Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Книжка 105 Сентябрь 1985 г. — январь 1987 г.

Агавнадзор. Самое яркое солнце, которое я видел. Такого солнца нет даже в тропиках.

Кишмиш, оказывается, это виноград-дитя без косточек. А я всегда считал, что это нечто урюкообразное, компот, короче…

Курорт Навталан. Лечебница, где лечат нефтью. В прошлом году из 100 человек вылечивалось 93.

Дождь прерывается золотым солнцем, и небо такое густо голубое, какое бывает только в ясные осенние дни. Весной небо бледнее и выше.

Вырыл в лесу маленькую, немного убогую ёлочку, посадил её в горшок, будем с ней встречать Новый год.

Был с Наташей в суде. 4 октября нас будут разводить. Страшно. А надо! Ток жить безнравственно. Без Мити мне будет худо.

23.9.85

Крайняя изменчивость и непредсказуемость физических процессов, происходящих в ядрах комет может объяснить, кок в каких-то редких случаях, продиктованных изменениями их траектории за счёт вмешательства звёзд и планет, там могут создаваться условия для синтеза сложных молекул, способных к обмену с внешней средой, т. е. может вспыхнуть искра жизни. Да, да, она, конечно, может тотчас угаснуть, но коли она вспыхнула, загасить её всё-таки трудно.

Жизнь требует для своего возникновения невероятных сочетаний, но именно в малых телах Вселенной такие сочетания возможны чаще, нежели в иной космической материи, несравненно более стабильной и гораздо менее подверженной всяким переменам во времена относительно короткие.

Есть вещи, смешные сами по себе, вне зависимости от их назначения и способа употребления. Гамаши, например. Вы улавливаете скрытый юмор в самом этом слове: «гамаши»? Или массивные мужские золотые перстни с дорогими камнями. Или звание заслуженного деятеля науки Якутской АССР. Или брюки с генеральскими лампасами.

Как плохо быть китайцем: никто тебе не верит.

Мы пока умеем считать только «чистую прибыль»: затратил — получил. Это — арифметика экономики. Космонавтика учит нас новому, глубинному сознанию пользы. Экономика космонавтики — экономика завтрашних земных дел.

Вспоминаю Женю каждый час. Уже сотни раз проигрывал в уме, представлял себе во всех деталях, как я буду встречать её в аэропорту. А ведь всё будет совсем не так, как я себе напредставлял.

Она вернулась. А покоя нет!!

Язык XIX века: «осушил стакан…», «подкрепившись…», «после полудня…»

— Что с ним потом было? — переспросил Павел Александрович. — Плохо было. Виноград в шампанском…

Он замолчал. Я некоторое время ждал, ожидая, что он объяснит, что это значит: «виноград в шампанском». Но в последнее время я взял за твёрдое правило никогда не прикидываться, если чего не понимаешь, и попросил объяснить.

— Брось виноградину в бокал с шампанским и посмотри, — улыбнулся Павел Александрович…

…Почему я об этом вспомнил? Увидел виноград в тарелке? Или подсознательно решил, что и мне тоже будет плохо и надо в этом деле разобраться? Или ещё почему? Не знаю… Босиком пошёл на кухню, достал из холодильника давно уже лежащую («Для гостей» — как говорила Надя), заиндевелую бутылку, отвинтил податливую проволочку и, зажав в кулаке пробку, стал её раскачивать, подтягивая наверх, как дантист тянет дурной зуб. Раздалось тихое змеиное шипение. Взял высокий стакан чешского стекла и тонкой, вьющейся струйкой (так не писают, а описываются), стал медленно цедить из бутылки. Снова сильно, энергично, даже как-то осуждающе зашипело. Слабая пена быстро осела. Оторвал ягодку винограда, бросил. Ягода моментально обросла десятками крохотных серебряных пузырьков, закружилась, завертелась, поднялась к верхней кромке вина, упруго оттолкнулась от неё, ушла в глубину, снова обросла пузырьками и снова начала кружиться и прыгать у самой поверхности полного стакана…

