658 зенитно-ракетный полк особого назначения

Глава 24. Полигон Капустин Яр

На основании постановления ЦК КПСС и Совмина СССР от 9 августа 1950 года и постановления Совмина СССР от 5 мая 1951 года, для испытаний системы "Беркут" приказом Командующего артиллерией Советской Армии от 28 мая 1951 года была образована войсковая часть 29139 – новый подчиненный ТГУ при Совмине СССР полигон – “Специальное управление № 3”, основные сооружения которого должны были расположиться вблизи села Капустин Яр Астраханской области недалеко от Государственного Центрального Полигона (ГЦП).[346]

Начальником нового полигона был назначен начальник факультета ракетного вооружения Военной Артиллерийской академии им. Дзержинского Герой Советского Союза гвардии генерал-лейтенант артиллерии Сергей Ниловский. Главным инженером полигона был назначен подполковник Яков Трегуб – ветеран ГЦП, участник первого пуска баллистической ракеты на нём.[347]

Создание нового полигона, подчиненного ТГУ, было окружено густой завесой секретности. Даже в Министерстве вооружённых сил о назначении новой войсковой части знал лишь ограниченный узкий круг лиц. Пока шло строительство нового полигона, для скорейшего начала испытаний ракеты "Беркута" “Спецуправление № 3” разместилось временно на двух объектах ГЦП: 5-ом и 6-ом, где до этого отделом ГЦП испытывались немецкие зенитные управляемые ракеты и их отечественные аналоги.[348]

5-ый объект располагался в степи в нескольких десятках километров от жилого городка ГЦП и соединялся с ним грунтовой дорогой. На объекте размещались: техническая позиция, предназначенная для проверки ракет и подготовки их к пуску; служебное здание; несколько сборно-щитовых домиков; несколько землянок; дизельная электростанция и обставленные двухэтажными железными кроватями два барака для личного состава, больший из которых был прозван впоследствии “Белым лебедем” за его наружную побелку. Он был основным жильём офицеров. Объект был обнесен забором из колючей проволоки с КПП. Техническая позиция состояла из ангара и нескольких сборно-щитовых домиков и была огорожена высоким деревянным забором с КПП. Ангар – деревянный сарай с “трибуной” посередине для размещения контрольно-проверочной аппаратуры с электрообогревателем под ней. Одна из его торцевых стен являлась воротами, через которые завозились и вывозились ракеты.[349]

На 6-ом объекте, расположенном недалеко от 5-го, были бетонные площадки для размещения стартовых устройств, подземный бункер с перископом для наблюдения старта ракет и ограждение с КПП. На некотором удалении от 6-го объекта располагались 3 измерительных пункта, оснащенных кинотеодолитами, один из которых был центральным и управлял работой всех кинотеодолитов.[350]

В июле 1951 года на 5-ый объект из ОКБ-301 поступили первые опытные образцы ракеты системы “Беркут” – ракеты В-300 (изделие 205) и начались её автономные испытания. Ответственным руководителем автономных испытаний ракеты В-300 был первый заместитель начальника ТГУ Сергей Ветошкин. Он был наделен огромными полномочиями, постоянно находился на полигоне, держал связь с Москвой и фактически руководил довольно жёстко всей работой. Техническим руководителям испытаний был Генеральный конструктор Семён Лавочкин. Задачами первого этапа автономных испытаний ракеты были: отработка старта ракеты, исследование её лётных характеристик и проверка работы бортовой аппаратуры. Ракеты поступали на техническую позицию 5-го объекта. В её ангаре размещались 2 ракеты и контрольно-проверочное оборудование. Подготовка ракеты в ангаре слагалась из автономных проверок её оборудования и аппаратуры и комплексной проверки ракеты с имитацией старта.[351]

Когда на объект прибывали ракеты (а их за второе полугодие 1951 года через техническую позицию прошло более 30 штук), работа шла почти круглосуточно. Время проверки ракеты и устранение выявленных на ней неисправностей возрастало по мере появления новых бортовых устройств. Первый пуск ракеты 205, открывший её лётные испытания, был произведен 25 июля 1951 года. Он, как и последующие три пуска, был вертикальным. Для обеспечения безопасности 5-го объекта ракеты на стартовом столе наклонялись на несколько градусов в сторону директрисы полигона. Людей с объекта увозили в степь в сторону, противоположную наклону ракеты. Однако наклон ничего не давал. Первая же ракета упала недалеко от места эвакуации людей. При падении ракеты с большой высоты её пустые баки лопались на мелкие осколки, а весовой макет боевой части и двигатель уходили в землю, образуя глубокую воронку. После этого пуска людей с объекта не вывозили, а по громкоговорящей связи подавалась команда: “Всем рассредоточиться по объекту!” Команду эту никто не выполнял, так как было непонятно, как это сделать. Наоборот, все собирались в кучу поближе к старту, чтобы наблюдать старт ракеты. Она медленно отрывалась от стола и с рёвом, набирая скорость, устремлялась вверх. Всего на первом этапе автономных испытаний ракеты с 25 июля по 16 декабря 1951 года было произведено 30 пусков ракет первых трёх серий, из которых 26 – с программным управлением ракетой от бортового устройства.[352]

К осени 1952 года “Спецуправление № 3” перебралось на построенный для него полигон. Он состоял из нескольких объектов (площадок), соединенных между собой и жилым городком бетонными дорогами, и 5-ти измерительных пунктов. Площадка 30 – основная площадка полигона. На ней размещались: штаб полигона, техническая позиция, отделы обработки и анализа результатов испытаний, тыловые службы, казармы, столовые, гостиницы, клуб, стадион. Площадка размещалась в нескольких километрах от жилого городка, что позволяло ежедневно возить её личный состав автомобильным транспортом на работу и с работы. Остальная группа площадок, расположенная на удалении около 20 километров от площадки 30, включала: площадку 32 для размещения сокращенного опытного образца стартовой позиции огневого комплекса, площадку 33 для сокращенного опытного образца станции Б-200 и комплексного моделирующего стенда, и площадку 31 для казарм, гостиниц, столовых, вспомогательных помещений, обеспечивающих личный состав площадок 32 и 33. Личный состав этих площадок также доставлялся в жилой городок автомобильным транспортом. На всех площадках полигона были созданы практически нормальные условия работы и быта, несравнимые с условиями “колыбели” полигона – 5-го и 6-го объектов ГЦП.[353]

