Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Книжка 108 Сентябрь 1987 г. — октябрь 1987 г.

Осенью 1987 г. я дважды выезжал за рубеж — в Чехословакию и Монголию — на «Дни Комсомольской правды» (В Монголии у нас был даже собственный поезд). Строго говоря, я не обязан был привозить из этих поездок какие-либо материалы. Поэтому записи мои так коротки.

Едва вступил в очень уютный зал Братиславского аэропорта, сразу почувствовал «запах заграницы» — особую смесь дыма чужестранных сигарет, крепкого кофе, неизвестных клозетных дезодорантов.

«Четверка Жлуктова»: Виктор Жлуктов, Павел Веденяпин, Александр Розенбаум, Ярослав Голованов.

Старая Братислава красива на закате, если смотреть с холма, от замка. А новая — это Мневники. Неужели через 300 лет весь мир превратится в Мневники? В дымке лежали обманчиво доступные холмы Австрии. Улицы, лица людей, их одежда, трамваи, лёгкая архитектурная обшарпанность и столь же лёгкая вездесущая замусоренность — всё это мешает представить себе, что ты — за границей.

Филинов угощал яичным ликёром с кокой (мне ещё не дали денег).

Пряный ликёр вяжет рот, кока по обыкновению отдаёт нефтепродуктом, и хочется выпить просто холодной колодезной воды.

В нашей группе — знаменитый хоккеист Жлуктов[74]. Составилась даже «четвёрка Жлуктова», куда вошли кроме самого Виктора: Паша Веденяпин[75], Саша Розенбаум[76] и я. «Четвёрку» сплачивает тяга к алкоголю. Вчера Жлуктов, правда, где-то уже без нас наклюкался и сегодня в автобусе у него был вид человека, только что снятого с креста. Чехи поднимаются очень рано, в автобус мы сели аж часов в 6 утра, когда все пивные ещё закрыты, и оказать помощь Виктору мы были не в силах. Когда уже отъехали несколько километров, я вспомнил, что у меня в сумке есть бутылка коньяка. Но сумка была в багажном отсеке под брюхом автобуса. Я подошёл к водителю и спросил:

— Вас как зовут?

— Ярослав.

— Вот видите! «Ярослав»! И я — Ярослав! Если мы, Ярославы, не будем помогать друг другу, всякие Йозефы нас затопчут! Остановите автобус: товарищу надо оказать срочную медицинскую помощь…

Когда я пробирался к Виктору в салоне автобуса с бутылкой в руках, он смотрел на меня так, как смотрит отец на новорожденного сына…

Загородный дом молодёжи в Ческовицах. Где-то под нами карстовые пещеры. Брно. На веранде ресторана «Метрополь» пил виски: никак деньги потратить не могу. В городке Требич купил, наконец, замечательную автомобильную щётку. В парке городка Тоужим стоит самолёт. Я в этом самолёте выступал. Карловы Вары. Немощные шейхи в чалмах на инвалидных колясках, верящие в чудо источников Карловых Вар.

Улан-Батор — совершенно безликий город. Просто никакой. Трёхэтажки в белой штукатурке. Зелени очень мало: монгол — человек степной и зелень не понимает. Любой куст у дома выглядит для него дико, он ему традиционно чужд, быть может, даже враждебен. Чистые, пустынные, со всех сторон продуваемые ветром улицы. Заглядывал в окна студенческих общежитий (мы живём рядом с университетом). Удивляет не грязь, а неуют. То же в редакциях, конторах, учреждениях. Голые лампочки, пустые стены. Пустые столы. Ну, не приучен монгол к столу! Даже если мебель хорошая, комната похожа больше на мебельный магазин. В гостинице у нас был двухкомнатный номер. В первой — меньшей — комнате большой диван, два кресла, журнальный столик. Во второй: три кровати и платяной шкаф. Плафон над дверью. У кроватей ни тумбочек, ни ковриков, ни ламп. Всё вроде бы добротное, чистое, но ужасно необжитое… Надо бы посетить квартиру монгольского интеллигента…

Выступал в Союзе писателей, рассказывал о перестройке, дарил книги. Вопросы о Платонове, Пастернаке, Солженицыне.

В ресторане кормят хорошо. Пенистый, очень «химический» лимонад. Пива нет. Жил в трёхместном номере с Лёнькой Репиным и Вадимом Некрасовым, фотокорреспондентом. В коммунальном тресте рассказывал о «снежном человеке». Слушали на редкость внимательно, открыв рот. Задавали толковые вопросы.

