За океан. Путевые записки

XL. Чикаго

В Ливингстоне я узнал, что и на западе сгорел какой-то мост; по полученным телеграммам поезд, с которым я рассчитывал ехать в Чикаго, придет не сегодня вечером, а завтра рано утром. Начальник станции был, однако, настолько любезен, что предложил мне и другим желающим ночевать прямо в запасном пульмановском вагоне, который он затем прикажет прицепить к поезду, так что мы избавимся от ночлега в гостинице и раннего вставания утром.

Пользуясь разгулявшейся чудною погодою, я пошел осмотреть самый Ливингстон и прежде всего отыскал почтовую контору, дабы написать письма и запастись почтовыми марками. Подобно тому, как и в других маленьких городках дальнего Запада, почтовая контора оказалась в глубине бакалейной лавки. Такой порядок имеет двойную выгоду: почтовому ведомству не нужно нанимать помещения (оно предоставляется безвозмездно хозяином лавки, но непременно в глубине, чтобы каждый посетитель конторы прошел через весь его магазин), а лавочник не без основания рассчитывает, что, идя к почтовому окошечку, каждый соблазнится выставленными товарами и купит себе что-нибудь. Такими, так сказать, случайными покупателями хозяин с лихвою выручает плату за помещение конторы, которая, впрочем, занимает немного места. Как бы нарочно у почтового чиновника никогда не оказывается сдачи, и покупающий одну, например, марку принужден менять деньги в лавке, что всего удобнее сделать, приобретя себе какую-нибудь совершенно ненужную вещь. При этом я заметил, что то вары в таких «почтовых» лавках продаются всегда дороже, чем в других местах. Зато приказчики и особенно приказчицы обращаются тут с покупателями в высшей степени вежливо и, прощаясь, прибавляют слова: «приходите опять» (come again).

После почты я успел еще погулять по ливингстонским улицам. Тут вовсе нет мостовых; для пешеходов сделаны деревянные мостки, но столь плохие и опасные для ходьбы, что большинство предпочитает ходить по середине улиц; это совершенно безопасно, так как городских железных дорог не имеется, а экипажей попадается весьма мало.

На ночь, как упомянуто выше, я забрался в спальный вагон и, проснувшись на следующее утро, был уже далеко от Ливингстона. Надо отдать справедливость американским порядкам: прицепка вагона никого из нас не разбудила. Я ехал теперь еще по штату Монтана, долиною реки Иеллостон, и местность была сперва живописная, но вскоре поезд понесся по пространству, известному под именем «скверной земли» (Bad Lands). Даже индейцы всегда избегали этих мест, совершенно лишенных воды. По большей части это холмистая пустыня; тут нет ни травинки. Некоторые обрывы холмов представляют весьма правильные, горизонтальные напластования. Время разнообразилось только переходами в столовый вагон, где пассажиров обильно угощали всевозможными яствами, причём завтраки, ленчи и т. д. продолжались по два часа и более.

К вечеру я въехал в штат Северную Дакоту. Дакота, названная так по племени кочевавших тут индейцев, представляла сперва один большой штат, но в 1889 году он был разделен на два: Северную и Южную Дакоту. Западные части этих штатов представляют те же «скверные земли», что и на востоке Монтаны, но чем дальше на восток, тем местность делается красивее и постепенно переходит в необозримые прерии с плодородною почвою. Население тут, однако, весьма редкое, и обработка полей даже конными машинами признается невыгодною, так что здесь применена обработка при помощи паровых машин. На полях виднеются локомобили, паровые плуги и паровые же жатвенные машины. К сожалению, из окна вагона нельзя разглядеть подробностей.