На новом полигоне продолжился второй этап автономных испытаний ракеты В-300 (изделия 205), начавшийся 19 марта 1952 года. Его задачами были: дальнейшая проверка лётных характеристик ракеты, проверка управляемости ракеты и стабилизации её автопилотом во всём диапазоне высот и скоростей полета. Как и на первом этапе автономных испытаний, использовались только “телеметрические” ракеты. Их подготовка на технической позиции производилась, так же как и на первом этапе, но в комфортных условиях хорошего ангара. Заправка ракеты воздухом, горючим и окислителем теперь производилась на технической позиции штатным оборудованием. На старт ракета доставлялась на штатной транспортно-заряжающей машине, а устанавливалась на стартовый стол штатным подъемником. Проведение предстартовых проверок ракеты и её пуск, как и прежде, осуществлялся из бункера стартовой позиции. Полёт ракет происходил как с автономным программным управлением ими от бортового датчика, так и с программным управлением с помощью команд, передаваемых с земли на борт специальной аппаратурой. Всего на этом этапе был произведен 31 пуск и окончился он и автономные испытания ракеты В-300 (изделия 205) – 27 сентября 1952 года. Задачи автономных испытаний были выполнены.[354]

В сентябре 1952 года на полигон прибыл сокращенный четырёхканальный опытный образец станции Б-200. После коротких автономных испытаний станции (в том числе с целью проверки аппаратуры по захвату и сопровождению целей), 18 октября 1952 года начались комплексные испытания станции Б-200 с ракетой В-300 (изделие 205). Ответственным руководителем комплексных испытаний был главный инженер ТГУ Валерий Калмыков, техническим руководителем – Александр Расплетин – заместитель главного конструктора системы “Беркут”. На комплексных и последующих испытаниях: наряду с “телеметрическими” ракетами для стрельбы по реальным целям уже использовались штатные боевые ракеты; подготовка ракет к пуску на технической позиции, доставка их на старт и установка на стартовый стол осуществлялись так же, как и на втором этапе автономных испытаний ракеты; установка боевой части на штатные ракеты производилась на специальной площадке, расположенной между 30-ой и 31-ой площадками; предстартовая проверка ракет производилась с помощью специальной контрольно-измерительной установки (КИУ); пуск ракет уже производился со станции Б-200 (кроме первых пусков, которые производились по-старому).[355]

Задачами первого этапа комплексных испытаний, проходившего с 18 октября 1952 года по 18 мая 1953 года, были: проверка работы аппаратуры станции по захвату и сопровождению ракет, отработка вывода ракет на траекторию метода наведения, проверка управляемости ракет в замкнутом контуре наведения, проверка точности наведения ракет на цель, отработка взаимодействия радиовзрывателя и боевой части при встрече с целью, оценка эффективности поражения самолетов-мишеней и проверка принципа многоканальности станции. Первый пуск ракеты в замкнутом контуре управления был произведен 2 ноября 1952 года по неподвижной “условной” цели. Пуск (хотя прошёл не совсем удачно – из-за возмущений, возникших в контуре, ракета перед “встречей” с целью разрушилась) был весьма важным. Впервые была практически проверена большая теоретическая работа, в которой участвовал и полигон, по формированию такой сложной системы автоматического управления.[356]

Однако стрельба по “условной” цели не позволяла проверить работу боевого снаряжения ракеты (радиовзрывателя и боевой части) и оценить все составляющие её ошибки наведения на цель. Это можно сделать лишь при стрельбе по реальным целям – мишеням. После приобретения опыта стрельбы и начались такие пуски. Первыми мишенями были парашютные, состоявшие из уголкового металлического радиолокационного отражателя и парашюта. Мишень сбрасывалась с самолета, который затем уходил из зоны действия комплекса, и пока мишень медленно опускалась на землю, по ней производился пуск ракеты. Наряду с пусками по одиночным парашютным мишеням были проведены стрельбы с одновременным наведением двух ракет на две парашютные мишени.[357]

Далее последовали пуски по самолетам-мишеням. В качестве самолетов-мишеней использовались винтомоторные бомбардировщики ТУ-4 (аналоги американских бомбардировщиков В-29), оборудованные аппаратурой радиоуправления их полётом. С расположенного недалеко от полигона аэродрома ВВС Владимировка самолет-мишень поднимали лётчики. После вывода его на заданную высоту и курс экипаж катапультировался, а самолет-мишень далее управлялся по радио. Каждый самолет-мишень сопровождался парой истребителей для управления им и, при необходимости, его сбития. При входе самолета-мишени в зону действия станции Б-200 истребители отходили от него на безопасное расстояние. Если самолет-мишень не сбивался на первом заходе на огневой комплекс, то он (если не отказало радиоуправление) выводился на второй, а иногда на третий заходы. Первый самолет-мишень был сбит тремя ракетами 26 апреля 1953 года. Это была историческая стрельба – впервые самолёт был сбит новым видом оружия. Еще 4 самолета – мишени были сбиты 9-ю ракетами.[358]

В 1952 году на полигоне была создана группа боевого применения системы (позже ставшая отделом) для разработки проектов боевой документации для войск. До окончания Госиспытаний группой совместно с отделом анализа были разработаны проекты “Наставления по боевой работе” и “Курса стрельб” для полка системы С-25. Поисковики полигона кроме сбитых самолётов-мишеней, по строгим режимным требованиям того времени должны были найти остатки всех выпущенных ракет. Несмотря на помощь местных органов КГБ, приходилось рыскать по степи, искать, а иногда и отбирать у местных жителей остатки и все похожее на остатки ракет. Степень разрушения “телеметрических” ракет при их падении на землю была различной. Так, однажды поисковики отобрали в одной соседней с полигоном МТС практически целый автопилот. В редких случаях, когда остатки ракет не находили, их “топили” в большом озере, находившемся на территории полигона.[359]

В 1955 году начальником полигона был назначен генерал-лейтенант артиллерии Алексей Яровой. Полигон систематически пополнялся выпускниками военных учебных заведений, и в 1955 году было проведено очередное изменение структуры полигона, в том числе была организована научно-испытательная часть (НИЧ-1), объединившая отделы: анализа, обработки результатов измерений, боевого применения, снаряжения ракеты боевыми частями, фото- и химлаборатории, и создана научно-исследовательская часть (НИЧ-2) с задачами: совершенствования методического обеспечения испытаний систем ЗУРО, разработки боевой документации для них, выработки предложений по совершенствованию этих систем. В течение первых лет работы НИЧ-2 впервые разработала проект “Правил стрельбы” для зенитной ракетной системы – полка С-25, а также в результате обобщения и анализа методического обеспечения испытаний системы С-25 существенно усовершенствовала ряд методик испытания зенитных ракетных систем.[360]