46 % жителей Улан-Батора живёт в домах, остальные — в юртах за глухими деревянными заборами. Юрты дымят печками. Есть электричество. Около некоторых юрт даже автомобили стоят. Мои пожелания посмотреть юрту были дважды вежливо отклонены…

В гостинице — молодые немцы, взвинченные бесконечными неудобствами…

В Улан-Баторе по сути нет магазинов, но люди в подавляющем большинстве одеты чисто и даже нарядно. Совершенно непонятно, кок им это удаётся, потому что даже в магазинах для дипломатов ничего нет. Просто чтобы истратить деньги, купил скверный кожаный пиджак и забавную шкурку тарбагана с головкой и красной суконной отделкой по краям. Отсутствует обязательная для восточных городов торговая улица. Рынка я тоже не видел. Никак не пойму: где и как добывают пищу 650 тысяч жителей этого города.

Буддийский храм. На красных скамейках в подушках сидят стриженные под нуль, как солдаты, ламы. Тоже в красном. Громкий их шёпот не прерывается, как журчание ручья. Искал интересные лица, но не нашёл. Чаще всего — хитрые, капризные, не очень умные (по глазам видно) старики. По всем стенам пагоды — застеклённые полки с бесчисленными Буддами, некоторые — в накидках из золотистых тряпочек. В углу на полках — книги: между двумя дощечками — сероватые листы с иероглифами и какими-то прихотливыми рисунками. Ламы журчат и аккуратно перекладывают листы. Есть книги очень большие, до метра в длину, шириной и толщиной сантиметров по 15.

Перед пагодами (я был в двух. Самая большая на ремонте) в маленьком домике через маленькое застеклённое окошко молодой монах продавал жёлто-зелёный порошок, похожий на толчёный навоз. Порошок насыпают в серебряные пеналы и поджигают. Он медленно тлеет, курясь синеньким, мятным дымком. В домике, где монах торгует порошком, заметил настенный календарь «Московских новостей». У одного монаха на скамье лежала свежая газета.

Обсерватория. Камень в золотой оправе осенних лиственниц. Тишина, покой, немного трудно дышать из-за высоты.

Вечер в доме Анатолия Васильевича Леоненко — друга Марка Шустера[77] — и его партийной жены. Съел почти полную банку крабов, пробовал оленину и фаршированную щуку. Болтали до полуночи. Вернулся в гостиницу на «Скорой помощи».

Встреча с журналистами в ЦК Ревсомола. Все говорят по-русски…

Резиденция богдыхана. Масса домиков для молитв. Библиотека. Стопки страниц перевязаны верёвочкой. У богдыхана была карета, в которой он путешествовал с женой, был даже портшез для путешествий. На одной картине изображен полный выезд — лучники, всадники с пиками.

Господи, всё это было совсем недавно — в 1910 году! Буддийская богоматерь из золочёной бронзы сделана самым первым богдыханом. Весьма искусная работа. Странно, имея много поделочного камня, монголы более всего преуспели всё-таки в обработке металла: бронзы, серебра…

С нами в агитпоезде путешествует ансамбль «Москвичка» — толстые, безвкусные девки, и рок-группа «Секрет» — шумные, весёлые и иногда даже обаятельные на сцене ребята, но невыносимо самоуверенные в жизни, что сразу выявляет их нижайшую культуру.

Ночью Улан-Батор тёмный, огней мало. Ни одного кафе, ресторана, только при гостиницах. Хотели купить Наде Арих — жене нашего собкора, которая пригласила нас на день рождения, цветы, но выяснилось, что цветов не продают нигде и никогда.

Таможня пресекает ввоз в Монголию хромовых сапог, которые здесь невероятно популярны.

Прочёл роман Белова «Всё впереди» и поражён убогостью и примитивизмом фабулы, формы и языка. Никогда не подписался бы под такой книгой, со всех точек зрения неудачной.

На каждой станции в Монголии нас встречали транспарантами и бумажными цветами.

Образцово-показательное чаепитие в образцово-показательной юрте в пустыне Гоби.