Вот берега реки Миссури, на которых стоят один против другого два города: на западе Мандан, а на востоке Бисмарк, главный город штата Северной Дакоты. Название придумано, разумеется, немцами, которых тут более половины всего населения. Бисмарк имеет, однако, всего около 3000 жителей. Удивительно, что весьма часто названия, данные городам в Америке, совершенно не соответствуют значению соименных им городов в Европе. Так, здешние Лондоны, Парижи и пр. ничтожные городки, а Бостон и Орлеан, наоборот, несравненно важнее и обширнее европейских. К северо-востоку от города Бисмарка лежит «Чёртово озеро» (Devil’s lake), одна из достопримечательностей Дакоты. Оно соленое, почти пустынное и лежит на 2000 футов выше уровня океана.

От Ливингстона до Сант-Поля (St. Paul) я ехал непрерывно по Северной Тихоокеанской железной дороге: это расстояние равно 1007 англ, милям, т. е. более 1500 верст. Хотя по случаю сгоревшего моста мы следовали не по расписанию и иногда выжидали на станциях встречных поездов, но всё же были в пути лишь 1¹/₂ суток. Утром на другой день мы въехали уже в живописный штат Миннесоту (темная вода), совершенно напоминавший мне Финляндию. Тут множество озер и подле них красивые домики фермеров. Географы насчитали в Миннесоте более 7000 озер весьма различной величины, от самых маленьких до таких, которые имеют по 50 верст длины. Тут много лесов, а эмигранты из Европы восхищаются плодородием почвы.

Наконец я прибыл к берегам величественной Миссиссиппи, именно к городам Сант-Поль и Миннеаполис, составляющим как здесь говорят, города-близнецы. Миннеаполис расположен на западном, правом берегу, а Сант-Поль на восточном, левом. Оба города вместе имеют 300 000 жителей и соединены красивым железнодорожным мостом с поворотною по середине частью, для пропуска судов. Несколько выше моста находятся пороги реки Миссиссиппи; тут камни и пена. Быстрым течением воды на порогах пользуются для промышленных целей, и в Миннеаполисе много фабрик, работающих водою, как даровым двигателем.

На воксале в Сант-Поле я узнал, что ближайший скорый поезд в Чикаго пойдет лишь через три часа, и потому пошел погулять по городу, а затем по электрической железной дороге съездил в обширный загородный парк Мерримет (Merrimet), где весьма приятно провел время на чистом воздухе я в кругу детей, съехавшихся сюда на какое-то празднество. В одной детской книжке, взятой у близ сидевшего ребенка, я прочел ряд потешных наставлений, как дети должны вести себя за столом. Приведу некоторые из них:

От Сант-Поля до Чикаго (462 мили) я ехал по дороге Уисконсин (Wisconsin Central Line). Она пересекает южную часть штата Уисконсин. Штат получил название от индейского слова, означающего «дикая река». Он был первоначально занять французами, поселившимися по берегам Зеленого залива (Green Bay) озера Мичигана еще в 1669 году. Главные города штата: Мадисон — главный (capital) с 14 000 жителей и Мильуоки (Milwaukee) — несравненно более важный портовой и торговый город на самок берегу озера Мичигана, с 200 000 жителей.

Стояла чудная лунная ночь, и я мог любоваться прелестными видами из окна вагона. Местность ровная и кое-где поросшая красивыми лесами; виднеются фабрики и заводы, но в общем это всё же штаг с чисто земледельческим населением. Рано утром поезд покинул красивый Уисконсин и понесся по Иллинойсу, почти вдоль берега озера Мичигана. Здесь по береговым холмам разбросано много изящных дач богатых чикагских граждан. Наконец показались трубы и дома города, и я въехал в самый центр Чикаго.

