658 зенитно-ракетный полк особого назначения

Глава 22. Стартовый дивизион

Задача стартового дивизиона на 25-й Системе была проста – в нужный момент обеспечить подготовку к старту и старт зенитной ракеты таким образом, чтобы она прошла через определённое пространство, где станция наведения уже начинает управлять ей посредством радиокоманд. Для решения этой задачи на стартовом дивизионе было определено два дежурных взвода, на которых находились полностью снаряжённые боевые ракеты и постоянно дежурил расчёт. Зачехленные ракеты находились на полуприцепах, уже установленных на подъёмниках, но в горизонтальном положении. По тревоге расчёты дежурных взводов должны были расчехлить ракету, поднять её в вертикальное положение, установить ракету на стартовый стол, а полуприцеп опустить, после чего подключить ракету к кабель-мачте и включить её на подготовку. На выполнение этих операций существовали строгие временные нормативы.

Чтобы выполнить эти несложные на первый взгляд действия, проводились постоянные тренировки боевых расчётов. Постоянно следили за исправностью пусковых установок – был определён перечень обязательных регламентных работ по обслуживанию подъёмника, стартового стола и пульта ЧП, обеспечивающего подготовку и старт ракеты. Для тренировок расчётов использовались учебные ракеты, для проверок работы подъёмника – весовые макеты, для проверки кабель-мачты и пульта ЧП – электронные имитаторы ракеты. Тренировки расчётов проводились в дневное и ночное время, а также в средствах индивидуальной защиты – на тот случай, если противник применит оружие массового поражения. Кроме этого, необходимо было постоянно содержать в порядке дороги дивизиона, чтобы в случае необходимости совершать манёвр ракетами и подвозить новые ракеты. Этим занимался личный состав двух стартовых батарей дивизиона.

Также необходимо было проводить проверку технического состояния боевых ракет, их техническое обслуживание и мелкий ремонт. Этим занималась входящая в состав стартового дивизиона группа технического обеспечения (ГТО). С ракетами необходимо было проводить периодические регламентные работы – проверять работоспособность бортовой электронной и пневматической аппаратуры, следить за состоянием влагопоглотителя в отсеках ракет, герметичностью технологических лючков, мыть ракеты. Для проверки ракет существовали специальные передвижные контрольные установки КУВ-9000 на базе ЗИЛ-157, которые позволяли проводить проверку непосредственно на пусковых установках. Для удобства работы расчётов был построен пункт проверки ракет (ППР), где в отапливаемом помещении была смонтирована контрольная аппаратура. Одновременно можно было проверять две ракеты.

Воздушные рули ракеты работали от энергии сжатого воздуха, который находился в шар-баллонах. Давление воздуха необходимо поддерживать в определённых пределах, независимо от температуры воздуха. При повышении температуры давление в шар-баллонах возрастало, и необходимо было его стравливать. При понижении температуры давление в шар-баллонах падало, и его необходимо было подкачивать. Для выполнения этих операций был предназначен компрессор, смонтированный на автомобильном шасси. Давление в шар-баллонах проверялось несколько раз в сутки, и показания записывались в специальный журнал.

Объём компонентов топлива, заправленных в ракету, также зависел от температуры. Для дозаправки ракет в группе технического обеспечения были автомашины-заправщики топлива и горючего. Для ликвидации розливов компонентов топлива, а также для мытья ракет был предназначен водообмывщик, смонтированный на автомобильном шасси. Для транспортировки ракет по территории дивизиона в ГТО было четыре тягача ЗИЛ-157. Для очистки дорог от снега и прочих работ был бульдозер. Вся эта техника находилась в боксе и на площадке рядом с ППР. Также в ГТО были учебные ракеты разных модификаций для обучения и тренировки расчётов ППР и заправщиков.

Кроме боевых ракет, находившихся на дежурных взводах, на дивизионе были ещё ракеты промежуточной готовности – полностью снаряжённые боевые ракеты, но не заправленные компонентами топлива и воздухом высокого давления. Это было сделано для того, чтобы в случае начала боевых действий в полку был запас ракет помимо дежурных. А не заправлены они были потому, что у «сухих» ракет дольше гарантийный срок хранения. В дивизионе 658 ЗРП они хранились на полуприцепах в хранилище на территории 3-го взвода со стороны центральной дороги. Хранилище представляло из себя навес, установленный на кирпичных столбах. Для заправки ракет на территории дивизиона была сооружена заправочная станция, где в специальных подземных ёмкостях постоянно находился необходимый запас компонентов топлива. При заправке перекачка и дозировка компонентов топлива осуществлялась штатными автозаправщиками, а заправка воздухом высокого давления – штатным компрессором. Заправочная станция входила в состав ГТО.

Стартовый дивизион 658 ЗРП находился рядом с деревней Василёво. При строительстве дорогу Рогачёво-Куликово пришлось пустить в обход дивизиона, и поэтому на карте дорога образует характерную прямоугольную скобку. Раньше на этом месте была заболоченная пойма реки Яхрома, которая затапливалась в весеннее половодье. С этой проблемой пришлось столкнуться в первые годы существования полка – когда весной Яхрома разливалась, над поверхностью воды оставались только бетонные дороги. А после того, как вода сходила, в кюветах вдоль дорог солдаты ловили рыбу. После мелиорации и осушения поймы реки Яхрома, проведённых в 50-60е годы, ситуация немного улучшилась.

Другой проблемой в первые годы существования полка было то, что дивизион построен в низине на месте бывших колхозных сенокосов, и поэтому просматривался со всех сторон. Для маскировки специально высаживались деревья, которые категорически запрещалось вырубать. Но пока деревья не подросли, установленные на стартовый стол ракеты были хорошо видны. Поэтому делались специальные маскировочные корзины и навесы из металлических конструкций и маскировочной сетки. С другой стороны, ровная безлесная местность позволила построить дивизион обычной, «классической» структуры, в отличие от соседнего полка в Покровском (в/ч 92924).

Заезд на дивизион сделан с шоссе Дмитров-Рогачёво, при этом подъездная дорога пересекает речку Лбовка. Во время строительства речка называлась Дурач, в память о чём сохранилась надпись на бетонной конструкции моста. В обиходе речку называли «Дурочка».

Ещё одним отличием от дивизионов других полков было то, что дежурными взводами были 1-й и 9-й – то есть расположенные в разных концах дивизиона. В других полках обычно дежурные взвода располагались по соседству – через центральную дорогу, а дежурный расчёт жил в одной казарме. На дивизионе 658 ЗРП домики дежурных взводов были на 1-м и 9-м взводах, а для дежурной смены ГТО – на территории между 1-м взводом и обводной дорогой.

Вспоминает подполковник Анатолий Григорьевич Буров:

«Когда мы всё это более-менее освоили, отдан был приказ – прикрыть Москву. Привезли ракеты, построили корзины, построили домики – это уже пошла боевая работа. «Встать на защиту столицы нашей Родины города-героя Москвы. Приказываю…» Да! «… дежурный взвод в составе командира взвода…» Верили в эту святыню больше чем в Бога! Защищаем город-герой, столицу нашей Родины. «… на боевое дежурство заступить. Шагом марш!».

Боевое дежурство сразу с боевыми ракетами. Приказ, потом через месяц опять приказ. Выстраивается полк, выстраиваются два дежурных взвода, зачитывается, и торжественным маршем после зачитки приказа. Командир стоит, честь отдаёт, мы проходим и на огневую позицию. На станцию – там отдельно, а у нас проходили так – две казармы, между казармами – построение, командир части зачитывает приказ, или начальник штаба, или главный инженер. Ну мы, командиры взводов, заранее за эти приказы расписываемся, и после развода торжественным маршем проходим и прямо на огневую позицию пешком. Приходишь – там тебя ждут с распростёртыми объятиями, а ты не хочешь. Командир взвода передаёт командиру взвода, расчёт передаёт расчёту. Я, как командир взвода, принимаю всё. В первую очередь ракеты – ракеты расчехляются, я осматриваю. Прицепы, стартовое оборудование, пульт ЧП. Ракеты осматриваешь на наличие печатей. Потом я стал зам. по тех, и у меня свои кое-какие печати были от люков. Может деформироваться печать, а потом что её – вскрывать? А потом некоторые люки для проверки радиооборудования, ракета заводится раз в три месяца на пункт проверки ракет. Проверяется радиовзрыватель, электрооборудование и радиоуправление. Из меня сделали дублёра в пункте проверки ракет, а потом не успел я освоиться – меня перевели на другую должность.

С самого начала дежурство было по месяцу, это потом по неделе сделали. Солдаты бродют, я прошёл в дежурный домик. Открывается дверка в комнату командира взвода. Смотрю – полковник! С корпуса, с Долгопрудного, комиссия. А за ним – командир полка через плечо смотрит. А я поднялся, тупо так смотрю на него. «Да мать етить!» – про себя. Он мне: «Вы, товарищ лейтенант, одевайтесь, потом выйдете к нам». И закрылась дверь. Ну я оделся, вышел. Он меня, значит, вывел на улицу, по дорожке, где ракеты, ходим, и расспрашивает: «Тяжело?» «Туда-сюда» – я ему чего-то отвечаю.

Мы не выдерживали! Мы ж там с ума сходили! Я замполита один раз чуть не застрелил. Вывел меня из себя. Сделал мне замечание, что у меня подшивки газеты нет. Ну нет – и нет, солдаты сходили в туалет. Я за пистолет и на замполита. Ну командир батареи меня в охапку, на мотоцикл и увёз в городок. А то я бы его пристрелил. После этого стали неделю дежурить. У нас тяжелее было, чем на станции. Они соберутся пять человек и в преферанс дуются. А мы? Я один, с солдатом что ли? А солдат, вот он отстоит на посту – приходит отдыхать. То есть и солдатам тяжело было. В бункере дежурит электрик и зам. ком. взвода – вот они тоже вдвоём. Так что в дивизионе нам тяжелее было.

Был командир дивизиона, начальник штаба и зампотех. Замполита дивизиона не было. Командир дивизиона находился в ППР, у него там помещение было. А потом для КП дивизиона построили бомбоубежище рядом. Первым командиром дивизиона был Никольчук. А после него стал Юфименко. Первым зампотехом дивизиона был Андрей Ланской. Он потом ушёл в корпус, в Долгопрудную. Потом приезжал с проверками. Проверки были два раза в год, и ещё внеплановые. Ланской проверял технические знания, а Ляшенко – натренированность расчётов.

Подполковник Никольчук, фронтовик, Герой Советского Союза! В дивизионе я дежурный по огневой позиции, ну и под утро где-то, часов в 5 утра он пришёл проверять. Никольчук, ага! А я сплю. Там маленькая комната была. Не было ещё пункта проверки ракет. Ну разбудил. Эх, тогда я понял, что такое фронт! Заставил окурки собирать! Вот так они воевали. Единственное, что хорошо – он принимает зачёты у нас. А мы ж прошли школу, нас учили – как, чего. Никольчук берёт эти инструкции, на синьке были тогда, читает вопрос: «Из чего состоит головной отсек ракеты 207А?» Там описано, он спрашивает, а я должен рассказать. Ну вот мы прикалывались. Конечно, им, фронтовикам, освоить устройство ракеты тяжело было, а тем более наведение её на станции… На станции фронтовиков даже не было, ни одного. Вот в дивизионе они занимались с нами. Взводами командовали – на 8-м Дороганчук был, по-моему, на 7-м – Лебедев, на 10-м – Вовка Кавун. Это первые командиры взводов. Мы, стартовики, были младшие лейтенанты, а на станции просто лейтенанты.

И у каждой ракеты по часовому. У каждой! Взвод заступает дежурить, и с этого же взвода и охрана. Четыре расчёта, электрик, пом. ком. взвода – оператор, и я – командир взвода. Вот личный состав, который заступает на боевое дежурство. Четыре этих расчёта – они несут караульную службу. Получается через день. Два расчёта пронесли службу сутки, на следующие сутки заступают другие. Так что было более-менее полегче. Ну и потом несение караульной службы около ракеты это не то, что в городке – там ГСМ, у знамени и т. д. и т. п. Там караульная служба, конечно, тяжелее. А у ракет он и сядет, и покемарит (смеётся). Дорога – три пусковых установки. На одной установке стоит ракета, и один часовой. Ну, конечно, ракета в корзине. На другой дороге точно такая же картина.

У нас были смонтированы на автомобильных шасси заправщик окислителя и заправщик горючего. Ещё был компрессор, смонтированной на автомобильном шасси, который накачивал в автопилот 150 атмосфер и в двигательную установку 350 атмосфер. Вот это три основных у нас боевых единицы – заправка горючим, окислителем и воздухом. Ну там снегоочистительная машина, поливо-моечная, кран. С краном такая история получилась. Командир дивизиона подполковник Никольчук, Герой Советского Союза, фронтовик, приказал болванку-имитатор перегрузить с одного прицепа на другой. Ну болванка в центре маленького диаметра, а чтобы создать имитацию 650 мм – диаметр ракеты, были кольца. И вот за эти кольца зацепили траверзу, траверзу к крану, привязали, конечно, расчалки, подняли, а она пошла играть, крен. Это было на 6 взводе, на 2 дорожке. Господи! Никольчук кричит: «На помощь!» – и мы все, человек 5, наверное, повисли на верёвке. А она тихонечко всё равно нас поднимает. Подняла! Всё, Никольчук командует: «Бросай верёвку!» И мы все – бух, и поняли – сейчас она бабахнется, и отскочили. И она в это место – шарах! Это после крена с траверзы она соскользнула, с этих ложементов, и юзом пошла сразу, и бабахнула.

При мне были только 207А и 207Т. Я помню только их в пусковых установках – либо так, либо так. Большей частью – вот так (горизонтально). Зимой расчехлишь – бак окислителя инеем покрыт, чётко вырисовывается. А бак горючего – нет.

Несмотря на всё, меня всё-таки повысили, и я стал не командир взвода, а зам. по тех батареи. И вот раз из Трудовой привёз боевую ракету. Всё подписал, принял боевую ракету, поставил на боевое дежурство. Ночью солдатик ко мне с дежурного взвода, командир дежурного взвода прислал: «Выясни, где Буров. Нет обогрева ампульной батареи». Ну я прибыл, вскрываю люк – а там её нет! Боевая ракета без ампульной батареи! Я сообщаю оперативному дежурному. Ну оперативный – тревога! Привезли ампульную батарею с Трудовой, поставили. Ребята делали регламентные и забыли поставить.

Вот из-за этой ампульной батареи меня хотели отдать под суд военного трибунала. Приехал следователь из Москвы, задал вопросы:

– Принимал?

– Принимал.

– Поставил ракету на боевое дежурство?

– Поставил.

– Расписался?

– Расписался.

