658 зенитно-ракетный полк особого назначения

Глава 23. Городок

Городок в/ч 92598 находился (и находится по сей день) на 25-м километре дороги Дмитров-Клин, не доезжая пары километров до села Рогачёво. Сама дорога Дмитров-Клин существовала давным-давно, но во время строительства 25-й Системы её расширили, дополнительно асфальтировали, и она стала частью второго бетонного кольца, получившего впоследствии официальное название А-108. КПП городка находился всего метрах в 30 от дороги, а рядом с поворотом к городку находилась (и находится) остановка рейсового автобуса Дмитров-Рогачёво.

Военные городки 25-й Системы были полностью автономны – в них был свой источник водоснабжения и очистные сооружения; своя котельная, баня и прачечная; санчасть; солдатская и офицерская столовые; склады продовольствия и имущества; магазин и своё пожарное депо. Только электроэнергия поступала от сети Мосэнерго, но в случае необходимости электроснабжение городка могло осуществляться от дизельной электростанции, которая находилась в бункере станции наведения. В городках, расположенных вдалеке от гражданских населённых пунктов, другого способа существования просто не было.

Но даже если часть находилась рядом с селом, как в случае с в/ч 92598, такая самодостаточность тоже была обоснована. В начале 1950-х годов во многих подмосковных сёлах не было водопровода и канализации, а отопление домов было печным. А в некоторых населённых пунктах дальнего Подмосковья не было и электричества. Магазины тоже были не везде, не говоря уж об их снабжении. И уж тем более далеко не каждое село могло похвастаться своим пожарным депо. А в сочетании с рабочей силой, каковой были солдаты, военные городки были просто оазисами цивилизации на подмосковной земле.

Дорога от контрольно-пропускного пункта (КПП) делила городок на казарменную и жилую часть. Казарменная часть была слева при входе в городок, жилая – справа. Как и другие объекты полков С-25, все жилые городки имели типовую планировку и состояли из типовых построек. Но, в отличие от зданий и других сооружений на дивизионе и РТЦ, большинство построек в городке были деревянными, снаружи оштукатурены и покрашены в характерный жёлто-оранжевый цвет. И только некоторые здания – баня, солдатская столовая – были построены их шлакоблоков. Все здания построены на ленточных бетонных фундаментах, подвалов нет.

Сразу после ворот городка слева находилось здание санчасти. Начальником медслужбы полка был Волковский Климентий Иванович. Также в здании санчасти находился кабинет оперуполномоченного КГБ – «особиста».

Вспоминает майор Сорочкин Юрий Фёдорович:

«Особист вообще нас не касался, он командованию полка не подчинялся. Вот где была санчасть, у него там с той стороны был кабинетик. И он там один сидел, и всё. Должность у него в то время была старшего лейтенанта, потом вроде повысили категорию. Но у них были возможности колоссальные, они командиров полка снимали. Их боялись все. Ну как боялись – уважали. У нас был вроде неплохой мужик, старший лейтенант, я не помню фамилию. Он ещё пытался вербовать меня в свои ряды».

Дальше за санчастью располагалось здание штаба полка. Оно также было деревянным, выглядело как приземистый длинный барак и имело два входа – в центре здания и в одном из торцов.

Параллельно штабу стояла казарма, в которой жили солдаты радиотехнического центра. Она была частично построена из шлакоблоков. Вход в казарму РТЦ был в середине здания, а с торца был вход в клуб части. В штате полка существовала должность начальника клуба, её занимал офицер в звании капитана. В клубе проходили торжественные собрания и другие мероприятия, по выходным показывали кино, устраивали танцы для солдат, на которые приглашали местных девушек. При клубе существовал духовой оркестр, хотя в штате полка он был не предусмотрен. В клубе также была библиотека, в которой была несекретная техническая литература и художественные книги.

Вспоминает подполковник Вадим Павлович Воскресенский:

«Когда я уже был командиром 1-го подразделения, это радиотехнический центр, случилась такая история. Прихожу как-то я утром, ещё казарма спит, дежурный обязан докладывать, он подходит ко мне:

– Никаких происшествий не случилось, за исключением…

Он обязан докладывать, что случилось.

– Каким исключением?

– Дневальный ночью ушёл от тумбочки.

Это было ЧП, дневальный должен был стоять в казарме у тумбочки, напротив него оружейная комната. Она должна быть у него под контролем, и он не имел права уходить с этого места, он контролировал, чтобы никто не выходил из казармы и никто лишний не заходил. В общем, он не имел права уходить оттуда. Я спрашиваю:

– Что случилось?

– Он испугался крысы, – дежурный мне докладывает. Я возмутился, говорю:

– Как это!?

Он отвечает:

– Знаете, вот такая вот крыса вылезла!

– Ничего себе!

А я сам не переношу этих крыс, откровенно говоря – омерзение. Ну я не поверил. Прихожу на второй день – мне опять точно такой же доклад:

– Товарищ майор, опять вылезла.

Всё, я говорю:

– Старшина, давай проверять.

Отправили весь личный состав на учёбу, остались одни, и наряд остался, и мы начали обследовать казарму. И нашли! Там же пол от земли всего полметра, подвала нет. Крысы прогрызли вот такие дыры и стали выходить в казарму. Надо это было как-то ликвидировать. Ну я думаю – дай-ка схожу к химику полка. Спрашиваю его:

– Слушай, у тебя хлорпикрин есть? Когда ты обучаешь солдат…

А когда солдатам противогазы выдают, то проверяют в атмосфере с ОВ – правильно ли подобраны и исправны. Солдата в противогазах заводят в герметичное помещение и хлорпикрин туда пускают. Если он выдерживает, ничего не чувствует – то противогаз нормальный. Химик отвечает:

– Есть!

Я говорю:

– Слушай, надо крыс потравить.

На следующий день мы с ним договорились, он приходит, приносит пузырёк хлорпикрина, мы опять отправляем подразделение на занятия. Наряд одевает противогазы, сами одеваем противогазы, и он в эти три дыры заливает хлорпикрина.

Результат был поразительный! Я до сих пор вижу эту картину! Сначала, через какое-то время, наверное, через полминуты, оттуда начали выскакивать кошки вот с такими глазами. Как они там с крысами вместе жили – не знаю! Стали выскакивать дикие кошки, и в разные стороны! Они поумнее оказались, кошки-то. А потом оттуда начали выходить крысы. Вот такие огромные, действительно, крысы. И они побежали вдоль дороги туда, к магазину. Всё дело в том, что наша казарма стояла так, а рядом, через дорогу, была офицерская чайная. А дорога шла дальше, и там метров через 200–300, был магазин, в конце городка. Я почему понял – пришли из магазина. Крысы бегут, шлёп – и кверху лапами, шлёп – и кверху лапами. Потом мы солдат отпустили туда, они там крыс больше десятка набрали. Но самое неприятное и смешное было другое – мы не сообразили, не учли, что ветер от нашей казармы в сторону штаба шёл. А он был рядом с казармой, и все уже были в штабе. Забелин, начальник штаба, первый выскакивает и ко мне сюда:

– Ты что тут делаешь?!

Потом все оттуда стали выскакивать, запах пошёл туда, в штаб. Это потом мы посмеивались, а тогда нам здорово досталось – сорвали работу штаба. Вывели, вывели мы этих крыс вот таким образом, всё заделали там. Вот это тоже было такое».

Вспоминает майор Андреев Павел Степанович:

«В казарме РТЦ был клуб, с торца вход. Там очень хороший музей был. Про всех фронтовиков были материалы – Косарев, Панков, Волковский… Фотографии все были там, сфотографированы в годы Великой Отечественной войны. Панков штурманом был на бомбардировщике, там была карточка, где он у бомбардировщика сфотографирован. Он закончил академию после войны, у нас был главным инженером полка. Хороший мужик был».