Я долго смотрел на всю эту энергичную жизнь виноградины и думал: «А Павел Александрович откуда знает? Он ведь не пьёт… С чужих слов? Едва ли…» Ягода танцевала долго. Потом без видимых причин вдруг притонула, сонно пошла на дно. Вдруг встрепенулась, вновь потянулась вверх, плавно колыхаясь, переваливаясь с боку на бок, словно древний аэростат заграждения, испуская при этом мягком покачивании струйки пузырьков, снова ткнулась в (я понял: незыблемую, свехпрочную!!) поверхность вина, мягко отскочила от неё и медленно опустилась на дно. Пузырьки столь же дружно, как и до этого, облепили этот аккуратный, математически безупречный эллипсоид, но он беспомощно лежал на дне…

«А ведь он прав: всё очень похоже, всё так с ним и случилось», — подумал я.

9.10.85

Марк Розовский читал у меня на кухне свою новую пьесу «Триумфальные ворота». Слушали: Саша Свободин, Алла Гербер с сыном, Сима Соловейчик с юной, восторженно взглядывающей на него блондинкой, и Женя Попов с большой, неподвижной, непроницаемой женщиной, которая убеждена, что она очень красива, в то время, как она, в лучшем случае, недурна.

Пьеса хорошая, умная, хотя и неровная. Ставить, однако, не разрешат…

Ну, вот и снег, о котором я мечтал так долго. Самое время тебе, Голованов, начинать новую жизнь. Если это дело тебе по зубам…

24.10.85

«The moon», вообще говоря, должно быть коровой, а не Луной.

Странную вещь я заметил. В последнее время я стал гораздо меньше печататься, выступать по телевидению, вообще «мелькать». Но в это же время мой авторитет стал расти неслыханно быстро, все говорят обо мне, как о «мэтре», отовсюду самые лестные отзывы, кругом почтение необыкновенное. Притом, что работы нет! А что, если и вовсе бросить писать?

На днях позвонила мне писательница Евгения Александровна Таратута и рассказала, что, по словам Л. А. Кассиля, стихотворение Конст. Симонова «Жди меня» было написано на даче Кассиля, а точнее, — в той комнате, где я теперь сплю — наверху в центре — в августе 1941 года, когда Симонов вернулся ненадолго с фронта и жил на даче у Кассиля. Серова и жена Кассиля с сыном уехали в эвакуацию, оба они были неприкаянные и это их сблизило. К ним присоединился и Виктор Гусев. Втроём что-то себе готовили, выпивали, сочиняли. Прочитав стихотворение, Кассиль сказал Симонову:

— Не печатай его сейчас… Сейчас ещё не пора его печатать…

Очевидно, Симонов прислушался к этому совету: стихотворение было опубликовано в «Правде» только 12 января 1942 года.

Женя иногда очень расстраивает меня. Говорит: «Сегодня обязательно надо написать маленькую рецензию на этот телефильм…» С умным, энергичным выражением лица уходит в кабинет, закрывает дверь. Захожу к ней через час — читает журнал…

А расстройство от того, что мы не похожи.

Очень важно: доживут ли до весны мои дети-дубки. Их совсем закрыло снегом, но я не вмешиваюсь, так как надо, чтобы природа сама всё решила. Моих детей-дубков 5 горшков: Вася, Саша, Митя, Марк и Марина.

Аллопаты, гомеопаты, субретки, креветки, замминистры… Господи, кого только нет на белом свете!

— Да вы сперва пощупайте эту шапку, а потом уж будете маяться о цене. Это же натуральный Таганрог — тропический бобёр, вы что, не видите?!

Точнейший медико-биологический закон: если не спится, надо поесть!

Космонавт Валентин Лебедев в своих дневниках с «Салюта-7» пишет, что в невесомости слёзы текут вверх по лицу.

Экскаватор стоял, упёршись ковшом в землю, в позе глубоко задумавшейся машины.

Звонил Юрий Алексеевич Николаев, космический испытатель. Пьяный. Просил опубликовать его дневники. У него две толстые тетради дневников.

Звонил Андрей Павлюк. Лет 20 назад у Бориса Егорова я встречался с его отцом. Он был чекистом, завгаром Британского посольства в Москве, возил Черчилля. В тот вечер, помню, объяснял нам с Борисом все преимущества и недостатки иномарок. Он умер год назад. Андрей просил написать о нём книгу.

