Злой лжец

Глава 20

Доминик

Ебать…

Это тот тип дерьма, который может отправить человека за край. Это тот тип дерьма, в который он сам попадает и не может найти выхода.

Слова Кэндис не перестают звучать у меня в голове. Ее слова и разочарование в ее глазах застряли у меня в голове, и я ни черта не могу сделать, чтобы опровергнуть то, что она сказала, потому что она была права.

Мои действия не были чем-то вроде действий мужчины, который утверждает, что любит ее. Что глубоко ранило меня и заставило меня понять, что у меня нет твердой опоры, так это ее слова о том, что никто не сможет связаться со мной, если с ней что-то случится. То, как я ушел, было чисто эгоистичным, но все, о чем я думал, это как бы убраться. Я не мог ясно мыслить.

Оглядываясь назад, я не уверен, думал ли я вообще. То, что я сделал, так на меня не похоже. Я не тот человек. Я не тот мужчина, который будет так обращаться со своей женщиной. Но, черт… в этом-то и суть. Она не моя.

Я не спал прошлой ночью, поэтому я зол и раздражен.

Как будто мне не нужно беспокоиться о самой большой проблеме в моей жизни, связанной с людьми из Ордена и странной связью с человеком, убившим родителей Кэндис, я продолжал думать о том, как мне ее вернуть.

У меня снова возникло чувство неконтролируемости по отношению ко всему, поэтому, когда наступило утро, я сделала то, что откладывала несколько дней, и записался на прием к доктору Уэйнрайту, консультанту-психотерапевту по наркотической зависимости.

Я связался с ним, потому что в последний раз, когда я чувствовал себя так, я пристрастился к наркотикам.

Я в приемной клиники, смотрю на яркую стаю рыб-дисков в аквариуме. Я здесь единственный пациент, и это здорово. Я ждал недолго, и по моему имени они знают, что меня не заставят ждать, поэтому я не удивлен, когда через пять минут после того, как я сел, за мной вышла секретарша.

— Мистер Д'Агостино, доктор Уэйнрайт сейчас вас примет, следуете за мной, — говорит она, расправляя плечи.

— Спасибо.

Когда ее лицо расплывается в улыбке, я думаю, что она редко улыбается.

Она напоминает мне старую школьную учительницу, с которой у меня постоянно были проблемы в детстве.

Я следую за ней в аккуратный маленький кабинет, где встречаю доктора Уэйнрайта. Его имя подходит к его лицу. Я ожидал кого-то похожего на Дика Ван Дайка в — Диагнозе Убийства. Доктор Уэйнрайт немного похож на него своими белыми волосами и бородой.

Однако у него необычные карие глаза и более молодое лицо, что говорит о том, что он не так стар, как кажется из-за его бороды.

Поскольку мне его имя дал Целитель в Тибете, я не стал выполнять ту подготовительную работу, которую обычно выполняю.

Мы пожимаем друг другу руки, и администратор нас покидает.

— Доминик Д'Агостино, я ждал тебя. Пожалуйста, садись.

— Спасибо. — Я сажусь перед ним в мягкое кожаное кресло и смиряюсь.

Я не делаю этого для всех. Я не могу вспомнить, когда я делал это в последний раз, но это я нуждаюсь в нем, а не наоборот.

— Я рад, что ты пришел на прием. Хорошо иметь точку контакта, даже если я тебе не нужен.

— Я так и подумал. Жаль, что не успел сделать это раньше. Все было занято, да и домой возвращаться было тяжело, — объясняю я.

Он понимающе кивает. — Эта часть всегда была трудной. Как у тебя дела?

— Нормально. — Когда мне задают этот вопрос в реабилитационном мире, они не спрашивают, как проходит ваш день. Они имеют в виду, чувствуете ли вы, что вам нужно снова обратиться к наркотикам? — Я просто хотел проверить. Я не хотел застрять на работе, как в прошлый раз, а потом выбрать легкий путь.

— Тебе не хотелось в последнее время пойти по легкому пути? — спрашивает он с пониманием, и я это ценю.