Вспоминает майор Сорочкин Юрий Фёдорович:

«В клубе была комната боевой славы, и там очень много было материала. У нас в Рогачёво была очень хорошая комната боевой славы. Потому что мы это дело начинали в паре с секретарём парткома, такой интересный мужик был. Как только регламентные работы, мы с ним вдвоём шли в дивизион или на станцию, всегда у нас с собой был фотоаппарат. И мы там фотографировали, прямо на объектах. Ну а что там такого? Ну сниму я солдата у пусковой, ракеты-то там нет. Или там построение, такие повседневные моменты. У меня был хороший паренёк, солдатик, он художник и фотографией занимался. Тут же проявлял их, выпускалась фотогазета, вывешивалась – у нас всё было чётко отработано. Фотоматериалов было очень и очень много.

Только особист периодически влазил в это дело. Но не мешал. Единственное – у меня забрали две кассеты, когда я фотографировал приезд Рауля Кастро. Те фотогазеты, что мы выпустили в тот же день – они остались, эти снимки, а на следующий день у меня эти плёнки забрали. Меня особист вызвал:

– Где плёнки?

– У меня.

– Давай сюда!

– Ну а распечатать?

– Вот что у тебя висит – всё. Больше не будет.

В музее боевой славы были эти фотографии. А всё остальное – никаких проблем не было. Когда я уходил в Ковригинский полк и клуб передавал, то всё осталось в фотолаборатории, которая была в клубе.

И Дементьев, замполит полка, сам эти делом очень интересовался, как-то материалы подбирал. Очень хороший клуб был. Когда я потом в Ковригино делал комнату боевой славы того полка, она внешне была хорошая, красивая, но по материалам она была беднее. Тем более у Рогачёвского полка история была немножко побольше, то есть участников войны было побольше».

За штабом в сторону Рогачёво находились две казармы дивизиона. Они были одинаковые – деревянные, с входом в центральной части здания, и располагались зеркально входами друг к другу. Пространство между ними образовывало плац. В одной казарме жили солдаты 1-й батареи, в другой – 2-й. В казарме 2-й батареи был оборудован спортзал. А футбольное поле находилось за казармами, ближе к Рогачёво, на окраине городка

Неподалёку от казарм дивизиона находилась солдатская столовая. Это одноэтажное здание из шлакоблоков, в котором располагались обеденный зал и кухня, где готовили пищу. Повара были из солдат-срочников, их учили в школе поваров на технической базе в Трудовой. Рядом со столовой находились продуктовые склады.

Ближе к казарме РТЦ находились гараж, автозаправка и склад ГСМ. Боксы в гараже отапливались, там обычно стояла служебная машина командира полка. Другие машины – автобус, хлебовозка и прочие, – стояли на открытой площадке рядом. Всего для хозяйственных нужд было примерно двенадцать машин. Боевые машины – тягачи для ракетных автопоездов, – находились на дивизионе.

Вспоминает старшина Шпорт Назар Кондратьевич:

«Когда я пришёл в полк, командиром был Егоров. Фронтовик. И шофёр у него был – Медведь, парень с Донбасса. На зелёной «Волге» его возил. В «Главный» всё ездили. Это раньше в Дмитрове был на вокзале железнодорожном ресторан. Вот он там сидит, когда напьётся – Медведь приходит, под мышки его, в машину, везёт домой. Привозит, останавливается около дома, говорит:

– Товарищ полковник, приехали.

– Куда?

– Домой.

– Вперёд!

И тот давай его по городку. Покатает, кружочка два сделает, тот сзади сидит.

– Приехали, товарищ полковник.

– Куда?

– Домой.

– Вперёд!

Тот говорит:

– Бензин кончился.

– Мудак!

Ну и тот его под мышки, на второй этаж. А там позвонит на кнопочку, его вперёд подставляет, там Мария Ивановна только дверь открывает – цап его за воротник! Только пятки мелькнули – полетел туда!

А ещё в городке тыловой командный пункт был, это возле гаража там. Это для тыловых построили убежище, где-то в конце 60-х годов. Всё делали с нуля, на чистом месте. Там неглубоко, примерно на полметра. Там и не углубляли, потому что там почва сырая. Сделали насколько можно, расчёты уже делали. Это строил ещё МАхоньков Евгений… Отчество запамятовал. Зам. по тылу был, ну такой мужик был цепкий. Там такие блоки на перекрытии лежат, и перекрыто плитами. Машины с Трудовой приходили, возили. Я эти блоки не возил, не знаю, откуда их привозили. Перекрытия бетонные, потом там слой земли метра полтора-два. Землю брали в Доршево, как на Клин ехать, там карьер. Вот я с этого карьера всё туда возил. И вентиляцию там сделали, и вытяжку, и дверь там мощная.

Там сделана комната отдыха очень большая, там человек 30, наверное, может отдыхать. А ещё комната для врача была. По тревоге туда вывозили ящики – ну пакеты перевязочные, йод, разное там всё. А я по тревоге вывозил на командный пункт вот всю эту дребедень от медицины, и в основном продовольствие и вещевое имущество. В ящиках поставят, на всякий случай. А когда тревога кончалась, всё это собирал и опять вывозил на склад. На это всё давалось три или три с половиной часа, когда объявлена тревога, за это время это имущество всё надо распределить по объектам на случай, если там придётся сидеть.

А ещё такая история. Были учения, а мы с кассиром, у нас кассир был такой, сидим в этом самом тыловом КП – тишина такая. Как раз команду «газы» дали, мы заперлись там в комнате и сидим в шахматы играем. И вдруг проверяющие нагрянули:

– А! Сюда-туда!

Майор там один хитрый был, он двери приоткрыл, увидел, что мы там сидим, в шахматы играем, и взрывпакет нам туда – бух! А там подземелье, причём комната такая небольшая. К-а-а-к бабахнет! В ушах звенит, ничего не слышно. А кассир встаёт, подмигнул мне, и как заорёт:

– Парня убили!

Проверяющие все перепугались. Этот, который раскидывал взрывпакеты, стоит бледный такой. Тишина такая мёртвая получилась! Потом дверь открывают, головы просовывают. А Коля стоит, улыбается».

Полковая баня была построена из кирпича. В этом же здании находились прачечная и котельная. Котельная обеспечивала отоплением казармы, штаб, столовую и двухэтажные жилые дома. В прачечной стиралось бельё и обмундирование. Для удобства пользования баней был установлен график: солдаты моются в один день недели, женщины – в другой, и так далее.

Справа от дорожки, идущей от КПП, находилась жилая часть городка. В ней на двух параллельных улицах находились три 2-этажных дома и примерно 20 финских домиков. Примерно в 1962 году на первой улице ближе к КПП построили кирпичный 2-этажный дом № 97 для офицеров дивизиона С-125. На дальней от КПП улице находился магазин. Первое время улицы не были асфальтированы, просто посыпаны щебёнкой.

Двухэтажные дома, которые стоят с самого возникновения части, построены из бруса. В каждом доме по два подъезда, в каждом подъезде по четыре квартиры – по две на каждом этаже, одна 3-комнатная, другая 2-комнатная. Квартиры довольно просторные – 3-комнатная имеет площадь 54 квадратных метра. В них есть все удобства – кухня, санблок, центральное отопление, водопровод, канализация. Кухни оборудованы газовыми плитами с привозным баллонным газом.

По направлению к бане в конце 50-х годов построили общежитие для молодых офицеров. Но всё равно жилья не хватало, и молодых холостых офицеров заселяли на мансарды – на чердаки финских домиков.

Вспоминает подполковник Анатолий Григорьевич Буров:

«Я приехал в декабре 1952 года. С самого начала жили в деревне Микляево. Потом из деревни нас переселили в дом колхозника в самом Рогачёве. Молодые ещё, Рогачёво рядом, девки тоже рядом получается. Магазин там, «Шары» так называемые, в котором водка. И клуб против него, «12 ступенек». А потом из дома колхозника нас переселили уже в городок, в финские домики. Нам с Пашей Андреевым досталась мансарда в домике рядом с магазином, это вторая улица, от КПП метров 150. Ну а потом уже, когда женился, дали комнату в двухэтажном доме».