Катались с Женей на лыжах. Я не ездил лет восемь. Она меня перегоняет, а я — комплексую. Что ни говори, плохо быть старым…

18.1.86

Академик Мигдал рассказывал, что в одном НИИ висит замечательный плакат: «Мы должны дать заказчику то, что ему нужно, а не то, что он просит».

Произведение искусства следует считать произведением искусства, если таковым его считает хотя бы один человек, кроме автора.

Академик Померанчук: «Я вижу, что в искусстве, так же как и в науке, надо знать, чем можно пренебречь».

Тот зыбкий возраст, когда, запаковывая в январе ёлочную гирлянду, вовсе не уверен, что она ещё раз тебе пригодится.

ГАИшники в патрульных машинах с громкоговорителями разговаривают совершенно одинаковыми голосами в разных городах страны. Разве это не одно из чудес природы?

В некрологе Александра Кривицкого («ЛГ» от 22.1.1986), подписанного секретариатом правления Союза писателей СССР, РСФСР, Москвы и «ЛГ», есть такие слова: «Жанр, в котором он работал, проще всего назвать документальным, а на самом деле, это литература высокого класса…»

Таким образом, утверждается, что документалистика не может быть причислена к «высокой» литературе. Впрочем, убеждён, что подобное суждение до начала XXI века не доживёт. Дураки! Документалистику писать труднее!

Народный суд Фрунзенского района освободил Голованова Ярослава Кирилловича от обязанностей мужа Головановой Натальи Борисовны в связи с переходом на другую работу.

В американском городе Бриджпорт, где живёт 140 тысяч человек, закрылся единственный книжный магазин, поскольку его доход от сбыта не покрывал текущих расходов.

«Мозг и творческие способности человека». Вечер в ЦДЛ 29 января 1986 года.

Эдуард Эммануилович Годик, зав, лабораторией Института радиотехники и электроники АН СССР:

Физики отобрали семь видов полей:

1. Инфракрасное (тепловое) излучение. Человек тоже светится и «мигает».

2. Поле внутренних органов. Обладает большими длинами волн и очень слабым радиотепловым излучением. По поводу этого поля академик И. П. Павлов говорил в своей речи но общем собрании XII съезда естествоиспытателей в Москве 28 декабря 1909 года: «Исследователь, осмеливающийся но регистрацию всего воздействия окружающей среды на животный организм, нуждается в совершенно исключительных средствах исследования. Он должен все внешние влияния иметь в своих руках. Вот почему для этих исследований требуется совершенно особый, до сих пор небывалый, тип лабораторий, где нет случайных звуков, где нет внезапных колебаний света, где нет резко меняющихся тяг воздуха и т. д., где, короче говоря, господствует возможная равномерность и где исследователь располагает приводами от производителей возможных энергий, в широчайших пределах варьируемых соответствующими анализаторами и измерителями. Здесь, конечно, должно произойти состязание между современной техникой физического инструментария и совершенством животных анализаторов. Вместе это будет теснейший союз физиологии и физики, от которого, надо полагать, немало выиграет и физика».

3. В оптическом диапазоне светится кожа за счёт биохимических процессов, идущих в тканях.

4. Электрическое поле: электрокардиограммы, энцефалограммы и др.

5. Магнитное поле, поскольку его порождает поле электрическое.

6. Информационное поле за счёт химических реакций, выделения влаги, газового обмена.

7. (Не записал!)

Пульсация инфракрасного поля кисти руки может рассказать о работе мозга. Сам мозг по разному излучает в инфракрасном диапазоне в период бодрствования и в разные стадии сна.

Изучая магнитные поля сердца, можно определить нездоровые участки.

Все поля аппаратура позволяет увидеть и математически измерить. Например, распределение электрических полей можно зафиксировать, измеряя выделение влаги с поверхностей ладоней.

Не прикасаясь к спине одного человека, рука другого может разогреть спину за счёт перераспределения кровотока до 3 градусов. У одних такой бесконтактный массаж получается лучше, у других хуже. Тепловизор видит заголовок «Правды», когда подносят руку к газете. Это происходит оттого, что чёрное и белое по разному отражают свет, и кожа улавливает разницу. Тот же эффект существует при прижатии конвертов с картами Зенера ко лбу: тепловой поток прогревает конверт и рисунок в конверте. Опять-таки чёрное и белое прогреваются неодинаково. На лбу появляется, скажем, ощущение горячего креста. Разница температур соседних участков кожи может составлять 0,1 градуса.