Первою моей заботой было зайти к цирюльнику и привести себя в порядок после утомительных поездок по Иеллостонскому Парку. Я попал к поляку из Варшавы, который еще не забыл говорить по-русски. Таким образом время омовения и стрижки прошло незаметно. Пользуюсь случаем, чтобы сказать несколько слов об устройстве парикмахерских в Америке. Они весьма многочисленны, потому что большинство американцев не носит бород и, следовательно, нуждается в бритье. Для бритья посетителя не сажают в кресло, как в Европе, а кладут спиною на высокую кушетку, в виде мягкого стола, причём голова свешивается назад; при таком положении парикмахеру удобно брить и не нужно изгибаться и смотреть на подбородок снизу. Он бреет от шеи к подбородку, и ему хорошо, но тому, кого бреют, это довольно опасно; со стороны кажется, что вот-вот голова будет отрезана. Оригинально еще и то, что пока у одного конца стола парикмахер возится с бородою, у другого — мальчик уже чистит сапоги того же лежащего господина. Когда проходишь мимо парикмахерской, через открытые двери всегда видишь распластанные таким образом тела и усердную и быструю работу, происходящую у головы и у ног. Не даром здесь время — деньги.

Затем я поехал через весь город на юг, в Джаксон-Парк, осмотреть здания выставки. Оставляя в стороне вопрос, почему всемирная выставка открылась в 1893 году, а не годом раньше, в четырехсотлетнюю годовщину открытия Америки, я опишу лишь в самых кратких словах то, что мне удалось видеть в Чикаго в 1892 году. После бесчисленных корреспонденций 1893 года говорить подробно о том, что было раньше — излишне, однако стоит, например, упомянуть, что и за полгода до открытия посетителей пускали в Джаксон-Парк и за обозрение вчерне готовых, но пустых зданий брали уже входную плату (25 центов).

При мне здесь кипела работа. Множество огромных деревьев красивого парка рубилось, прокладывали дороги и воздвигали постройки. Эти будущие «дворцы» промышленности, искусства и пр. строились на скорую руку и весьма практично. Стены и колонны делались из брусьев, в виде решеток, обиваемых потом тонкою дранкою, поверх которой клался особый состав, называемый тут стаф (Staff). Стаф изобретен, впрочем, во Франции и применен впервые для подобных же временных зданий всемирной выставки 1878 года в Париже. Он состоит из измельченного в порошок гипса, алюминия, глицерина и декстрина. Всё это перемешивается в холодной воде и затем в виде теста накладывается куда нужно. Когда такая корка, около полудюйма толщиною, высохнет, то она уже нечувствительна ни к воде, ни к переменам температуры и отлично принимает полировку. Словом, по наружному виду это настоящий мрамор, а ценность состава в десять раз меньше.

Обозрение выставочных зданий я начал с обширного овала, предназначенного для зданий, воздвигаемых отдельными штатами Северо-Американской республики. Каждое здание строилось в своеобразном стиле, так что в общем весь овал представлял весьма разнообразное и красивое зрелище. Например, штат Северная Дакота построил обширное здание в стиле старинной французской фермы, Вашингтон — из настоящего гранита, привезенного прямо с берегов Тихого океана, Калифорния — в стиле старинных испанских монастырей, Индиана — огромный шатер на манер вигвама, и пр. Самое красивое здание воздвигал штат Иллинойс, как хозяин выставки; оно стоит отдельно, вне общего овала и строилось из стали и кирпича, так как предназначалось остаться на будущее время украшением Джаксон-Парка.

Самое огромное здание назначалось для отдела мануфактур; оно украшено названием «Manufactures and Liberal Arts Building». Его площадь более 30 акров (1687 и 787 футов). Американцы уверяют, что это наибольшее из всех зданий в мире. На один деревянный пол этого здания пошло более 3-х миллионов погонных футов досок и пять вагонов гвоздей. О площади здания можно яснее составить себе понятие, если рассчитать, что здесь можно было бы установить 1000 домов по 25×50 футов, и в них не теснясь могло бы жить (а не только поместиться) население в 5000 человек! Наружный фасад украшен великолепный колоннами коринфского ордена и роскошными гипсовыми орнаментами, представляющими в символической форме разные науки в искусства. По четырем фасадам устроено четыре огромных входа в виде громадных триумфальных ворот 40 футов ширины в 80 вышины.