На основании Постановления Совета Министров СССР от 19-го января 1954 года для проведения дальнейших испытаний ЗРС С-25 на полигоне в/ч 29139 (Капустин Яр) был построен20-ти канальный штатный комплекс Б-200, В-300 25-й Системы.[361]

Площадки располагались недалеко от площадок 31 и 32 и предназначались: 50-я для штатной станции Б-200, 51-я для штатной стартовой позиции. От подмосковных объектов полигонный 20-канальный комплекс отличался только тем, что аппаратурная часть его ЦРН размещалась не в бетонированном бункере, а в одноэтажном кирпичном здании.[362]

Для переподготовки командного и руководящего состава Главного штаба Войск ПВО страны и в/ч 32396, подготовки личного состава войск и проведенная боевых стрельб зенитных ракетных полков системы С-25 на полигоне в/ч 29139 к 1 июня 1954 года был сформирован 10-й учебный центр Войск ПВО страны. Первая боевая стрельба на штатном 20-канальном полигонном комплексе была подготовлена и проведена 2 августа 1954 г. испытательной командой полигона в/ч 29139 и боевым расчетом 10-го учебного центра под руководством генерал-лейтенанта артиллерии П. Н. Кулешова. После успешного выполнения боевой стрельбы ЗРК С-25 был предъявлен на Государственные испытания.[363]

После окончания Государственных испытаний на базе штатного огневого комплекса проводили боевые стрельбы полки системы С-25. Первую боевую стрельбу на ГЦП с 15 по 20 апреля 1955 г. провел 591 полк ОН (в/ч 71583), командир полка подполковник Н. Ф. Черкашин.

Помимо обеспечения проведения боевых стрельб подмосковными полками, в/ч 29139 продолжала работы по дальнейшему развитию зенитного ракетного комплекса С-25. Испытывалась новая радиоаппаратура, принимались меры по расширению боевых возможностей существующей техники, разрабатывались новые способы ведения боевых действий, проводились испытания новых модификаций ракет.

В том числе проводились испытания ракет со спецзарядом. Первое такое испытание, ставшее также первым ядерным испытанием на полигоне Капустин Яр, состоялось 19 января 1957 года. Подрыв боевой части мощностью 10 килотонн был осуществлён на высоте 10,4 км. Испытания проводились с целью изучения действия поражающих факторов ядерного взрыва.[364]

Следующие ядерные испытания на полигоне Капустин Яр состоялись 1 и 3 ноября 1958 года. В их ходе проводились контрольные испытания зенитных управляемых ракет с ядерными боезарядами, которые устанавливались в системе ПВО г. Москвы. Из-за ошибок в конструкции барометрического датчика высоты испытываемые ракеты взрывались гораздо ниже, чем требовалось по программе работ. Высота подрыва составила 12 км (по другим источникам – 5 км) вместо требуемых 20–25 км, энерговыделение каждого ядерного взрыва составило 10 килотонн. В результате пострадали некоторые строения полигона. По этой причине испытания признаны неудачными.[365]

После окончания трехлетнего моратория (1958–1961 годы) на проведение ядерных испытаний, 6 сентября 1961 года на полигоне ПВО Капустин Яр был осуществлен очередной пуск зенитной управляемой ракеты с ядерным зарядом. Ядерный взрыв с энерговыделением 11 килотонн был осуществлен на высоте 22,7 километра. Испытание проводилось для оценки поражающих факторов ядерного взрыва на высотах около 20 км и изучения вопросов эффективности противовоздушной обороны. Условное наименование испытания- операция "Гроза". Программа данного испытания была выполнена полностью.[366]

Вспоминает майор Василий Константинович Иванов:

«Я начинал службу в в/ч 86611, это Ковригино. Мы тренировались, и в конце декабря 55-го года, перед Новым годом, мы ездили в Капустин Яр на стрельбу. Вот мой первый полигон – это был декабрь 55-го года. Мы приехали домой уже где-то 30 декабря. Что там было? Первой была ночная стрельба, мишени были сброшены с самолётов неподвижные, уголковые, на парашютах. Но нам было важно, что ракеты действительно стартовали. Ночное зрелище старта ракеты – это вообще очень здорово! И мы поразили мишени. Приехали назад под Новый год, вот разбор в клубе, в Ковригине. Там были выставлены эти мишени, нам на полигоне их отдали. Уголковые отражатели – это такой набор рёбер, пирамида с рёбрами, отражателями. Вот мы, значит, были такие гордые ребята, что задачу выполнили. В Ковригине мы должны были в 61-м году ехать на полигон, а нас только в 62-м пустили, потому что там какие-то спец. испытания были. Там на 5-м взводе испытывали ракету со спецзарядом.

Всего я на полигон съездил 13 раз. Из них один раз я ездил за представителя корпуса по линии групп технического обеспечения. И ещё один раз я ездил за техника полка, который находится на 43-м километре по Ярославке, там полк на ближнем кольце, на повороте. Вот я один раз ездил за них, там у них не было техника, и меня попросили. И последний раз я ездил в Кап. Яр весной 80-го, из Рогачево.

Там, в Кап. Яре, начальником КИСа был Василий Родионович… А фамилию забыл уже. Вот он смотрит на секундомер: «Смотри, у тебя солдаты ходят пешком, а время – 6:30, 6:40» Это время, чтобы развернуть установку. Я говорю: «Вась, а посмотри – у него ни одного лишнего движения нет». Бывало, встречаешься с другими КИСовцами, они говорят – вот столько-то тренировок, а я говорю так – ставлю задачу, достаю секундомер: «Порадуйте старика». И понеслась душа в рай. Я смотрю – как, что. Под руку не говорю. Развернули, строятся – разбор. Кто как работал, кто где что-то сделал не так. И, конечно, у меня количество тренировок было меньше, а результативность их была лучше. Вот в этом был секрет весь!»

