в таком же недоумении, что и мы.

— Хмммм… хорошо, я предоставлю его тебе. Что насчет поджога?

— Здесь пока никаких новых зацепок кроме того, что это дело рук очень умелого заклинателя кисти.

— А уж не ты ли сам это сделал? — усмехнулся Уджа. Я очень надеялся, что господин сказал это в шутку. Мне нечего было ответить, и я промолчал. Мужчина фыркнул. — Да успокойся, знаю я, что это не ты. Ниир доложил, что ты в тот момент был у него, — интересно, а куртизан не упомянул, что тогда спал, и, следовательно, его слова не могут служить мне железным алиби?.. Надеюсь, что нет. Однако от одной лишь мысли, что Уджа мог меня подозревать, сделалось не по себе. — Так, значит, его зовут Аум… — хозяин заведения сделал паузу, затем весело усмехнулся. — Это что, обрезанное Даум? Хаха! И кто до такого додумался?

— Я, — с неохотой признался.

Уджа рассмеялся.

— Хвалю!.. видно, что человек творческий.

Я на это ничего не ответил, сосредоточившись на мытье. Взгляд невольно скользил по шрамам на теле господина — их было достаточно: что на груди, что на спине, что на животе и руках с ногами, однако под одеждой обыкновенно большая их часть не видна. Интересно, все они были получены в бою?.. я слышал, господин лет пять служил в армии, и большая часть его службы выпала как раз на период войны с соседним восточным королевством за земли. Точнее они возымели наглость попытаться отобрать у нас кусок территории, однако с потерями, но нам удалось, спустя несколько лет после начала противостояния, отстоять свои интересы. Война была затяжной, кровавой и уничтожила пару провинций, однако так как я был еще юн и жил в столице, то меня данное почти не затронуло — разве что, то вести неприятные витали в воздухе, то товар на рынке сделался более скудным, то выезд за пределы столичных земель запрещался, то поток беженцев не пропускали, и это оборачивалось конфликтами пришлого люда со стражей. В общем, много чего довелось увидеть, однако ужасов битвы — ни разу: войска неприятеля не смогли пробиться так глубоко в земли страны.

— Это? — приметив мое любопытство, господин Уджа отложил курильную трубку на край ванны и коснулся парочки своих шрамов на груди. Он невесело улыбнулся. — Подарочки войны. Я был не из тех, кто отсиживался в штабе. Зато меня знает и уважает множество воинов, — господин вдруг усмехнулся. — Может, если сейчас подниму знамя и пойду войной на короля, многие из них даже присоединятся ко мне.

Я ужаснулся подобным кощунственным словам господина. Не то чтобы меня сильно беспокоило, кто сидит на троне, но так смело говорить об этом… безумство.

— Господин, не говорите таких страшных вещей.

— Уджа.

— Уджа!.. так или иначе, не стоит говорить такое! Если кто узнает…

— То что? — вдруг жестко прервал меня господин, с любопытством и вызовом глядя в лицо.

— То вы впадете в немилость короля.

— Я уже немил ему. Меня такое не страшит, — пожал плечами Уджа. Так легко, словно это была мелочь какая-то.

Я недовольно нахмурился.

— Или тогда не сносить вам головы!

Уджа усмехнулся.

— Мне не настолько дорога собственная жизнь.

Мрачные и бунтарские мысли господина начинали меня пугать. Как можно так безрассудно говорить о своей жизни, словно она ничего не стоит?.. она стоит! Каждая жизнь ценна! И неважно, может, ни королю, ни государству не ценна, но окружающим людям — еще как! И Йой, и мне, и Саки… и… и… В тот момент меня обуяла такая злость на Уджа — такая, какую некогда испытывал к отцу, когда тот заводил подобные тирады о ничтожности человеческой жизни. Глупости все это!

— А мне дорога ваша жизнь! — не зная, как выразить весь тот поток возмущения, обрушившийся на меня, выпалил я сгоряча. Уджа удивленно посмотрел на меня. — И если вы так бесславно и необдуманно умрете, я прокляну вас, и вы станете неупокоенным призраком!