За этим зданием построено два других: одно для электричества (Electricity Building), другое для горного дела (Mines and Mining Building). Электрическое здание состоит из ряда соединенных между собою крытых галерей с красивыми фасадами ионического ордена. Перед главным фасадом воздвигнута огромная статуя Вениамина Франклина, а по портикам крупными буквами начертаны имена наиболее выдающихся деятелей по электричеству, а именно:

Franklin, Galvani, Ampère, Faraday, Sturgeon, Ohm, Morse, Siemens, Davy, Volta, Henry, Oersted, Coulomb, Ronald, Page, Weber, Gilbert, Davenport, Soemmering, Don Silva, Arago, Daniell, Jacobi, Wheatstone, Gauss, Vail, Bain, De la Rive, Joule, Saussure, Cooke, Varley, Steinheil, Guericke, La Place, Channing, Priestly, Maxwell, Coxe, Theles, Cavendish.

Из этого перечня видно, что тут с намерением не поименованы ученые ныне живущие.

Здание горного дела построено в стиле возрождения. Над входом представлена греческая богиня в согнутом положении и с фонарем в руке.

Не перечисляя разных других построек, упомяну еще о здании дамского отдела (Women’s Building). Оно украшено на крыше символическими фигурами самопожертвования, в виде монахини, приносящей свои драгоценности на алтарь отечества, милосердия, материнства и любви. Всех выше поставлена фигура женщины, как духа цивилизации, со светочем мудрости в руках. С другой стороны расположены фигуры самаритянки, учительницы и певицы. Вообще здание женского отдела построено с большим вкусом.

Хотя мой обзор выставочных зданий был весьма беглым, но всё же он продолжался более четырех часов, и по выходе из Джаксон-Парка я был совершенно измучен. Для ускорения обозрения многие брали извозчиков, но ездить тут было не легко: везде груды строительных материалов и всякого мусора. Общая ценность одних зданий выставки исчислена в 60 миллионов долларов. О грандиозности построек достаточно сказать, что одного стекла на окна и крыши пошло 120 вагонов, т. е. количество, которым можно покрыть площадь в 29 акров, или около 10-ти десятин.

Кругом выставки строили при мне новые дома, главным образом гостиницы; при этом я мог насмотреться, как быстро воздвигают тут здания, что, впрочем, видел уже и в других местах. Американские дома характеризуются, главным образом, тем, что на их постройку идет много железа, а при самом возведении здания подъем всех потребных материалов совершается механически при помощи подъемных кранов. Основу каждого дома составляет железная клетка, искусно склепанная из массивных балок, столбов я скреплений всевозможных размеров и вида. Прежде чем начинать постройку дома, по его середине, на особо» фундаменте строится временная железная башня с элеватором внутри и огромными паровыми кранами по сторонам. Здесь не требуется возведения лесов, которые и дороги, и занимают много места. При помощи подъемных кранов собирают сперва остов дома — железную клетку; затем приступают к наполнению промежутков кирпичною кладкою. Для ускорения работы кладку производят одновременно на всех этажах. Наружная стена дома по фасаду обыкновенно вовсе не заполняется кирпичами, а состоит из одних окон, разделенных чугунными колонками. Кирпичи поднимаются элеватором внутри здания. Когда здание вчерне готово, элеватор и краны внутри разбираются и тотчас перевозятся на другое место, где строится новый дом. Так как все железные части изготовляются заранее на заводах по готовым чертежам, то сборка клетки производится очень быстро, и громадные дома строятся обыкновенно в два-три месяца.

Благодаря дороговизне места, в Чикаго возводятся преимущественно многоэтажные дома. Кроме домов в 8–10 этажей, нередко можно видеть дома в 15 и даже в 20 этажей, но, откровенно говоря, это безобразит и темнит улицы. Европейский глаз привык видеть высокие постройки только в виде церквей, представляющих до некоторой степени художественное архитектурное произведение, имеющих притом широкое основание и сравнительно узкую вершину и стоящих на открытых площадях. Массивные же дома с плоскими крышами и рядом с такими же, но менее высокими, производят неприятное зрелище каких-то торчащих клыков в беззубой челюсти. Благодаря своим высоким домам, Чикаго даже среди американцев заслужил прозвище «города верзил» (Chicago is а city of sky-scrapers). Говорят, что все дома строятся очень прочно и все материалы прежде употребления в дело испытываются особыми комиссиями.