– Всё, тюрьма тебе!

Итить!

– Главный инженер технической базы в Трудовой, подполковник, зам. по тех. батареи Буров – обоих снять к чёртовой матери и отдать под суд военного трибунала!

Его сняли, говорят. А я до сих пор на свободе. Вот такой случай был.

В 1959 году меня за очковтирательство сняли с зам. командира батареи по технической части и поставили командиром взвода спецназначения. А получилось как – приехали с Кап. Яра, с боевых стрельб, в декабре месяце. У нас получился срыв графика – готовились к боевым стрельбам, регламентные работы проводить некогда. Потом всё-таки эти стрельбы состоялись, мы поехали, отстрелялись – а уже декабрь месяц.

Всё завалено снегом, а подошло время проводить годовые регламентные работы на материальной части – пусковые столы, подъёмные устройства, силовые шкафы… После боевых стрельб командир части, командир дивизиона, зам. по тех дивизиона – всё умотали, и я в дивизионе за зам. по теха дивизиона, почти как командир дивизиона по технической части. Ну и чего – снегу вот так вот, а надо разбирать пусковые установки. Короче – не стали.

Наступила весна, комиссия из корпуса – в каком состоянии материальная часть? С корпуса приехал… Я уж и забыл, как его фамилия. Мы, технари, хорошо друг друга знали. Я ему как на духу всё и рассказал. Ну он как-то не обратил внимания – всё понятно, действовал правильно. А потом говорит:

– Ты подписал формуляры?

Я говорю:

– Подписал.

– Так ты чего сделал-то?! Это очковтирательство!

И меня сняли! С зам. командира батареи по технической части меня поставили на командира 5-го взвода и … А я рапорт: «Не хочу служить, это несправедливо!» Ну, говорит, в тюрьму пойдёшь. Ой, хватит! Через год восстановили. Я был зам. по техом второй батареи. Потом меня перевели в первую, потом я начальник инженерной службы.

Там, где развилка, между 10-м и 5-м взводом, ближе к 5-му взводу, было здание ЗИП для нашего хозяйства – подъёмников и прочего. Там было караульное помещение и склад ЗИП для огневой позиции. Потом перенесли склад уже на станцию. И мы все запчасти – гайки, шплинты, краски в основном, растворители брали на станции. А этот здание оставили как караульное помещение. Ходили патрули, а потом это ликвидировали, и когда встали на боевое дежурство, охраняли только ракеты, а территорию… Она была огорожена колючей проволокой, один ряд между прочим, а не два и не три. Один ряд, и не очень высокий. Так что местные частенько проходили напрямую из Рогачёво на Инвалидное, и дальше – на Куликово. И мы даже и не знали, что они проходили. Вот в этом месте, где раньше дорога проходила. Вот там напрямую и ходили. Огневая позиция перерезала дорогу. Ну и они плевать хотели! Но тогда ещё никаких ракет, ничего. А просто огороженная территория была, да хреново огороженная. Ну и они через это… Но вот вначале, я помню, нёс службу и задерживал этих жителей, которые ходили из Рогачёво в Луговой. Помню, были разговоры, захватили там двух человек, привели в часть, ну их отпустили. Ну и потом я не слышал, чтобы задерживали.

Потом был случай на второй батарее. Это ближе к Луговому, там росли какие-то деревья, как лес. Лось! Но так как огорожено было колючей проволокой, он не мог проникнуть внутрь огневой позиции. Он там шарахался, и часовой кричит: «Стой! Кто идёт?» А он что, ответит, что ли? Застынет, потом опять давай. Часовой снова: «Стой! Кто идёт?» А он, видно, напролом полез. Часовой бабахнул. И потом Вовка Кавун ко мне подходит: «Тебе мясо надо?» Кусок мяса дал мне. Это шито-крыто было. Не знаю, командир части знал или нет. Но там же ЧП, а патрона-то нету. Потому что, куда делись патроны – надо объяснять.

А со стороны второй батареи остатки старой дороги, там снимался кинофильм «Гусарская баллада», Рязанов снимал. Там такая, значит, аллея, может быть, она даже сейчас сохранилась. Вот в фильме есть эпизод, где французы отступают по этой дороге. И вот мы дежурили и слыхали: «Ба-бах! Ура!» В общем, там были съёмки. Это в 1962 году было.

В самом конце дивизиона, за 10-м взводом, построили стрельбище. Там вот так кабель силовой шёл с пятого на десятый взвод, и когда рыли – его бульдозером подцепили. Никольчук, командир дивизиона, командовал, а я в это время был вместе с ним. Я когда увидел, что подцепили этот кабель – заорал как резаный. Ну Никольчук сразу командует: «Стой!» Я говорю: «Убрать бульдозериста!» И тот как будто почувствовал – смотался. И когда я, заикающийся, ему рассказал, этому фронтовику, подполковнику, командиру дивизиона, что там шесть тысяч вольт, тогда он прекратил все работы и нас отвёл подальше. Конечно, сняли напряжение, электрики по новой этот кабель уложили. А уж тогда откопали там капонир, сделали стрельбище и там стреляли.

У взводного бункера было два входа. Потом с одной стороны вход заделали. А в бункерах установили приточно-вытяжную вентиляцию, поставили фильтры. А вот в каком году это было – не помню. Помню только, когда меня сняли с должности и отправили на пятый взвод, где «Татьяны» с ядерным зарядом, то там с двух сторон у нас было, и с этой стороны я заходил, и с той. Это был 60-й год. При мне два выхода, потому что расчёт бежит либо на эту дорожку, либо на эту. Ну а на дежурных взводах расчёты бежали из домика. В бункере дежурил либо оператор, либо электрик – один человек. Командир взвода тоже с личным составом в домике. А в боевой обстановке предполагалось, что личный состав в бункере будет находиться. В коридоре (смеётся). Там очень мало места – посередине пульт ЧП, вокруг него можно пройти, и дверь в распредустройство, Это предполагалось, что на время пуска ракет, на время бомбёжки укрытие, как бомбоубежище. Во время пуска аварийный старт – где находиться личному составу? Бункер для этого предназначался.

Во взводном бункере был сквозной коридор, и в этом коридоре вбок дверь ведёт в комнату, где установлен пульт ЧП. А за стенкой там было распредустройство 6 киловольт. Две стойки 6 киловольт, с одной секции идёт на следующий бункер, во второй, во втором точно так же на третий и так кольцо возвращается на станцию. Если перебьют одно, то запитывается так, если другое – то так. Три секции: в одну приход, в другую уход, а в третьей стоял трансформатор, и с него заход на электрический щит, а с него мы запитываем пульт ЧП и всё внутреннее – тут и вентиляция, тут и освещение, и силовые шкафы на точках. Это уже внутренняя сеть, а 6 киловольт – это питание со станции.

Теперь пульт ЧП. С пульта ЧП, с этих шести блоков разведено на клеммник, «гитару», и оттуда всё это в контрольный кабель на станцию – по нему идут команды «Пуск», «Подготовка», «Готовность к пуску», «Ракета ушла со стола». И так с 10 бункеров 10 кабелей, с каждого бункера. Как они шли в траншеях – я не знаю. И, допустим, случается неисправность – у меня ракета подготовлена, а на станции сигнала о готовности нет. Ну и как искать? Я тогда звоню на станцию: «Коля Баскаков! Нет у меня от тебя сигнала!» У меня с ним и связь, и управление, и сигнализация. Он говорит: «Сейчас я посмотрю. У тебя какие клеммы?» Чтобы быстрее найти неисправность, я списываю номер клеммы по маркировке и сообщаю: «Коль, вот у меня выход к тебе на таких-то клеммах». А ведь маркировка как – вход и выход обозначены одинаковыми цифрами. Только буквы разные – у меня выход, а у него вход. А схемы, литературу я в секретной части беру. Там монтаж этот есть, я смотрю – ага, по подготовке у меня такие-то выходы. Я ему сообщаю, какой у меня выход, а он там приходит к себе и проверяет – ага. Вот так мы выходили из положения.

Вот какая была силовая и контрольно-управляющая схема по кабелю огневой позиции со станцией – я тебе как зам. потех дивизиона и батареи докладываю. Но такие неисправности случались редко, очень редко. Вот за всю мою службу, как я с командира 6-го взвода стал зам. по тех батареи, то было не больше трёх раз, кабели хорошие были. Там ведь от станции к дивизиону сколько кабелей? На каждый взвод столько кабелей? И силовой кабель 6 киловольт со станции шёл.

Пульт ЧП, стойка управления запуском ракет, она вся была на реле электромагнитных. Там ни одной лампы не было, там сплошные электромагнитные реле. Три минуты подготовка и полностью автоматизированный старт. Пуск воздуха в бак окислителя, горючего. Пусковые, потом основные, и вперёд. И три кнопки – аварийный сброс воздуха из бака окислителя, из бака горючего и из автопилота. На пульте ЧП кнопки были под крышкой с правой стороны. Едем на полигон в Капъяр стрелять, я всё Лебедева Витьку учил, как работает пульт ЧП – как идёт подготовка, старт. Сколько ж там реле? Забыл. А ведь совсем недавно мог рассказать, как подготовка идёт. Нажимаешь кнопку подготовки, все эти три минуты, все эти реле я знал – когда какое включается. И вот приезжаешь стрелять в Капъяр – там тебя спрашивают: расскажи старт, расскажи подготовку. Вплоть до того, как устроено подъёмное устройство, пусковой стол, силовой шкаф, отрывной штекер.

В центре ячейки пульта ЧП были часы. А сбоку вольтметр – по нему мы контролировали выход ампульной батареи на режим. Три минуты на подготовку почему даётся – чтобы раскрутились гироскопы и прогрелась аппаратура. Но самое главное – три минуты требовалось, чтобы 36 тысяч оборотов набрал гироскоп. Когда нажимаю «пуск», то первым пускается воздух в батарею. Он вытесняет электролит в блок, где электроды, и сразу начинается реакция. И на пульте ЧП я вижу, как стрелка начинает выходить, там 26 вольт было. Я вижу, как она вышла на режим. После этого в пульте ЧП срабатывает реле, и продолжается дальше процесс запуска – пуск горючего и окислителя. Когда там тоже наберётся воздух и будет достаточное давление, то срабатывает пиротехника, рвутся пиропатроны и пускается горючее и окислитель в двигатель. В двигателе происходит самовоспламенение, запускается двигатель, и образовавшаяся тяга поворачивает флажок, срезает чеки… Ну конечно, такая струя! Этот флажок в пусковом столе, срываются чеки, и она медленно набирает скорость. Но в первый момент, когда чеки срезаны, стартовые болты освобождены, она просто стоит как карандаш. Она за счёт струи стоит вертикально, а потом – р-раз!

И отрывается отрывной штекер, у него небольшая стрела прогиба, там три кабеля таких здоровых – ну там очень много команд. И она уходит с пускового стола, а там уже на 3–4 секунде набирает высокую скорость. Уже начинает действовать аэродинамический эффект, начинает действовать управление по тангажу и по курсу. Сначала она идёт вертикально, где-то секунды 2–3, я сейчас точно не помню. Когда отработает программа выхода на радиоуправляемый участок, ракета имеет такую скорость, что воздушные рули начинают работать. Потом по программе автопилота она наклоняется, и должна пройти в строб, произойти захват станцией. И дальше эта схемка в автопилоте отключается, и ракета переходит на управление со станции. Дальше уже дело станционщиков – наводить.

На стартовом столе есть шкала с делениями, и стрелка. Когда ракета установлена на стартовом столе, я её могу вращать как угодно. Нам сказали, что в таком-то положении её поставить на такое-то деление, вот и всё. В каждом взводе мы знали, что на пусковом столе имеется шильдик такой, и мы по корпусу ракеты… Вот трубка Пито (приёмник воздушного давления, ПВД), на неё одевался металлический чехол, тросик, и мы цепляли за пусковой стол карабинчиком. И когда она стартует, то за тросик этот чехол срывается, флажок у пускового стола срезает чеки, она отрывается. Теперь смотри – вот элероны, как у самолёта, правый элерон и левый. То есть по крену она элеронами вращается. Рули по курсу и по тангажу – в самом верху, вот эти. Поэтому ракета, как она стоит, может стартануть только вот в этом направлении, понимаешь? Потому что элерон может отклониться сюда и сюда. Самолёт же не может вот так лететь, верно? Крылья вертикальные, а эти горизонтальные, на них элероны. А на пусковом столе есть деления. Мы знаем, что стрелка на переходном кольце стартового стола должна показывать на это деление, да и по корпусу ракеты уже примерно выставляли. И мы уже привыкли её разворачивать автоматически, не соображая. А когда она стартует, там уже автоматика, проходит строб, захват, дальше радиоуправление и мимо! (смеётся)

А, про гетеродины на ракетах ещё скажу! Значит, вот десять взводов, в каждом взводе две дорожки. Всего 20 каналов. Ракету можно ставить на любой канал, только поставить на неё гетеродин этого канала – вот и всё. Гетеродин из себя представлял вот такой коробок. Вставляешь, печатаешь – лети, дорогая! А если на другую дорожку переставляешь, то гетеродин менять надо, иначе захвата не будет и ракета управляться не будет. Переставляется быстро, на ППР были хорошие отвёртки, там раз – и всё. А у нас во взводах таких операций не было. Мы поставим гетеродин и дежурим круглые сутки. У меня были печати от этих люков – где гетеродин ставится и ампульная батарея. Я скажу, что за 10 лет снял и поставил их раз 10–15, не больше. А вот на ППР раз в 3 месяца – там будь любезен гетеродинчик, ампульную батарею посмотри, антенну… Раз в 3 месяца ракету снимают с боевого дежурства и в ППР на регламент. А там проверка радиоуправления и радиовзрывателя. У нас ракеты только на ППР проверяли.

На боевых взводах, где стоят боевые ракеты, никаких тренировок! Ни в коем случае! Все тренировки на других взводах. Там та же маскировочная корзина стоит, учебная ракета, и там проводим занятия. Так что поднять и установить ракету подъёмным устройством – это яйца выеденного не стоит для натренированного расчёта. Боевой расчёт – три человека, три номера. Четвёртый – командир отделения. Или офицер, который проводит занятия.