— Нет, — честно отвечаю я. — Не хотелось. Думаю, я чувствую, что могу сделать это, когда достигну точки, в которой потеряю контроль.

Как вчера вечером, когда я понял, что, возможно, потерял Кэндис навсегда.

— Какой образ счастья вам посоветовал найти целитель?

Я смотрю на него, неуверенный, как я могу объяснить это, не выглядя как гребаный неудачник, который жалеет себя. Я не неудачник, но, как обычно, Кэндис Риччи нарушает мои правила.

— Моя девочка. — Когда я это говорю, я вспоминаю все, что мне пришлось пережить, чтобы поправиться.

Сила духа помогла мне в конце концов все завершить. Мне было сказано думать о том, что делает меня счастливым, и первое, о чем я подумал, была она.

Образы ее всплыли в моем сознании из разных периодов нашей жизни. Она в роли ангела в шесть лет в рождественской пьесе. Она, идущая по пляжу на Сицилии, когда наши семьи ездили туда на каникулы, когда мы были детьми. Она в десять лет, когда ее отец купил ей щенка. Она в двенадцать лет, приносящая нам первую партию печенья, которую она когда-либо делала. Она, когда ее сердце было разбито после смерти ее родителей. Она, когда она снова начала улыбаться. Это было много лет спустя. Я сделал для нее оригами-ангела. Все они должны были быть ею. Я не знаю, знала ли она когда-нибудь об этом.

А потом моим последним воспоминанием было то, как она проснулась в моих объятиях под ярким утренним солнцем, и та улыбка, которую она мне подарила, когда я почувствовал, что она моя.

Вот почему я не могу перестать пытаться вернуть ее.

— Я… был влюблен в нее всю свою жизнь, но она никогда не знала, а я никогда не знал, насколько глубоки мои чувства. — Я никогда никому в этом не признавался, и я так долго обманывал людей, что сам обманывал себя подлой ложью.

— Вам всегда нужен ваш образ, — говорит доктор Уэйнрайт, и я не могу не согласиться. — Я предполагаю, что что-то привело вас сюда. Что-то большее, чем беспокойство о том, что вы потеряете связь с той силой, которая у вас есть сейчас.

— Может быть. Может быть, я просто хочу убедиться, что делаю все правильно.

— Хорошо. Мне нравится, где у тебя голова. Я думаю, чтобы оставаться в курсе событий, постарайся определить все, что угодно, что может вывести тебя из равновесия. Не недооценивай мелочи. Определи любые угрозы и нейтрализуй их.

Я киваю, и не знаю почему, но когда я думаю об угрозах и вещах, которые выводят меня из равновесия, на первый план в моей памяти выходит этот придурок Жак Бельмон.

Он. Этот ублюдок.

Ему нужна моя девушка.

Черт возьми. Опять я перепутал приоритеты. Мне нужно собраться. Много всего происходит, и мне нужен ясный ум, чтобы сосредоточиться, но я, блядь, не собираюсь терять свою девушку из-за этого придурка.

Я имел в виду каждое слово, которое я ей сказал. Я найду способ вернуть ее.

— Оказывается, я был прав, — утверждает Эйден, тяжело вздыхая.

Он открывает большой коричневый конверт из манильской бумаги, который он принес, и достает оттуда несколько распечаток изображений. Когда он садится и кладет их на журнальный столик, я сжимаю губы.

Изображения представляют собой полноразмерные фотографии Карла и Брэдфорда. Как и у парня из прошлой ночи, у обоих есть татуировка на внутренней стороне предплечья. Я смотрю на чернильно-черный кинжал с коброй, обвивающей рукоятку, и словом Eternal в центре лезвия кинжала.

Дерьмо.

С той секунды, как я открыл дверь Эйдену, я знал, что он войдет с опасными новостями.

— Боже, — выдыхаю я. — Это дерьмо определенно становится реальностью.

Когда я вернулся от доктора Уэйнрайта, я погрузился в исследование, просто продолжая свое занятие просмотром файлов Альфонсо. Я чувствовал, что мы найдем там больше ответов, но здесь Эйден с еще одним кусочком пазла. По крайней мере, этот кусочек соответствует тому, что у нас уже есть, и мы начинаем создавать картину.