Вспоминает майор Мельников Евгений Васильевич:

«Я начинал службу в 1959 году молодым лейтенантом в первой группе, координатчиком. Начальником станции был майор Задорожный, такой в возрасте. Я, к сожалению, не запомнил, как его звать. Мы все за глаза звали его просто «дед». Потом он ушёл главным инженером. При мне он был, наверное, год-полтора. Он вообще был гражданский человек, был начальником цеха где-то на радиозаводе. Его призвали, и сразу присвоили звание майора. Он уже был в то время предпенсионного возраста. Такой хлопотун был, но чисто гражданский. Он никогда до конца доклады не выслушивал, махнёт рукой и пошёл. Очень страстный радиолюбитель был.

Я с ним сталкивался в каком плане – я в своё время тоже занимался радиолюбительством, а он радиоинженер с большим опытом. В то время в полку почти не было телевизоров, были человек у трёх-четырёх, и в том числе у меня, я сам собирал его. Останкинской телебашни тогда ещё не было, была Шуховская, и очень трудно сигнал шёл. Как-то Задорожный узнал, что я в Москву езжу за радиодеталями, и мне говорит:

– Зайди ко мне.

Я к нему домой зашёл, он даёт мне денежки и список – вот это, это и это попытайся достать. Я достал, привёз, зашёл к нему – молодой лейтенант, хотел ему доложить:

– Товарищ майор! …

Он меня сразу цап за рукав, вывел в коридор:

– Ты чего кричишь? Ты ещё моей жене доложи, что я тебе деньги давал на детали!

И я понял, что у него была заначка, и он использовал её на детали. Как командир он был, конечно, никакой, но как специалист… Задорожный фамилия.

Сирена была каждый день в девять утра и в девять вечера. Был такой смешной эпизод в нашей семейной жизни. У меня была собачонка маленькая, которую я привёз двухнедельным кутёночком с уборки урожая. Она привыкла к вою сирены, и при этом одновременно включается программа «Время» по телевизору. А когда звучала сирена, то у меня эта собачонка выбегала на балкон, я жил на втором этаже, потом Валера Забелин поселился в этой квартире. И однажды в течение трёх суток сирена у нас была неисправна, то есть сигнал тревоги не звучал. А тут сирены нет, а по телевизору передают программу «Время», вот она мечется – то на балкон, то к телевизору. Вот такой у неё рефлекс выработался на вой сирены».

Вспоминает майор Сорочкин Юрий Фёдорович:

«Тут, в Рогачёво, вообще красота! Когда мы выбирали с Колькой Романенко, где служить, ну то, что в армии сказали – в эту сторону, 10 корпус, кадровики оформили – езжайте. Мы в этот же день приехали в Долгопрудную, вещи оставили на вокзале в Москве, и с лёгкими сумочками где-то часа в три приехали. В кадры пришли – а мы первые, до конца отпуска ещё оставалось дня 2 или 3. К кадровикам пришли в штаб корпуса, больше нам никто не нужен был, генералы нас не принимали. Мы представились.

– Ну давайте, ребята, чего хотите?

– Вот мы вдвоём с одного взвода, нам бы поближе к Калинину.

Я в Калинине учился с 5 по 9 класс. Знал, что в Клину полк есть. Кадровик посмотрел:

– Нет, ребята, там только одно место.

– Ну а где тут рядышком?

– Вот Рогачёво.

По карте смотрим, сколько: Рогачёво – Клин. Нормально, устраивает! Он нам выписывает бумагу – езжайте.

– Там хорошее место.

Сказал, как добираться, и мы поехали. И мы уже в 5 вечера приехали в полк. Вышли у городка и обалдели. Говорю:

– Коль, во куда попали! Лафа!

Попали сначала к замполиту, потом уже к командиру полка, в этот же день. Тут же командир вызвал коменданта, нас в общежитие. Входишь в общежитие – сразу первая комната, она и сейчас там, только, по-моему, пустая. Сразу нас в эту комнату поселили, с Колькой пришли, солдатики наши вещи поставили, ушли – и загудела сирена. Все – раз, и убежали с общежития. А мы сидим. Где-то через час приходят – давай знакомиться. А это в пятницу мы приехали. Всё! Как сейчас помню – Ситюк, золотые зубы, командир 3-го взвода:

– Так! Ладно, мы вас принимать будем, поехали в Рогачёво!

А пожрать надо было. Ну компания собралась. Приехали в Рогачёво. На рейсовом автобусе, 5 копеек. А там, где сейчас магазин «Дикси», был ресторан «Радуга». И там был отдельный такой кабинетик. Официантками там работали жёны офицеров. В общем, туда приехали, зашли, команду выдали, сели. Мы с Колькой сидим, я говорю:

– А чего мы пришли?

Мы приехали после отпуска, у нас денег нет. У меня ещё что-то, я из дома приехал, а он детдомовец, у него вообще ничего. Я представил – платить за эту шарагу, человек 10–12! Ну кто чего заказал, мы по чуть-чуть выпили. Дело подходит к расчёту.

– Так! С вас по 10 рублей, с нас – всё остальное. Всё, пошли на танцы.

Ну а дальше пошло по накатанному. А потом уже …

В 1966 году меня перевели в Ковригино, я там клуб принял, капитанская должность. Там от автобусной остановки до городка пешком ходили, метров 800 где-то. Детей в школу в Рыбное возили, у нас был автобус ПАЗик, Ну и там когда женщины куда-то выезжают. Рейсовый автобус ходил редко. В Рогачёво с этим было гораздо лучше – остановка и тут же Рогачёво. А вКовригино этот магазин военторговский – он только и спасал. А так в Дмитрове только. И потом – больница… Для семей это, конечно, было не очень. Хотя там командование пыталось что-то делать, но был единственный автобус, который на ладан дышал, которым можно было школьников отвезти. Потом мне как начальнику клуба было нужно фильмы сдать, привезти – проблема с машинами была очень серьёзная. Но самодеятельность хорошая была, народ весёлый – дружно жили».

Вспоминает майор Иванов Василий Константинович:

«Вот я скажу – совершенно не жалею, что так судьба у меня сложилась. Честное слово – нет! В то время отношение к армии было, конечно, совсем другое – уважительное, да и в оплате нас, как говорится, не обижали. Если инженер получал 150 рублей, допустим, то я, уже будучи майором, получал 150 за звание, 150 оклад, и плюс выслуга. И вот к концу службы у меня было 390 рублей. Это очень и очень хорошо. Потом и жильё было. Нам повезло тем, что в Рогачёве многие квартиры получили вне городка. У меня была трёхкомнатная квартира, рядом, за стенкой на втором этаже – командир части. Там два подъезда, в первом подъезде командир, во втором я. Тоже трёхкомнатная, одинаковые, что у него, что у меня. То есть я благодарен по всем вопросам, ко мне отнеслись очень хорошо. Про командование части, я могу это дело при всех сказать – я очень доволен, что попали такие ребята. Так что я ракетчик был до мозга костей, так им и останусь до конца. И нисколько-нисколько, нет никаких там сомнений – вот если бы да кабы».

Вспоминает Киселёва Валентина Александровна:

«Я со своим мужем познакомилась в 64-м году, а в январе 65-го поженились. Он служил на станции, в Подвязново. Когда поженились, дали нам маленькую комнатку в двухэтажном доме, три соседа на кухне. Мы с Кайданами – Петром Потаповичем и Зинаидой Андреевной – соседями были, через стенку. Потом нам дали комнату побольше. А потом мужа назначили начальником физподготовки полка вместо Андреева, а Андреев стал начальником инженерной службы. И мы переехали в его же домик, где они жили. Это, наверное, 70-й год.