Ставили ракету в два подъёма. Первый подъём заканчивается, когда две стрелы подъёмного устройства заходят в цапфу полуприцепа. Он его приподнимает чуть-чуть, стыкуется и приподнимает. Уже мы видим – ага, первый подъём прошёл нормально. Там концевик сработал, мотор выключился. А потом второй подъём. Один стоит у подъёмника, а второй номер смотрит, как трос ложится. Когда срабатывает концевой выключатель, который выключает второй подъём, вот так – вжик, она в вертикальном положении. Тогда три номера стол – р-раз, подводят. Первый номер – флажок опускает, чеку р-раз, а другой номер с той стороны вторую чеку вставляет. Готово. «Вывести цапфы на прицепе!» Они выходят. «Спуск». Прицеп пошёл. Когда он отойдет, ракету разворачивают, ориентируют её, закрепляют на столе, фиксируют. Штекер, карабин от трубки ПВД. Концевик сработал, в первом подъёме оставляется прицеп, выключается питание подъёмного устройства в шкафу, шкаф закрывается. «Расчёт, в укрытие!» А как штекер воткнули, поступает сигнал на пульт ЧП, а с пульта ЧП – на станцию: ракета в положении 1.

На ячейке пульта ЧП выключатель надо поставить в положение «Включено». Вот так он в положении «Включено», а в горизонтальном положении он отключён. Чтобы начать подготовку, надо нажать вот эту кнопку – 1-КН. Эта лампочка загорится, если сработает в блоке реле 1-РИ. Первое – это подача напряжения на гироскопические двигатели, чтобы раскрутить. Второй момент – это чтобы аппаратура радиоуправления, аппаратура радиовзрывателя прогрелась и вышла на рабочий режим. И выдаются сигналы готовности. Всё это завязывается в автоматику подготовки. И если там что-то неисправно, то не срабатывает в этом блоке соответствующее реле, и подготовка не пройдёт, она зависнет. Но не было ни одного случая в моей практике, ни на регламентных работах, ни на полигоне, чтобы подготовка срывалась. Здесь отлично работала вся автоматика, несмотря на то, что это лампы и электромагнитные реле. Три минуты, и всё – подготовка закончена. А вот на станции – сплошные неисправности.

Для проверки пульта ЧП был специальный имитатор. Да тот же имитатор, что и для 207А. Для 207Т там ещё то-то, то-то и так-то проверить – и всё. Доработка минимальная была, многого там не напичкали.

Карибский кризис 62-го года? А мы его не ощутили. Мы его даже и не знали, это уже после в газетах прочитали – был Карибский кризис. В то время информации о международной обстановке немного было. Я скажу про себя, про свои ощущения. Я не знаю, что думало руководство, но я и моинастроения в моём взводе, а потом в батарее, а потом в полку – возможно, они полетят. И полк должен быть готов! И всё. У нас полно забот, мать её ети, в нашей повседневной жизни – это боевая готовность, это всё должно работать, это я через неделю должен опять заступить на боевое дежурство. Это изматывающая жизнь, вот и всё. А про эти внешнеполитические, государственные там какие-то дела – мы даже понятия не имели. Вот и всё, чем я жил. И если что – ЧП, суд. Ну, правда, я скажу, что в полку, в батарее, во взводе солдат не унижали, берегли. Поступает молодое пополнение – отдельно, туда старослужащих не пускали. Относились по-человечески.

С Трудовой до Рогачёво мы через Дмитров ездили. Да, прямо мимо универмага. Другой дороги не было. Рогачёвский поворот, прямо через исторический центр, по Профессиональной, Историческая площадь, улица Московская, и выходишь на Яхрому и прёшь. Я эту дорогу с закрытыми глазами почти всю на память – от Рогачёво до Дмитрова и от Дмитрова до Трудовой. Потому что я зам. по тех и любая транспортировка – это я. Я готовлю и автопоезд, и ракету. Прицеп чтобы был в порядке – тормоза, свет, и ракета, и чехол. Это всё на мне. Тягачи – это не моя забота, там начальник ППР, он отвечает за это. Возили только ночью! Водитель минимум четыре часа должен спать – за этим мы тоже следили. Водитель-то тоже из нашего подразделения.

На дороге вообще не было машин! Даже грузовых! Пройдёшь пешком от Дмитрова до Рогачёва – не встретишь вечером ни одной машины. Ни одной! И по Дмитрову. Ну побольше было движение Дмитров-Москва, здесь ещё встречались машины. А едешь из Клина на Рогачёво – ни одной машины. Помню, зимой, деревья близко смыкаются, и получается, как будто едешь в тоннеле. Мороз, и эти деревья опушенные морозом – ну как сказка, снежные такие веточки все покрытые. Такая красотища! Ни одной машины – ни встречной, никто не обгонит. Мы ночью ездили, единственное что тяжело – это надо выспаться. И употребляли это очень редко, очень мало. Это уж когда просвет – нажрёшься до беспамятства. А так чтобы там пьяный или что-то – нет. Насчёт употребления спиртного, как сейчас – это какой-то кошмар. И когда солдат приходит из увольнения из Рогачёва выпивши – это ЧП в подразделении. И будет знать весь полк, что такой-то ходил в увольнение, он пьяный, сидит на гауптвахте. Пришёл с увольнения выпивши. Такая была обстановка. А сейчас это ужас, уму непостижимо. Тогда другая социальная среда была. И, конечно, ответственность. Тогда период Жукова был, а Жуков дисциплину держал.

Как-то надо было перегнать заправщик из Трудовой. И когда я на заправщике горючим приехал к себе в полк на огневую позицию, сливать это горючее, отравляющее вещество, оно у меня само потекло. Там пробка, оказывается, отсутствовала, сливное отверстие было забито грязью. Накачали мне горючего, и я без пробки поехал. Привёз в часть, и в части оно у меня потекло. Прямо на огневой позиции. Там обкопали всё и нейтрализовали. Это как-то я провёз, дорогу с Трудовой выдержало. А то я бы заразил …

Однажды мне надо было подготовить заправщик топлива ЗАК-11 к отправке в ремонт. Работы проводил в противогазе, а в противогазе неудобно, много не наработаешь. И почувствовал себя плохо. Доделал и пошёл в городок по тропинке. И по дороге потерял сознание. Хорошо, солдаты шли следом, они принесли меня в городок, там быстро на машину и в госпиталь в Долгопрудную, а там меня уже ждали. Но вроде ничего, вылечили.

На боевых ракетах чехлы хорошие, а на учебных – дрянь дрянью! Год – сгнил, год – сгнил. И вот надо везти из полка в полк или из полка на базу – мне не в чем её везти. Хорошо – главный инженер мне специальную швейную машинку достал, чтобы брезент строчить. У неё не лапка, а колёсико. И я ремонтировал на швейной машине лично эти чехлы. Господи! А эти чехлы, неделя проходит – они порвались. Рвались чехлы – ну материал такой. Учебные ракеты часто возили. А боевые – ты что?! Боевые с базы. Боевые мы не возили, только учебные. А если боевую я получаю, то меня сопровождают до полка. Впереди – легковая, «козлик», уазик, запасной тягач и я в серёдке. Ракета только одна!

Единственно, какие-то учения были, и мы с зам. по техом корпуса две или три ракеты везли. Везли через Клин, и в Клину мы заблудились. Рассвело, а я со своим тягачом, сзади ракета. Конечно, всё это учебное. И вот тягач упёрся в ворота, совхоз какой-то там, и я уже не мог развернуться. Дождались, когда рассвело, народ уже стал ходить. И вся колонна стоит, наверное, ракеты три. И ещё запасные, резервные тягачи и сопровождение, начальник в уазике. Мы закупорили всё. Мы тогда тягачи отцепляли, ракеты на прицепе оставляли. Тягач разворачивался, потом цепляли под углом и таким образом разворачивали. Уже рассвело, народ ходит, а мы … Под чехлами там не видно – чего. Ну и мы в военной форме. Помню, у меня тогда рукавицы меховые были. Я забегался, прихожу – а у меня их нету. Водитель что – признается, что ли? Он спёр!

Когда эта сборная солянка – чёрт его знает, сплошная неразбериха. Мне дали ракету и как старший я командую – вперёд, стоп. Как рулить – это уже дело водителя. Но куда ехать, когда начинать движение, когда останавливаться – это моя обязанность. И смотреть, чтобы он не нарушал. Какая связь между машинами? «Ау!» Никакой рации! У нас в 1-й Армии, в нашем корпусе – только голосом.

Автотракторная техника дивизиона – там тягачи, тягача четыре, компрессор один был, заправщик горючего, заправщик окислителя, поливо-моечная машина. Теперь бульдозер, его Никольчук модернизировал, нож-то маленький, а он в три раза сделал, так что он пройдёт один раз – и дорога вся чистая, за один проход. Так приходилось три, а то и четыре раза ему кататься. А тут один раз пройдёт – снег сдвинет за один проход. Потому что такую площадь очистить от снега – а ведь она должна быть всё время чистая. Зимой всё чистили! Вот эту решётку всю чистили, она всё время была вычищена. А на точках, где пусковые установки – там вручную лопатой. У нас была чистка снега и боевая работа. Ну политзанятия, ну там строевая, физическая подготовка – это всё так… Чистка снега и боевая работа! И тревога – по местам! Тревога – ты ничего не соображаешь, всё делается автоматически. Ты не понимаешь, чего делаешь. Дежурный расчёт – это часть железки, только биологическая. До автоматизма.

На дивизион из городка ходили напрямую – там тропинка была, а через речку просто перепрыгивали. Тогда часто тревоги объявляли, и мы бегали по этой тропинке, чтобы быстрее. Занятия все были в городке, а тренировки только на огневой позиции. Дежурный взвод – он на огневой позиции круглые сутки. А те взвода, которые находятся в казармах, строем на огневую позицию по тропинке. Прибываем на огневую позицию, и в каждой батарее имелись специально отведённые учебные точки с учебными ракетами. И один взвод отзанимается, второй, третий – так все взвода проводили боевую службу.

Были инструкции такие подшитые. Видно, их отпечатали на синьке какой-то. «Инструкция 40», тоненькая книжечка. Мы её «сорок сороков» называли. И вот в этой инструкции описывается техническая часть, техника безопасности, электрооборудование, радиоуправление – в таком объёме, который нам положено знать. Это для офицеров. Как на дивизион въезжаешь, тут слева здание было, там секретная часть. И там были уже более толстые пособия. Я занимался-занимался, кончил занятие, оставил одно пособие на столе, и ушёл в городок с солдатами. И рванул назад, нашёл. Вот такая штука, ё-ё-ё! Секретчик говорит: «Ты будешь сдавать-то?» Я ж действительно не сдал. Вот такая литература выдавалась по подъёмному устройству, по силовому шкафу, по ракете, по радиоуправлению, по двигательной установке, по стартовому оборудованию – это подъёмник, стол, силовой шкаф, и отрывной штекер. Схемы электрические, всё это. И там же, в этой секретной части была литература для подразделений пункта проверки ракет. Там тоже было два расчёта, они тоже приходят в эту секретную часть, набирают свою литературу и у себя на ППР тоже занимаются.

Нам целиком о системе ничего не рассказывали. Несколько раз приезжали лекторы, и в Долгопрудном как-то собрание было. Объясняли так – сначала вражеские самолёты перехватывают истребители, потом уже мы, а которые прорвутся к Москве, по тем стреляет зенитная артиллерия. И говорили, что такая схема взята у американцев, и характеристики нашей ракеты такие же, как и их.

Были занятия по заправке окислителем. У, блин! И причём, я скажу, хоть окислитель учебный, но всё равно это же … Никто не обжёгся. Попробовали и мыша, и змею – кипит, блин! (смеётся) Не дай бог! Только в защитном костюме. Это приезжает комиссия инспекторская и проверяет – как ты можешь одеть этот защитный костюм. Офицеров собрали на станции, помню, и мне двойку поставили – не уложился во время. Было такое. ОЗК, мать их етить!

Тренировки были днём и ночью. Ночью с переноской. Причём у силового шкафа этот разъёмчик, там разъём и кабель, и в этом месте он часто ломался. Потому что солдат покрутил и за кабель дёргает. Всё время приходилось ремонтировать. И лампочка эта часто перегорала: тряханул – всё. Ночью, конечно, хреново. Ночью намного сложнее. И опасно. Когда видимость ограничена, то и скорость у тебя меньше, потому что два шага – и ты ничего не видишь. Что такое переноска? Когда стыкуются стрелы с прицепом, она туда не достаёт. Это не днём, когда всё видно. Если свет попал – солдат видит, если не попал – он ни хрена не видит. А стоит чуть-чуть раме прицепа свет перекрыть – он не видит. Или стыковать ракету со столом. Днём-то чего – все четыре болта видно. А ночью надо хоть два поймать. А из такелажных отверстий цапфы выводить как-то получалось. Свет направляешь – видно. Ракета покрашена, отсвечивает – я вижу цапфы. А потом ведь когда днём тебя натренируют до автоматизма, то уже на ощупь и по характеру работы оборудования ты чувствуешь, что они вышли.

Ракеты на дежурных взводах были в положении № 2 – на полуприцепах, зачехлены, а полуприцепы стоят на подъёмниках. Норматив на установку ракеты из положения № 2 в положение № 1 – вертикальное, был 7 минут. А с заправкой – 14 минут. Там на полуприцепе было два бака, в них хранился окислитель. А при заправке сжатым воздухом вытеснялся в ракету, там было как раз на полную заправку. Горючее было уже в ракете.

Были такие занятия – командир батареи готовит своих подчинённых, командиров взводов. Собирает всех командиров взводов: первый номер, второй, третий – вот вы расчёт. То есть тех людей, которые готовят своих подчинённых, теперь тоже проверяют. Зам. по тех батареи или дивизиона, или сам командир части стоит и смотрит, как офицеры могут работать. Командир взвода должен уметь за все три номера. Вот помню, были такие занятия, и мы не уложились в норматив. Не помню, каким я номером работал. Не помню, кто опозорился – я или ещё кто: «Вот, ты зазевался, не успел, ты не туда побежал, ты не с этой стороны…» Вот эту трубку Пито… Трубку Пито чуть не сломали, пока чехол одевали. Так и не смогли одеть! Там пружина мощная, а сам чехол очень лёгкий, он из алюминиевого сплава, он легко сбрасывается.

А когда ставили на пусковой стол и закрывали флажок, зажимали стартовые болты – тут мандраж у командира части! «Обождите! Не торопитесь!» (смеётся) Потому что цапфы сейчас выведешь – и она упадёт к чёртовой матери, если не закрепил её. А ведь такие случаи были. Ну забудут поставить чеку, флажок не повернул, замки закрыл, а флажок не повернул. Она не закреплённая, все разбежались – она и упала. И лежит на пусковом столе одним краем, а другим краем – на этой корзинке, которая огораживает пусковую установку. У нас в Рогачёве был один случай, с Мирошниковым. И в Ковригино, по-моему, ракета падала в корзине, учебная. Боевые нет, конечно. Приказы были по корпусу, и выговорешники. Нарушение техники безопасности! Но ни в звании, ни с должности не снимали. Главное – все живые остались, никого не убило. Они учебные, без горючего и окислителя, и без боевой части. Там только блоки автопилота и радиовзрывателя есть – чтобы проверку проводить.