— Я знаю. Это не очень хорошие новости, но, по крайней мере, мы знаем, с чем имеем дело.

— Да, команда худших ублюдков, известных человечеству, замышляет что-то вместе.

Эйден кивает. — Теперь понятно, как было так легко разбомбить старый Синдикат и убедить его членов обмануть их. Они были почти уверены, что план сработает. Вот откуда взялись деньги, мозги и мускулы.

Я полностью согласен, и это имеет смысл. Вы не могли просто убрать тот тип людей и связей, которые сформировали старый Синдикат.

— И теперь я прекрасно понимаю, откуда берется эта жажда власти.

— Точно. — Он выпрямляется и смотрит на меня с опаской. — Доминик, я думаю, что Кинг — это кто-то в правительстве просто потому, что твой отец собирался вести дела с российским и итальянским правительствами много лет назад. Я думаю, мы ищем кого-то вроде этого.

Я смотрю на него, обдумываю его слова и думаю о том, что он сказал вчера вечером.

— Откуда ты узнал об Ордене, Эйден? Ты сказал, что наткнулся на них случайно.

Когда на его лице появляется тревожное выражение и та боль, которую я заметил в его глазах несколько дней назад, я подозреваю, что ответы на некоторые из тех минимальных вещей, которыми он поделился, связаны между собой.

— Я сделал глупость несколько лет назад. — Грусть застилает его глаза, заменяя боль. — Это было что-то, что открыло меня им… никто не должен знать о таких людях. Я облажался, и они убили мою жену и моего ребенка, чтобы отомстить мне.

Внезапная тяжесть разрастается в моем сердце, оставляя меня чувствовать глубокую печаль за него. — Эйден, черт… Мне жаль. Мне так жаль. Я не знал, что это случилось с тобой. — Теперь я предполагаю, что именно поэтому он обратился к наркотикам.

— Я не из тех, кто делится информацией о себе.

— Я сожалею о твоей утрате.

— Спасибо, я ценю это. — Он наклоняет голову набок. — Доминик, нам нужно покончить с этим раз и навсегда. Мы просто это сделаем. Это не похоже на то, что было много лет назад. Тогда мы не знали, что происходит. Сейчас мы не знаем, что за фигню задумали наши враги, но очевидно, что они хотят снова каким-то образом заполучить контроль над Синдикатом. Самое лучшее в этом то, что мы знаем, с чем имеем дело. Мы не знаем всего, но кое-что мы знаем, и это больше, чем то, что было у них. Я не хочу провести следующие несколько лет, оглядываясь. Теперь я лидер своего братства, и если до этого дойдет, я выйду из Синдиката.

Мои губы приоткрываются.

— Боже, Эйден… никто не хочет, чтобы ты это сделал.

— Я тоже, но наступает момент, когда приходится принимать решение. Это мой последний забег. Хотя, полагаю, если мы все умрем, мне не придется беспокоиться о братстве, о котором нужно заботиться.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

— Я тоже надеюсь, что этого не произойдет. Я думаю, мы показали, насколько эффективным может быть сотрудничество Братвы с итальянцами.

Я киваю. — Я тоже так думаю.

Многие из тех, кого я знаю в нашем альянсе, никогда бы не стали союзниками Братвы. Винсент и Клавдий из Чикаго — такие люди, но они присоединились к Синдикату, потому что Массимо доверяет Эйдену.

— Я думаю, что ваши мертвые солдаты на складе означают, что нам нужно поднять планку. — Эйден кусает внутреннюю часть губы. — Когда все доходит до такой стадии, это означает, что дни расслабления и простого осмотра улиц закончились. Я не знаю, достаточно ли мы делаем.

— В файлах Альфонсо должно быть больше ответов. Внутри них должно быть больше. — У меня есть ощущение, исходя из того, как они были зашифрованы, и количества файлов там.

— Я тоже так думаю. Может быть, мы сможем найти там все.