Павел Васильевич Симонов (отец очаровательной актрисы Женечки Симоновой), директор Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии, член-корреспондент АН СССР:

Суммарная электрическая активность мозга — волнообразный колебательный процесс. Совпадение по времени электрических потенциалов различных участков мозга указывает на то, что в данный момент эти участки работают вместе. Скажем, двигательные и зрительные участки работают сообща. Синхронная работа обеспечивает быстроту реакции и наоборот.

Наиболее активные участки мозга потребляют больше кислорода, глюкозы и др.

Захотелось вдруг написать хорошенькое, изящное стихотворение… Но я не умею…

Испуганные крестьянские лица в телепередаче «Сельский час».

Две белки танцевали вокруг клёна… Ах, если бы хоть во сне, хоть раз в жизни обрести вот такую лёгкость и быстроту! Но ведь должны же быть и старые белки. Ужели и они так двигаются? Сколько лет они живут? Отчего умирают? Ничего не знаю!

Редко посещаемое, уже почти забытое чувство сделанного тобой доброго дела, которое я ощутил, опубликовав статью о Столбуне[52].

Не пью с начала февраля.

«Воздействие звёзд влияет, если хочешь, на некоторые вещи, но, бесспорно, не на всё».

«И, стало быть, доказано, что всё, что происходит, происходит в силу судьбы».

«И хотя будущее, если оно истинно, так же невозможно изменить, как и прошлое, не следует из-за этого пугаться».

«Обращение к врачу в такой же мере фатально, как и выздоровление».

Цицерон. «Философские трактаты»

Сергей Федорович Ахромеев.

Селезнёв[53] сказал мне, что все его попытки пробить мою документальную повесть «Космонавт № 1» в «КП» ни к чему не привели. Впрочем, я не знаю какие попытки он предпринимал, сколь настойчивы они были и на каком уровне.

Карпов[54] тоже сказал, что пробить не может.

— Да ведь вы — Герой Советского Союза! — воскликнул я. — Перед вами военная цензура по стойке «смирно» стоять должна!

— А вы знаете, что они сделали с моим последним романом?!..

Ахромеев[55], которому я по «вертушке» нажаловался на военную цензуру, превратившую мою повесть в руины, вызвал меня в свой кабинет на улице Фрунзе. Поскольку вызов маршала настиг меня в редакции в виде весьма затрапезном: джинсы, ковбойка, потрёпанный кожаный пиджачок, я предстал перед ним в обличии, неподобающем объёму кабинета. И настроение у меня было какое-то хулиганское. После того как мы поздоровались, я начал ощупывать его погоны, приговаривая:

— Сергей Фёдорович, вы не поверите, но я впервые так близко вижу маршальские погоны! Красота какая! Ведь это, должно быть, ручное шитьё золотыми нитями! А Герб как искусно сделан! И т. д.

Маршал стоял смирно и от наглости моей лишился дара речи. К такому обращению он был не подготовлен: подчинённый вести себя так не посмел бы, а начальник — не стал бы. Мой восторг был так пленительно искренен, что Ахромеев поверил, что я полный идиот, и улыбнулся наконец. Потом он вызвал генерала — начальника военной цензуры, и они вдвоём принялись меня долбать: как я посмел написать о тех офицерах из первого отряда наших космонавтов, которые в космос так и не полетели[56]:

— Да что они такого сделали для нашей космонавтики, что вы их в газете будете прославлять! — кричал Ахромеев.

Я понял, что разговаривать с ними надо только на понятном им языке:

— Не прославлять, Сергей Фёдорович! Да как же вы не понимаете?! То, что этих молодых офицеров списали из отряда, говорит лишь о том, как серьёзно к отбору относились военные медики и какие высокие требования предъявляли командиры к нравственному и морально-политическому облику молодёжи!

Мой выкрутас не подействовал и из здания Министерства обороны я ушёл с битой мордой.