Вспоминает подполковник Николай Павлович Тягай:

«Первый раз из Рогачёво на полигон поехали как раз на Новый год, перед Новым годом. Повезли туда ёлки. Я как запасной был, потому что я ещё молодой, там были более старые, более опытные. На двойку стрельнули. Ну нам дали перестрелять, мы ещё раз, ну и нам поставили тройку. Ну а потом, в 66-м, мы «отлично» заработали, потом в 71-м ездили на боевые стрельбы. Там мы сначала жили в палатках, а потом уже построили казармы. Городок был отдельно, 50-я площадка – это был радиотехнический центр, а 51-я – это дивизион.

Понимаете, в чём была ответственность большая – если я заработал тройку, то весь полк получал тройку, из-за меня весь полк тройку, представляете? Меня потом сгноят, и потом ни роста не видать, ничего. У нас был один офицер, покойный Саша Вавилин. Вот поехали мы на полигон – он заболел. Ну плохо знал технику, и чтобы уйти от двойки и всё такое – заболел. Короче, пронесло его, дезинтерия. Положили его в больницу. Потом, через два года, опять едем, он опять заболел. И Лаптев убрал его. Он был капитан, понизили до старшего лейтенанта, он так и уволился старшим лейтенантом. Потому что он сачковал, боялся, ну человек просто не в состоянии, силы воли нет, или знаний не было. Он был зам. командира группы, на АКЮ работал. Он так и говорил: «АКЮ, АКЮ загубила жизнь мою!». Вот так он старшим лейтенантом и уволился.

А я был командиром 4-й группы, СПК. Группа нормальная, всё время отличной была, я первое место в корпусе занимал, и два раза в армии первое место моя группа занимала. На боевых стрельбах всё время получали отличную оценку, но один раз заработал четвёрку, когда ездили на полигон. Ну там уже и корпусники мне высказали: «Николай Павлович, мы уж и не ждали такого от вас, что вы так?!». Когда стрельбы только начинались, меня даже не проверяли, уверены были, что заработаю отличную оценку. А тут – нате! А там на полигоне был Павлюк такой там, начальник 4-й лаборатории. У нас называлась – группа, а там – лаборатория. Был у меня такой 12-й шкаф, и надо было частоту замерить. Обычно дают, на каких шкафах провести регламентные работы, и потом ты докладываешь, а он проверяет. Короче, он меня поддел на крючок. Дал 12 и 32 шкаф. Я сделал регламентные работы, доложил ему:

– Товарищ подполковник, всё сделано, как положено.

Он сразу на этот 12 шкаф:

– Подкатите мне ВВТД!

Это волномер высокой точности, для того, чтобы замерить частоту. Ну и замерил, понимаете. А частота там никогда не уходила, она всегда была нормально. Он замерил – частота ушла на 400 КГц. Там допуск плюс-минус 700КГц, а ушла всего на 400КГц. Это я небрежно отнёсся. Ну и начал мне:

– Почему частота не в норме, вы же доложили мне?

Вызвали руководство стрельбы, там руководство стрельбы есть, на полигоне. Я им докладывал, нарисовал схемы, полосу пропускания, как это всё должно быть. Но всё равно он поставил мне за это четвёрку. Я говорю:

– Товарищ подполковник, вы же знаете прекрасно, что отклонение в допуске, ну зачем вы так?

Он:

– Нет, всё, ты меня обманул!

Я говорю:

– Да я не обманывал, я просто знаю, что она никогда никуда не уходит.

Ну халатно отнёсся. Знаю, что она не уходит, а она, оказывается, на 400КГц в минусе была. Вот за это и четвёрка. Мы потом с ним подружились, после этого стал мне всегда «отлично» ставить. Да что говорить, полигон – это выматывает. Я день с солдатами занимался, а ночью с приборами, потому что очень много приборов, надо тоже знать приборы все, потому что тоже спрашивают».

Вспоминает подполковник Анатолий Григорьевич Буров:

«Я пять раз ездил на полигон! Все боевые стрельбы я участвовал, в основной боевой единице. Сначала как командир взвода, потом зам. по тех батареи. По годам я не могу сказать, но один раз Новый год в Кап. Яре встречали. И я скажу, что мы из Кап. Яра ни одной «двойки» никогда не привозили. Даже «тройки». Всё время все стрельбы – «четыре», «пять». И самые первые! Не знаю, может не «пятёрку», но «четвёрку» привезли. Но никаких «троек», «двоек» не было! Но я только визуально определял – мимо или попали. А оценка – это уже другая сторона. Ну там ещё и кулуарные решения.

Сначала стреляли по уголкам – повесят на парашюте, и дым идёт из них. Ракета должна сбить этот уголок. Он ме-е-едленно опускается. И по этой цели пускается ракета, вторая, третья, четвёртая. Всё! У нас на боевом дежурстве тоже два взвода по две ракеты. Ну и мы видим – если ракета попадает, а она точно в уголок никогда не попадает, она чуть-чуть мимо уголка и взрывается. А ведь когда взрывается боевая часть, у ней осколки вот так разлетаются, такой воронкой. И если ракета проходит где-то 10-15-30 метров мимо цели – это не значит, что она промазала. Это как раз наилучшее поражение. А если точно ракета попадает, то цель может быть сбита самой ракетой. А так поражается боевой частью, осколками.

Были осколочно-фугасные боевые части, кумулятивные боевые части, и ядерная боевая часть. Вот три типа боевых частей, которые я видел на 207-й ракете. Уголок сбит, и видно, как он падает. Всё – «ура» кричим! Ракета пролетела, взорвалась – уголок всё равно на парашюте дымит и опускается. Вторая ракета. Попадает, сбивает – он тоже падает. Ну мы, конечно, хотели посмотреть, после того, как уголок сбит, как же осколки поражают этот уголок. А это километров 15–20 от огневой позиции, где эти уголки падают. Но зона закрытая, и нас не пустили.