Храм Масонов в Чикаго.

Самые высокие здания в Чикаго суть: храм масонов (Masonic Temple) в 20 этажей и высотою 265 футов и гостиница Аудиториум (Auditorium), которую американцы сравнивают — excusez du peu — с древним римским колизеем. Здание Аудиториума обошлось в 3 500 000 долларов и имеет всего 10, но высоких этажей. Кроме гостиницы с 400 нумеров, из которых многие в несколько комнат, тут помещается еще театр на 12 000 зрителей. Высота собственно дома 144 фута, но на улицу Конгресса (Congress street) здание имеет башню, вершина которой на 260 футов выше мостовой. Наверху устроена зала, из окон которой открывается обширный кругозор во все стороны, но, однако вдаль не видно: над городом стоит постоянная мгла дыма, а над озером — вечный туман.

Вот что мне удалось узнать о прошлом Чикаго. Полагают, что эти места побережья Мичигана были впервые посещены французскими миссионерами в конце XVII века. Они нашли тут только болота и сыпучие пески, и сами индейцы считали местность неудобною для поселений и зловредною. Название протекающей тут реки, перенесенное потом и на город, по-индейски означает одно дурно пахнущее животное, которое обитало в этих негостеприимных местах. Только в 1803 г. правительство Штатов построило здесь небольшой блокгауз для удержания набегов индейцев на юг, и то это место выбрано было лишь потому, что к нему был всегда удобный доступ с озера. В 1812 году, когда возгорелась война с Англией, англичане уничтожили весь гарнизон, а индейцы затем сожгли и блокгауз. Наконец, в 1832 г. сюда явились американские поселенцы, занимавшиеся здесь исключительно охотою на волков и медведей. Маленькая колония стала понемногу увеличиваться, и в 1837 г. Чикаго сделался городом. Железных дорог тогда не было, но отсюда американцы могли легко подвигаться на запад, так как имели с востоком удобное сообщение по Великим озерам. В 1837 г. в новом городе насчитывалось всего 4000 жителей, через десять лет уже 17 000, в 1860 г. — 100 000, в 1870 г. — 300 000, в 1880 г. 500 000, а ныне 1 200 000.

Самым памятным событием в жизни города был ужасный пожар, истребивший в два дня — 8-го и 9-го октября 1871 года — его бо́льшую половину. Пожар произведен был какою-то старушкою, которая, занимаясь доением коровы в деревянном сарае, по неосторожности опрокинула керосиновую лампу. Во время пожара сгорело 20 000 домов и погибло имущества на 200 миллионов долларов. По количеству убытков это самый страшный пожар во всемирной истории. Действительно, выражая все цифры в долларах, находим, что Лондонский пожар 1666 г. причинил убытков на 54 миллиона, пожар Москвы в 1812 г. уничтожил имущества на 150 миллионов, Гамбургский пожар 1842 г. — на 35, и даже убытки Парижского пожара 1871 г. от коммунистов исчисляются только в 160 миллионов.

По пословице «нет худа без добра», пожар Чикаго имел и свою хорошую сторону: он очистил всю центральную часть города и был причиною, что с тех пор здесь воздвигают только огнеупорные постройки.

Я не буду описывать роскошные улицы Чикаго, их магазины, великолепные парки Гарфильда, Гумбольдта, Линкольна, городские памятники, мосты (числом 60), туннели под рекою, наконец, Озерной парк (Lake Park) с его чудным видом на безбрежное озеро Мичиган и пр. и пр., всё это теперь многократно описано многочисленными посетителями всемирной выставки и всем приелось. Ограничусь лишь описанием моего посещения Кенвудской обсерватории, принадлежащей частному лицу, Г. Хэлю (Hale), сыну чикагского миллионера.