— Я чертовски надеюсь на это. — Я разочарованно провожу рукой по бороде. — Жаль, что я не начал работать над ними раньше. Кто знает, что я мог бы найти. Они у меня уже два года.

— Мы продолжим поиски, Доминик. Поверь мне, даже если бы ты проверил, ты, вероятно, не был бы в том расположении духа, чтобы увидеть то, что тебе нужно было увидеть.

Он прав, и, вероятно, единственный человек, который поймет, через что мне пришлось пройти, чтобы навести порядок.

— Спасибо. На этой неделе мы пойдем ва-банк.

Он согласно кивает головой.

Писк моего компьютера заставляет нас смотреть на него. Я встаю и иду посмотреть, что он нашел. Я ожидаю чего-то, связанного с Карлом или Брэдфордом, но когда я вижу личный дневник Жака, я сжимаю зубы. Я почти забыл, что сделал это на днях, когда проверял его. Эйден присоединяется ко мне и смотрит на экран, прищурившись.

— Что ты сделал, Доминик? Здесь написано — дневник Жака Бельмона. — Он смотрит на уведомление, которое мои боты оставили в углу моего широкоэкранного экрана.

— Так и есть. Я его взломал. Он сейчас там. Прямо как в прямом эфире.

Он смеется. — Ты выиграл MIT, парень, я не знаю, как это сделать.

— Я слежу за его задницей, как за мухой на стене, пока он обновляет планы на выходные. Это дневник, который он не хочет, чтобы люди видели.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты очень опасный человек?

— Все время.

Чертова улыбка спадает с моего лица, когда я вижу, как Жак вводит свое расписание на вечер.

В семь вечера он должен выиграть Кэндис на Декадентском аукционе, а в восемь он собирается трахнуть ее до потери пульса.

Моя чертова кровь закипает, и я выдыхаю ярость.

Он начинает писать в воскресенье и выделяет две недели для траха, которые он выделяет розовым, затем он везет ее в Монте-Карло для еще большего траха. К третьей неделе он решит, достаточно ли хороша ее киска, чтобы пропустить его уик-энд с Синди.

— Господи Иисусе, — шипит Эйден. Я смотрю на него, и он качает головой. — Успокойся, старый друг. Я думаю, твой брат оторвет тебе голову, если ты убьешь этого придурка.

Если мне говорят не убивать, значит, я выгляжу так, будто собираюсь кого-то казнить.

— Блядь, — Я сжимаю кулаки, и мой взгляд возвращается к экрану компьютера, к слову аукцион. Декадентский аукцион. Моя Кэндис участвует в аукционе. Так мы называем темные аукционы, потому что ими управляет Синдикат. Массимо продолжал старую практику задолго до того, как я уехал из дома. — Аукцион.

— Аукцион, — подтверждает Эйден.

А Кэндис принимает участие? Какого хрена?

Кэндис участвует в аукционе, организованном для женщин, продающих свои тела за секс. Тридцать дней и тридцать ночей.

Кэндис, которую я знаю, никогда бы не подумала о том, чтобы войти в нечто подобное. Ни за что на свете.

— Кэндис не похожа на человека, который может быть частью такого… дела. Даже ради благотворительности, — предполагает Эйден, закусывая внутреннюю часть губы.

— Она не такая.

Кэндис совсем не такая. Значит, должно быть, происходит что-то еще. Может, ей нужны деньги. Если так, то почему бы ей не попросить их у кого-нибудь из нас?

Меня охватывает темный ужас. А вдруг она в беде? Я даже думать об этом не хочу.

Должна быть чертовски веская причина тому, что я вижу.

И чертов Жак… Этот ублюдок не только собирается идти на аукцион, но и знает, что она претендентка, и планирует ее выиграть.

Посмотрим, черт возьми.

Я смотрю на часы на стене. Уже начало седьмого. Эйден морщится, когда я хватаю пистолет. В моей голове формируется идея. Такая же темная и извращенная, как мое сердце. Она на самом деле заставляет меня улыбаться про себя, когда я захожу в дверь.

Я, должно быть, выгляжу как сумасшедший.