Ну ничего, нормально жили. Жили все дружно, и пироги пекли, и готовили все вместе, и ели, пили, и с детьми сидели по очереди. А праздники – так вообще в одну комнату детей, а у кого-то гуляем, и бегаем по очереди за ними смотрим. Вот поэтому, может быть, мы как-то и сплотились, нашепоколение. Ну такое впечатление о тех временах – очень хорошее. Как-то было время такое – с удовольствием вспоминаешь.

Ну какая жизнь была? По тревоге все вскакивают, и дети просыпаются, и мы мужей провожаем. А когда провожали в Капустин Яр, на полигон – так это вообще как на фронт.

Позже, в 69-м году, я пришла в воинскую часть работать – в штаб телефонисткой. Но я была не военнослужащая, а гражданская. Там уже работала Зинаида Константиновна Костырева, её муж до этого был начальником связи. Они оба участники войны, познакомились на фронте. Вот мы втроём работали – я, Валя Воронкина и потом ещё жена начальника штаба Ивана Александровича Забелина. Мы по сменам работали. Мы с Валюшкой сейчас вдвоём остались, отношения поддерживаем, она прапорщик, сейчас в Ново-Синьково живёт.

Я была в женсовете, детский сектор у меня был. Детей возили на ёлку и в театр, в театр очень много ездили. А Римма Владимировна гораздо позже пришла. Она в библиотеке, там хочешь – не хочешь, дети всё равно шли туда за книгами. Детей в городке много было. У нас автобус был зелёненький, военный автобус, мы его называли «коробочка». Вот возили на своём автобусе.

А в школу в Рогачёво пешком ходили. У меня сын пошёл в первый класс в 73-м году, и я пешком провожала его. Он учился – ещё старая школа была в Рогачёво, начальная, бывшая гимназия, напротив старой больницы. Я сама ещё училась в этой школе, у нас директор такой был – Косов. Ну тогда в две смены, народу переполнено, печное отопление было. Я школу кончила в 64-м году. А потом построили новую школу. Вот здесь уже Воскресенская Евгения Александровна работала, жена Воскресенского Вадима Павловича. Она преподавала русский язык и литературу.

В городке было две улицы, на которых стояло несколько двухэтажных домов, а туда дальше от КПП – финские домики. Улицы были асфальтированы, но асфальт был не очень гладенький, а такой – старенький уже. Финских домиков было где-то 18–20. Все они были одинаковые, только в конце каждой улицы было по одному дому такому вытянутому – на две или три семьи. Четыре таких больших дома было. А эти, маленькие, были на одну семью, но раньше жили и на мансардах. Внизу две комнаты и наверху мансарда – там ещё одна комната. Как прихожая – поднимаешься по лестнице, и комнатка наверху такая была скошенная. А так крылечко, две кладовки, кухня, и терраса была. Удобств никаких – всё во дворе. И колонка у нас была рядом с домом – воду набирать. Топили и дровами, и углём – дровами растапливали, уголь подбрасывали. Две печки по два раза в день. Потому что домики засыпные были – щиты, и между ними шлак засыпан такой чёрный, мне кажется, из топок от котельной. В домиках холодало быстро. И на дальней от КПП улице, ближе к пруду, был магазинчик такой небольшой.

В старых двухэтажных домах было по две квартиры на этаже, в каждом подъезде четыре квартиры. Там уже был водопровод, но только холодная вода. И около окна была длинная колонка, титан, с топкой. И её топили дровами. На кухне горячей воды всё равно не было, а из титана горячая вода шла в ванну, чтобы помыться. И всё, больше ничего. Ну отопление в те времена было – верхушечки батареи тёпленькие, низ холодный был. Холодные очень квартиры были.

И по большей части квартиры были коммунальные. В каждой квартире жило по три семьи. Вот наша первая квартира, которую нам дали с мужем в 65-м году – там одна комната была побольше, и две маленьких. Вот по дороге первым стоит дом для офицеров 125-го дивизиона, а первая моя квартира была в перпендикулярном доме. У нас была маленькая комнатка, и ещё в квартире было две семьи кроме нас – Буровы жили, и Покатило. А потом нам дали комнату побольше, в другом доме. Это на той же улице – сначала идёт 125-й дом, а потом следующий вдоль лороги – вот в этом мы получили. То же самое – три семьи на кухне, но только большая комната была».

Вспоминает майор Андреев Павел Степанович:

«В 61-м году уволили начальника физической подготовки и спорта, и меня поставили вместо него. И вот мы планы составляли, организовывали работу секций, потому что на первенство корпуса – стрельба, лыжи, лёгкая атлетика, тяжёлая атлетика, волейбол, футбол, хоккей, ручной мяч, гандбол – на всё нужно готовить команду. Даже были в то время соревнования по городкам, русским городкам – тоже команда нужна. А тут уже началось дежурство – освобождали даже с боевого дежурства, когда тренировка. На тренировку ходили, где больше ребят из команды. На станции – на станцию приходили, если в дивизионе большее количество – то в дивизионе тренировались. Баскетболисты, волейболисты…

А спортзал у нас был в казарме дивизиона. Там вторая батарея была, и во второй половине казармы был спортивный зал, специально половина казармы была отведена под это дело. Там всё оборудование было – брусья, перекладины, гимнастические стенки, штанга, тренажёры. То есть всё было обеспечено. И занимались всегда офицеры с утра. С 7.30 до 8.30 у нас занятия проводились, зимой и летом. Спортивный городок был оборудован очень хорошо – полоса препятствий, место для гранатометания. Пруд выкопали при Лаптеве. И после физзарядки на стадионе расходился личный состав по местам занятий – плавание, гимнастический городок, полоса препятствий и гранатометание. Ну, соответственно, под музыку. В 6 часов доктор со своим помощником всегда находился со мной рядом, ну чтобы не травмировались. А в 8.30 приходили офицеры. Сначала на гимнастическом городке были, потом футбол – станция на дивизион. В общем, весело было.

В городке с самого начала был магазин. Мы приехали в 1953-м году – магазин уже работал. Я помню, даже водка у нас была – 50 градусов, такая синяя бутылка. Но я скажу – не увлекались. И вот я что я ещё скажу – коллектив как-то подбирался, не было деления сверхсрочник – офицер, все как-то дружно жили. И вот всегда в клубе садились, пляска, всё такое.

Вот такой ещё случай был с Егоровым Михаилом Ивановичем, командиром полка. Я ж патрулём в Рогачёво ходил. У Кита свадьба была, а я старшим патруля был. Я, между прочим, ещё старшим лейтенантом был. Егоров на свадьбе побыл, поддал, а дворец культуры – там танцы всегда, и буфет. Папаха набок, вот так расстёгнут. У него водитель был Медведь, шахтёр. Они приехали с Донбасса, человек восемь, шахтёры ребята, плотные такие. Егоров подходит, я:

– Товарищ полковник, старший патруль гвардии старший лейтенант Андреев. Я вас во дворец культуры не пущу.

– Как?! Медведь! Убрать старшего лейтенанта!

Я говорю:

– Патрульные, ко мне! Связать Медведя и в машину! Вместе с полковником.

Он, понимаешь, посмотрел на меня, зубами заскрипел, пошёл садиться. В машину сел, в кабину, только – бум! Я думаю – ну вломит мне! Он частенько поддавал, а его жена, между прочим, ему всегда клизму вставляла. Она уж после мне рассказывала. Приехал он, она так:

– Что-то ты, Миша, не в духах?

– Ну этому сибирячку я дам разгону!

А она приезжала в Рогачёво на машине, видела, что я ходил с ребятами.

– А чего это сибирячок не понравился?

– Не пустил во дворец культуры!

– Вот молодец! Я ему бутылку коньяку поставлю.

Это после она мне рассказывала. Я утром пришёл на развод, командир полка меня вызывает. Я зашёл, представился, он дежурному:

– Начальника связи ко мне!