Сайн-Шанд, 9 октября. На вокзале опять музыка, транспаранты, замёрзшие сопливые дети с искусственными цветами. Музей-юрта: чучела и портреты передовиков, хорошие аппликации и вышивки. Приём в аймачном комитете партии (мы — в Восточно-Гобийском аймаке). Меня потешает своей наивностью эта маскировка: у нас — комсомол, у них — ревсомол, у нас — областной комитет, у них — аймачный комитет…

Город вызывает тоску. Очень похож на Джусалы[78]. Белые, плохо выкрашенные дома, клубы пыли, кое-где торчат слабенькие деревца. В такой город надо ссылать. Молоденький усатый капитан на вокзале рассказывал доверительно:

— Жить можно… Платят больше, чем в России… Детей одел… Тренировочный шерстяной костюм стоит в России почти 100 рублей, а здесь — 30!..

Он рад, что он в этой дыре. Может быть, он и прав: чем монгольская дыра хуже советской где-нибудь в Казахстане? Пусть хоть детей оденет. И купит себе тренировочный костюм…

В Монголии, в пустыне Гоби купил книжку Франсуа Мориака на русском языке. Вот это настоящая писательская слава!

Поездка к скотоводам. Стадо верблюдов — это очень красиво. Отара овец, табун кобылиц. В юрте так чисто, что, по-моему, тут не живут. Приёмник «Океан», фотографии на деревенский лад: все в одной рамке. Вышивки хозяйки весьма искусны. Угощали кумысом и «хитрой водой» — молочной водкой, прозрачной, как слеза, без запаха, но слабенькой, не крепче сухого вина. Закусывали засохшим, похожим на старый пряник, верблюжьим творогом. Несколько «пряников» взял для Женечки.

Отлов кобылиц в табуне. Молодой парень, видно величайший искусник, делал это с трудом, другие араты ему помогали. Одна кобыла, пойманная арканом на длинной палке, сволокла его с седла, другая сломала палку. Когда кобыла вырвала его из седла, он перелетел через лошадиную голову, но непостижимым образом не упал, оказался на ногах и не выпустил из рук свою удавку. Пригнулся, упёрся ногами в землю, лошадь тащила его, как водного лыжника.

Вечером — баня в воинской части. Вполне приличная, с бассейном и тощим веником, который привезли из России.

Отлов кобылиц в табуне — дело, требующее высочайшей ловкости и силы.

Почему во всех советских поездах из подстаканников обязательно капает чай тебе на штаны? Почему вместо этих неудобных, хрупких сооружений нельзя выпустить устойчивые, с широким дном, с толстыми стенками, чтобы не остывал чай, кружки специально для железных дорог?

Борундур, 10 октября. Новый, с иголочки, вокзал, совершенно безлюдный и, кажется, со всех сторон запертый, чтобы его не загадили. Выступал в новенькой школе. Агатовое поле. Геологи. Лекция по сексопатологии. Чаепитие в генеральском салоне. Здесь добывают редкий плавиковый шпат.

Баганур, 11 октября. Холод ужасный. Замёрзшие лужи. Снег. Засопливился окончательно, капаю в нос и ем парацетомол. Опять митинг с замёрзшими детьми. Суки, детей бы пожалели… Воскресенье, но агитационный энтузиазм монголов не утихает…

Город угольщиков оказался почище других, но окружающее степное безбрежье, терриконы, похожие на горы, и горы, похожие на терриконы, — всё это рождает чувство бесприютности на этой земле.

Шагающий экскаватор. Его часто сравнивают с доисторическим ящером. Если это и ящер, то старый: дрожит, дёргается, мотает из стороны в сторону головой огромного ковша.

Ревсомол. Опять рассказывал о «снежном человеке». Надоело.

Зоя Ерошок[79] дала мне вязаную шапку. Теперь я царь! Купил Женюшке кожаную сумку. Скучаю по ней очень…

Вечером «избранных» (человек 15) пригласил к себе генеральный консул. Рыжеватый, усатый, обаятельный, осторожный и очень хитрый. Кофе — чай — конфеты — печенье. Разговоры о Китае и полезных ископаемых. На мой вопрос, сколько денег должна нам Монголия, не ответил, увернулся (по одним данным 6, по другим — 22 миллиарда рублей). Вечером Царьков и Казаринов — ребята из клуба «Что? Где? Когда?» — затеяли в лектории игру. Моя команда выиграла. Читаю «Белые одежды». Домой хочется.

Солдаты наши в Монголии дезертируют, но до родины ни один из них не добрался. Их обычно ловят на границе и дают от 3 до 12 лет. Один убежал к монголам в степь, жил в юрте, ему невесту подыскали, но в конце концов и его словили.

