Кэндис
12 мая
Дорогая Кэндис,
Сегодня было тяжело. Сегодня восемь недель с тех пор, как я отсутствовал. Я все еще на реабилитации. Все еще здесь, пытаюсь поправиться. Врачи говорят, что я смогу уйти в следующем месяце, но я не уверен. Я думаю, они просто дают мне надежду, потому что видят, что она мне нужна. Они видят, что реальность сильно ударила по мне, что я на самом деле пристрастился к наркотикам, и будет трудно от них отказаться.
Я много бывал на улице. Мне нравится смотреть на пейзаж. Здесь, в Голландии, красиво. Там есть цветы того же цвета, что и твои глаза. Я все время пытаюсь вспомнить, как ты выглядишь и как ты пахнешь, чтобы пережить этот день.
Сегодня, похоже, худшее, что есть сейчас, и даже не думать о тебе помогает. Никогда не было такого, чтобы образ твоего лица приходил ко мне, и я не чувствовал себя лучше. Прямо сейчас я чувствую, что умираю. Я не знаю, как еще описать то, что я чувствую. Как будто стены надвигаются на меня, и я не могу оттолкнуть их.
Это заставило меня задуматься о том, что ты, должно быть, чувствовала, когда я выстрелил в тебя. Мне так стыдно даже писать это, потому что я не думаю, что ты должна была простить меня. Как ты могла?
Я глубоко ранил тебя, и чтобы добавить оскорбления к ране, меня там нет. Я здесь, в этой больнице, и дерьмо, которое они мне впаривают, заставляет меня чувствовать себя адом. Хотя я не уверен, может быть, это только у меня так.
Я хуже, чем ты видела. Я не осознавал, что я в таком плохом состоянии, пока я чуть не потерял тебя.
Я знаю, ты видела, как я употреблял, но я так хорошо скрываю вещи, и ложь, которую я говорил, была такой легкой, что ты, вероятно, никогда не верила, что то, что ты видела, было реальностью. Я принимаю наркотики.
Я сам не могу в это поверить. Все, что я думаю в качестве оправдания, не подходит. Не кажется, что этого достаточно, чтобы объяснить, почему я это сделал.
И все же я жажду этого. Я жажду побега и лжи, которая заставляет меня верить, хотя бы на несколько минут. Я почти чувствую себя нормально, а потом нет. Правда в том, что я чувствую себя беспомощным и слабым.
Я потерял отца и так и не смог сказать ему, что он для меня значит. Несмотря на все мои навыки, я никогда не знал, что Андреас предаст нас. Я никогда не знал, что он пойдет против нас, чтобы убить нашего отца. Так в чем же был смысл меня? Я — парень, который видит все. Я — парень, который может сделать так много. Я никогда не ожидал этого.
Я даже не могу ясно мыслить. Дни и ночи смешиваются в одно целое, и я больше не знаю, кто я и что я.
Единственное, в чем я могу быть уверен, — это то, что я люблю тебя.
Доминик
Мои руки все еще трясуться. Это третий раз, когда я читаю это письмо. Оно было самым болезненным, и это единственное, где он говорит мне, что любит меня.
Я сидела здесь все утро, просматривая все письма в коробке. Там действительно семьсот шестьдесят писем. По одному на каждый день из двух лет и одного месяца, когда Доминик отсутствовал. Большинство не такие длинные, как это. Другие длиннее и занимают страницы, рассказывая о пейзаже, потому что он знал, что мне это понравится. Когда я читаю каждое письмо, у меня такое чувство, будто я была там с ним каждый день.
Я все еще нахожусь в шоке и потрясении от всего, что мне рассказал и показал Доминик.
Не могу поверить, как сильно я ошибалась на протяжении стольких лет.
Я смотрю на эти письма и на окружающие меня картины, изображающие меня саму, и думаю о мальчике, которого я любила.
Он тоже меня любил. Он любил меня в ответ, и он меня видел. Он знал, что я жива и что я чувствую к нему. Он знал, и он все тот же парень.
Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя настолько важной.
Узнав правду о том, что сделал Папа, я взбесилась. Я понимаю, почему он это сделал, но, как и когда он устроился на эту чертову работу, он не знал, что, черт возьми, он делает. Услышав, что он заставил Доминика пообещать держаться от меня подальше, я глубоко ранена, потому что он лишил меня выбора. А дальше было страдание.
Теперь все это имеет смысл. Я помню, как два года назад Доминик впервые поцеловал меня. То, как он меня целовал, казалось, что он умирает от желания сделать это, и ту ночь, когда мы чувствовали то же самое. Как будто мы оба жаждали друг друга. Теперь я знаю, почему.