Обсерватория вместе с собственным домом Хэля помещается на Бульваре Дрексель (Drexel Boulevard, № 4545). Это одна из лучших и наиболее широких улиц города. Здесь нет таких колоссальных домов, как в центральных частях, тут всё небольшие каменные виллы с прелестными садиками впереди. Было еще рано, когда я приехал сюда из своей гостиницы, и сады поливались из обыкновенных уличных труб, что доставляло приятную прохладу. Вот купол рефрактора. Я позвонил у двери. Сам г. Хэль оказался в отсутствии, но я был принят его сестрою, молодою девушкою лет 18-ти. Узнав о цели моего приезда, она тотчас вызвалась показать мне обсерваторию брата, причём прибавила, что, право, не знает, отчего их обсерватория приобрела такую известность, когда они, в сущности, мало занимаются и то почти исключительно астрофотографией. Между тем мы прошли в башню. Здесь установлен небольшой, но прекрасный 12-тидюймовый рефрактор, к окуляру которого привинчен спектроскоп с решеткою Роуланда. Для своих работ Хэль изобрел в 1891 году особый прибор, названный им спектрогелиографом, при помощи которого можно весьма удобно получить фотографический снимок Солнца в любых лучах спектра. Этот совершенно новый прием в самое короткое время обогатил наши познания о физическом строении Солнца и, главным образом, позволяет во всякое время фотографировать солнечные выступы не по диночке, как это делалось до сих пор, а сразу, как по краям диска, так и на самой его поверхности! Открыв особый шкафчик, сестра Хэля показала мне целую коллекцию прекрасно сделанных негативов Солнца.

Когда я осмотрел обсерваторию, любезная молодая американка пригласила меня к себе и здесь, за чашкою кофе, рассказала много исторических подробностей об астрономической деятельности в Чикаго вообще. Наибольшая обсерватория имеется здесь при так называемом Северо-западном университете, и её судьба довольно замечательна. Эта обсерватория была основана еще в 1862 г. на частные пожертвования. Профессор Мойн (Moyne), посланный из Чикаго для приобретения рефрактора, узнал дорогою, что знаменитый Кларк продает своей великолепный объектив в 18¹/₂ дюймов, которым он успел уже открыть спутника Сириуса. Этот объектив был изготовлен по заказу университета Миссиссиппи, но не был взят, благодаря нарушению всех расчетов вследствие войны между северянами и южанами. Понятно, что Мойн поехал прямо в Кембридж и после переписки с чикагскими богачами о прибавке денег к первоначально собранной сумме успел купить этот объектив за 18 000 долларов. Однако для такого прекрасного и в то время первого по величине объектива не оказалось подходящего помещения. Хотя на крыше университета и имелась башня, но она дрожала от езды в городе и, кроме того, была так глупо устроена каким-то неопытным механиком, что купол башни не вращался, и люки её не открывались. Надо еще прибавить, что в Чикаго не было и астронома, способного обращаться с таким дорогим рефрактором. Только в 1865 году сюда был приглашен молодой Саффорд (Safford) из Кембриджа. Видя печальную установку рефрактора, этот астроном вовсе им не занимался и предавался исключительно наблюдению звезд для составления каталога, при помощи заказанного им для обсерватории меридианного круга Репсольда. Он видел, что для рефрактора необходимо построить другую башню, где-нибудь в саду университета. Саффорд надеялся на пожертвования чикагских богачей, но тут, как на грех, случился страшный пожар 1871 года. Хотя университет, лежащий в южной части города, уцелел, но богачи сделались скупее и не только отказались от нового пожертвования, но еще прекратили и ту ежегодную субсидию, на которую Саффорд существовал до того времени. Бедный астроном вынужден был вовсе покинуть Чикаго и поступить на службу в Управление Съемки в Вашингтоне. Только в 1877 году чикагские богачи вспомнили про свою обсерваторию в пригласили директором её ныне столь известного Борнгэма (Burnham), тогда — журналиста и любителя астрономии. На собранные деньги Борнгэм скоро установил рефрактор приличным образом и начал тут свои знаменитые наблюдения двойных звезд.