— Ладно, ладно, Унир, успокойся, — взволновался господин и коснулся моего плеча, но я разозлено обрызгал его. От злости аж слезы из глаз потекли. Отец частенько заводил похожие речи о том, как никакая жизнь в масштабах мира неважна, и что умирать не так уж и страшно. Это было отвратительно слушать… и Унис ничего ему на это не говорила — только молчала и работала дальше. А ведь столько людей живет в нищете или ином бедственном положении и даже не мечтает о всем таком, что имела моя семья… что имеет господин Уджа, почти купающийся в роскоши!.. И я, дурак, не выдержал и гневно излил господину все эти свои мысли. Идиот. Зачем это сделал?.. ведь данное — как перечеркнуть все свои старания найти удобное местечко в борделе. И под самый конец еще обозвал его бессовестным гадом.

Сначала Уджа слушал меня с неуверенностью, однако затем его лицо сделалось каменным, а под завершение моей гневной тирады он вовсе разозлился и велел мне заткнуться.

— Ты и понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти, чтобы получить все это! — он в раздражении обвел рукой ванную комнату. Ярость сделала его похожим на устрашающую скалу, которая готова была обрушиться на меня в любую минуту. Или… на демона. — Тебе-то легко говорить! А что ты сделал?! Разбазарил деньги матери, заработал себе плохую репутацию и увяз в долгах настолько, что очутился здесь?! Да если бы ни я, то ты бы уже давно отсасывал мужчинам каждую ночь за пару монет! И что я получаю в качестве благодарности?!.. это?!.. Тогда ты у нас бессовестный гад, а не я!.. — наговорившись, он сделал паузу и шумно выдохнул. Однако я не смотрел на него: мне было так гневно, обидно и жалко себя, что опустил глаза и тихо заплакал. От Уджа не последовало более никаких ругательств, а уж тем более рукоприкладства. Господин просто повернулся ко мне спиной и велел тереть спину. Я молча послушался его приказа.

— После купания пойдем на могилу твоей матери. Отведешь меня туда?.. как раз проветришь голову, — голос господин более не звучал разозлено, а, скорее, грустно. Он взял трубку и закурил — на этот раз чаще и нервно затягиваясь.

Слова Уджа застали меня врасплох, и прежний гнев тут же улетучился: конечно, я помнил, где ее могила, но не был там со дня похорон, а это… более полугода назад.

Мой отец всегда находил чарующими гравюры с призраками и прочими мистическими чудовищами. Время от времени он рисовал их и показывал мне, говоря, что если не буду его слушаться и совершенствовать мастерство кисти, то ужасающие создания сойдут ночью с полотен и съедят меня. От него редко когда можно было дождаться ласкового слова, а все эти запугивания только сильнее заставили меня не любить его. Однако я был всего лишь ребенком, и, конечно же, эти предостережения действовали на мое живое воображение, порождая в ночи пугающие силуэты и превращая каждый шорох в шаг страшного призрака, который вылез из картины отца и решил наказать меня за молчаливую ненависть к родителю.

Каждый раз, когда воображение рисовало в ночи дома зловещие силуэты призраков, а в ушах звучали их хрипы, тихое хихиканье и редкий плач, я закрывал глаза, натягивал одеяло до самого рта и мысленно молил божеств, чтобы эта тварь не наказывала меня… чтобы не убивала и не съедала, как пугал отец…

Став взрослее, я осознал, что то были лишь глупое запугивание и своего рода издевательства, однако детские страхи перед неизвестным до сих пор не оставили меня, порой появляясь в виде неоправданного испуга перед сном, когда комната погружается во тьму… До того, как окончательно увязнуть в долгах и угодить в бордель господина Уджа, ко мне время от времени являлся призрак матери. Бледный, с выпученными глазами, посиневшими губами и растрепанными, длинными и черными волосами. Каждый раз она была одета в белый погребальный халат, а некоторые ногти на руках и ногах были жутко поломаны. Все ее визиты были одинаковы: она либо садилась на колени рядом с моей постелью, либо залезала на нее, нависнув надо мной, либо ложилась рядом. Взгляд призрака Унис всегда был трудно читаемым — таким безумным, что редко можно было угадать в нем какую-либо другую эмоцию. Она лежала и смотрела на меня, а я — на нее. Дрожа от страха, обливаясь потом, но не в силах отвести взгляд. Затем каждый раз она спрашивала меня:

— Почему ты не приходишь? — и каждый раз это звучало по-разному. С вопрошанием, с укоризной, с грустью… а подчас с таким гневом, что казалось, будто от страха сердце остановится.