Заходит начальник связи, капитан. Я думаю – что такое? Неужели на гауптвахту посадит? Ну я уже подготовился. Егоров капитану говорит:

– Два дня отгула гвардии старшему лейтенанту Андрееву! С сегодняшнего дня.

– Есть!

– Можете быть свободны.

Открывает сейф, вытаскивает бутылку коньяку, наливает себе и мне. Себе полстакана и мне полстакана:

– Ну что, сибиряк, с ленинградцем выпьешь?

Я говорю:

– Так точно!

– Молодец, сынок! Вот с такими людьми можно воевать! Хрен положил на полковника – не пущу, и всё!

Выпили.

– Ещё будешь?

Говорю:

– Никак нет.

– Нет, давай ещё по 50 грамм, и я тоже пойду отдыхать.

Выпили, всё убрали, закусили.

– Ты знаешь что? Я тебе секрет скажу – супруга моя тебе бутылку коньяку купит. И принесёт.

Я спрашиваю:

– Почему?

– Она сказала – вот молодец сибиряк!

Точно! Пришла:

– Большое спасибо, Павел!

Я говорю:

– Я не возьму.

– Возьми, ну чего ты? С ребятами выпьешь.

Я ещё неженатый был. Ну ладно. Вот такое было.

После уж, когда я стал начальником физической подготовки и спорта, я стал более свободный, на дежурство не ходил, только если дежурил по части. И если куда ездили, то всегда был старшим автобуса. Выезжали на рыбалку с семьями, за грибами, за ягодами. Это всё организовывал замполит. Женсовет тоже был активный.

С местными жителями в целом нормальные отношения были. Иногда были драки, придирались к офицерам, а так в основном всё нормально было. Но я скажу, что ко мне ни один не придирался. Всё как-то я контачил с ними, с мужиками. Подход был у меня такой. Правда, я не курил, ну иногда пивка выпьешь. Когда я начальником физической культуры и спорта был, Рогачевская футбольная команда была, волейбольная команда, и хорошая команда была хоккейная. Вот в хоккей с ними играли, брал даже на игру, на первенство между частями, ребят брал с Рогачево. Ну я делал (смеётся). Даже, между прочим, техникум яхромский в Ново-Синьково – лыжницы были, конькобежцы были, девочки. Вот их тоже брал на соревнования, выступали за полк. Лыжницы с яхромского совхоза-техникума выступали на первенстве ПВО страны.

С совхозом хорошие были отношения. Личный состав помогал убирать урожай. Хорошие взаимоотношения были со строительными организациями – СУ-847, Эстрин был директором, Родоман был у него зам. Ну, евреи, но отличные мужики были. А я когда начальником физической подготовки и спорта стал, тут надо учебно-материальную базу делать – перекладины, брусья нужно больше сделать, чтобы батарея пришла – все сразу же. Делали металлические брусья и перекладины. Вот СУ-847 с этим делом нам помогли. Каким образом? Они присылали автобус – 30 человек, вот дорогу сдают, например – по обочинам там всё такое собрать. Ну договаривался с ними, чтобы солдат покормили в столовой. В основном я старшим ездил, это при Лаптеве было. Лаптев мне как-то сказал:

– Вот смотри – я отправлял на работу в совхоз с Грабальчуком. Капитаном! А ты ещё старший лейтенант. У тебя ни один не выпил даже, не ушёл от тебя никуда. Привозишь – всё нормально, и сам трезвый.

Я отвечаю:

– Это ж закалка ещё. Я же два года в детдоме работал – воспитателем, пионервожатым. Экстерном закончил педучилище, за год сдал всё, чтобы денег больше получат.

На рыбалку ездили. Лаптев нас вызывает:

– Зам. по тылу, Пал Степаныч, ко мне!

Сибига был зам. по тылу. Вызывает нас и ставит задачу – пшёнки, ну хлеба соответственно, и соли, больше рыбакам ничего не надо. Остальные брали с собой лук, специю всякую. Ездили на старую Яхрому, она таким крючком была. И там были такие бучаги, как их называют, большие такие – метров 50 на 60. И вот мы туда с бредешком. И там линь, окунь, щуки, плотва и ёрш. Как забредём – и штук двадцать. Несколько раз забредём. Доктор наш, Климентий Иванович Волковский, такой полный, поваром был – чистил рыбу. И вот после мы узнали, что он у окуня не чистил шкурки, кишки выпустит и туда – в уху. Или у ерша – ёрш вот такой. Ничего, ели – хоть бы хны! Ну, соответственно, брали с собой этого дела. Три рубля завелось, и у командира. Все вместе, командир начальник штаба тоже… Фронтовики – они же все крестьянские сыны, немодные такие были. Интересно было.

Лаптев любил рыбалку, но на Яхрому не всегда выбраться удавалось. Тогда он предложил – а давайте в городке пруд выроем. И вот приняли такое решение, и своими силами сделали в городке пруд. Сделали дорожки как положено – 25 метров, тумбочки. И назвали его «море Лаптева» – по фамилии командира полка.

А я когда начальником инженерной службы работал, это при Ганееве, то облагородили городок, на станции бордюры сделали. На станции, на дивизионе постоянно поддерживали порядок. Потому что я с местными ребятами знаком был. Если асфальт, бетон нужен – с солдатами поработаешь, нам нагрузили машины, мы привезли, ссыпали, засыпали, подровняли, дырки заделали».

Вспоминает старшина Шпорт Назар Кондратьевич:

«При Лаптеве МАхоньков, главный инженер полка, строил первый пруд. А когда Ганеев пришёл, он строил второй, там дальше. Ганеев сначала был начальником штаба вместо Кайдана, а после Лаптева стал командиром полка. Ганеев Мясрур Исхакович, так Махоньков называл его «Асфальт Гудронович», потому что при нём много строили и обустраивали, дороги асфальтировали и прочее. В пруду там такая перемычка была, это назывался «Татарский пролив», потому что построил Ганеев. А «омут Заболотского» – это уже потом, когда командиром был Заболотский Владимир Васильевич. И вот там получилось таких как бы два пруда. Один – где купались, сдавали нормы, а второй просто так сделали, чтобы больше рыбы было. С посёлка Рыбного, из института рыбного хозяйства, привозили зАрыбок, карпа, ну что попадало там, и зарыбили.

И как раз когда строили второй пруд, начали копать, и там эту перемычку, которая соединяла два пруда, прорвало. Поэтому пришлось воду спускать с первого пруда, чтобы она не заливала, и там можно было работать. Поэтому спустили воду, рыбу выловили и сделали такую уху, что накормили военный городок и всю улицу Мира!. Все с кастрюлями, с мисками! Какая там свадьба – ни в какое сравнение, там народу было ужас сколько! Ну, естественно, все офицеры, прапорщики собирались своими группками, садились там. Это вот такое дело было.

Там водозаборный узел был ещё около пруда, где караульное помещение старое было. Этот новый водозаборный узел построили, когда перевооружение было, а тот рядом с прудом был. И пруд не высыхал никогда, полный был, и вода хорошая была, потому что на ночь насосы включали и в пруд закачивали воду. Там вода была такая чистенькая, хорошая. А сейчас никому ничего не надо, никто ничем не занимается, поэтому рыба пропала. А карпы были такие! Я даже не знал, что плотва такая водится, где-то килограмма по полтора. Когда вытаскивали сеть, я спрашиваю:

– А это что за рыба?

– Ты что, не соображаешь, что ли – плотва!

Она, оказывается, вот такой бывает. А когда бредень тянули, я сзади иду, большим пальцем на низ бредня наступил, чтобы он не подымался вверх, и тут придерживаю. И уже когда к берегу подпускали, там вот такой чушка – карп, килограмма на 3. Он развернулся носом – бум в берег, потом разворачивается – и мне под дых как дал! Я эту сетку бросил, и меня выволокли вместе с сеткой. Такая история была».