Спектрогелиограф Хэля.

В числе чикагских астрономов состоит ныне некто Си (See), занимающийся преимущественно теорией двойных звезд. Но он известен также любопытными изысканиями о происхождении загадочного мифа о Фениксе. Как известно, так называлась мифическая птица древних египтян. Она была украшена красными и золотыми перьями и по внешности походила на орла. Обыкновенно она всегда где-то скрывалась и появлялась народу весьма редко. Но один раз в 1460 лет она вила себе гнездо и сгорала в нём, после чего вновь появлялась, как бы возрождаясь из собственного пепла. Появлялась она всегда на востоке, и потому некоторые историки, например, Геродот, приписывали ей арабское происхождение. Появление Феникса совпадало обыкновенно с правлением какого-нибудь могущественного фараона; так, наиболее достоверная запись гласит, что Феникс являлся в 1322 году до Р.X., во время царствования Сезостриса Великого.

Пользуясь этими данными, Си связал возрождение Феникса с астрономическим периодом, известным в Египте под именем софического, т. е. с периодом, когда появление Сириуса перед восходом Солнца вновь совпадает с первым днем года (первым днем месяца Фоф). Дело в том, что вслед за появлением Сириуса перед самым восходом Солнца, начинался обыкновенно разлив Нила, и эта эпоха имела весьма важное хозяйственное значение для всего Египта. Однако, египетский год, как известно, равнялся только 365 дням, и потому начало года наступало (по числам календаря) постепенно всё позднее и позднее, так что разные месяцы последовательно проходили через все времена года, но по прошествии 1460 лет начало года вновь совпадало с появлением Сириуса перед восходом Солнца. Таким образом, очень может быть, что такое нам совершенно понятное, но необъяснимое для египетской черни явление было облечено жрецами в миф о Фениксе.

Изыскания о Фениксе были сделаны Си по поводу его исследований о цвете звезд и его изменении. Древние считали Сириус красною звездою, тогда как ныне все знают, что эта звезда — совершенно белая. Но если красная звезда обратилась в бедую, то значит красный цвет не есть признак угасания звезды, а, наоборот, представляет первоначальную стадию её развития. С такою мыслью начинают ныне мириться все спектроскописты; но, быть может, Сириус есть только исключение? Во всяком случае Си обращает внимание астрономов на его обстоятельство, с целью по возможности точнее определять ныне цвет звезд, дабы дать нашим потомкам материал для выводов. Это может иметь большое значение при изысканиях об эволюции звезд и для разрешения жизненного для всех нас вопроса: стремится ли наше Солнца к упадку, к потере света и тепла, или, наоборот, не находится ли оно еще сравнительно в ранней стадии развития?

Фотометрия звезд в связи с фотографированием их обещает значительно обогатить наши познания внешнего мира. Сравнение яркости звезд, получаемой непосредственными наблюдениями, с величиною изображений их на фотографических пластинках показало, что наиболее сильное химическое действие лучей обнаруживается в звездах, лежащих в Млечном Пути; чем дальше звезда от Млечного Пути, тем это действие слабее. Другими словами: звезды, ближайшие к Млечному Пути обильнее фиолетовыми лучами, чем звезды с большими галактическими широтами. Это обстоятельство как бы подтверждает принадлежность звезд каждой большой кучи к одному типу, отличному от прочих.

Вообще, беседуя с молоденькою мисс Хэль, я быль поражен её астрономическими познаниями и, грешный человек, вовсе не сожалел, что не застал дома её брата. Будь он тут, я бы не имел случая лично убедиться, насколько высоко стоит в Америке женское образование.