Унис приходила ко мне далеко не каждую ночь, однако все ее визиты я ждал с ужасом, подчас не в состоянии долго заснуть, унять дрожь и страшные мысли, в которых она убивала меня и утаскивала за собой в загробный мир. Конечно, многие бы просто сказали, что все это — последствие плохого сна и нескончаемого беспокойства, вызванного проблемами на работе, однако после похорон Унис я так и не осмелился ни разу прийти к ее надгробию. Ведь именно после смерти матушки ее призрак сменил собой всех прочих таинственных созданий, блуждавших время от времени в ночной темноте нашего дома. Однако как только я перебрался в бордель, Унис перестала являться ко мне: может, и вправду данное было вызвано ничем иным как сильной усталостью… или же дело обстояло в самом доме. Ха, глупо, конечно… но с такими ночными видениями начинаешь всерьез задумываться о реальном существовании проклятий и призраков. Пускай я заклинатель кисти, однако никогда не верил в подобные вещи, считая их выдумками и игрой воображения. Правда, идти на могилу матери все равно не хотелось: не потому, что я не любил ее при жизни или что-то такое — вовсе нет, у нас были… нормальные отношения, вот только жуткие воспоминания о ее «привидении» не давали мне покоя.

После купания господин Уджа попросил меня пройти с ним в спальню и подождать там, пока он тем временем переодевался в приятный на вид, но скромный халат болотного цвета.

— Вы точно уверены, что это поможет? — спросил я, стоя неподалеку от ширмы, за которой виднелся высокий и мускулистый силуэт мужчины.

— А у тебя имеются сомнения? — спросил он с неуверенностью. К тому моменту мы немного остыли и решили более не затрагивать тему раннего спора.

— Вы достаточно богатый и известный господин…

Уджа усмехнулся.

— Не настолько, чтобы все на улице меня узнавали. Более того, какая мне должна быть до этого разница? Ну, прогуляюсь я с тобой. И что? Ты все равно собираешься стать моим супругом, Унир.

— Я еще не дал согласия! — нахмурившись, возмутился. Раздражала его дурацкая черта принимать решения за других!

— А не дашь? — выглянув из-за ширмы, господин хитро улыбнулся.

Я смущенно отвел взгляд. Меня по-прежнему одолевали сомнения на этот счет, однако… разве был другой выход? Уджа по сути, предоставив возможность выбора, всего лишь играл со мной, как кошка с мышкой. Для него мой ответ был ясен, как безоблачный день.

Не дождавшись от меня ответа, господин с усмешкой скрылся за ширмой, затем появился оттуда в прогулочном халате. Стоило отметить, что ему одинаково хорошо шла как богатая одежда, так и поскромнее. И собой хорош, и любой наряд к лицу, и богат, и манеры хорошие — ух, мечта любого нормального человека. Вот только… наверное, я не был таким уж нормальным, раз то и дело колебался.

— Ты пойдешь вот так? — приблизившись, Уджа задумчиво оглядел мой халат.

— Да, — хмуро воззрился я на него, — а что?

Господин усмехнулся.

— Его бы не помешало постирать, но как пожелаешь, — с этими словами Уджа направился к выходу из спальни.

— На что это вы намекаете? — не сдержал я обиду. Может, не стоило разговаривать подобным тоном с господином, однако его подколы начинали напрягать. Да и не похоже было, чтобы Уджа злился на подобного рода поведение и речь — скорее, наоборот находил забавными.

— Да нет, ни на что, — со смешинкой ответил он.