Вот тут-то мне и пришло в голову, что повесть надо предложить «Известиям». Новому главному редактору Лаптеву[57], недавно пришедшему из «Правды», ещё надо доказать, что он главный редактор. Сегодня Иван взял читать рукопись.

Утром по ТВ передавали «Лебединое озеро». И вновь, который уже раз подивился я щедрости Чайковского! Я когда-то давно говорил, что из увертюры к «Летучей мыши» наши композиторы могли бы нарезать десяток оперетт. А из «Лебединого озера» можно нарезать два десятка балетов!

Иван Дмитриевич Лаптев.

Вдруг вспомнил старушечье: «…У-у, аспиды проклятые…» Кто это — аспиды? Не помню…

Жену надо брать из Рушана, а таксу — из Гергвейса. В этой немецкой деревушке разводят лучших в мире такс.

Мне очень хочется напечатать в «Известиях» «Космонавта № 1». Это не слава, не деньги, а надежда на будущую свободу в работе, что важнее.

25.3.86

Александр Николаевич Яковлев.

Иван Лаптев (как это он мне сам рассказывал) на каком-то идеологическом совещании в ЦК подловил Горбачёва, Лигачёва и Яковлева и говорит:

— У меня в «Известиях» лежит замечательная документальная повесть Ярослава Голованова о первом космонавте и о том, как это всё было…

Горбачёв: А он правду написал?

Лаптев: Всё выверено, всё точно!

Горбачёв: Так надо печатать!

Лигачёв: Давайте так сделаем. Попросим Александра Николаевича прочесть и тогда решим…

Яковлев: Я не против…

Лаптев примчался в редакцию, приказал тиснуть на мелованной бумаге все пять кусков и помчался к Яковлеву. Тот забрал домой читать. Как рассказывал Иван, когда он наутро позвонил Яковлеву, тот говорит:

— Ну, что же вы делаете, спать не даёте…

— Как? Почему? — оторопел Иван.

— Потому что интересно! — кричит Яковлев.

— Значит, можно печатать?!

— Нужно!

Это был полный восторг! За 30 лет газетной работы для меня впервые не существовало цензуры!

Собственно, в этой повести было три «подводных камня», на которые можно было налететь: 1) полный список первого отряда космонавтов, который мне запретил публиковать маршал Ахромеев; 2) перечень неудачных запусков ракеты Р-7, который мне запретил публиковать главный «космический» цензор Мозжорин; 3) факт гибели Валентина Бондаренко, о чём запрещали упоминать все. И вот — полная свобода! Но Ефимов — зам. Лаптева — всё-таки забздел и позвонил Мозжорину. Я слушал по параллельной трубке.

— Юрий Александрович! Вот тут Голованов принёс свою повесть «Космонавт № 1» и мы собираемся её печатать…

Мозжорин молчит. Потрясающая выдержка! Другой бы сразу заорал: «Как печатать?! Я её читал, это нельзя печатать! А с Министерством обороны он её согласовал? Я же ему говорил, что все кадровые вопросы надо согласовать с Ахромеевым!..» Но Мозжорин не кричал. Слушал, что ему дальше скажут.

— Мы её возили в ЦК, Михаил Сергеевич в курсе… Александр Николаевич прочитал и дал добро…

— Ну правильно, — сразу встрепенулся Мозжорин. — Я сколько раз говорил Ярославу: чего ты тянешь?

Ну, не сукин ли сын?! Я ликую: первый раз за 30 лет Мозжорин не сумел меня придушить!

1.4.86

Что самое трудное для писателя? Уважать чужие книги.

Заезжал к Суворову[58]. Был поражён бедностью и убогостью его жилища. Одинокий старик, никому не нужный. Но ведь Суворов — это старт Гагарина, это первые наши атомные взрывы и многое другое. Именно он показал сыновьям и внукам то, что запрещалось видеть отцам и дедам!

Блок — возвышенный романтик. Или всё так изменилось за последние 70 лет? Пьяницы остались с глазами кроликов, но кто из них может крикнуть: «In vino veritas»?

«Особенно важно то, что в лётном деле речь идёт не столько о возможно лучшем использовании рабочей силы человека и дорогой материальной части, сколько о благополучии самого человека».

Густав Шубер (приват-доцент Пражского университета). Физиология человека в полёте. Прага, 1935.