Улан-Батор, 12 октября. Арих опять повёз в дипломатический магазин, где я купил шапку из тарбагана. Все наши ребята усиленно ищут, на что потратить деньги и ходят на приёмы, где надуваются от сознания своей причастности к «великим свершениям» России. На одном приёме удостоен значка «Наставник монгольской молодёжи». Одна беда: их ещё наставлять и наставлять… Звонил 2 раза Женечке и не дозвонился. Это меня опечалило. Парк Дружбы. Местные журналисты устроили в нашу честь ужин, скромно поили водкой и щедро — кумысом. Приём у первого секретаря ревсомола. Продержал в приёмной 15 минут: «для порядка». Общался только через переводчика, но когда переводчик ошибался, поправлял его по-русски. Непроницаемое лицо истинного азиата. Звал в ресторан, но я не пошёл, а Рафик Гусейнов[80] и Зоя Ерошок ходили. Рассказывали, что поил водкой, коньяком и говорил только по-русски.

Приём в Посольстве СССР. Говорил с Гуррагчей[81]. Меня определили в президиум, а потом повели в кабинет посла. Посол в присутствии всех своих советников обнял меня и расцеловал, чем очень меня озадачил. После объятий я мгновенно всем окружающим чрезвычайно понравился. Советники тоже пытались меня расцеловать. Посол говорил мне «ты» и поминутно восклицал: «Сколько лет прошло!» Из этого я сделал вывод, что мы когда-то были знакомы. Но, убей меня Бог, я его не помнил!

Примерно через час, назвав одну фамилию, он помог мне сообразить, что лет 10–15 назад мы вместе с ним сочиняли речи для Брежнева. На приёме пили морс: борьба за трезвый образ жизни развернулась по всему фронту, как всегда на Руси достигнув пределов идиотических…

Поезд. Прощай, Улан-Батор! Больше я никогда не вернусь к тебе, прости!

Эрденет, 13–14 октября. Из всех виденных монгольских поселений Эрденет, которому 12 лет от роду, самый красивый, чистый и уютный. В 1960-х годах монголы и чехи нашли здесь в горе могучую медно-молибденовую линзу, прикрытую бирюзой и тонким слоем породы. Линза конусообразная: чем глубже копаешь, тем обширнее рудное тело. Гору взорвали, бирюзу разворовали, а для меди построили обогатительный комбинат. На комбинате — мужчины, на ковровом комбинате — женщины. 38 тысяч монголов, 12 тысяч русских.

Вокзал от города далеко, словно это аэропорт. Хороший дворец культуры, дворец спорта, гостиница, административные здания, торговый центр, в котором, правда, традиционно ничего нет. Точнее, для нас нет, а монголы покупают мотоциклы, китайские авторучки, блестящие ткани, скверную обувь, бесцветные пиалы, подсолнечное масло из ФРГ, костюмы и стиральные порошки из СССР.

Завтрак, обед и ужин в ресторане гостиницы «Селенга». Выступал в очень красивом зале горнообогатительного комбината, говорил 2 часа и очень устал. После ужина нас повели во дворец спорта в 25-метровый бассейн. Вода из Селенги чистейшая, прозрачная. На соревнованиях по плаванию обогнал всех молодых и занял первое место. А на соревнованиях по плаванию под водой у меня вообще не было конкурентов. На пари с доктором Агарковым пронырнул 25 метров и выиграл бутылку коньяка. Очень горд: мне 55 лет, а юношей приделал!

Уже ночью смотрели в поезде фильм кинорежиссёра Миши Аветикова «Век мой, зверь мой…» по сценарию Юрия Нагибина. Фильм хороший, но сразу можно предположить, что хулители у него будут наверняка. Долго обсуждали фильм, лёг в 2 часа и не выспался.

Нелепая поездка в «зону отдыха» комбината. 60 километров пыльной дороги. Горы покрыты редким, прозрачным лесом. У норок стоят сурки. Целеустремлённая река Селенга.

Приём в консульстве. Выступал в СМУ. Отличная финская баня и новые наслаждения в бассейне. Ночью пил чай с конфетами и читал Дудинцева. Скучаю по Жене.