И ППРовцы тренируются. Ну у них специальная ракета была, потому что на наших учебных ни автопилот ни хрена не работал, ни радиовзрыватель. Петька Степаненко говорил: «Ну их нахрен, ваши ракеты!» И действительно, специально для расчёта пункта проверки ракет была учебная ракета, и они на ней тренировались. Тоже чётко работали – поставить антенну на радиовзрыватель, на автопилот, открыть эти люки, поставить гетеродин. Но параметров очень много снимали.

А станция наведения – это ламповая система, её надёжность работы очень низкая. Вот я помню, полк был поднят по очередной тревоге, проверка. Станцию очень часто проверяли. Мы-то прибежим – прибыл, прибыл, прибыл, всё. Там около часика покурим, поболтаемся, и нам отбой, у нас «пятёрка». У нас параметр – чтобы мы прибыли, проверили оборудование и расчехлили. И мы готовы. А у них-то контроль функционирования! После этого из 20 каналов – дай бог 8, 10. А нужно не менее 18-и. Потом уменьшили, ну где-то 17–18, «тройка»-«четвёрка». 8 каналов, 5 каналов, 6 каналов – ну это «двойка»!

Ну и вот тут очередное происшествие. На совещании «двойка», полку – самое последнее место. И всё из-за того, что у Курдесова в одноканальной системе вылетела лампа. Какая лампа – я не знаю, но отказала. А у него 20 каналов когда-то сходятся в один канал, и в этом канале у него лампа полетела. Егор Курдесов ка-а-ак хлопнет дверью – всё, заплакал, ушёл. Полку «двойка»! Я помню, как Курдесов говорит: «Я же не могу в лампу влезть!» Жалко было его. Но его даже не наказали. Просто мат. часть была несовершенна.

Когда знамя полку вручали – хоть убей, не помню! Ведь мы, считай, младшие офицеры, от всего этого далеки-далеки. Хотя мой взвод был знаменосным, лучший взвод был. Я помню, с этим знаменем мы не раз маршировали между этими казармами. Под знаменем этим ходил! Первый, за мной мой отличный взвод. Знаменосцы и взвод. Сколько раз заходишь в штаб, ну твой же солдат стоит, надо посмотреть – как он, чего. Это самый тяжёлый пост, ведь знамя поставили – только входишь. Ну и он всё время стоит навытяжку, этот солдатик. Вот все мои эмоции про знамя 658-го полка.

Как его вручали? Не помню! Ну чего там говорить, когда Березенко, комбат мой, он три раза применял оружие против солдат. Я один раз чуть не применил оружие против замполита. Представляете? Наверное, так глубоко запрятаны некоторые вещи, чтобы я не вспомнил. Потому что вспомнишь – опять получишь такой же стресс. Такое свойство мозгов – забыть! Спрятать!»

Вспоминает майор Василий Константинович Иванов:

«Я начинал службу в Ковригино в 1954 году, это в/ч 86611. Первым командиром части был Багаев, а потом стал Безуглов. Первый полигон – это был декабрь 1955-го года. Мы тренировались, и в декабре 1955-го года, перед Новым годом, мы ездили в Капустин Яр на стрельбу. Что там было? Первой была ночная стрельба, с самолётов были сброшены неподвижные мишени, уголковые отражатели на парашютах. Уголковые отражатели – это пирамида с рёбрами, отражателями. По самолётам не стреляли. Но нам было важно, что ракеты действительно стартовали. Ночное зрелище старт ракеты – это вообще очень здорово! И поразили мишени. Вернулись мы под Новый год, где-то 30 декабря, а на полигоне нас сменили рогачёвцы. И вот было подведение итогов полигона в клубе, в Ковригине. Там были выставлены эти мишени, по которым мы стреляли, нам их отдали. Вот мы, значит, были такие гордые ребята, задачу выполнили.

Полигон был у нас 55-й, 57-й, 59-й, это всё с Ковригина я ездил, был начальником контрольной установки. И следующий полигон был назначен у нас на 61-й год. Но там испытания серьёзные проводились, в 61-м году, ну, короче говоря, так… На пятом взводе спецракету испытывали. И нам, как говорится, наш полигон отставили. И мы поехали зимой 1962-го, в январе месяце уехали. И вот тогда мы стреляли задачу 20А – двадцатью ракетами. Это залп – 4 ракеты, потом очередь выстрелов – один, два, три, четыре, потом опять залп… За пять минут мы расстреляли 20 штук. Мы жили там две недели, я был начальником контрольной установки, и мы исколесили, проверили на точках 37 ракет. Я был техником и записывал каждую проверку – 37 проверок у меня было записано.

Полк выполнил задачу на «отлично». Ну и тогда меня переводят в Рогачёво на начальника ППР, это капитанская должность. Приезжаю, начальник штаба, Кайдан Пётр Потапович, читает приказ по армии: «Наградить старшего лейтенанта Иванова за отличное проведение боевых стрельб ручными часами «Победа». Вот за это у меня часы есть, где-то в ящике лежат, сейчас не ходят уже. Вот я с февраля 62-го года и до октября 80-го, почти 19 лет, я был там, в Рогачёвской части.

Был начальником ППР – с февраля 62-го по декабрь 64-го. В это время у меня произошло такое событие. Тогда были звания «специалист 3 класса», 2-го класса, 1-го класса и мастер. Так вот я первым в части сдал на мастера. Я ППРом покомандовал два года, и мне предлагают группу технического обеспечения, уже туда ППР входит, и подвижные средства – заправщики, водообмывщики, тягачи и компрессора. Была капитанская должность, да. А в 64-м году уходит начальник группы на начальника штаба дивизиона, на меня вешают группу технического обеспечения – это и ППР у меня, и все подвижные средства: и заправщики окислителя, горючего, компрессора, тягачи, кран. И бульдозер был, да. Это вот была моя техника. Ну это ещё свой ГСМ был, ёмкости были.

А теперь про заправочную станцию. Это нам дали вот когда – когда нам поставили ракеты промежуточной готовности на третьем взводе. Они были пустые, только воздухом заправлены, и то не до конца. А тут, значит, была заправка окислителя и заправка горючего. Это тоже моё было. Группой технического обеспечения командовал я, КИСом – Петя Степаненко, это он после меня стал, и был у меня такой Кривоносов Толя – по спецмашинам, это там ЗАКи и всё прочее. И два сверхсрочника были, которые на заправках – на окислителе и на горючке. Проработал я до 67-го года начальником группы, группа была – первое место в корпусе, всё было хорошо, и меня назначили заместителем командира дивизиона по вооружению. Всё хозяйство техническое на стартовом дивизионе стало на мне. Ну а дальше – служу отечеству! 13 лет заместителем командира дивизиона по вооружению. Собирался в Киевской высшее, в КВИРТУ, но в 65 году родились у меня двойняшки, и я учиться пока не стал.

Когда в 62 году я пришёл – командиром дивизиона был Юхименко. Он долго служил. Я не знаю – фронтовик он был или нет? Наверное, фронтовик был. И дальше пошла служба… Ну мне попались ребята замечательные! Командир первый – Лаптев, Ганеев и Дубас. Ребята не хамы. Знаешь, бывают командиры и хамоватые. А это исключительно на доверии всё было. Помню, в 64-м году я был ещё начальником ППР, группу не принял. Приехал с полгона, ну, думаю, сейчас все эти учебники, технические описания – я их теперь в сторону. Приглашает меня Лаптев к себе, и говорит: «Я предлагаю вот что. Сейчас офицеры сдают на мастеров. Если у тебя не получится, у меня никаких претензий не будет». А у меня тогда был первый класс. Мы летом с полигона приехали. «Поэтому давай, в ноябре где-то это будет, время у тебя ещё есть. Давай, надо постараться, и чтобы у нас в части был мастер» И на станции такие же задачи ставились. Пришлось мне садиться за учебники. Это был 64-й год.

И осенью 64-го года где-то в 17 корпусе мы были. Не у нас здесь, а где-то по ту сторону, я уже сейчас не помню. Там была комиссия. И представляешь? Может быть, повезло. Потому что мы приехали уже, когда приём шёл. И где-то во второй половине дня я попал на экзекуцию. Ответил на вопросы, которые мне задали. И там понеслось: фотография в клубе висит – первый мастер в полку. Это не трепотня, это я рассказываю, как было. Ну а это ответственность уже своего рода.

Учёба была, всё расписано. И политзанятия, политинформация. Дальше – техническая подготовка, боевая работа, строевая, физическая… Это всё были такие предметы. Ну и стрельба, тир был. Я помню – приехал только что в Рогачёво, и сам удивился, что я такой стрелок. Кайдан – руководитель стрельбы, мы в тире, там, в конце дивизиона. Я с февраля 62-го в Рогачёво, а это был апрель месяц. Из пистолета ТТ, ещё Макара не было. И веришь или нет – я из 10 патронов выбил 92 очка! Я сам испугался! И потом мне предлагают – давай, раз такое дело, надо потренироваться и на соревнования по стрельбе. И что ты думаешь? Всё! Больше 80 у меня не получалось.

Конечно, сказать откровенно, с меня не спрашивали, если у солдата расстёгнут подворотничок, но за технику, если что-то не так… Приходилось, если есть неисправность на ракетах, то с базы приглашаем, разбираемся, приходишь домой в 4, а то и в 5 утра, ночь твоя там. Короче говоря, вся техника – ракеты, стартовое оборудование, пункт проверки ракет – за всё отвечаешь. Ну мне что было хорошо – что я сам это всё прошёл, меня там на мякине никто провести не мог. Но я хочу сказать вот что – посчастливилось, откровенно говоря, что были замечательные командиры: Лаптев Иван Тимофеевич, я когда приехал, потом Ганеев Мясрур Исхакович, и Дубас Фёдор Кузьмич. Ребята мне доверяли, а я считал, что доверие – это самое основное, и отдавал всё. Когда приехал, Лаптев собрал офицеров со станции: «Поедемте, нам Иванов расскажет ракету». Это без хвастовства, это вот так было. Как говорится, я пахал, и меня поддерживали.

То есть я благодарен по всем вопросам, ко мне отнеслись очень хорошо. Вот про командование части, я могу это дело при всех сказать, что я очень доволен, что попали такие ребята. Так что я ракетчик был до мозга костей, так им и останусь до конца. И нисколько-нисколько, нет никаких там сомнений – вот если бы да кабы. Честное слово – не жалею, что жизнь так сложилась! Я считаю, что мне в Рогачёво удалась служба. В 65-м году командир отпускал меня в Киевское высшее радиотехническое училище, заочно учиться. Но тут родились мои двойняшки, они 65-го года как раз. Ну куда тут, надо ж детьми заниматься, и я это дело отставил. А так надо бы было, конечно, … С другой стороны, должность у меня была инженер-майора, хотя у меня среднее техническое образование, но практика уже была капитальная.

Тут ещё нужно сказать, что, конечно, полигоны отнимали много нервов, и напряжение было. На полигоне знаете как, перед стрельбой волнение – вдруг где-то что-то не сработает. Так чувствуешь на плечах нагрузку, и подошёл поздороваться, руку вот так вот о гимнастёрку вытрешь – руки потели. Конечно, я скажу, отслужил – никто в меня ни разу не стрелял реально, как, допустим, где-то в горячей точке. Ну а так, нервы-то, конечно, потрёпаны. Потрёпаны, потому что ответственность уж больно большая была. Ну служба есть служба. И в наряд по дивизиону ходили, и дежурным. Дежурным по части я не ходил, а по дивизиону – ходил.

Учения были, когда мы там по неделе сидели, на дивизионе. Ночевали там в бункере, на командном пункте. Это когда уже дивизионный командный пункт был построен. А сначала командный пункт был у нас в КИСе. Там спецкласс, а тут дежурка была. Как идти с площадки – справа была котельная. Дальше за котельной – вход в ППР. Дальше кругом идёшь – там ворота. Два пролёта, и ещё бокс для контрольной установки. Ворота такие двустворчатые. Отсюда двое ворот было, а с той стороны четверо ворот, там компрессор стоял, потом один проезд, второй проезд, и машина КУВ. А здесь сбоку вход в аппаратную. Входишь налево – где аппаратура стоит проверочная. Прямо – вход в проверочный зал, куда ракеты завозят. Там же ЗИП – гетеродины к ракетам хранились. А впереди – котельная. Там слева был класс, и дежурка – маленькое окошечко. А справа – котельная. А дивизионный командный пункт, бункер, построили попозже. …

Группа технического обеспечения – это ППР и гараж для спецмашин. Только расстояние между зданиями было метров 30–40, наверное. Только в ППР мы ракетами чисто занимались, а там уже заправщики, водообмывщики, тягачи, компрессора. В ракету ж 400 атмосфер воздуха закачивалось. Я скажу так: 5К62 – это замечательный компрессор, там предел давления 315–400. 315 – это зима, нет, лето, наверное. Короче, лето наступает, если к 400 подходит – травили воздух. На дежурных взводах были журналы, и каждые 6 часов проверяли давление в ракетах. Ещё постоянно проверяли силикагель, чтобы влажность внутри ракеты была в пределах допуска. В окошечки смотрели, чтобы не покраснел. Зелёненький или голубенький – это хорошо. Всё это было.

Тогда уже приходилось работать урывками, потому что появились американские спутники радиоразведки и фоторазведки, это сигналы Омега-1 и Омега-2. В ППР тогда сделали железный шкаф такой, ракета заходит и полностью закрывается, чтобы не было излучения на улицу. Вот это дело было сделано. Ещё было ракетное хранилище на 10 ракет – назывались «ракеты промежуточной готовности». И ещё были ракеты «режима готовности № 1» – это те, которые на дежурных взводах стояли перед заездами, и во время тревоги эти ракеты развозились по другим взводам, и считались они уже дежурные. Потому что на дежурном взводе все точки заняты, но надо же их охранять. А караул охранял только дежурный взвод, и поэтому эти дополнительные ракеты в обычное время были на территории дежурных взводов.

Вот у нас в Рогачёве первый и девятый взвод были дежурные. И первый взвод охранял ППР тоже. И ракеты, которые находятся там. А хранилище ракет промежуточной готовности – это в районе третьего взвода. Получалось так – как туда ехать по центральной дороге, налево хранилище ракет, а направо – два хранилища горючего и окислителя. Этих ракет было 10 штук. По тревоге их вытаскивают, потом заправляли воздухом, потом заправляли горючим, заправляли окислителем и на взвод. Они сухие, только боевая часть стоит, радиовзрыватель естественно, бортовая аппаратура. Но сухие стояли, без топлива. Вот такие дела.