А потом два раза мы стреляли по самолёту. Ну самолёт, конечно… Первый самолёт, я помню – здоровый! Когда увидели – идёт самолёт, мы заорали. Ну на дальности 30–40 километров, да на высоте 10 километров, он маленький. Ракету пустили, ба-бах – самолёт летит. Вторую, ба-бах – мимо, он летит. Потом, видно, он вышел из зоны пуска, его развернули и второй заход. Вот когда второй заход – я сегодня никак не могу вспомнить: вот первый самолёт сбили или не сбили? Но у меня такое ощущение, что он так и улетел. Куда – мы не знаем. Второй самолёт, тоже – ба-бах, ба-бах, ба-бах. Промазали, его заводят по новой. Сбиваем – «пятёрка». Пускали то две, то три ракеты. Но, как правило, две. Ну и по нормативу, если цель на высоте 8-10 тысяч метров, на дальности 30–35 километров, положено 3 ракеты, насколько я помню. Это не по документации, а по разговорам на полигоне с нашими инструкторами. Не собьёте тремя ракетами – всё, расформировать вас! Честно говоря, я не помню, чтобы мы сбили и самолёт падал, как уголок. Не видел! И справа от нашего ракетного полка, нашего этого учебного центра, 75-я система пускает одну ракету. А у ней горизонтальный старт, она сразу – бах! Самолёт падает. Вот этот самолёт я видел, но его сбила не наша 25-я система, а 75-я. Вот это все стрельбы, которые я проходил – три раза по уголкам мы стреляли, и два раза по самолётам.

Во время старта я должен был следить, чтобы все солдаты были в бункере. Хрен там! Я вместе с солдатами открыл дверь, и мы наблюдали старт. Первый раз мы через дверь наблюдали, а потом это дело раскусили. И когда я уже третий или четвёртый раз приехал, то я стоял даже не у бункера, где открылки эти, а прямо на дорожке к пусковой. Мне интересно было смотреть на запуск двигателя. Первые ракеты у нас были 205-е – там пусковой окислитель, пусковое горючее. А у 207-х сразу – горючее, окислитель без пускового, основные. Идёт команда на пуск, они соединяются, воспламеняются, двигатель запускается. Ну, конечно, интересно посмотреть.

Там расстояние до ракеты метров 50, меньше даже. Здорово! (смеётся) Ну, конечно, вначале уши закладывало. А потом – элементарно! Двигатель не очень, оказывается, и мощный, хотя у ракеты общий вес снаряжённой и заправленной 5 тонн. Или три восемьсот? Полторы тонны пустая и горючее, окислитель. Да, где-то так. Забывать уже стал. Вот я начинал служить на аэродроме под Ярославлем, там у нас МиГ-15 были. Там двигатель когда запускается – мы с самолётом-то рядом, механик и я – моторист. Там – у-у-у! Сильнее, чем у ракеты. Но там мы рядом стоим, а здесь, конечно, метров 30–40, уже этот звук более слабый. Поэтому я спокойно это переносил. Ну и солдатам разрешал, они в открылках около бункера стояли, чтобы их не видно было, чтобы не получить от начальства.

Конечно, полигонщики рассказывали, что если будет аварийный старт, ракета не сойдёт с пускового стола, то она тогда падает и взрывается. А ещё рассказывали, что у одной ракеты двигатель запустился, а взлететь она не смогла. И вот ракета ползала по полигону, её тащит, она пашет, и где какое сопротивление – она может развернуться и на тебя. Ну я подумал – в этом случае мы удерём в бункер. Но ни одного аварийного старта из пяти моих поездок не было. И я не слыхал, когда другие полки стреляли, чтобы у них был аварийный старт.

На боевом дежурстве, во время занятий по боевой подготовке, когда ракету устанавливали, то тут были случаи, что ракета в этой маскировочной корзине падает. Ну забудут поставить чеку, флажок не повернул, замки закрыл, а флажок не повернул. Ракета не закреплённая, солдаты разбежались – она и упала. Такие случаи были. И в нашем полку тоже, с Мирошниковым… Это на 9 взводе уронили учебную, её выправляли. Она не упала, а на маскировочную корзину опёрлась. Ну тогда справились, ничего страшного. Все живы-здоровы. И в Ковригино, по-моему, учебная ракета падала в корзине. Боевые нет, конечно.

К полигону начинали готовиться где-то за полтора-два месяца. В основном готовили расчёты. Занятия каждый день. Тренировали, чтобы укладывались в норматив по установке ракет. 7.10, 7.15, 7.30 – в эту норму натренируешь, и на полигон. Офицерский состав – командиры взводов, зам. по тех, командир батареи, – тоже готовились. Командиры взводов – это в основном подъёмник, пусковой стол. А главное – это электрооборудование, пульт ЧП и сама ракета. В основном вопросы у проверяющих были по пульту ЧП – подготовка, старт и аварийные старты, схема работы. Это едем на полигон в теплушках-то, и техническую литературу с собой забираем – читаешь, готовишь и себя, и командиров взводов. Витя Лебедев говорит: «В общем, ты меня прикроешь. Ну договоришься!» (смеётся) Было дело – спирту сунешь. Ну не лезет ему этот пульт ЧП! Не может он подготовку рассказать – как набираются эти гирлянды из электромагнитных реле, какая технология. Вот такие пироги!»

Вспоминает майор Олег Николаевич Летуновский:

«На полигоне основное было – учебная стрельба и боевая. Но оценивалось всё. Всем полкам ставилась задача – чтобы на «пять»! Пять – это 4,92 должно быть и выше, до 5,0. Но 5,0 никому не ставили. Мы последний раз получали 4,94. И то нас критиковали – как это так! Последний раз в Кап. Яр с 25-й Системы ездили в 80-м году. Следующий раз мы готовились в 82-м, но там начался переход на 300-ку.

Ещё была такая вещь, что на полигон брали офицеров из других полков. Ну как бы усиливали, подстраховывали на случай, если свой не справится. Но в нашем полку такого не было».

Вспоминает подполковник Александр Дмитриевич Костин:

«Обычно учебный год в армии начинался с 1 декабря, сейчас не знаю как. Полгода зимний период, полгода летний период. А летний период начинается с 1 июня, вторая половина. И уже исходя из этого составляем планы боевой и политической подготовки. И вот мы уже знаем, что мы в этом году едем на полигон, потому что каждый полк 25-й Системы раз в два года ездил в Капъяр. Зимний период начинается, и мы уже знаем, что по графику едем на полигон, скажем, в мае или в июне.