Раздраженно вздохнув, я последовал за ним. Почему-то в тот момент наша большая разница в росте (мои 160 сантиметров с хвостиком против его 180 с лишним) сильно задела меня. Без веской на то причины… Однако в то же время сделалось любопытно: а каким видит мир господин с высоты своего роста? Отличается ли он сильного от моего? Естественно, я не осмелился задать Уджа такой вопрос.

Спустившись на первый этаж, господин подошел к приемной стойке, за которой сидела женщина — не та, которую видел вчера; прошлая была более спокойной и внимательной, а эта, во-первых, была помоложе, а, во-вторых, глядела более растерянно и нервно. Наверное, новенькая и не привыкла еще. Завидев господина, женщина поднялась, вытянулась по струнке и с легким волнением поприветствовала хозяина. Уджа дружелюбно улыбнулся и пожелал ей доброго утра.

— Мы с Униром отлучимся на пару-тройку часов. Передай остальным старшим, что если кто-то пожелает меня видеть, я приму их после того, как вернусь. Либо пусть оставят мне записку.

Девушка закивала.

— Все передам, господин Уджа! Приятной вам прогулки, — работница быстро глянула на меня, похоже, даже и не помня, кем я таким являюсь. Заведение большое, работников много — неудивительно, если обо мне знает лишь малая часть персонала.

— Приятного рабочего дня, — усмехнулся Уджа, и мы зашагали к выходу из заведения. Все-таки его общение с подчиненными подчас просто нечто: словно они вовсе не его работники, а верные сослуживцы. Ну, отчасти данное суждение было верным, однако…

— Разбалуете их, — неосознанно вырвалось у меня, когда мы шагали с господином по улочке квартала «красных фонарей», окруженной с двух сторон вереницей различных заведений: лапшичных, прочих ресторанов, больших и малых публичных домов, сувенирных лавок, чайных домов… даже баня одна попалась на глаза — странно, даже и не знал, что она тут имеется. Точнее, понятно было, что какая-то тут точно есть, но мне почему-то представлялась единственная большая, обслуживающая все близлежащие увеселительные кварталы, а тут, вот, выяснилось, что имеется еще одна, не такая уж и большая. Может, стоит как-нибудь побродить по округе да поглядеть, что здесь имеется. Я бы сделал это раньше, если бы Уджа не запретил мне покидать пределы борделя.

Несмотря на утренний час, улицы уже кишели людьми: ничего удивительного в городе с миллионом жителей (я слышал, даже по меркам Запада это очень много, и лишь единицы их столиц имеют такое количество, поэтому иностранцы приходят в изумление, узнавая о такой популяции), большая часть которого, однако, отведена резиденциям вассалов короля, а также зданиям самой королевской семьи. На оставшихся же клочках земли ютится народ попроще, оттого и такое постоянное столпотворение. Шумное, конечно, местечко этот город, однако данное меня редко беспокоит — привык, наверное, живя тут с рождения.

— Мммм? — Уджа, пребывавший глубоко в своих мыслях, среагировал не сразу. Сообразив, какую наглость ляпнул, я зарделся и промолчал. Однако господин не отстал от меня так просто. — Говори давай, — усмехнулся он, — раз уж начал.

— Н-ничего…

Уджа наигранно надул губы.

— Я что, настолько плох, что не заслуживаю услышать? — стыдно признавать, но его уловка сработала: я почувствовал себя гадко по отношению к нему и все-таки озвучил мысль.

— Работников. Такое излишне приятельское отношение к ним разбалует их.

Однако господин не стал на меня злиться — наоборот задумчиво улыбнулся.

— Твоя правда. Вот только все должно быть в меру. Конечно, нельзя быть с ними слишком по-приятельски, однако и вечно строгим — тоже нельзя. Как и задирать нос или глядеть на всех сверху-вниз. Это может обозлить их и заранее настроить против тебя. Я стараюсь балансировать по мере возможности, — меня удивили его мудрые слова… однако они все равно звучали как-то… неприятно.

— Простите меня за грубость, господин, но данное звучит… как бы вам сказать?.. немного фальшиво?

— Фальшиво? — я все боялся, что Уджа разозлится на какое-нибудь мое неаккуратно пророненное слово, однако же похоже было, что мужчина наоборот получал удовольствие от беседы и с большим любопытством слушал меня. Странный он.