Расчёт ППР был так – офицеров два, сержантов три и четверо солдат. Одновременно две ракеты мы не проверяли, но когда сдвоенная аппаратура, «Татьяна»… Но там всё равно на одиннадцатых стойках работали офицеры, потому что офицеров-то было – начальник КИС, старший техник и ещё… Сколько ж их у нас было-то? Уже память начинает подводить. Ну, во всяком случае, у нас так – на станцию был отбор молодого пополнения и на КИС мы могли себе отбирать. А остальные из призыва, кто остались – это во взвода. Ну сержантов готовили, это школа сержантов, командиров отделений для стартовиков. У нас был Крымовский Валерка – это сверхсрочник, и Стоякин – это был срочной службы, сержанты двое. Нет, по-моему всё же был один расчёт. Его же мы использовали для проверки, когда на машине, на КУВе, выезжаешь на точки. На полигоне мы редко завозили ракеты в ППР, в основном ракеты развезены на точки, приезжает машина, тот же расчёт. Ну успевали всё это дело.

У меня была такая штука: вот там говорят – вот мы там столько-то тренировок сделали, столько-то тренировок сделали, когда на полигон готовились. У меня было совершенно по-другому. Сделали работу, смотрю за каждым – у кого какие, где-то, что-то. Что-то надо так, а он не так делает. И разбор полётов, по каждому беседуем – как надо и прочее. И дальше покурили в курилке, собрались, я говорю: «Ну, порадуйте старика!» (смеётся). И дальше, пока работают – никому никаких замечаний. Ребята сами понимали, что от них требуется. Это не то что гонять, гонять, и гонять. Да пошло это нафиг! А я у меня было вот так вот – со знанием дела. Приезжаешь на полигон, там Гаврилов Василий Алексеевич был тогда начальником этого хозяйства. Он мне: «Я смотрю секундомер, у тебя солдаты ходят пешком». Я говорю: «Вась! Они лишнего движения каждый не делает, не мельтешит, а делают всё как надо, кратчайшим маршрутом». Он на секундомер смотрит – 6.30. Там 8 минут положено на развёртывание. А у нас 6.30 и 6.30, 6.30 и 6.30! Вот он говорит: «Давай! Только не допускай пенок. Давай, я больше секундомер не включаю». Вот такое было. То есть я брал не количеством тренировок, а именно качеством разборки. Один там катушки разматывает, он знает – сколько шагов, пока он кладёт штекер на прицеп, тут уже идёт, катушку тормозит, переходит… И всё получается, он ходит пешком, без суеты, без беготни, а время в общем получается.

Солдаты были, конечно, хорошие. Я ни про кого плохого не скажу. Я ещё начальником группы ещё был, в 65-м году. Приезжал с Армении Кулиджанян Салибек Иванович. Приехал сюда вот, встретились в свободной обстановке. Когда служил – был любимец у меня. Назар Шпорт у меня был старшиной, потом забрали его, потом забрали его на станцию, потому что там важнее. И вот у Назара мы как-то посидели вечерком, и всё вспомнили. То есть я честно хочу сказать, что взаимоотношения с людьми были очень даже нормальные. Деловые такие, как говорится.

Но был случай такой. Когда я был начальником группы, был у меня такой водитель, Наврузов. Помню, подходит ко мне: «Товарищ майор, так и так» А он мусульманин, у них там день обрезания считается важнее, чем день рождения. Ну вот, я к Лаптеву, Лаптев ещё был тогда командиром полка: «Так и так, товарищ полковник, вот надо отпустить». «Да ты знаешь, он обязательно опоздает оттуда, не приедет вовремя». Я со второго захода. Он говорит: «Ну отпускаю, но если он приедет с опозданием, я с тебя спущу, как говорится». Я говорю: «Подписывайте. Отпускайте». И он приехал на два дня раньше даже, потому что боялся меня подвести. То есть отношения были вот такие – надо, как говорится, я шёл навстречу.

Группа самодеятельности у нас была хорошая. Я сам песни пою, очень, кстати, неплохо, ну и всех господ офицеров поставил в строй, на сцену. Вот самодеятельность, на 23 февраля. А это всё, знаете, коллектив, это всё … Когда был командиром группы, это с 64 по 67 год, поручали ко дню Победы готовить самодеятельность. Господ офицеров всех на сцену, когда хоровые песни пели. А был такой Володя Денисов, прапорщик, царствие небесное, он умер. Хороший был прапорщик, на заправке. Он изображал солдата-победителя с ребёнком на руках, на сцене. Тут у него плащ, меч и всё прочее. Ну там поручалось и станции, и дивизиону. Я сам певун. Когда на пенсию провожали, тут мне говорят: «Ну, Константиныч, отпой!» Я в октябре 80-го года ушёл на пенсию.

Последний раз я ездил на полигон осенью 80-го. Вернулись – и я ушёл на пенсию. Это осенью было. А весной идём на выгон с Василием Ивановичем Третяком, он тогда командиром дивизиона был, я говорю: «Вася! Ё-ё-ё! Ты посмотри-ка, выгон оделся, весь зелёный!» Мы там у себя ковырялись, и этой красоты даже не видели, понимаешь?! А это идём со стороны городка напрямую, там дорожка с городка, и я говорю: «Ты смотри, Вася! Выгон-то!» Это была весна 80-го года. Ты знаешь, вот здоровья бы! Потому что там неисправность когда – то и ночь целую там пробудешь. Пока бригада приедет с Трудовой, пока ракету на КИС, там проверили, посмотрели, потом заменили блоки, опять проверили. Потом её поставили на дежурство. Понимаешь, как? Это всё, как говорится… И приходишь домой – едрить твою мать! Уже утро! Весь чёрный. А покуривал, дурак. И кашель меня как прихватил! Я в 80-м году сказал – всё, хватит! И вот ездил на полигон и не курил, это вообще было исключение из правил. Потому что нервотрёпка, конечно…Ну а так, честно говоря, я не жалею о том, что я прослужил в армии».

Вспоминает майор Юрий Фёдорович Сорочкин:

«Когда я пришёл в 1963 году, деревья уже были высокие, но всё равно учебные ракеты мы поднимали только на дежурных 1-м и 9-м взводах. Там специальные маскировочные корзины стояли. Только там поднимали ракеты. На всех остальных взводах при регламентных работах, чтобы проверить работу концевиков, весовой макет вывешивался, и всё. Ну это болванка железная, по весу как ракета, с точками крепления под такелаж. И то это делалось обычно ночью, в тёмное время суток.

Вот кто раньше меня в полк пришёл, рассказывали, что в Карибский кризис был завоз полного боекомплекта, всех 60 ракет. Наши якобы ракеты поставили на подготовку, на боевое дежурство. И из деревень начали звонить в Рогачёвскую милицию, что, мол, военные перепились и какие-то серебристые самолёты поставили на попа. Такая байка ходила. В принципе вся округа знала, что тут ракеты. Но сами ракеты были зачехлены, с округи просмотреть позицию было бесполезно. Это станцию в Подвязново было видно. Ну не саму станцию, а холм этот и антенны. Там всё вычищалось, вырубалось, чтобы не мешать радарам. И стояла проверочная вышка. Потому что для проверки системы высокое не включали, а работали так. Потому что высокое включаешь – уже из космоса видно.

Сам дивизион, естественно, охранялся. На въезде, на КПП, всегда солдатик дежурный с карабином стоял. По периметру – два ряда колючей проволоки. Сигнализация была проведена. И караул, в районе 5-го – 10-го взвода, где развилка – там караульное помещение. Туда заведена сигнализация. Обычно охота начиналась – зайцы бежали в дивизион, нарушали сигнализацию, караул бегал в ружьё. Потому что территория дивизиона закрыта, вот зверьё здесь и спасалось. Единственно, наши охотники лазили по дивизиону – это было.

Ещё зам. по тылу бычков брал на откорм и запускал на дивизион. Они там свободно паслись всё лето. Вроде пока были маленькие – хорошо, а потом уже от них шарахались – идёшь по дороге, а на тебя такая вот морда из кустов вылезает. У командира полка была такая статья – «вид 1», план по заготовке мяса. Это подсобное хозяйство. Был хозвзвод, там был большой свинарник у них. Эти всё шло на довольствие личному составу. Это хорошее подспорье было, где грамотный тыл – там было нормально.

Какая структура стартового дивизиона? Командир дивизиона, замполит дивизиона, начальник штаба дивизиона, зампотех дивизиона. И был прапорщик – электрик дивизиона. Должность такая была – электрик дивизиона. Командный пункт дивизиона был в ППР, в самом ППРе там местечко было. Бункер там рядом под дивизионный КП позже построили, это где-то в конце 60-х.

Потом идут две стартовые батареи – первая и вторая, и группа технического обеспечения, ГТО. Командир батареи, зампотех батареи, уже после 70-го года ввели должность «замполит батареи», и пять командиров взводов. Но пять было редко, обычно одного не хватало всегда, было три-четыре. Всего было пять взводов по штату. Все пять взводов личного состава, полностью. И два взвода дежурных. То есть один взвод, который был на дежурном взводе – 1-й или 9-й – он был блуждающим. Если 6-й взвод заступил на боевое дежурство – командир 9-го взвода со своим взводом обслуживает технику 6-го взвода. Единственная разница была в том, что инструменты и прочее не передавалось, были со своими. Вот мои инструменты, допустим, 9-го взвода – я с ними таскался по всей батарее, в зависимости от того, на какой взвод пришёл. Взвода считались так: вот центральная дорога, слева 1-й – справа 6-й, 2-й – 7-й, 3-й – 8-й, 4-й – 9-й. 5-й – 10-й. 5-й взвод был спец. взвод. Он там отличался от обычных взводов тем, что там были сдвоенные системы наведения, ещё чего-то там. А пусковая та же самая. И ракета внешне та же самая, если их поставить рядом – не отличишь, только внутренности ракеты были разные.

А обычные ракеты были 207-е. 217-е пришли, по-моему, через год, как я пришёл, это уже в 1964 году. Я дежурил, мы принимали их ночью, меняли – 207-е снимали, 217-е ставили.

Я пришёл летом 1963-го, и через полгода я получил 6-й взвод. Это мой первый взвод, на котором я отработал. Вот он, мой взвод (показывает фото). Собственно, в первый год с этого взвода у меня никто не уволился. Вот я с ними отработал два года, и потом пошло увольнение. Вот он – мой зам. ком. взвода, командир 1-го отделения, командир 2-го отделения. А это электрик. Вот он и я – мы с ним ровесники, все остальные старше меня. В армию-то раньше призывали с 19 лет, а я в училище в 17 ушёл. Училище – 3 года, Горьковское. Вот я в 20 лет пришёл. Вот мы с ним оказались только двое ровесники. Взвод – 4 расчёта, это 12 человек. 3 сержанта – 15, и электрик – 16. Потому что у нас шесть пусковых, по идее ещё должно быть два расчёта, но две пусковые у нас были на консервации, так было на всём дивизионе. То есть во взводе рабочих было только четыре пусковых. А на дежурных по 4 ракеты.

На центральной дороге стояла заправочная станция. Сначала горючее заправлялось, потом окислитель заправлялся, а дальше воздух заправлялся. Просто площадка, компрессор выезжал и там стоял. А эти две площадки – ёмкости стояли с горючим и окислителем. Там же были такие шкафы, где спецодежда для расчётов – противогазы и защитные костюмы, всё там хранилось. Никаких навесов, никаких эстакад. По команде выезжал заправщик, вставал, подключался. А там просто ёмкости, оттуда шла перекачка через заправщик, потому что в зависимости от температуры, от влажности выставлялась дозировка заправки. Стартовый расчёт вставлял пистолет в горловину, ракета заправлялась и пошла дальше по цепочке. И последнее, что проверялось – это воздух в шар-баллоне. Добавлялось, уменьшалось – по необходимости. Я был начальником заправки окислителя, я её строил себе. Коля Романенко был начальником заправки горючего. Я был командир 6-го взвода плюс ещё это. А он был командиром сначала 1-го взвода, а потом командиром 2-го или 4-го. Потому что когда мы с ним пришли в 63-м году, нас поставили командирами дежурных взводов. Потому что эти взвода были без командиров взводов и без техники. Люди был, был полностью расчёт.

Наш полк из корпуса первый был, где поставили эту систему заправки. Не на базе, а в полку. И командир корпуса проводил у нас учения с командирами частей. Это было зимой, я помню – работали по заправке, пригнали колонну, надо было заправить восемь ракет. Подали ракету к заправщику, а мой второй номер отстыковал полуприцеп. Просто по инерции, ведь когда ракету ставят на стол, в его обязанности входит отстыковать полуприцеп от тягача перед подъёмом. Ну вот он это и сделал, только на заправке. А я дал команду «Отъезжай!», потому что не увидел. Ракета на бетон шлёпнулась, потому что опоры у полуприцепа не выставлены были. Кок отвалился. Позвонил зам. по теху, он приехал из городка. Приделали кое-как, благо учебная ракета. Он мне говорит – ты её в середину колонны поставь, чтобы в глаза не бросалась. Ничего, всё нормально прошло. Вот так.

На дежурство заступали 1-й взвод, 9-й взвод и расчёт ГТО. Когда я пришёл – дежурили по неделе. А так как я был один холостяк на батарее, то дежурил по две, по три недели, особенно ближе к лету. Месяц – нет, но по две недели сидел. У кого ребёнок заболел, кто-то уехал в отпуск, кто ещё чего. Командир вызовет: «А, ты холостой, тебе не хрена делать здесь, иди!» По пятницам заступали. Я старшине дам команду – он привозит бельё постельное, нательное. Водообмывщик вызовем, он горячую воду делает – душ, помылись, переоделись. Сигареты привезли, пожрать привезли – так и было.

Питание привозили из городка, из столовой – и хлеб там, и еду. Единственное, что на девятый взвод привозили холодное уже. Сначала везли на станцию, потом на ППР, потом на первый взвод, а потом только нам на девятый взвод. Мы это дело тогда из бачков сразу вываливали, и своё готовили. Там у девятого взвода были посадки каких-то фруктовых деревьев, полудиких. Вот мои ребята, у меня в основном были сибиряки, они в этом были специалисты, они пойдут, наберут – и компотик был, и грибы. Подлезали под проволоку, на пойму туда, картошку там воровали. На 205-м ЦИАТИМе грибочки, картошку пожарим. Это было святое дело летом.

Весной Яхрома разливалась, у нас на дивизионе только дороги были над водой. У меня на 6-м взводе вода прямо к бункеру подступала. Сами кабели от бункера к пусковым под землёй идут, но они в свинцовой оболочке, герметичные, а если в бункер попадёт вода, то беда – там 6 киловольт к взводу подходит. Я электрика туда поселял и он там чуть ли не месяц жил. Ему привозили туда еду, днём периодически подменяли – ну там помыться, а так жил в бункере. Его задача была выкачивать воду из кабельного колодца. Там на территории взвода были ямы, и когда основная вода спадает, там рыба оставалась. А мои бойцы, когда регламентные работы проводили, вот они там эту рыбу ловили. Периодически приходят: «Товарищ лейтенант, это вам, а это нам». Они себе чего-то там сварят до обеда, а это я приносил, в столовую отдавал, и на ужин рыба была.