Вспоминает майор Потапов Георгий Алексеевич, ветеран в/ч 92598:

«Значит, про бытовые условия жизни офицеров. В городке были только эти четыре двухэтажных дома. Потом уже где-то в конце 70-х построили сначала один, потом второй двухэтажный, каждый на восемь квартир. Всё! Ещё были только финские дома, эти пятиэтажки – совсем другое дело, их уже в 80-е построили. А жили-то! Трёхкомнатная квартира – там или три, или две семьи. Никаких условий жизненных не было! Если на гражданке очередь была, то тут какая очередь?! Вот, например, командиру батареи полагалась отдельная квартира. Независимо от семьи он имел право получить двухкомнатную квартиру. Когда я перешёл в Клин на командира второй батареи, мне говорят – всё, квартира есть, а дали другому комбату, первой батареи, который в однокомнатной жил. А мне однокомнатную дали. Уже только потом, когда сосед с малого дивизиона уехал в Германию, командир мне говорит: «Скорее иди забирай ключи у начальника КЭЧ! Я позвоню сейчас, чтобы она отдала тебе ключи. И вселяйся быстро!» А у меня чего – шкаф перенести, стол, диван.

Все жилищные вопросы в городке решал командир. Хотя там жилищная комиссия была. Но командир мне сказал: «Въезжай, всё!» Квартира мне положена была, я въехал, и всё. Командир: «Ну что, выгонять, что ли, будем? Положено – всё!» И вот я въехал в двухкомнатную. А так у начальника станции, командира, заместителя командира были отдельные квартиры. А остальные – техники, командиры взводов, сверхсрочники – по три, по четыре семьи в одной квартире. Вот, например, трёхкомнатная квартира – в большой комнате трое детей, в других по одному. В финских домиках – то же самое. У нас комбат второй батареи в финском домике жил – он жил один. Ну нормально – там две комнаты. Топил углём. Я-то не жил в финских домах, потому что я в 70-м году женился, а в 71–72 я уже в Клин ушёл, старшим лейтенантом на командира батареи, с зампотеха здесь.

Офицерское троеборье – вода, дрова, помои. Это потом контейнеры под мусор поставили. А тогда мусорка приезжала, мы в мусорку высыпали. А раньше на хоздвор носили. Хоздвор был там, где баня – туда носили, а потом солдатики выгребали. Брали разрешение на свалку какую-нибудь и машинами вывозили. Когда уже была 300-я система – приезжал гражданский мусоровоз, договаривались и просто заключался договор. На КПП уже был номер машины, которая приходит, и её пускали. И даже проверяли его на вшивость, этого шофера мусоровоза.

Это уже дело особиста, командира, начфина. Там разные статьи были. Вот, например, первый вид – это свиней кормили в свинарнике, и мясо шло на первый вид. Или с совхозом заключали договор, набирали себе овощей – морковь, картошка. В Рогачёвском совхозе, или в Бунятинском. Вот приходила наша машина, мы собрали картошку, сразу мешки увезли сюда. Нам выделяли площадь – вот её убирайте, сколько наберёте – столько наберёте».

Но при всей возможной автономности военные городки не были полноценными населёнными пунктами. С точки зрения службы устройство городка было продумано и логически обосновано. Но проблема в том, что в городке жили не только военнослужащие. Семьям офицеров также приходилось стойко переносить суровый армейский быт. В ходу была шутка про офицерское троеборье – вода, дрова, помои. Но если с баней вопрос решался сравнительно просто – раз в неделю был установлен женский день, то организовать в городке школу для детей офицеров не представлялось возможным. Этот вопрос также приходилось решать командованию полка. Обычно детей в школу доставляли на автобусе, принадлежащем части. Например, дети из городка в/ч 61941 «Сочельник», который находился недалеко от Белого Раста, ездили учиться в школу посёлка Икша. Армейский автобус школьники называли «лягушка», вероятно, за зелёный цвет. А для детей из городка в/ч 83571 «Башенка» дорога до школы была неблизкой – они ездили учиться в посёлок санатория «Загорские дали», а это почти 15 километров в один конец.

Другой проблемой военных городков подмосковных частей 25-й Системы были рабочие места для жён офицеров. Женщины старались работать не только из-за денег, хотя дополнительная копейка в семье была не лишней. Основным мотивом была хоть какая-то деятельность, в отличие от однообразного быта военного городка. Но в городке рабочих мест на всех не хватало. В этом плане жёнам офицеров в/ч 92598 было проще – до Рогачёво рукой подать.

Вспоминает подполковник Воскресенский Вадим Павлович, ветеран в/ч 92598:

«После училища я сначала в Покровском служил, это в/ч 92924. Оттуда поступил в Харьковскую академию, закончил её заочно. И после окончания академии в 66-м году меня поставили в Радищево командиром 1-й группы. Радищево – это за Поварово, по Ленинградской дороге, в/ч 62845 «Хатка». Там тогда командиром полка был полковник Соколов.

А у меня получилось так – когда мы в Покровском были, супруга работала в Рогачёвской школе, ездила туда. И когда на улице Мира в Рогачёво построили новые дома, ей школа выдала квартиру. В 65-м году я был в академии на сборах, и они одни туда переехали. Когда я приехал, они год там уже жили, и мне приходилось в Радищево оттуда ездить, в общем, так периодически болтался. Соколов мне говорит – надо переезжать сюда, в часть, и я пытался это сделать. Но супруге надо работу найти, чтобы у неё стаж не прерывался. Она поехала со мной в Солнечногорский район, пыталась что-то поискать – бесполезно. Там вокруг частей много, и столько офицерских жён, все сидят без работы – беспросветно. То есть она осталась бы без работы.

С Соколовым мы вместе в Покровском служили, он был главный инженер, поэтому мы друг друга хорошо знали, и моя супруга с его супругой в очень хороших отношениях были, практически дружили. И он, короче говоря, мне помог. Я вообще-то и не просил его, но он видел, как я мучился, один раз за две недели только на пару дней домой ездил оттуда. И он сумел договориться с Лаптевым и с командиром корпуса, чтобы меня перевести в Рогачёво. И благодаря ему, в августе месяце 68-го года меня назначили командиром 3-й группы в радиотехнический центр вот сюда, в Рогачёво. Ну и квартира-то уже была рядом с воинской частью, через дорогу. Пока я был командиром 3-й группы – там жил, а как только меня назначили начальником станции в 72-м году, там уже жить нельзя было, потому что боеготовность не обеспечивалась. Тогда я уже получил квартиру в городке».

В 1982 году началось перевооружение полка на С-300. Этот также коснулось городка. Снесли старые казармы дивизиона, построили новую панельную 2-этажную казарму. Построили газовую котельную. Снесли финские домики, вместо них построили две 3-подъездные панельные пятиэтажки на 45 квартир каждая. Вместо старого деревянного магазина у пруда построили военторг у въезда в часть. Деревянный КПП заменили на кирпичный. Снесли старую санчасть, которая находилась за КПП, новую санчасть построили рядом с прудом.

При переходе на 300-ю систему вместо трёх полков 25-й системы – «Кенгуру» (в/ч 92924), «Каплун» (в/ч 92598), «Завуч» (в/ч 71548) – остался только «Каплун». А на месте двух других полков стали дивизионы С-300: в Княжево на «Завуче» – 1-й дивизион, в Доршево на «Кенгуру» – 3-й дивизион. 2-й дивизион полка находился на бывших позициях С-25 рядом с деревней Василёво. Командиры 1-го и 3-го дивизионов стали командирами гарнизонов в Жуковке (городок «Завуча») и в Ивлево (городок «Кенгуру»). В связи с тем, что численность личного состава дивизиона С-300 существенно меньше, чем численность полка С-25, жилой фонд городков стал избыточным. Кроме того, за 30 лет финские домики, и так не слишком комфортные, изрядно обветшали. Поэтому семьи офицеров на «Завуче» и «Кенгуру» переехали в 2-этажные дома, а финские домики было решено списать и снести. В городке «Кенгуру» так и поступили – домики разобрали и сожгли в котельной городка. Но финские домики в городке «Завуча» ждала другая судьба.