Есть слова и обороты, которые только пишутся, а произносятся крайне редко. Появление их сразу сигнализирует об искусственности, ходульности, неискренности. Вспомните: «зачастую», «вместе с тем…», «нельзя не признать…», «отчизна», «стяг». Их много.

И «Соловки», и «Космонавта № 1», и Столбуна, и многое другое, на первый взгляд трудносопостовимое, соединяет одна идея: так дальше быть не может, потому что это — несправедливо.

Сегодня похоронил Сергея Николаевича Анохина. Замечательный был человек!

18.4.86

«Санди тайме» опубликовала исследования психологов, которые определяли степень опасности той или иной профессии по 10-балльной системе. Журналисты на третьем месте (7,5) после минёров (8,3) и полицейских (7,7). Непонятно, как попали в этот список стоматологи (7,3) и артисты (7,2). На последних местах священники (3,5), астрономы (3,4) и музейщики (2,8).

Об эвакуированных из района Чернобыля в газетах пишут так, что создаётся впечатление, будто им стало жить не только не хуже, а даже лучше.

12.5.86

Приезжали Вася с Сашей[59]. Женя[60] кормила нас жареной уткой. Я смотрел на них, и в голове моей рождались совершенно стариковские мысли о том, как бы славно было жить вот так всем вместе, вечерами пить чай или играть в лото, обсуждать разные новости и радоваться умелой работе друг друга. Только Митеньки не хватало…

Никогда этого не будет, хотя я знаю точно, что не один я о подобном мечтаю…

Чувство, что я медлю, двигаюсь сонно, куда-то опаздываю. Необходимо дать себе ускорение, которое уже само по себе должно обеспечить работу по настоящему творческую.

Воистину натуралист во мне сильнее сочинителя! Не могу не поделиться ещё одним важным наблюдением.

Если целый день не ешь (что случается нередко, когда еду в Москву), то и не гадишь! Организм как бы раздумывает: «Вот, не кормят… И ещё не ясно, будут ли кормить… Так что расставаться с тем, что имеешь, торопиться не надо… Надо попытаться отсосать из него ещё что-нибудь полезное…» Но стоит поесть, как организм сразу разрешает тебе погадить: «Теперь у меня есть свеженькое, и эти отсоски можно отдать…»

Удивительно не то, что это происходит, а то, что это происходит безо всякого вмешательства разума и воли, совершенно автоматически.

Так хочется иногда поговорить с кем-нибудь о тайнах жизни, да не с кем, и всё недосуг…

Генрих Боровик показывал великолепную чилийскую хронику: демонстрации в Чили против Пиночета. Но мы же всё время называем Пиночета диктатором и пишем о диктатуре хунты. Известно, что диктатура исключает любую политическую самодеятельность, никакие демонстрации немыслимы. Возможна ли была при Сталине даже самая робкая, скромная (без Бетховена, в Чили пели Бетховена), без транспарантов, изумительно интеллигентная демонстрация? Категорически нет!! Никакие подпольные кинооператоры не успели бы плёнку вставить в свои аппараты, как все участники такой демонстрации и находившиеся дома родственники участников уже сидели бы за решёткой. И те, что краем уха слышали об этой демонстрации, тоже бы сели. А в Чили, разве это диктатура? Семечки это, а не диктатура.

У ядерщиков Семипалатинск во лбу.

Калифорниец Башнел наладил производство электронных зверюшек: собачек, кошек, медвежат, попугаев. Кошки, например, отзываются на «кис-кис», мурлычут, когда их гладят. Да, Андерсен со своим заводным соловьём оказался пророком! Если в мире происходит такое, за мир нельзя не тревожиться.

У арбуза самая сладость в сердцевине. А где находятся самые лучшие мысли в голове?

Форма пищи имеет для меня часто большее значение, чем вкус. Не люблю любую еду, которая липнет во рту и норовит застрять между зубов. Не люблю еду, которую практически нельзя съесть, чтобы не запачкаться. В Сингапуре подавали в ресторане арбуз, нарезанный кубиками, и я обнаружил, что арбуз — это очень вкусно. Но я редко ем арбузы дома: они очень «неаккуратны». Дают тебе ломоть больше ступни, его надо резать (отрезанные куски норовят упасть тебе на колени), выковыривать семечки, и тут уже не до вкуса. От цыплят табака можно получить удовольствие, только если ешь их руками, сидя голым.