— Да, такой подход не делает вас искренним. Вы все время балансируете между кнутом и сладостью, не делая их ни своими друзьями, ни врагами. Конечно, работники могут считать иначе, но… со стороны такая система отношений выглядит именно так.

Господин помедлил, затем усмехнулся.

— Унир, у тебя слишком идеалистический взгляд на это. Они мои работники. Они не должны быть моими друзьями или врагами — да, наши отношения должны строиться на взаимном уважении, но все эти побратимства… да, может, подчас я позволяю себе лишнего в общении с подчиненными, но они мне ни друзья, ни враги. Скажи, разве ты когда-нибудь сближался настолько со своими заказчиками?

— Нет… но, может, если бы сближался, мое положение не было бы таким бедственным.

— Ну, они определенно не любят тебя.

— Я слишком мелкая сошка, господин, чтобы все эти господа действительно что-то ко мне чувствовали. Их якобы ненависть — всего лишь игра на публику. Тем более я уверен, что уже все их треволнения улеглись, и часть из них даже не вспомнит, что мое мастерство не удовлетворило их привередливые вкусы.

Господин замолчал, и я подумал было, что снова сказал что-то не то, однако, посмотрев на него, приметил взгляд Уджа со смесью удивления и… восхищения? Тот согласно кивнул.

— Не ожидал услышать такое от тебя. Я приятно удивлен. Для своих лет ты необычайно умен.

— Что вы… — смутился я.

Уджа рассмеялся.

— Не скромничай! Я в твоем возрасте был раза в два тупее! — он затем грустно улыбнулся. — Всему пришлось учиться преимущественно на войне. Не самое лучшее место для такого, скажу тебе я.

Тот самый Уджа, который смог удержать натиск противника и защитить жителей крепости и близлежащих деревень? Который пережил длительную осаду? И множество кровавых битв?.. тот самый Уджа говорит мне, что я многим умнее, чем он в свои юные годы? Честно, не знал, как реагировать на такое: с одной стороны, лестно, однако, с другой… не нужны мне такие комплименты за счет самоуничижения собеседника.

— Уверен, господин, что вы зазря говорите подобное о себе. Все-таки далеко не каждый в вашем возрасте оказывался в ситуации, подобной той, которая приключилась при осаде крепости Джун.

На мгновение лицо Уджа омрачилось, но мужчина вовремя успел взять себя в руки и натянуто улыбнулся.

— Там… тоже много всякого произошло.

Видя сомнения господина, я не осмелился развить дальше эту тему.

Тем временем мы уже готовы были покинуть район «красных фонарей», как вдруг на горизонте появился шедший нам навстречу господин с двумя вооруженными мечами воинами-телохранителями. Сначала я совсем не приметил его, однако затем, когда он и его подчиненные приблизились к нам, взгляд невольно скользнул по незнакомцу. Нахальное выражение лица, похожее на лисье, тонкие усики, черные волосы, собранные на затылке в небольшой хвост, богатый, но практичный халат. Этот мужчина сидел рядом с Саки во время ужина. Линж. Проходя мимо, мужчина посмотрел в нашу сторону и криво ухмыльнулся. Сначала я даже и не понял, на кого был обращен этот неприятный взгляд, однако затем, переведя глаза на Уджа, приметил, как тот глядел на Линжа. Тяжело, напряженно и мрачно, словно между ними давно было какое-то негласное соперничество. Впрочем, данное недалеко было от правды — все-таки до того, как Уджа открыл свой бордель, именно заведение Линжа считалось лучшим в столице. Оно и сейчас является весьма хорошим, однако меркнет на фоне публичного дома моего нынешнего хозяина. А зная, какие вещи позволяются законом в нашем королевстве по отношению к крупным заведениям-соперникам… точнее не то чтобы даже позволяются — это такая штука, которая документально порицается, но на деле, если дать взятку, сойдет с рук… В общем, каждая из сторон собирает по вооруженной группе, во главе которой, как правило, должен стоять хозяин заведения, назначается день встречи, противники являются, и начинается кровавая стычка между ними. Когда вплоть до смерти представителя группы, когда нет — данное оговаривается заранее. Естественно, убивать лиц, непричастных к потасовке, нельзя, но, как показывает практика, соблюдение данного не всегда проверяется. Выигрывавшую сторону удостаивают большим почетом, а проигравший обязан либо вовсе уйти из данного бизнеса, либо убавить пышность своего заведения — опять же, как было оговорено заранее. Насколько мне известно, Уджа ни разу не поступало подобного вызова за год с лишним работы публичного дома, да и поджогов не происходило до позавчерашнего дня (хотя за такое могут запросто повесить, вот только мало кого данное останавливает, если уж очень хочется насолить). Не потому, что завистников и желающих не было, нет… все-таки пускай господин и скромничает, но определенную славу в народе имеет и считается очень хорошим воином — факт данный настолько хорошо известен, что из знающих людей мало кто решится вызвать его на честный поединок.