Дархан, 15 октября. Очередной митинг с увядшими цветами и замерзшими школьниками. Прииск Толгойт, посёлок Бугунтай. Туда шофёр Николай с сопровождающим комсомольцем Сашей и отвёз нас (кинорежиссёры Сергей Тарасов, Михаил Аветиков, киномеханик Галя и я) сразу после завтрака. 170 километров редкостно красивой дороги. Стада верблюдов. Синяя река Яроо с белыми бурунчиками перекатов, сиреневые горы. На их фоне дым облетевших берёз с рыжими листьями на самых верхушках и ярко-зелёные сосны. На вершинах пологих гор снег ещё не лёг окончательно, горы рябенькие, снег не зимний, робкий. Монголия ещё ждёт своего Поленова…

Показали место, где якобы стояла юрта Чингисхана…

Поселили нас в очень чистенькой 3-комнатной квартире («люкс»!!) с телевизором, холодильником, посудой и множеством ковров. Разыграли комнаты. Мне досталось ночевать с Аветиковым.

Главный инженер Некрасов возил нас на драгу. Драга перерабатывает руду в золото, а живую природу — в кучу мёртвых камней. Заработки у бригадира в пересчёте около 1500 рублей в месяц. Выступление в клубе. Финская баня. Вечером в нашей роскошной квартире пировали с замом главного инженера и главным энергетиком. Они принесли большой пузырёк спирта. Занавесили окна, так как в посёлке — сухой закон. Утром нас водили в кладовую и дама, похожая на завмага «Фрукты — овощи», демонстрировала нам золотой песок в очень домашней алюминиевой кастрюльке. Самородки мягкими своими изгибами напоминают маленькие человеческие уши. Кирпичики чистого золота. Каждый стоит 220 000 рублей. Можно было бы держать такой кирпичик на рабочем столе, чтобы бумаги не разлетались. Потом вместе с Некрасовым вернулись в Дархан и осушили бутылку коньяка, поклявшись в вечной дружбе. Ужин в ресторане. Вдруг понял, что всё это мне чертовски надоело…

Сухэ-Батор, 17 октября. Опять митинг, надеюсь последний. Венок к памятнику Сухэ-Батора. Краеведческий музей. Дудочка ламы из кости 18-летней девушки. Выступал перед монголами и получил в подарок книжку по древнему искусству и сапожки для Анютки[82].

Самолёт Иркутск — Москва столица не принимала по погодным условиям. Я ещё из Иркутска позвонил тёще и узнал, что Женя в Ленинграде. Так вот нас посадили как раз в Питере! Я отдал Репину свои багажные квитанции и решил сойти в Ленинграде. В самолёте летели два члена ЦК, которые опаздывали на какой-то пленум (или заседание Верховного Совета? Не помню…) и требовали, чтобы их высадили, отвезли на вокзал и отправили «Красной стрелой» в Москву. Когда за ними прислали машину и спустили из самолёта лестницу, я тоже выскочил на этот вихляющийся трап, шепнув стюардессе, что я тоже член ЦК. Поначалу мои «члены» были очень недовольны, ворчали, но втроём мы всё-таки добрались до Московского вокзала. Тут я стал думать, где искать свою жену. По идее, все журналисты обычно останавливаются в гостинице «Октябрьская», напротив вокзала. Решил, что с неё и начну. Женя оказалась там! Сунул швейцару трёшку и проник в гостиницу…

Описать трепет, с которым подбирался я к гостиничному номеру, где жила Женя, восторг от приглушённого стука её пишущей машинки за дверьми…

19.10.87

По всем моим скрупулёзным расчётам именно в ту ночь в гостинице «Октябрьская» в Питере мы с женой зачали мою любимую дочку Лёльку!

Ленинград. Два часа с Граниным. О «Зубре» он сказал, что это «биография духа». Задача была в том, чтобы показать неизменность человеческого характера от внешних обстоятельств. Много говорили о Королёве.

— Это должна быть не книга о Королёве, а книга о роли личности в человеческой истории, — сказал Гранин.

Говорили о допустимости вымысла в документальной прозе.

— Нельзя писать о том, что думает герой, это некорректно… Но выход есть! Нельзя писать о том, о чём думает герой, но можно писать о том, чего он хочет…

Беседа эта была и нужна, и полезна. Мэтра Гранин не изображал, был приветлив, обсуждали политические новости, подарил книжку…

21.10.87

Особый мир людей, которые сидят утром в пустых ресторанах, когда на столиках меняют скатерти.

Портрет Отто Струве Крамского. В шубе, с лупой. В углу жарким самоварным блеском сверкает телескоп…