Литовскую сдержанность Баниониса мы часто склонны принимать за глубокомыслие.

Ещё в детстве я много раз слышал рассказы о необыкновенной честности скандинавов. От воровства их якобы навечно отучили, обрубая руки. Рассказывали: забытый велосипед год простоял на улице, никто на него не покусился, двери не запирают и т. п. И вот читаю в БИНТИ: в Швеции в магазинах ежегодно крадут разных товаров на 65 миллионов долларов.

В середине сентября мы с Женей, прихватив Илью Гричера и Димку Солодова, поехали в Нижегородскую область за грибами и прожили более недели в деревне Телки примерно в 30 км от старого русского города Семёнова. Грибов — невиданное количество, но мы опоздали: ночью стало холодать и молодой гриб найти трудно. Дом нам отдала Анна Фёдоровна Какурина, сама ушла жить к дочке. Опекала нас почтальонша Галина Ивановна Макарова, которая дала нам большие корзины, печку «Прачка» для варки грибов, учила сушить их в русской печке и топила для нас чёрную баню. Очень тревожила погода: лужи от дождей на выезде из деревни становились совершенно непроходимыми. Ясное небо с классической россыпью звёзд предвещало холода и гибель грибов. Трава утром покрывалась седым налётом, а стёкла моей «Волги» замерзали, как зимой. Солнце днём светило весело и ярко, небо было чистое, но с крыш бойко капало, словно шёл дождь.

Грибная экспедиция в деревню Телки.

Коров гнали поздно, в девятом часу.

В разрушенной избе нашёл «четверть» — огромную бутылку, правда, очень грязную. Дома отмою, налью водки и буду поражать друзей этой грандиозной ёмкостью.

Забытый под яблоней летний столик покрыт свежим снегом, как парадной скатертью, и сервирован жёлтыми кленовыми листьями.

28.9.86

Разрезал осу в окне конторскими ножницами, ампутировал ей брюхо… Как ни в чём не бывало, эта полуоса долго ползала по подоконнику, потом от какого-то неловкого движения перевернулась на спину и начала кружиться, с такой силой работая крыльями, что их почти не было видно. Какая же энергия невиданной концентрации заключена в этом, уже разрушенном мною, организме! И что это за энергия? Поймём ли мы когда-нибудь её источник и механизм её выделения? Если столько тайн скрыто в примитивном насекомом, то что же говорить о человеке?!

За лето пара комнатных мух даёт потомство, биомасса которого составляет 625 тонн. Я не поленился и подсчитал: чтобы сравняться с мухой, мне надо родить 9000 детей, т. е. в течение 27 лет ежедневно зачинать ребёнка. Справлюсь ли? Ой, вряд ли! Но муха-то это делает ЕЖЕГОДНО!

Счастье — это независимость. От заказчиков. От домашних. От водки. От почтальона.

В доме должно быть живое существо. Например, чайный гриб.

А соплякам всё лучше живётся: во Франции изобрели аппарат для вытирания носа.

В доме, где родился Фридрих Цандер (Рига, ул. Бартас, 1) — 11 комнат, кухня, две веранды, балкон.

Резко континентальный климат поездов. Или очень жарко, или очень холодно. Никогда не бывает просто тепло.

Если бы мне позволено было узнать о будущем что-то одно, локальное, я бы попросил показать мне, что и как в будущем поют. Обо всём остальном уже можно было бы догадаться.

Нельзя не признать, что Советский Союз изготовляет самые плохие канцелярские кнопки в мире.

Невероятно долгие крещенские морозы. На даче внизу холодно, наверху — терпимо, но нос на улицу высовывать не хочется. Главная забота — машина: заведётся или не заведётся? Редко скучаю по теплу, но вот заскучал.

11.1.87

Если грязного, но живого человека засунуть в большую стиральную машину, он будет более чистым, но менее живым.

…

Любовь ко сну ещё не определяет ординарность, но является её предрасположением.

Насколько легче было бы отличать самца от самки у попугайчиков-неразлучников, если бы у самца были большие яйца.