Вспоминает подполковник Александр Дмитриевич Костин, ветеран в/ч 71548:

«13 февраля 1986 года у моей жены как раз день рождения был. Я ещё начальником штаба был, не командиром дивизиона. Я смотрю – воды нет и батареи чего-то холодные. А на улице минус 20. Я иду в штаб, там Юра Туласов, прапорщик Туласов, помощник дежурного по части по первому дивизиону. Спрашиваю его:

– Чего случилось-то?

– Глубинный насос вышел из строя.

А этот насос на глубине 140 метров. И единственный. Я говорю:

– Кого вызывал?

– Да вот тут есть майор Максюк, он от ПРОшников.

У ПРОшников тут было типа опорного узла связи. А Максюк Алексей Павлович тогда у них был энергетик, специалист очень хороший. Он тоже проверил – глубинный насос. А глубинный насос неисправен – у меня нет воды, нет подпитки в котельную, котельную надо глушить. И здесь вот, по нашим домам, прогибы труб уже вот такие вот, вода мёрзнет.

Ну и что делать? Звоню в полк, в корпус звоню. Вот здесь вот у меня дома, в комнате на столе стоял телефон – ТАИ-43. И вот я с этого телефона с командующим Московского округа ПВО разговаривал – отсюда, из этой квартиры. Это было как раз накануне съезда партии. Какой там тогда съезд был? 27-й? Вот накануне его.

Мы 15 дней стояли без тепла, без воды, весь городок. У меня фельдшером была Галина Демидовна Капинская, прапорщик. Я её старшей назначил, дал ей тетрадочку – бегайте, три раза за день проверяйте – утром, в обед и вечером, – какая температура в домах. В казармы-то мы поставили калориферы с дивизиона, а в домах кто чем может, тем и обогревается. Электричество есть, а воды-то нет.

И вот как начали трубы лопаться! Это же ещё нужно было найти этот глубинный насос, который мощностью 8 кубов. Это такая была бодяга – не дай бог! Я как вспомню об этом – как можно было выжить! На 2-м участке в Орудьево, у фабрики, цех для меня открывали – вытачивали переходники, фланцы, чтобы состыковать. Потому что трубы нужного диаметра нет, есть другая. Тут фланцы отрезали, там приварили. Мужики точили – Волков покойный, и Саша Моисеев, они мне помогали. Ночью, бляха-муха, открывали цех и работали. Ну спирт у меня был, я им поставил.

Восемь насосов на станции второго подъёма поменял за две недели. А глубинный – четыре дня потребовалось. Пока нашли, подняли, потом опустили. У меня с Долгопрудного гражданские работали здесь. Газосварщики, электросварщики… У нас разливные трубы идут по чердаку, а потом вниз. Закачиваем, а в котельной обратные клапана замёрзли – пока их отогреешь. И в домах трубы замёрзли, особенно на первом этаже. Паяльными лампами солдатики отогревали.

А последний дом на этой улице – одноэтажное здание, шесть квартир там, «сакля» так называемая. И сакля замёрзла – туда не доходит тепло по магистрали. Мне командующий округом звонит, спрашивает:

– Александр Дмитриевич, ну как там у тебя в городке?

Я говорю:

– Последний дом остался, сакля. Не знаю, как отогреть.

– Думай! Я ничем помочь не могу.

Думаю – так, сообразим. Вот наш третий дом – тут колодец теплотрассы. А теплотрасса у нас по городку в коробе лежала. И там, у сакли, колодец перед крыльцом. Я прапорщику Пономарёву говорю:

– Леонид, у тебя есть бидоны 40-литровые? Старые, от ГСМ.

Он говорит:

– Есть.

– Давай штук 4–5, наливай солярки и вези сюда.

Дал машину, он привозит. Собираем с объекта дрова, всякий мусор. И в этот колодец набили всё, солярочкой облили, подожгли. Крышку у колодца чуть-чуть прикрыли, а тот колодец, у сакли, приоткрыли побольше. И тяга-то пошла – вдоль труб, вдоль теплотрассы. А внутри квартир в сакле паяльными лампами отогревают. А там есть такой кран – перекрывать дом. Вот этот кран открыли, и спускной кран. Пошёл пар, вот так – бум-бум-бум. И вот так отогрели саклю. Я звоню командующему, он:

– Молодец, спасибо!

Тут с трубами что было! То там течёт, тут течёт. Помню, баню переделывали. Баня полковая была на 12 установок. Мы оставили 6, для дивизиона хватит. Это сейчас в магазине всё есть, а тогда ничего не было! Вот из старого собирали и ремонтировали. Для солдатиков вот так делали. Отдельно потом баню построили с парилкой. Из кирпича выложили типа бассейна в моечном зале, и парилку сделали. Ёмкости приспособили, ресиверы, в группе ТО они у меня остались. Мне их разрезал Витя Гаршин покойный, и вот рядом с топкой положили, и камни туда набросали. Парилку даже сделали для солдат, я с ними мылся.

Там в Рогачёво командир полка был Заболотский Владимир Васильевич, а я с него здесь пример брал. Потому что у нас отдельный дивизион, он только командует:

– Ты видишь, как я? Я помощи не прошу ни у кого, и у меня не проси!

Он когда меня назначал с начальника штаба командиром дивизиона, я за два часа командиром дивизиона стал. Потому что передо мной их два сменились. Один год откомандовал, один – три месяца. Ванин покойный – год, а Захаров – три месяца, и он его снял и начальником штаба на Кенгуру отправил, в Доршево. А меня вызывает к телефону:

– Командиром дивизиона пойдёшь?

Я отвечаю:

– Владимир Васильевич, куда? Я не знаю, надо подумать.

– Чего тебе думать? На первый.

Спрашиваю:

– На какой первый-то?

– Какого ты спрашиваешь? На твой первый!

Я говорю:

– Пойду.

– Мне завтра нужен рапорт на столе, что принял. И акты.

Я ему:

– Ну мне ж по уставу положено…

– Какой…! Ты начальник штаба, ты не знаешь, как?

Всё, вечером я поговорил, а утром я уже на дивизион пришёл командиром дивизиона, это в 87-м году. И вот он там баню делает, а я здесь. И вместе с офицерами выходили, с прапорщиками, делали, плитку даже укладывали. Всё делал своими руками.

У меня 21-й городок был. 294-я КЭЧ – это в Долгопрудном, а 21-й городок – это вот тут, в Жуковке. Вот эти финские дома – в них к тому времени никто уже не жил. Акты на списание зам. по тылу отправил, дома списали, с главкома Московского округа ПВО пришли бумаги по каждому городку. В акте перечислены все финские дома по номерам – списан, списан, списан. Следующий акт на каждый дом – что он разобран и уничтожен. Всё – нету дома! А они стоят у меня! Стоят! В Рогачёво командир полка подогнал бульдозер, прислал солдат – домики в котельной сожгли. На третьем дивизионе, на Кенгуру – точно так же. Я говорю – нет, я так делать не буду. Где я найду солдат, чтобы ломать финские дома?

И вот приезжает ко мне Абубакир Гайрович Ибаков – директор совхоза «Орудьевский». С ним его зам. директора по хозяйственной части, женщина, сейчас не помню, как её зовут, и главный агроном совхоза «Орудьевский» Валентин Борисович Смирнов. Ибаков мне:

– Александр Дмитриевич, у вас такие коттеджи стоят! А у меня рабочих совхоза негде селить.

Говорю:

– Да не вопрос!