Там рядом с дежурным 9-м взводом небольшой прудик. Даже не прудик, а болотистая местность. Когда лёд замерзал, выстригали все эти камыши, вычищался лёд, вырезались клюшки из деревьев, деревьев там хватало, и в хоккей играли. И такие баталии были, что однажды одному солдату ногу сломали. Комбат с зампотехом приехали, с Тарасом, отобрали все клюшки, перерубили, лёд порубали. Через какое-то время они уехали, лёд подмели, водичкой залили, выровняли, клюшек нарезали – продолжали дальше. А летом волейбол был постоянно, играли на масло и на сахар. Команда командира и команда замкомвзвода. Кто проиграл – без всякого отдаёт масло, всё это было чётко. Не было такого, чтобы командиру подыграли. Проиграл – всё, без масла, это было святое. А больше нечего делать было. На станции хорошо ребятам было – там группа большая. А тут ты один, и бойцы – вот и сидишь. Ну ладно там неделя – а когда по две, по три сидеть приходилось? Тяжко! И такое было.

У ГТО свой домик был, они у себя жили, когда дежурили. У них обязательно дежурил компрессор, потому что постоянно нужно было воздух подтравить или добавить в ракетах, в зависимости от температуры. Обязательно сидели водители заправщиков. И ещё группа была в пункте проверки ракет, ну там офицеры в основном. У них машина была, они прямо приезжали на дежурный взвод, и тут же на месте проверяли. Если были большие отклонения, то снимали ракету с дежурства. И те ракеты, что стояли на хранении, они тоже проверяли периодически – месячные, полугодовые, годовые регламенты, целая система была. Коля Романенко у нас через какое-то время ушёл туда работать, на ППР. Ну а потом он ушёл дальше.

По тревоге командир дивизиона находился на дивизионе, а начальник штаба дивизиона – на станции. Там был пульт управления, и начальник штаба дивизиона давал команды – какие ракеты ставить на подготовку и всё прочее. Один раз даже я попал за этот пульт. Получилось как – никого другого не было, и я сидел за этим пультом. Просто так сидел. Там такая же сигнализация, как у нас в бункере на пульте ЧП, это сдублировано. Когда ракета на подготовке – лампочка мигает, когда готова – горит непрерывно. Команду дают со станции – у нас в бункере на дивизионе кнопку нажал, поставил на подготовку. Когда ракета стоит, конечно. У нас когда учения – мы имитаторы ставили. Это ящик такой, в него вставлялся штекер, и всё. И имитировалась полностью ракета – постановка на подготовку, всё. Это чтобы тренировать расчёты.

В Трудовую на базу часто приходилось ездить, особенно когда какие-то учения, учебных ракет очень много возили. Боевые-то редко – это когда одни снимали, а новые привозили. А учебные очень часто возили. Обычно колонна формируется там – их водители, их машины, всё в Трудовой. Мы приезжали как представители части, что ли. Вот получали ракеты, за них расписывались и колоннами гнали. Если одна-две ракеты, то мы ходили так – один тягач пустой и два с ракетами. Если большая колонна, то впереди обычно на легковой машине ещё кто-то из командования дивизиона, из заместителей. Обычно это было в ночное время, где-то после 11 часов. Тут перекрывались все дороги, потому что постов ГАИ было очень много. И мы шли спокойно, никто нас не трогал, машин практически не было. Или стояли, потому что по центру дороги шёл тягач, его задача была – не сворачивать. Все остальные разбегались, это уже все водители знали. Колонна шла через Дмитров, а другого варианта не было. Через Дмитров, через центральную площадь.

У меня был случай, когда расчехлилась ракета, порвался брезент. Обычно на ракете должно быть два тента, маскировочных. А эти учебные – один сверху чехол, и всё, ещё старенький какой-то. Ну нормально, возили. А чего делать? И вот у нас порвался брезент, а колонна уже по Дмитрову идёт. Мы встали прямо на площади, с водителем вылезли, стали какой-то проволокой пытаться брезент привязать. Колонна из города вышла, они наверху нас ждали, на Красной Горе возле кладбища. А было где-то часов 12 ночи, лето, тепло, сумерки. По площади народ гуляет, и какой-то парень с девкой поближе подходят. Смотрят на нас, и парень девке чего-то объясняет, на нас показывает. А мы с водителем с брезентом возимся. Тут меня такое зло взяло – вот люди гуляют, отдыхают, а мы тут… Ну сцепили кое-как, догнали колонну и поехали дальше.

Ещё у меня был случай, когда я колонну гнал летом. Коля Романенко с бойцами возвращался, мы ездили на тренировку в Трудовую. Он с бойцами своим ходом, а я гнал свою машину и его машину, заправщики. ТГ-02 – он такой неактивный, а окислитель – это азотная кислота. А как раз было жарко. И когда мы выезжали, я клапанок побольше приоткрыл, чтобы парило побольше. Машину с горючим пустил вперёд, чтобы они не соединялись, а я сзади шёл. А на машине там череп с костями нарисован. Мы шли спокойно, сзади нас машин не было (смеётся). И такой рыжий шлейфик шёл за мной. Потому что я как раз заправился учебным окислителем – это та же самая кислота, только она уже была некачественная, старая, просто для учебных целей. И эта ёмкость у меня была забита полностью, поэтому мне пришлось клапанок приоткрыть побольше. Пригнали, а у меня там стояла отдельная ёмкость для учебного.

На заправке было два бака больших, боевых. Я не помню – какого объёма, но они по размерам здоровые, метров по 6–7. Ну, наверное, как цистерна железнодорожная, есть такие спаренные. Они были зелёным цветом выкрашены, а внутри белые такие – как алюминий, я уж не помню, из чего. Из какого-то специального сплава, чтобы кислота не брала. А учебные баки у меня были некрашеные, не зелёные. У меня бойцы были чётко натренированы – хрен он подойдёт к заправке без противогаза и без спецодежды. Они знали и видели – у меня шинель сгорела от кислоты, сапоги сгорели капитально. И у них у некоторых было такое. А на горючем – там такого нет. Там в нём можно было купаться – только через какое-то время ты это почувствуешь.

Как-то был я на базе в Трудовой, надо было мне там какой-то вопрос решить. Я поднимаюсь, и боец сидит, разбирает насос. И я вижу – там это горючее, ТГ-02. А он без противогаза, без перчаток. Я говорю:

– Ты чего делаешь?!

– Да вот тут у меня…

Я его матом:

– Ты что?! Яйца отвалятся!

– Да что вы, товарищ лейтенант, это вот…

– Ну подожди, вот приедешь домой – через пару лет узнаешь!

Вот у них, кто с горючим работал, было в этом плане попроще. А мы с Колей делали как – он тряпку в учебное горючее макнёт, я тряпку в учебный окислитель, и кидаем одновременно. Как даст! Лягушек жгли в окислителе. Вот мы делали такое.

А как-то надо было заправщик гнать на ремонт куда-то, на регламент периодический, мне зампотех дивизиона команду дал – давай его готовь. А его надо было промыть перед этим. Я беру водообмывщик, выехал с КПП, с дивизиона, и вот слева не доезжая моста, там сейчас поворот к дачам, где-то в этом районе я поставил заправщик, водообмывщик с водой, и давай выгонять остатки окислителя. Хорошенько всё выгнали, там всё выгорело, а потом там трава выросла выше человека. Окислитель – это же азотная кислота, и получилось как азотное удобрение. Сначала всё съело, а потом прошло время – там такое выросло!

А потом я ушёл на комсомол – стал секретарём комитета комсомола части, освобождённая должность. У меня особый статус был, хотя я получал в соответствии со званием и должностью, я уж не помню, какая она там у меня была. Секретарь комитета комсомола, или секретарь парткома – мы имели все армейские права, но зарплаты у него шли от ЦК партии, а у меня – от комсомола. Мы вдвоём шли по особому положению, в штате полка особые должности были. В том числе наша обязанность была – секретаря парткома и меня – вести исторический формуляр части. То есть год прошёл, итоги подвели, и там уже описывается – что произошло, какие достижения, плюсы, всё хорошее туда записывали. Перечислялись все управленческие должности. Там моя фамилия звучит – секретарь комитета комсомола.

Ну и наглядная агитация, боевой листок – это тоже на нас было. Как только регламентные работы, мы с ним вдвоём шли в дивизион или на станцию, у нас всегда с собой был фотоаппарат. И мы там фотографировали, прямо на объектах. Ну а что там такого? Ну у пусковой солдат сфотографировал, ракеты-то там нет. Вот такие варианты – ну там построение, такие моменты. Потом мы возвращались, у меня был хороший паренёк, солдатик, он художник и фотографией занимался. Тут же проявлял их, выпускалась фотогазета, вывешивалась – всё у нас было чётко отработано. Фотоматериалов было очень и очень много. Особист периодически влазил в это дело. Единственное – у меня забрали две кассеты, когда я фотографировал приезд Рауля Кастро. Те фотогазеты, что мы выпустили в тот же день – эти снимки остались, а на следующий день у меня эти плёнки забрали.

А всё остальное – никаких проблем не было. Это же всё под контролем. Вот мы с ним вдвоём отвечали за режимность эту. И нам было сказано, что фотографировать ракету нельзя. Мы этого не делали. Пульт ПУС – мы этого не делали. А на улице – это пожалуйста. Работает солдат с гаечным ключом – подумаешь! Он нагнулся, там с железякой чего-то делает. Кто там поймёт, чего это за железяка! А конкретно у ракеты – боже упаси! Даже у солдат такой мысли не было. Это потом уже пошло, когда я уже ушёл на 75-й комплекс, там больше было безобразий – там фотографировались и на ракете, и под ракетой. А здесь было очень чётко всё.

Когда я уходил в Ковригинский полк, я всё это с клубом передавал, всю материальную часть, что там числилось. Все фотографии остались в фотолаборатории, которая была в клубе. В Ковригино я приехал 30 декабря 66-го года, начальником клуба, капитанская должность. Я должен был раньше уехать, но меня в Рогачёве немножко придержали. По каким причинам – я сейчас не помню. Хотя я уже и клуб передал – приехал парень с Севера вместо Политаева, а Политаев ушёл в Кирово-Путиловский полк. Я за него клуб сдал, отчётно-выборное собрание прошло, должность комсомольскую сдал, просто сидел и всё. И вот где-то 29, 30 декабря оказался в Ковригино. Как раз на Огонёк, там 31 числа Огонёк был.

В 25-й системе я на полигон не ездил. Потому что на полигон обычно брали 1–2 взвода с полка. И то как собирали? Один командир взвода, а в расчёт ему, естественно, со всей батареи лучшие выбирались. Вот эти – мои ребята (показывает фото). Вот этот расчёт у меня был на полигоне, ездили. И хорошо отработали – у них видишь значков сколько».

Вспоминает старшина Назар Кондратьевич Шпорт:

«28 августа 59-го года я призвался. И уволился в 86-м году. Начинал службу на дивизионе, пункте проверки ракет. Мы проверяли ракеты перед тем, как поставить на дежурство. Проверяли всё – давление в баллонах, элероны как работают, бортовую аппаратуру, всё вот это вот. Вот это была наша работа. Аппаратура стояла, офицеры сидят за этими, а мы… Я, допустим, проверял давление в баллонах и как работают элероны на крыльях. Давление в баллонах должно быть не ниже 150 атмосфер.

В ППРе было два отсека – и туда, и туда загоняли. Тягачи привозят эти ракеты, загоняют нам туда. Со стороны гаража загоняли, отсюда. У нас специалист был очень хороший – Жора Зайзизулин, водитель. С первого раза всегда, только чик – и ракета стоит там, где и положено. А были и такие, которые по 6, по 7 раз сдавали взад-назад для того, чтобы … Туда задом загоняли. Тягач отсоединялся, выезжал, мы закрывали двери и начинали проверку. Потом проверяли, какой захват идёт со станции. Там у нас аппаратура была, включаем и импульсы издаём на станцию, это на командный пункт. Они там проверяют, говорят – нормально. Как бы цель идёт, импульсы издаёт – они это дело фиксируют и потом дают команду – что подделать, или нормально. Так что я три года отслужил номером расчёта, дослужился до ефрейтора, а потом на третьем году службы я был старшиной группы, группы ТО.

Остался на сверхсрочную. Начальник штаба Кайдан Пётр Потапович меня назначал. Вызвал в штаб, и вокруг стола гонял там – налево, направо, кругом. Он порядок любил ужас как. В казарму придёт, увидит … Одного дежурного заставлял, чтобы муху ловил там (смеётся). В группе ТО я пробыл лет пять, наверное, старшиной. И потом перешёл в радиотехнический центр, сюда уже, на командный пункт, 19 с чем-то лет служил старшиной тоже. Так что я кроме солдата и старшинства больше ничего не знал.

Ракеты по графику проверяли. Допустим, есть дежурный взвод, солдатики там дежурят, тягач заезжает, они подцепляют всё. А мы уже – кого там пошлют, сопровождаем эту ракету вместе с шофёром со взвода на ППР. ППР вот так стоит, а вот так стоит гараж. Был случай – солдатик залез в машину, уснул один. Что-то там дёргал-дёргал ногами, как он, не знаю, с тормозов тягач спустил и покатился на гараж. Ворота были открыты, проскочил в эти ворота и задом как дал в стенку, и выворотил с тыльной стороны. И хвост тягача стоит на улице, а тягач в гараже. Ой! Быстренько вытаскали всё это дело, ну солдат есть солдат. Кирпичи какие-то нашли, что только где… Заложили эту дыру и фанерой заставили всё. А потом приходит командир группы: «Чего это фанера здесь стоит? Уберите её отсюда!» Ну кто не знал, быстренько эту фанеру убрали, а там просело всё, вот такая дырка, как тягач задом выдавил всё. Как эти блоки выскочили, так они быстро заляпали, просадка и получилась. «Кто, чего там?» Ну разобрались правда, никому ничего не докладывали.