Изабелла была права, когда говорила, что люди делают что-то по разным причинам. Теперь я знаю, почему все произошло так, как произошло. Это произошло из-за папы.
Я смотрю на полузаконченную картину себя и замечаю, как Доминик нарисовал мои глаза. В них есть отчетливый блеск, и они выглядят так, будто можно заглянуть мне в душу. Его мать рисовала так же.
Я смотрю на ту девочку, которой я была. На той картине я была такой сломанной. Я больше не хочу быть этим человеком.
Жить и двигаться дальше — вот что мне нужно. У меня есть некоторые ответы, но не все. Теперь этого достаточно, чтобы начать исцеляться. Улыбка озаряет мое лицо, когда я снова смотрю на письма.
Он мне написал.
Доминик не забывал меня, и я была важна для него.
Теперь у меня достаточно сил, чтобы открыть свое сердце и полностью довериться ему.
Теперь я понимаю, почему он должен был уйти и почему он не мог быть здесь. Лучшие врачи могли бы быть у него на пороге, но именно сам факт ухода направил его на путь выздоровления и искупления за все, что он сделал.
Мне нужно сделать для него еще одну вещь.
Уже почти стемнело, когда я слышу, как открывается входная дверь.
Кори сегодня держался от меня подальше. Я даже не уверена, заходил ли он вообще в квартиру, а если и заходил, то только в то время, когда я была наверху.
Так что я знаю, что это не он ходит внизу.
Я спустилась вниз как раз в тот момент, когда Доминик собирался войти в коридор, чтобы направиться ко мне.
Когда он смотрит на меня, я улыбаюсь. Это улыбка, которую я чувствую глубоко внутри себя. Та, что идет из моего сердца.
Я бросаюсь к нему, прямо в его объятия, и дарю ему теплый поцелуй. Он касается моих губ своими твердыми, полными, сексуальными и проникает языком в мой рот, чтобы попробовать меня на вкус. Я тоже пробую его на вкус и наслаждаюсь им так, как всегда хотела.
Когда мы целуемся, это никогда не бывает прирученным или сладким, я всегда хочу большего, и он всегда дает мне больше. Поэтому я прекращаю поцелуй, прежде чем мы унесемся. У меня есть вещи, которые он тоже должен услышать.
— Я люблю тебя, — говорю я ему, и его глаза загораются от признательности.
— Я тоже тебя люблю. Я любил тебя всю свою жизнь. Мне жаль, что я тебя бросил.
Я качаю головой. — Не надо. Я понимаю и прощаю тебя. Я не хочу, чтобы мы больше об этом думали.
— Нет?
— Нет, — хрипло говорю я, проводя пальцами по его бороде. — Я хочу других воспоминаний с тобой.
Он улыбается. — Вот то, что я всегда хотел сделать с тобой.
Он тянет меня в гостиную, подходит к своей музыкальной станции и включает ее. Когда прекрасный голос Билли Холидей заполняет комнату, я точно знаю, что он хочет сделать.
— Сегодня пятничный вечер. Вечер свиданий, — говорит он. — Я хочу танцевать со своей куклой так, как мой отец танцевал со своей.
Радость кипит во мне при мысли о таком чувстве и воспоминании. Это сжимает мое сердце так, что я не могу описать. Когда он протягивает мне руку, чтобы я подошла к нему, я так и делаю и проскальзываю в его объятия.
Пока мы танцуем, воспоминания о его родителях наполняют мой разум, и теперь я знаю, что они, должно быть, чувствовали. Призраки прошлого все еще влюблены друг в друга. То же самое я чувствую сейчас.
Мы танцуем, пока песня не заканчивается, а затем Доминик снова целует меня в губы, который столь же яростен, сколь и бесцеремонен.
Это отправляет нас прямиком в его постель, где он безжалостно овладевает мной снова и снова.
Ранним утром мы вместе сидим в его ванне. Он обнимает меня, а я у него между ног, прижавшись к его груди.
Мы сидим в тишине, наслаждаясь обществом друг друга.
Я знаю, что он думает обо всем остальном, что существует вне нас, и я тоже.
По мере того, как я размышляю, я понимаю, что мне нужно сделать еще кое-что для себя, чтобы обрести искупление.
Повернувшись, чтобы посмотреть на него, я вдыхаю воздух, и он проводит рукой по моей щеке.
— Ты в порядке, Ангел?
— Да. Доминик… когда ты найдешь моего дядю. Я хочу его увидеть.
Его брови нахмурились. Я сказала когда, потому что знаю, что он его найдет, где бы он ни был. Это действительно вопрос времени.
Когда я сказала ему правду, в его глазах была смерть. Она там и сейчас.
— Как ты думаешь, это хорошая идея, Ангел?
Я киваю. — Да.