Мужчины разошлись, не сказав друг другу ни слова, а я, видя повисшее в воздухе напряжение, не решался что-либо произнести, выжидая, что последует дальше. Однако Уджа лишь молча и задумчиво глядел перед собой.

Мы вышли из оживленного города, и, не покидая столичных земель, двинулись в сторону храма, посвященного божеству жизни и смерти, Иаду — на холме рядом с этим местом и располагается кладбище. Однако не стали заходить в саму святыню, а прошли мимо храмовых ворот красного цвета, представляющих собой два столба без створок, соединенных сверху двумя перекладинами. Это место куда меньше привлекает паломников, в отличие от прочих храмов — преимущественного потому, что Иаду считается весьма своенравным божеством, которого лишний раз лучше ни о чем не просить: будешь молить о жизни, а получишь смерть… или наоборот. Пройдя мимо территории святилища, мы поднялись на холм, с которого открывается красивый вид на столицу. Даже забавно, что кладбище решили расположить в таком живописном месте — не удивлюсь, если в этом была некая злая шутка. Подойдя к низким воротам, мы заметили кладбищенского сторожа — угрюмого и сгорбленного деда в темном и грязноватом халате, который глянул на нас недобро, но ничего не сказал, сидя на пне и куря трубку. Наше королевство не располагает обширными землями, поэтому еще прошлыми короля было принято решение кремировать тела умерших, а пепел и остатки обугленных костей собирать в урну и хоронить в таком виде. Именно по этой причине могильные плиты располагаются друг к другу так близко, и само кладбище похоже на переполненную до отказа баню. Ха… хорошо, что никто не может прочитать мои мысли, ибо сравнение такое очень непочтительное, да только ничего получше в голову не лезет, ибо так ведь оно и есть.

Пройдя вдоль десятка рядов с надгробиями — ухоженными и заброшенными, — я привел Уджа к могильному камню, на котором были высечены имя матери и ее примерные годы жизни. Сказать по правде, даже я не знаю точной даты своего рождения — только месяц и неделю. Интересно, забуду ли со временем год, как некогда Унис?.. Впрочем, ее-то такие вещи никогда не беспокоили — именно поэтому мать и выкинула ненужную дату из головы, а так как книги учета рождаемости и смертности в нашей стране практически не используются (исключениями являются знатные рода), то найти данное очень сложно, если не невозможно. Согласно цифрам на могильном камне, матери было более пятидесяти лет на момент смерти. Даже до шестидесяти не дожила… досадно. Или же дожила, но просто запуталась в забытых датах?.. Уж не узнаешь.

Ее могила находилась не в лучшем состоянии — заброшенном, заросшем сорняками, грязном… Уджа при виде этого изумился, недовольно вздохнул, покачал головой, говоря «Как же так, Унир?» и затем принялся голыми руками приводить в порядок место упокоения праха матери.

— Ты вообще когда последний раз здесь был? — проворчал он, сидя на корточках.

Я же стоял неподалеку, но не принимал никакого участия в уборке: во-первых, потому что мне не особо-то и верилось, что это место является нынешним обиталищем духа Унис, а, во-вторых, вспоминая ее призрак…

— На похоронах матушки. Это где-то более полугода назад.