В 70-м я пришёл на «Башенку», в 76-м перешёл сюда, на «Завуч», и вот пока была 25-я Система, я семь раз был на полигоне. В 81-м году я поехал в Капустин Яр уженачальником контрольно-испытательной станции. А на «Башенке» я был оператором на КИС – проверка аппаратуры радиоуправления, радиовизирования, радиостробирования. На полигоне мы проверяли ракеты перед стрельбами. Ну, естественно, в формуляре на ракету эти параметры записывал. Дата, роспись моя – всё. И после нас её на пусковой стол ставят, и всё – полетела. И вот в 81-м году приехали мы, технику готовим, проводим техническое обслуживание, регламентные работы. Ну и потом боевая работа, спецподготовка, оценку за это ставят. Нам дали 20 ракет. Обычно давали пять, не больше. А тут двадцать. А ракеты отстреливали, которые здесь на боевом дежурстве отстояли, срок у них вышел – вот их на полигон. Ещё переделывали 205-е и 207-е – из них делали мишени. А мы стреляли 217-ми. И вот нам дают 217-е и новые ракеты Тушинского машиностроительного завода – они тогда выпустили 5Я25. И их нам дали пять или восемь штук, не помню сейчас. Новяк вообще! А там радиовзрыватель другой. На 217-й у нас был Е802М, а там радиовзрыватель 5Х48. Но мы уже готовились, нам уже здесь, на зимних квартирах, говорили, что мы будем эти ракеты эксплуатировать. Поэтому для проверки радиовзрывателя аппаратура уже была, и мы уже в полку тренировались, чтобы новые ракеты проверить на полигоне.

Это был 81-й год, мы отсюда уехали в июле, и 7 августа – день стрельб. Дают нам в общей сложности 20 ракет. Я думаю: «Ничего себе!» Но дело не в этом. Завожу ракеты в зал – одну, вторую, пятую, десятую. Смотрю формуляр. Когда формуляр в руки берёшь – сначала смотришь: аппаратура стоит для проверки управления, визирования, стробирования. И журнал. Сначала параметры в журнал записываешь, а потом переписываешь из журнала в формуляр на ракету. Потому что в журнале можно исправлять, а формуляр чисто должен быть заполнен, без помарок. Это как паспорт у человека. Ну формуляр-то беру… Это уже 81-й год, я с Башенки ушёл в 76-м, а пришёл в 70-м. Ну сколько мы там – раз в 3 месяца ракеты проверяли. Бух! Знакомый формуляр! Я сразу узнал – по корочкам. Открываю – «лейтенант Костин», «лейтенант Костин», «лейтенант Костин»! Думаю: «Ну ничего себе! Вот судьба свела! Они стояли в полку на боевом дежурстве, и тут сейчас на полигоне я их проверяю и буду смотреть, как они полетят». Мы на контрольно-испытательной станции оставались на площадке, а всех остальных за территорию. А мы всегда были около 320-го здания и наблюдали, КИСовцев не выгоняли почему-то. Ни одна чтобы куда-то увильнула! Все пошли!

Мы на пятёрку отстреляли. Нам было дано пять мишеней. Почему 20 ракет дали – потому что на каждую цель тогда по правилам стрельбы полагалось четыре ракеты. Стреляли и в АС, и в РС. В том числе и новые 5Я25 отстреляли, которые только с завода. А они не отличались, то же самое. Только у прежних аппаратура управления называлась БР11, а там ВР11. Ну немножко в схеме там было отличие. Раньше на лампах было, а там на транзисторах – вот и всё. Ну и радиовзрыватель другого типа. А так внешне, где какие лючки – никаких отличий не было».

Вспоминает рядовой Юрий Юрьевич Грязев:

«Я служил в 80–81 годах в Княжево, это в/ч 71548, «Завуч». Был оператором РС. На полигон мы ездили в 81-м году. Это был июль месяц, в Кап. Яре самая жара. Может быть, поездка на полигон и планировалась заранее, но нас, как всегда, никто не оповещал. Солдат в известность не ставили. Полночи загружали всякий хлам, три дня мы туда ехали, там разгружали всё это дело. И назад ехали тоже 3–4 дня. Телячий вагон с нарами, 50 человек в одном вагоне – это что-то!

Ну вот как было? У нас на 25-й Системе было четыре расчёта по три РС-ника – 12 человек. Три оператора РС – потому что в одиночку замучаешься. Первый был азимут, потом по дальности и по углу места. Я в третьем расчёте служил. Командиром нашего расчёта был старший лейтенант Витя Карев. Палихин сидел по дальности, я по азимуту, Утеев был у нас такой своеобразный товарищ – по углу места. Он вечно спал, потому что там особо крутить не надо. Самые такие были – дальность и азимут, а угол места – там как поставил в одно положение, и делать ничего не надо.

Я до сих пор эту картину помню. Карев нам говорит: «Вы смотрите в экран…» А чем отличается оператор РС – что он не должен видеть подлёт ракеты. Там экран круглый такой, и идёт отметка цели, перед тобой эта баранка – её крутишь, чтобы цель была в перекрестье. Потому что наведенец по ней наводил ракету. И мы не должны были видеть, как ракета подходит к цели – не знаю, почему так.

«Захват» – «Есть захват!» И вели цель, нужно было её 3–4 минуты удержать. Но одно дело учебные цели, которые имитатор делает – это ерунда всё. А вот когда по реальным целям – это сложнее. Тогда даже гоняли из Мурманска до Астрахани МиГ-31 мимо нас – вот мы попарились! Вот попарились! У него же скорость – будь здоров! По-моему – 3 Маха. Он как дал – у нас оператор по дальности еле поспевал! Он когда летит, то отметка по углу места не очень быстро движется. По азимуту он только на уменьшение уходил. А Палихин на дальности наяривал по самое некуда! Мне приходилось крутить две ручки, потому что Утеев вечно спал. Он как храпеть начинает – я ему по затылку! У нас Карев просто зверствовал: «Я вас расстреляю к чёртовой матери!» Вот так приходилось. Но мы тогда в Кап. Яре отстрелялись на «отлично».

Сначала нас на тренажёрах гоняли, а потом уже были беовые стрельбы. То есть нас даже не предупредили, мы даже не знали. Думали – учебные цели, а это уже реальные цели. Ракеты-мишени пускали, вот мы по ним отрабатывали. Три цели – три ракеты. На улице 37 градусов, входишь в помещение с включённой техникой – градусов под 50, плюс нервное напряжение. И выходишь, как будто тебя водой окатили – весь мокрый, в прямом смысле этого слова. То есть напряжение такое было, чтобы не попасть впросак, мы выложились там на все сто. Все три цели сбили с одной ракеты, то есть три цели – три ракеты. Обычно расход выходил 2–3 ракеты на цель. Мы отстрелялись великолепно.