Да, коровы на дивизионе паслись. Да что там коровы – лосиха с лосёнком жили. Забрела на дивизион, и жила там, солдаты её прикармливали. Ну она дикая была, людей пугалась, так солдаты ей там хлеб с солью оставят, и она потихоньку подойдёт. А лосёнок совсем ручной был, он практически на дивизионе вырос, с рук ел. И так уже привык, что как человека в форме увидит – сразу навстречу ему бежит. Думает – ему что-то вкусное несут. И вот однажды заступил один офицер дежурным по дивизиону. А он недавно служил, ещё не знал про лосёнка. И вот он, как дежурный, пошёл проверять. Вышел на центральную дорогу в начале дивизиона, там же дорога прямая, далеко видно. А со стороны 9-го дежурного взвода лосёнок вышел. А уже осень, он подрос. И вот он видит – навстречу ему человек в форме идёт. Ну лосёнок подумал – ему что-то вкусное несут. И он навстречу ему по центральной дороге. А дежурный видит – на него лось несётся! Он перепугался, побежал в сторону заправочной станции, стал карабкаться туда. А там часовой, который охраняет, кричит: «Стой, стрелять буду!» И смех, и грех! Вот такой случай был».

Вспоминает майор Георгий Алексеевич Потапов:

«Я пришёл в 66-м году после окончания Ярославского училища. Оно готовило тогда на 75-ю систему, на 25-ю выпускало Горьковское. Пришли мы вдвоём – с Горьковского училища лейтенант Сахаров и я. Пришёл в августе месяце, в это время полк собирался на полигон. Командиром полка был Лаптев. Уже пришёл Ганеев на место Кайдана, но Кайдан ещё был начальником штаба. А на полигон ездил Ганеев начальником штаба, а Лаптев – командиром. Они как раз уехали на полигон в конце августа, или в сентябре месяце. Потом приехали, и я начал служить. Назначили меня в дивизион на третий взвод. Командиром батареи был майор Березенко, командиром дивизиона – подполковник Юхименко, фронтовик. Лаптев тоже был фронтовик. Кайдан, начальник штаба – фронтовик. И Деменьтьев Аркадий Николаевич, замполит полка – тоже фронтовик. Волковский, начмед, был фронтовик. Фронтовиков много было у нас. Очень много было сверхсрочников, которые прошли войну. Воспитывали нас хорошо, было с кого брать пример и так далее.

В дивизионе было две батареи. Командир дивизиона – подполковничья должность, командиры батарей – майоры. Был замполит дивизиона, сначала им был Панин, потом он в штаб полка ушёл секретарём парторганизации. В каждой батарее был командир, зампотех батареи, дежурный электрик. И был энергетик дивизиона – прапорщик. Во взводном бункере было два трансформатора – ТМ-20 и ТМ-50, они были опечатаны и доступ к ним имел только энергетик дивизиона. Здесь было пять взводов на первой батарее, пять взводов на второй батарее, и по одному дежурному взводу на батарею. У нас дежурные взвода были 1-й и 9-й. А когда позже я перешёл в Клин, на «Комитет» – там четыре взвода было. Потому что там ПРО, обрезано было по одному взводу.

И была группа технического обеспечения – ГТО. В неё входили КИС, или ППР, автовзвод тягачей и заправочные станции. Заправочных станций было две – окислителя и горючего. Стояли ёмкости на главной дороге, и из них автозаправщиками заправляли. Воздухом заправляли с компрессора, тоже на автомобиле был, чтобы начать заправку, надо его было сначала подготовить – учесть температуру, влажность, точку росы.

Вот я принял третий взвод. Майор Березенко был командиром батареи, зампотехом был капитан Буров. Видимо, посчитали, что Березенко посильнее, чем командир второй батареи, Никишин, и, так как я учился на 75-ю систему, посчитали, что я техники не знаю, и назначили меня в первую батарею. И я через месяц заступил на боевое дежурство, быстрее Сахарова, который кончил Горьковское училище. Буквально неделю со мной отсидел Буров. Его поставили на дежурство, и меня с ним, так сказать, на стажировку. И на следующую неделю я уже остался дежурить сам. Дело в том, что мне изучить надо было только наземное оборудование и пульт управления, а ракеты, что 75-я, что 25-я – это одно и тоже, только без порохового ускорителя. Одинаковое всё – автопилот, радиовзрыватель. Даже топливо одно и то же. Ракету даже изучать не пришлось, как только открыли схему, я говорю – то же самое.

Вот так на третьем взводе я пробыл три года. Через три года, в 69-м, ушёл на пятый взвод, сменил там Бусыгина. Пятый взвод был спецназначения – должен был отражать массированные налёты с применением спецзарядов. А потом меня сменил Игорь Головин. Он курсантом на стажировке у меня был. Потом после училища пришёл, вот у меня принял взвод. В это время, видимо, не хватало офицеров, и вот было такое веяние, что мы готовили из сержантов командиров взводов. И я один из первых в корпусе подготовил. У меня был зам. ком. взвода Седак Коля, он с Харькова, с Украины. И вот я его подготовил, и он на дежурство заступал вместо офицера, вместо командира взвода. Они служили по три года. Комиссия корпуса принимала зачёты на дежурство, и он на дежурство ходил. Дежурил отлично, и порядок у него был не хуже, чем у офицеров. Нормальный парень был. Приказом заступал на дежурство, и проверяли его. И дежурил он так же, как мы. В 84-м или в 85-м году он ко мне сюда приезжал. Он тогда в Харькове на каком-то заводе инженером работал. Но у нас в то время то гудело, то снова гудело – постоянно тревоги были. Он ко мне пришёл, мы с ним посидели где-то полчаса, загудело, и я убежал – мы с ним много-то не говорили. Вот такой был у меня – Седак, Лёша Урсул его знает до сих пор.

На пятом взводе я прослужил тоже недолго. Съездили мы на полигон в 70-м, батарея получила там отличную оценку. Уехал Никишин на уборку урожая где-то в мае-июне месяце. К концу года батарею признаю отличной, меня вызывают в корпус и назначают на должность командира батареи. Даже ещё не приехал Никишин, на «Комитет» меня назначили командиром батареи. Там я пробыл 12 лет командиром батареи, и в 83-м году, когда начали расформировывать 25-ю систему, перешёл на 300-ю систему. И уволился уже в 91-м году.

С солдатами постоянно проводились занятия. Если взвод не на дежурстве, то было расписание занятий – учёба, строевая подготовка. В среду были регламентные работы на дивизионе. В четверг – занятия по боевому слаживанию, отрабатывалось взаимодействие подразделений. В субботу – парко-хозяйственный день, уборка территории и прочее. Солдат на компрессоры и заправочные станции готовили в учебных центрах, а так сами учили. Электриков у себя готовили, главный энергетик полка принимал у них экзамены и выдавал допуск, но у них обычно не выше 2-й группы было.

Была специальная учёба для офицеров – изучали вероятного противника, типы самолётов, вооружение, тактику. Потенциальные цели тоже были известны. Дмитров и Клин были в планах атомных целей. Время пролёта американских спутников было известно, оперативный дежурный сообщал расписание. Было два сигнала – «Омега-1» и «Омега-2». В это время нельзя было выходить в эфир, сводилось к минимуму передвижение тягачей и личного состава. Режим выхода в эфир специально проверяли из штаба корпуса – приезжал пеленгатор, и если кто выходил в эфир в неположенное время – наказывали. Проход на дивизион и в РТЦ был по специальным пропускам, пропуска были разные – солдат из РТЦ не мог пройти на дивизион, и наоборот. Иногда приезжали проверяющие с ложными пропусками – проверяли режим.

У нас во взводе было четыре расчёта. На пятом взводе раньше у каждого расчёта был командир отделения. А здесь было четыре расчёта, 12 человек, зам. ком. взвода, два командира отделения и электрик – 16 человек. Вот такой штат был. А в пятом взводе – там было шесть расчётов. Там отличалось чем – там был обогрев БЧ. Если на обычных взводах мы при -25 градусах включали обогрев ампульной батареи, то там ещё обогрев боевой части был. Был завоз 218-й. Но она не боевая была, а учебно-боевая. Это называлось «218-й режим» В корпусе был специальный человек – подполковник Мануйлов, потом стал подполковник Бечин. Мы даже не знали – когда, нам звонят – сейчас «218-й режим» будет. Они везли эту ракету с Трудовой в полк. Обязательно присутствовал командир части, он за это дело отвечал. Завозили её на ППР – это называлось «входной контроль», расчёт её проверял, и её завозили на 5-й взвод. И 5-й взвод устанавливал её в боевое положение. И на подготовку включали, и всё. Она была не заправлена, учебная, но аппаратура вся работала для проверки этого самого. Ну и боевой части, видимо, не было. Вот ставили мы её… Расчёт командир взвода возглавлял, зам. потех батареи и командир батареи. Вот три человека. Он приходил и говорил: «Так, командир взвода и зампотех! Ставите на «пятёрки» – командир батареи не проверяет». Вот так вот. Ну всегда пятёрку получали.

Я с любым со своим расчётом работал. Ну я брал слабый расчёт, потому что я вроде помоложе. Комбату давали самый лучший расчёт. Вот так вот устанавливали. Завозили только ночью, часов в 12. Часа в 4 заканчивали. В ночное время её привозили и увозили. А так для тренировок у нас была учебная ракета. Ну макет, безо всего, её только ставили на стол, штекер втыкали, и всё. Тренировались там же, на пятом взводе. Тоже ночью тренировались, или завозили в корзину. Была маскировочная корзина. Здесь же весь лес насажной, поэтому были сделаны специальные корзины – каркас и маскировочная сеть. Но сеть густая была – снегом могло и сломать. Деревья на дивизионе и в РТЦ сажали специально. Пока деревья не выросли, ракеты поднимать было запрещено, кроме тревог, разумеется. Как-то по тревоге поставили, сразу из Инвалидного особисту звонят.

Дежурили неделю. Было построение и зачитывание приказа в городке, потом шли на дивизион и РТЦ. Потом нач. штаба выезжал на дивизион и РТЦ и зачитывал приказ там. По-разному было. За время службы каждый солдат должен был обязательно побывать на полигонных стрельбах. Стрельбы проходили в Кап. Яре, занимало это примерно 3 месяца. Туда привозили ракеты, у которых кончался гарантийный срок хранения, и ими стреляли. Иногда даже попадали «наши» ракеты, которые в нашем дивизионе на дежурных взводах стояли, мы их по номерам узнавали. А когда после пуска ракета уходила, говорили: «40 «Волг» полетело».

Дивизионный КП строили уже потом, сами солдаты. Он особого значения не имел. Производить пуск ракеты оттуда было нельзя, ракеты пускались с КП полка, в крайнем случае – из взводного бункера. На ДКП был планшет, на котором показывалось расположение ракет на позициях – солдат вручную на планшет наносил, на каких столах стоят ракеты. Командир дивизиона мог перемещать ракеты со стола на стол – это называлось «манёвр ракетами». Башенка на ДКП предназначена для наблюдения за воздушной обстановкой и хим. разведки. Рядом ещё ставили пулемёт ДШК для стрельбы по низколетящим целям.

И сами же строили домики дежурных взводов, до этого были маленькие, деревянные. На первом взводе – ближе к центральной дороге. От домика дежурной смены к взводному бункеру вела асфальтированная дорожка, от бункера к дороге – тоже. Рядом с домиками дежурных смен вырыли колодцы из бетонных колец, вода была нормальная – специально брали пробы.

На дежурном взводе было у нас 5 ракет, потому что на дежурном взводе была одна учебная точка, где мы тренировались. И стояло ещё 4 ракеты, которые развозились. То есть когда полная боеготовность, или повышенная – развозилось ещё на два взвода. Например – первый дежурный, по две ракеты развозилось на второй и на третий, по ракете на канал. И так же на второй батарее – там развозились на шестой и седьмой взвода с девятого взвода. Ну, видимо, на станции так выбрали каналы. Эти ракеты тоже полностью снаряжены, заправлены, всё. Ставишь и ими стреляешь, так же, как на дежурстве. Ракеты были на полуприцепах. Когда были первые ракеты – 205-е, 207-е – то на полуприцепах было две ёмкости – под окислитель и горючее. И из них ракета заправлялась, сжатым воздухом по шлангам вытеснялось в ракету. Когда я пришёл, были уже 217-е, они приходили уже заправленные.

И ещё 10 штук стояли в хранилище. Для них сделали навес на территории 3-го взвода, со стороны центральной дороги. Была обваловка и шиферный навес, потом ворота сделали, площадку щебёнкой отсыпали. Они тоже полностью снаряжённые, только не заправленные. Они шли на заправку, заправлялись и развозились то же самое. Ну по тревоге, когда проверка была, их просто загоняли, а заправляли учебную ракету. Время засекали – пошла! Пошла она, и шла на взвод, и мы её ставили, и так далее. Вот так вот отрабатывали.

Готовность 20 минут – это дежурного взвода. А полная боевая готовность с развозом на три взвода – 2 часа было. А норматив на установку одной ракеты – 7.10, это на «отлично», но у нас за 6.49-6.50 устанавливали. Ну а так 7.10 было. И 7.30 и 7.45, по-моему, на «четвёрку» и на «тройку». Тренировались в средствах защиты, и днём, и ночью. Ночью мы работали со светильниками. Были светильники, подключались они к силовому шкафу и к Ша-50, к клеммной коробке. Два светильника. Обязательно ночью тренировки были. Ночью был другой норматив – по-моему, на 10 секунд больше. В средствах защиты – на полминуты больше. Но у нас и в средствах защиты ставили за 6.50. В общем, в 7 минут мы укладывались всегда, нормативы перекрывали. Потом были соревнования расчётов, в масштабе армии. Я ездил несколько раз и занимал первые места. Вот когда я на «Комитете» был командиром батареи, раза три, наверное, ездил. Был полковник Ляшенко, вот он ездил по полкам и выбирал – кому какой готовить. Раза три я ездил. Со всех корпусов свозили расчёты и проверяли на установку. Там и в средствах защиты, и без средств защиты. Расчёты 1-й батареи – на 1-й батарее, расчёты 2-й батареи – на 2-й батарее. Потому что там немножко по-другому- там номера с другой стороны стола подходили.

Происшествия разные были, только об этом, может быть, молчали. Вот на нашем дивизионе у Сахарова было – чуть ракета не улетела. Там боевую ракету включили на подготовку, и что-то пошло не то. Женя Смирнов был начальником штаба дивизиона, он по тросику стукнул, выдернул штекер. А она уже запустилась, подготовка уже прошла, но не стартовала. Бывает такое – на подготовку включили, цепь замкнулась, и пошёл старт. Всякое бывало. И учебные ракеты роняли. Но понимаешь – раньше ещё и замалчивали. Были приказы по армии, конечно. Только для командиров полков, для определённых категорий офицеров. Там младшему офицерскому составу, может быть, и не доведут.