Уджа полуобернулся и удивленно посмотрел на меня, затем усмехнулся и покачал головой.

— А я-то думал, что я плохой сын.

Я нахмурился. Мне не нужны были его комментарии и упреки на данный счет.

— Сам разберусь с этим.

— Ох, я уж вижу, как ты тут разобрался. Так разобрался, что все люди, приходящие на соседние могилы, небось, думают, кто же это тут такой несчастный упокоен, что к нему никто не приходит.

— Данное вас не касается, господин.

— Ну, если я стану зятем Унис, то касается.

Слова господина и его ранние замечания были весомы и больно резали мою гордость своей правдивостью, однако я все равно никак не решался помочь ему и воздать дань уважения умершей, приведя место ее погребения в удобоваримый вид да поставив рядом с надгробием свечу. Не знаю, в чем была настоящая причина моего упрямства: какая-то старая обида? Странные отношения в семье, которые не привили мне ни грамма сострадания? Галлюцинация, которую вижу из раза в раз, которая, скорее всего, является ничем иным, как позывами совести? Так или иначе, вид кладбища пробуждал во мне не самые лучшие воспоминания, и хотел уж было уйти, ничего не сказав Уджа и подождав господина рядом с входными воротами, как вдруг перед глазами предстало невероятное и пугающее зрелище, от которого кровь стыла в жилах, а сердцебиение учащалось и начинало слышаться в ушах.

На надгробии сидела Унис… та самая! Жуткая, в белом погребальном халате, с растрепанными и распущенными волосами, смотревшая на меня так же безумно, как и в те ночи, когда являлась в дом и ложилась рядом. Она сидела в слабо подпоясанном халате, закинув нога на ногу и смотря на нас с Уджа с недоброй насмешкой. Матушка вдруг ухмыльнулась, обнажив гнилые зубы.

— Что, думаешь пришел и сделал мне честь? — ее леденящий душу взгляд был обращен на меня. Я не знал, что на это ответить: от увиденного ком встал в горле, а коленки затряслись. — Такой же, как и твой отец: ничего дальше собственного носа не видишь, а если и видишь, тут же залезаешь под одеяло и делаешь вид, что тебя это вовсе не касается, — слова галлюцинации были даже болезненнее упреков господина Уджа: они ранили в самое сердце, нещадно истязая его. Потому что это была правда. И неважно, видел ли я на самом деле обиженный призрак матери, или это воображение и совесть играли со мной очередную злую шутку. — Неужели я воспитала бессердечного труса, который даже на могилу к матери придти не может?.. который бежит от кладбища, как от чумы, потому что не в состоянии проявиться хотя бы капельку сострадания.

— Это неправда, — тихо прошептал, пытаясь хоть как-то защититься от жуткого видения, однако сам не особо-то и верил в сказанное.

Унис громко усмехнулась.

— Неправда?!.. да даже Уджа, который видел меня раз в жизни, проявляет большее уважение и интерес, чем ты! Неблагодарное дитя! Может, было бы лучше, если бы ты вовсе не рождался! — ее крик был полон злорадства. Унис… этой Унис нравилось доставлять мне мучения, нравилось оскорблять меня и винить во всем. Неужели я действительно повинен? Неужели я действительно такой плохой, как она говорит?

— Унир? — господин Уджа смотрел на меня удивленно и встревоженно. Он не видел призрака Унис. Естественно. Потому что никто кроме меня его не видит. — Ты в порядке? — мужчина поднялся и протянул ко мне руку, но я отшатнулся. Унис по-прежнему сидела на надгробии позади него и улыбалась так жутко, как это делают злые духи, изображаемые на гравюрах. Улыбкой бессердечной и полной жестокого веселья. — Унир?

Я хотел что-то сказать Уджа, но во рту пересохло, и с губ не слетело ни слова. Господин сделал шаг ко мне, а Унис за его спиной слезла с могильного камня. Более перепугавшись, я, сломя голову, бросился прочь. В тот момент мне казалось, будто все призраки кладбища вылезли из своих могил и погнались за мной, насмехаясь и обвиняя.