Как ракеты стартуют, нам не слышно – мы же в помещении. Я видел потом уже, когда другие стреляли. Конечно, летают красиво, особенно на закате. Такие свечки, потом грохот такой. Интересно они летают. Приятные, конечно, воспоминания, но не без этого.

Назад тоже с приключениями ехали. У нас старшина был любитель свежего воздуха. Мы в вагоне прорубили окно в Европу, что называется. И вот ехали оттуда то ли 3, то ли 4 дня. Ну телячий вагон, на 50 человек, с нарами. Я внизу спал. Поставили нас в наряд. Перегон был ночной. Поели, попили, у нас там оставалось. А перегон длинный, да ещё гнали как эти, без остановок. Я говорю:

– Если будет закисать – народ взвоет.

У нас там чурок один был, не из нашего расчёта, а молодой:

– А давай выльем?

– Ну давай!

И не заметил, что там старшина по ходу спал. Берёт и выплёскивает вдоль борта. И слышно так:

– Га! Чего такое?

А в вагоне темно. Говорю:

– Полоса дождя.

– А!

На другой бок перевернулся. Утром просыпается – весь в макаронах! Там истерика:

– Ни хрена себе дождичек прошёл! Что же это за дождь был – с макаронами!?

Это надо было видеть!

Там, на полигоне, яблоки раньше были, яблочный сад небольшой. Ну и там арык для поливки. Ну мы нарвём, помоем как следует, ели – всё нормально. А офицерский состав – ещё те! Об рукав вытрут, и всё. Ну и дезинтерию схватили! И вот считай – 10 суток торчали в Княжевов карантине. Кошмар! В карантине нас кормили одной перловкой. Утром перловая каша, в обед – перловый суп, перловая каша, кисель. С тех пор я перловки даже запах не выношу. Воспоминания ещё те.

Хотя никогда не забуду, как приезжаем в Дмитров, меня у состава мой батя встречает. Меня чуть ли не в первый отдел вызывали.

– Как ты мог сказать?! Как ты оттуда звонил?!

Я говорю:

– У меня батя военный как-никак, по своим каналам узнал.

У меня отец 25 лет прослужил в Трудовой. Ну в то время он был уже на пенсии, но узнал. Там тайна, покрытая мраком! Чего я этим дуракам буду доказывать? А они:

– Ты звонил оттуда!

– Откуда звонил? Там телефона не было даже!

Это я со станции звонил на коммутатор в Трудовую, там мать моей подруги детства работала, и там нужно было домой позвонить, дома у нас телефон стоял. Вот я так и звонил».

Вспоминает майор Георгий Алексеевич Потапов:

«Цель полигона – чтобы все солдаты, которые служили, выполнили боевые стрельбы. Поэтому когда солдаты служили три года – полигон проводился раз в три года, а когда стали служить два года – полигон стал проводиться раз в два года. То есть была такая задача, что каждый солдат должен получить опыт боевых стрельб, посмотреть – каким оружием ты владеешь, чему ты научился, как научился.

Полигон был по графику – и зимой стреляли, и осенью, и летом. Ведь в первой армии ПВО сколько полков было? Было заранее известно: войсковая часть такая-то едет на полигон, например, в августе месяце. Составлялся план-календарь боевой учёбы. Там и учения, и регламентные работы, обслуживание техники – всё что угодно. И, разумеется, подготовка к полигону. Допустим, если мы в августе месяце едем на полигон, то мы начинали готовиться за сколько-то там месяцев. Для этого были специальные предстрельбовые подготовки. Корпус нас проверял, армия, может быть – даже округ. То есть приезжали и по программе полигона нас запускали. Опрос по технической подготовке, по специальной подготовке, по тактической подготовке и так далее. То есть те вопросы, которые будут на полигоне, здесь на месте отрабатывались, проверялись. Никогда с первого раза не допускали. Всё время ставили двойки, для того, чтобы мы учились. Вот я приехал, например, к Заболоцкому, он на 5 взводе, а я был зампотехом. Приехал его проверять. Ну готов взвод! Поставил пятёрку, а мне сказали: «Нет, ни хера! Тройку поставишь – и всё!» И вот он ещё обиделся. Я говорю – а чего я сделаю?! Начальство сказало – поставить…

Если, например, не хватало офицеров пуска – кто-то там ехал из другого полка. Вот его брали и прикомандировывали к нам, даже в штат вводили. Ну, может быть, хитрость была, для того, чтобы пятёрку получить. Вот пришёл с училища офицер пуска – ну не готов он! А ехать надо. Ну брали опытного с другого полка.

Когда ехали на полигон, полк с дежурства снимался. Но уезжал не весь полк. Вот, например, у нас было пять взводов. Ездило только три взвода. Остальные здесь оставались – на охрану и так далее. За командира полка кто-то оставался, кто-то оставался за командира дивизиона, командира батареи.

Для поездки специально заказывали эшелон. Грузились или в Дмитрове, или в Клину. – Неделю, наверное, ехали! Останавливались, стояли по полдня. По-всякому было. Там прицепят вагон с вином – пол-эшелона поддатые! (смеётся)

На полигоне находились с неделю, наверное. Вот считай – приехали, приёмка два дня наверное, регламентные работы. Потом опять приёмка – инструкторы уже у нас принимают. И боевые стрельбы. После боевых стрельб мы ждали, когда разбор произойдёт. И уже погрузка опять.

Ехали, разумеется, без техники – технику там принимали, ракеты там принимали. Везли с собой цепи, ключи. И везли с собой запасные части. Ещё узнавали у предыдущего полка – чего им надо, на полигоне. И они заказывали – то, то, то привезите! На пусковые и на станцию. Чего только мы туда не возили! Вот скажут: мебель привезти – мы мебель туда везём. Червяков возили на рыбалку. Приедешь: «Чего привёз? Краска? А, это вот сюда. Это на технику». То есть они уже на ремонт домов набрали себе. Это, конечно, было… Коррупция, прямо тебе скажу! Всё время с этим делом ездили, специально скидывались. Соберёт командир батареи, говорит: «Так, мужики! По четыре бутылки с каждого» И вот едет командир батареи на полигон – сколько-то бутылок у него есть. Там коньяк или ещё что-нибудь. Это кроме спирта. Я вот еду командиром взвода, например – у меня то же самое.