А у финского дома площадь такая же, как и у моей квартиры – 54 квадратных метра. И вся планировка – точно так же. Вон сейчас из окна посмотри – и увидишь. Стоил он где-то 169–174 рубля советскими деньгами ещё – вот в этом пределе. Потому что уже не как дом, а как дрова. Вот я один домик себе купил, 39-й, я его разобрал. Хотел себе из него дачу построить, в результате не получилось. Я вынужден был его в разобранном виде продать, как стройматериал, и дочке свадьбу сыграл. А остальные – где-то один купил, второй купил. В результате домов шесть купили бывшие вояки, которые повыше, в штабах. А тут Заболотский меня спрашивает:

– Дмитрич, сколько у тебя там домов?

Я говорю:

– 18 где-то, один мой из них. Значит, 17.

– Слушай, езжай-ка к Абубакиру Гайровичу. Может, ему чего надо?

А он как раз в этот день мне и звонит, когда они приехали. Я говорю:

– Чего я к нему поеду? Они вот тут у меня – и директор, и завхоз, и главный агроном.

– Пусть приезжают ко мне.

Они туда. Абубакир Гайрович побежал, оплатил через банк по 174 рубля за финский дом. 16 финских домов он купил, как материал. В результате сейчас городок живёт. Работники совхоза вселились, начали их ремонтировать. Работали, а сейчас уже совхоза нет, но люди в другом месте работают. И машины там у них, и жильё есть. Кто вторые этажи строит, веранды, кто гаражи. Всё – городок живёт. И вот тут как-то с мужиками сидим, я говорю:

– Ну чего, мужики, по рюмке? А я вам скажу – я как Пушкин Александр Сергеевич. Вот он писал: «я памятник воздвиг себе нерукотворный». А я тоже воздвиг – городок мне памятник. Детишки бегают – «дядя Саша, здравствуйте! дядя Саша, здравствуйте!» Приятно!»

Вспоминает Ибаков Абубакир Гайрович, бывший директор совхоза «Орудьевский»:

«В те годы в Орудьевской школе училось больше семисот детей, из них 365 – дети военных, из Княжевской части (в/ч 32516) и из Жуковки (в/ч 71548)».

Вспоминает Иванова Светлана Викторовна:

«Я сама с Витебской области, и муж оттуда. Он закончил Вильнюсское радиотехническое училище, и служил в Казахстане, Георгиевка – это между Семипалатинском и Усть-Каменогорском. Мы расписались, и я улетела из Белоруссии к нему в Казахстан, это был 1984 год. Потом там у меня родился старший сын, и этим же летом мой муж поступил в академию имени Ленина.

Потом он хорошо заканчивает академию, и нас направляют в Сусанино Костромской области. Это был 1989 год. И вот в этом Сусанино – это вообще было! Может, конечно, кто-то и любит одиночество, кому-то нравится. То есть там ни людей не было, ни машин не было. Это такая глушь была! И там я пять месяцев пробыла, потом уехала. Потому что надо было заработать декрет со вторым, а там работы вообще никакой не было. И что самое главное – в Казахстане были за всем очереди, но хоть как-то мы питались, что-то перепадало. В Сусанино был голод. Я не знаю, может, там всегда так было. Это был голод! Там ничего не было!

И мужу удалось перевестись сюда в Жуковку. Вот это 89-й год. Мы попадаем в Жуковку. Он тоже заместитель командира дивизиона по политической работе. Там такой двухэтажный дом стоит посередине городка – серый кирпичный, такие длинные балконы. Вот там у нас квартира была, неплохая, всё нормально. Там привозной газ был, и он почему-то постоянно кончался. У нас говорили – там где-то недоливают. В общем, сидели без газа на электрической плитке с детьми маленькими. Воды тоже постоянно не было. Вот я с детьми ходила в Жуковку с вёдрами. Даже не с вёдрами, у нас и вёдер-то не было тогда. Ну с чем-то там ходила.

В Жуковке мы тоже недолго прожили, переехали в Рогачёво, это 90-91-й года.

Тут же знаете – полк, улица Мира, и всё. Естественно, работы здесь не было. Никакого транспорта, чтобы в Дмитров ездить – это редко кто ездил. Вот в Княжево, в Жуковке – там да, женщины ездили. Там уже поближе, а здесь редко кто ездил в те времена. Я сейчас вспоминаю: мы завидовали очень, что кто-то в Дмитрове работает, имеет возможность. Работать я устроилась. Меня взяли вести ритмику в школу. Здесь, на улице Мира. Потом я оттуда ушла, и пошла в дом культуры.

В то время я с женой зам. командира по вооружению, с Леной Шинкаренко, подружились немножечко. Мы там грядочки себе сделали, копали за 31-м домом. Ходили в часть вечерком, с детьми в спортзал. Когда в 93-м году сюда приехала Петрова, у неё муж был особистом, мы с ней очень подружились. Вот тогда она, Надежда, стала женсовет возглавлять, а я – её заместителем. Вот тогда мы – да, тогда немножко мы работали. Потом мы ещё с женой завклуба дружили, Сумкин был такой. Она в школе работала, и в клуб ещё параллельно художественным руководителем. Я стала и в клубе вести танцы, и там вела, и тут вела. И мы стали проводить праздники. Больше Сумкин этим занимался, наверное, а я ему помогала. На площадке проводили спортивные мероприятия. И праздники. А мы танцевали. И в части танцевали – то в клубе, то на стадионе, где у нас праздники проходили. У меня есть и фотографии, где мои девчонки танцуют. Но всё это, естественно, было на общественных началах. По-первому, кажется, пытались что-то собрать мне, какие-то деньги. А потом даже никаких разговоров не было, чтобы какие-то там деньги.

У Хатылева жена молодец, Лиля, неплохая женщина. Она хотела всех нас, по крайней мере – верхушку как-то объединить. Она нас собрала, такой роскошный стол накрыла. Ну они с Дальнего Востока, с Камчатки, что ли, приехали. Я впервые у неё попробовала папоротника. Такая была вкуснотища! Меня очень поразил вкус тогда.

В 93-м году, в феврале-марте, мы съездили с детьми один раз в санаторий, в Геленджик, Вот яркое пятно, ну а так – чего тут… Жизнь в те годы ужасная была. И тем более с 93-го года перестали платить зарплату в части. Что уж там было – не знаю, но зарплату мы не видели по три месяца.

И вот чего могу сказать – только Белоруссия нас спасла! Вот с Белоруссии родители помогали. Продукты я оттуда тащила – всё на себе. Руки оттянула незнамо как, потому что мужа никогда не было, он всегда служил. У меня и дети были одеты более-менее по сравнению другими, и все меня всегда просили, чтобы я привезла что-то. Таскала по четыре сумки, и двое детей маленьких. Вот выйду с поезда, стою на Белорусском… Один раз муж не встретил, проспал. И я стою с четырьмя сумками и с двумя детьми маленькими. И что делать? Вот я оставляю одного ребёнка с двумя сумками, две сумки взяла и пошла с другим ребёнком. Вот такими перебежками я дошла до камеры хранения. Там сдала кое-как сумки, одну с собой взяла и поехала с детьми. А он уже потом поехал за сумками. Вот так вот и жили.

А здесь, в Рогачёво, уже были постоянные отключения воды и электричества. И особенно было интересно, когда мороз. Зима, газа нет, воды нет, и вырубался свет. И ждали, пока дизель привезут. И ещё у нас и не отапливалось. Хоть и кочегарка у нас вот эта была, угольная. В общем – ужас был. Воды у нас постоянно не было, газа постоянно не было, половина дома не отапливалась. Мы жили в одной комнате, потому что в остальных был холод. Велосипед у нас тогда уже был, я чего-то там навешу на него, и вот мы ходили за водой туда, где у нас насос. Слава Богу, на первом этаже жили – вот с этим у меня не было проблем. И как-то эти вопросы не касались никого. Как-то никто их не поднимал. Я так думаю – люди просто стремились дослужить. Вот и мы так же. Мы в 97-м году уволились».