Вообще вооружение было очень надёжное, всё продумано до мелочей. А потом уже стала новая техника… Всё в армии было, это же срез общества. Что в армии были негативные явления, что в обществе… Когда Пауэрса сбили, армию вообще возвысили – во! А когда Руст прилетел – всё! Как тогда к армии стали относиться…»

Вспоминает старший лейтенант Игорь Иванович Головин:

«Я приехал в часть 4 сентября 1968 года, и прямо же 4 сентября я заступил на боевое дежурство. Командиром батареи был майор Березенко. Офицеров не было в дивизионе, нехватка была огромнейшая. И вот я заступил, отдежурил неделю с Березенко, как бы стажировку у него прошёл, а на следующую неделю заступил уже самостоятельно. У меня во взводе четыре расчёта, расчёт составлял 3 человека – старший, или первый, номер, второй номер и третий номер. Первый управлял подъёмником с силового шкафа СШ-2МИ, нажимал «подъём-спуск». Второй номер следил за тем, как состыковывается подъёмник, стрела подходит, и на подъёмнике там были такие как бы захваты, изделие 420А. Второй номер должен был наблюдать за стыковкой, потом пошёл подъём, и ракета вместе с подъёмником шла вверх и вывешивалась над пусковым столом. А на пусковом столе работал третий номер. Задача третьего номера была – быстро поднять пусковой стол, вращая штурвал, состыковать с ракетой и защёлкнуть муфты захвата. Флажок поворачивается, защёлкивает стартовые болты ракеты, и потом вставляется чека. А чека должна быть тарированная. Когда учебная работа идёт, то простая чека, а когда боевая – то тарированная, с такой эмблемкой. При достижении определённой тяги двигателя ракеты флажок опускается, чеку срезает и ракета начинает вывисать, а потом уходит».

Вспоминает Михаил Никитин:

«Я закончил ГЗРУ в 1970 году. Прибыл в полк и был назначен в группу технического обеспечения в подразделение КИС к капитану П. К. Степаненко. На проверке ракет работал вместе с Даняевым. В полку был до 1977 г. Потом перевёлся в Долгопрудный замполитом роты охраны.

Группа технического обеспечения (ГТО) выполняла следующие задачи:

1. транспортировки ракет на позициях дивизиона, дозаправки ракет топливом и сжатым воздухом;

2. Проверка бортовой аппаратуры ракет и проведение регламентных работ на оборудованииконтрольно-испытательной станции (КИС, до 1970 года назывался пункт проверки ракет, ППР).

В ГТО входили: отделение заправщиков, отделение компрессорщиков, отделение водителей тягачей и отделение КИС с двумя расчётами солдат срочной службы.

В состав дежурных сил дивизиона, которые заступали на боевое дежурство, входили и отделения ГТО (водители тягачей, заправщики ракетным топливом и сжатым воздухом). Эта дежурная группа располагалась в дежурном домике ГТО, вкотором находился и дежурный офицер по дивизиону. Дежурный домик ГТО находился на 1-й дороге, ведущей к КП дивизиона и КИС. Дежурная группа обеспечивала и караульную службу по охране объектов ГТО: гаражные боксы тягачей, пунктов дозаправки ракет, здания КИС. Караул по охране позиции назначался из состава дежурных взводов – 1-го и 9-го, а заправку топливом, гаражные боксы ГТО, КИС и хранилище ракет охранял караул от ГТО. В обязанности дежурного по дивизиону входила проверка всех караулов. Площадка дозаправки ракет находилась в районе 7-го взвода у центральной дороги. Ракеты были рассредоточены в боевом порядке на 1-м дежурном взводе и на 9-м дежурном взводе по 6 штук на прицепах у подъёмного устройства. Дополнительный комплект ракет хранился в хранилище в районе 3-го взвода у центральной дороги.

Секретная часть с документами была в помещении КП дивизиона – в бункере на территории ГТО.

До 1971 года на вооружении ещё были ракеты 207, и на КИС была передвижная проверочная машина КУВ на базе ЗИЛ, с помощью которой проверку ракет 207 можно было проводить и на позиции, когда ракета находилась в транспортном положении на прицепе. 2-й бокс в помещении КИС обычно занимала учебная ракета, а проверка боевых проводилась только в 1-м боксе. С позиции или из хранилища ракеты подавались в КИС на прицепах тягачами. Тягач с прицепом въезжал в зал с правой стороны, после остановки прицепа в заданном положении тягач отцеплялся и выезжал из проверочного зала. По окончании проверки тягач задом заезжал в зал и подцеплял прицеп, после чего уезжал на позицию или в хранилище. В моё время было две учебные ракеты: 207 и 217, а потом 217 и 5Я25.

По регламенту обслуживания ракет проверки бортового оборудования проводились 1 раз в 3 месяца. А так как должны были соблюдаться правила радиомолчания при пролёте спутников-разведчиков, ракеты приходилось проверять в ночных условиях с разрешения оперативного дежурного по корпусу. Так было в 1970–1972 года. Потом мы произвели реконструкцию проверочных боксов, смонтировали защитный экран из латунной сетки по всему объёму боксов, куда загоняли ракеты с прицепом, и проверки стали проводить в обычном дневном режиме. Изменился и план сроков проверки ракет – 1 раз в 6месяцев.

Цикл проверки длился по нормативам не более 1 ч 30 мин. Состав боевого расчёта КИС был следующий:

1-й номер – начальник КИС или командир группы ТО – проверка бортового питания и автопилота на специальном стенде;

2-й номер – офицер группы КИС – проверка бортовой аппаратуры управления, визирования и стробирования;

3-й номер – проверка радиовзрывателя.

4, 5 и 6 номера – из числа солдат срочной службы проводили работы на борту ракеты: открывали эксплуатационные люки, подсоединяли контрольные кабели и проводили работы по подготовке ракеты к отправке».

Вспоминает подполковник Валерий Константинович Забелин, ветеран в/ч 92598:

«Был я оперативным дежурным. Дежурю на КП полка, ночь. Вдруг с дивизиона дежурный по дивизиону звонит:

– У нас на первом взводе нападение на часового!

Я спрашиваю:

– Ну что конкретно?

– Вот, значит, шёл часовой мимо ракеты. Из-под чехла его ударили по голове. Он улетел в кювет, карабин потерял. И нарушитель убежал. Он поднялся, стрелял, но ничего.

Я говорю:

– Давай объявляй тревогу. Первый дежурный взвод поднимай. Выдай карабины, но без патронов. А то перестреляют нафиг друг друга. Поставь вокруг взводов.

Ну сделали это самое. Я звоню командиру:

– Так и так.

Он:

– Поднять командира дивизиона, начальника штаба!

Звоню Потапычу (нач. штаба полка Петру Потаповичу Кайдану):

– Так и так.

– А, всё понял. Машину мне!

Звоню Юхименко, командиру дивизиона. Он:

– А я нужен там?

Я говорю:

– Не знаю. Командир приказал.

– Ладно, я всё понял!

Командир говорит:

– Я выезжаю с начальником штаба. Никому ничего пока не звони.

Ну ладно. Они приезжают туда, Лаптев, командир полка, мне звонит:

– А где командир дивизиона?

Я отвечаю:

– Не знаю.

– Ну ладно, мы сейчас разберёмся!

Я Юхименко опять звоню, говорю:

– Командир полка интересуется – где вы?

– А где командир?

Я говорю:

– На дивизионе.

– Там?

Я говорю:

– Да.

– Ну ладно…

Потом уже под утро, пока разбирались… Опер уже не помню кто был. Кочетков Костя? Нет, до него ещё был. Пожилой был такой, старший лейтенант. Командир мне уже под утро звонит:

– Мы всё проверили. Людей я всех снял. Всё сделали правильно. Никому не звонил?

Я говорю:

– Нет. Жду ваших указаний.

– Ну подробности потом.

Потом оказывается – два земляка договорились устроить нападение, чтобы получить отпуск. А они там лючок какой-то вскрыли, на ракете. То ли с радиовзрывателем, то ли какой-то ещё. Один залез под чехол, вскрыл лючок. Второй мимо шёл. Тот ему подыграл, фингал ему поставил. И всё это дело разыграли. Потом за ночь раскрутили всё это дело, и им по 10 суток гауптвахты дали, по-моему».

Вспоминает подполковник Александр Дмитриевич Костин, ветеран в/ч 71548:

«Я в 67-м году в училище поступил, в 70-м окончил. И в 70-м пришёл на Башенку начальником контрольной установки КУВ-900. Там поднимаешься через ручей – и тут прям сразу группа ТО. Там справа овраг, и дивизион вот так урезанный. А на 2-й батарее 6-го взвода там не было, потому что там на этом месте овраг. 2-я батарея сразу начинается с 7-го взвода. Вот у меня была передвижная установка на базе ЗИЛ-157. Аппаратура как в 320-м здании, я мог подъезжать и прямо на пусковом столе проверять ракету. Ну мы не ездили, она стояла у меня в боксе.

Там я был с 70-го по 75-й, в январе 76-го я уже пришёл сюда, в Княжево. Пришёл начальником контрольно-испытательной станции, КИС, 320-е здание. Начальник КИС капитанская должность была, я здесь получил капитана. Старшего лейтенанта я ещё на Башенке получил. В общей сложности я семь раз на полигоне был, в Капустином Яре, в 25-й системе. Начальником КУВ, начальником КИС, командиром группы ТО.

Значит, в 25-й системе было так. Полк состоит из радиотехнического центра наведения и зенитного ракетного дивизиона. Зенитный ракетный дивизион состоит из двух стартовых батарей и группы технического обеспечения. В первой батарее один взвод дежурный, пятый взвод – спецвзвод. Со спецзарядом, 218-й режим так называемый. Ну это на время войны только, в полку этих ракет не было. Если полная боевая готовность, если война – тогда только их доставляли с баз. А на второй батарее тоже один стартовый взвод дежурит. По четыре точки на каждом взводе – это ракеты уже стоят на подъёмниках, только 2 минуты на подъём – и всё. Вообще одновременный старт ракет в 25-й системе – это двадцать. В боевое положение можно поставить 60, а старт – 20 ракет одновременно. А ещё на каждом дежурном взводе две ракеты – это назывался режим готовности № 1. То есть при объявлении повышенной боевой готовности два тягача из группы ТО приезжали, эти ракеты разбирали, и на другие взвода перевозили. Это получалось – ещё два канала добавлялось.

А при объявлении полной боевой готовности, если война, тогда из хранилища ракеты промежуточной готовности (РПГ) уже доставлялись. У меня их было 24 ракеты промежуточной готовности, стояли в хранилище. И если война, то уже их готовили – заправляли горючим, окислителем, воздухом высокого давления. Заправочная станция была в группе ТО. 9-я площадка – это заправка окислителем, 4-я площадка – заправка горючим. Там ёмкости подземные. На 9-й площадке заправщик окислителем ЗАК-32 – он качает. А заправщик горючим ЗАК-41 – он заправляет горючим, тоже из подземных емкостей. Расчёт в специальных костюмах. На Башенке эти площадки были сразу рядом. Справа от центральной дороги овраг, а слева – заправочная станция. А здесь, на Завуче, 9-я площадка на центральной дороге была, а заправка горючим – на окружной дороге перед первым взводом.

И заправка воздухом тоже была на 4-й площадке, передвижным компрессором. Я ещё захватил СМ-14, потом 5К62, а потом уже пришли УКС-400 на базе ЗИЛ-151. Воздух – 400 атмосфер. Вот это было самое страшное. И ещё горючего наглотаться, без противогаза если. Рябов Володя у меня был зам. командира группы ТО, тамбовский, его уже давно нет. Он имел привычку без противогаза работать на горючке. Окислитель – он азотная кислота, пары не вредны, облив вреден. А это – печень разваливается. Ну, конечно, не сразу, а накапливается. А воздух – вроде ничего опасного нет. Но вот эта струя… У шланга внутренний диаметр миллиметра 3, он металлизированный. Ну 400 атмосфер давление, струю наведи на человека – насквозь и даже глубже. Это самое опасное было. Я всегда за этим следил, потому что если кислота, там пролив – ясно видна реакция, а на горючке дым такой бурого коричневого цвета – сразу видно. А этот воздух – он невидимый. Правда, вот я с 70-го года и по 93-й офицером – ни одного солдатика ни похоронил, ни в тюрьму не посадил, ни в дисбат, никуда. Вот это повезло.

У меня в группе ТО были 217-я, 5Я25 и 218-я ракеты, учебные. И в батареях были учебные. Ну там только чтобы поставить на стол, снять со стола, а у меня-то в группе ТО – заправка окислителем, заправка горючим. Заправка окислителем на 9-й площадке, заправка горючим – на 4-й. А нельзя же путать при тренировке расчётов, вдруг там разлив – и всё: травма, поджог, взрыв. Поэтому на каждой площадке свои ракеты. И заправка воздухом тоже отдельно. На каждую тренировку по отдельной ракете было. В 218-й было два комплекта аппаратуры. В 217-й свои прибамбасы есть. В 5Я25 вообще по-другому. Я же должен научить расчёт каждую проверять.

Когда я в 70-м году пришёл на Башенку в КИС – 218-й режим у нас уже был, мы уже учебные ракеты 218-е проверяли. Проверка боевой готовности, приезжал такой подполковник Мануйлов, возглавлял комиссию с корпуса, с Долгопрудного. Они привозили свою учебную ракету, 218-ю. Все перевозки ночью были. Никакой специальной охраны не было. Впереди тягач, тягач с прицепом, который везёт, и сзади тягач, или два. Вдруг один сломался, чтобы была подстраховка. И всё. Ну, естественно, сам начальник колонны – он едет в «Уазике-469». Но так как они на неё везут формуляр, он же секретный, то он с пистолетом едет. А все остальные, солдаты – никакого оружия не было никогда. Это всё было как тактическое учение, проверка боевой готовности в виде тактического учения. Вот когда они приезжают, то весь полк по тревоге не поднимали. Председатель комиссии объявляет командиру полка или начальнику штаба – «218-й режим». Он вызывает боевой расчёт – 3-я группа, офицеры пуска, наведения и так далее. И 5-й взвод на дивизионе, который был специально для установки только 218-х ракет. И в группе ТО мы, кисовцы. И всё, больше никого. Остальные взвода спали спокойно, никого не трогали.

Там в 218-й ракете боевая часть только отличалась, и всё. Аппаратура вся та же самая была, только продублирована. Ракеты какие были: первые – 205-е, потом 207-е, потом 217, потом – 217МА, 5Я25. Я 205-ю её застал только в виде учебных, уже на боевом дежурстве их не было. У нас уже были 217-е. 207-х тоже уже не было. А 218-е – они только учебные у нас были. В 205-х радиовзрыватеь другой – 5Я15. Он был устроен на эффекте Допплера, он как пассивный почти. Вот на 217-й И802 – там совсем другой. Там уже свой передатчик и приёмник. Там управляемая диаграмма разлёта осколков. Это всё управлялось через станцию наведения ракет, команды подавались».