Приезжаем на полигон – сначала принимаем технику. Предыдущий полк уезжал, технику мы принимали у полигонских. Инструктор говорит: «Вот иди принимай. Вот взвод». Принимали два взвода. Там три взвода стреляло, да? А всего было пять в батарее. Вот я, например, на десятом стреляю, а девятый ещё обслуживаю. На седьмом стреляют – восьмой принимают. По два взвода обслуживали, технику обслуживали. Там самое главное – принять технику нормально, не пропустить ничего. Говоришь инструктору, какие там недостатки ты обнаружил. Если ты не обнаружил этот недостаток, он тебе его потом выявит, чтобы оценку снизить. Поэтому проверяли очень скурпулёзно. Если пропустишь – инструктор всё знает! Надо было ещё уметь, как принять технику.

Ещё что там? Там же летом жарища под 36–38 градусов, тяжело. Голая степь, укрыться негде. Только около бункера стоят берёзы, и курилочка. А так, на точках – ни травы, ничего, всё жухлое. Вот, например, жарко было – в клеммных коробках кембрик становится как костяной. Вот так проводишь – вроде всё нормально, а под кембриком пайка отошла. Вот у меня был случай. Приехал я зампотехом второй батареи. Инструктор – Зелецкий или Зеленский, сейчас не вспомню, – говорит:

– У меня там на шестой точке ни подготовка не идёт, ни старт – ничего. Вот уже три полка были – никто не устранил. Устранишь – я тебе ставлю пятёрку.

А он такой был – никогда пятёрок не ставил. Ну я начал копать. Проверил всё там – прибором, тестером, мегомметром прозванивал. Иванов подбежал ко мне, Василий Константинович – он зампотехом дивизиона был. Начали проверять – всё нормально. А потом он говорит:

– Знаешь чего? Дай-ка…

На одну клемму указывает – и всё! Проверяем – с этой клеммы не поступает напряжение. Откручиваем её, а она так – раз, и развалилась! Там внутри кембрика пайка сломана, и контакт то есть, то нет. Я вот так взял за провод и вынул его из кембрика. Иванов мне говорит:

– Молчи, что устранили! В самый последний момент скажем.

Мы – раз, ещё всё проверили. Начались стрельбы. Инструктор подходит ко мне:

– Ну чего? Устранил?

Я отвечаю:

– Устранил!

Он говорит:

– И чего? Пойдём, проверим.

– Пойдём!

Подключает имитатор – подготовка идёт, старт идёт. Он говорит:

– Та-ак! И чего было?

– Пятёрку ставишь – скажу, чего было.

– Иди ты!

– Ставь пятёрку, как договаривались – скажу, чего было.

Ну поставил пятёрку Сахарову! Сахаров был на шестом взводе, а я – зампотехом батареи. Вот такие вот были, инструкторы с полигона – попробуй прими у них технику!

Там регламентные делали полностью – всё как положено. Инструктор скажет – какие пусковые под покраску идут, какие не красить. Скажет – это делай, это не делай. Строго, конечно, там принимали. Потом инструктор по технической подготовке солдат опрашивал. А нас уже опрашивало командование, так сказать, дивизиона. Там тоже была станция и дивизион. Как у нас командир дивизиона, так и там командир дивизиона, но он там по-другому назывался – старший инструктор, или какой-то там, не помню. На станции так же принимали всё у инструкторов.

Сначала мы проводим регламентные работы, а потом боевые стрельбы. Но сначала все расчёты проверяли на учебных ракетах, ставили оценку. И то же самое – и в средствах защиты ставили. Я точно не помню – на полигоне три расчёта у нас было или четыре? Но когда стреляли, со взвода шла одна ракета, и один расчёт ставил, выбирали лучший. А остальные расчёты проверены были на учебных. Ну, может, две ракеты было со взвода. Но больше двух не уходило со взвода, не стреляли. Ездило три взвода на полигон.

Боевые стрельбы – это уже всё: попал – не попал. От нас зависело что? Улетела ракета, со стола сошла – мы больше не виноваты. Лишь бы сошла ракета со стола. А там бывали и аварийные случаи. Ракета не сойдёт со стола – всё! Сливали горючее – подгоняли ЗАКи и это самое. Это мы специально отрабатывали ещё здесь – как сливать. Да, были аварийные случаи. Но у меня не было. За всё время, что я служил на 25-й, у нас не было аварийных случаев. А так были.

Но там ничего страшного. Ну не сошла ракета, ну упала. А где она упала? Там степь, там ничего нету. Бывает, не управляется ракета. Всё бывает. У нас стартовала одна там – не управляется, и всё! Отстреливали старые ракеты, она срок отслужила здесь – всё, её на полигон. А нам другие завозили. Я даже стрелял своими ракетами, которые у меня на дежурстве стояли. По номеру я смотрел, мои росписи и так далее. Вот приходишь и своей ракетой стреляешь, которая стояла у тебя здесь на дежурстве. Ракета взлетала, а мы говорили: «Вон сорок «Волг» полетело!». Ракета дорого стоила – как несколько автомобилей.

Там даже были испытания – ракету ставили на два или три года. Это была проверка – насколько у неё ресурса хватит, насколько она надёжна. Её поставили в боевое положение – пускай стоит два года, а потом мы стреляли. Вот я такой ракетой стрелял. Всё пошло нормально.

Прежде чем стрелять, ракета шла через ППР, где её проверяли. Группе технического обеспечения тоже ставили оценку. И мы говорим: если ракета сошла со стола – значит, ГТО сработала. Если она сошла со стола – значит, у нас всё нормально, мы всё сделали. У нас и система пуска нормальная, и ракету проверили нормально. А там в строб она попала, не попала – чёрт её знает! Там на станции часто ведь отказывало. Они тоже с нами связывались, мы имитаторы выставляли. Стреляли имитатором, без ракеты.

А потом по итогам полк получал оценку. Наше командование, командование корпуса договаривалось. Там же едет зам. командира корпуса, или сам командир корпуса. Конечно, договаривались. И договорные оценки были, и спорные были. И подделывали – что там, значит, не мы виноваты. Там что-то стрельнуло не так, или ошибся… Там же прямое попадание не всегда бывало. И вот начинают сравнивать – на каком расстоянии? Вроде бы не сбили, а там может быть разлёт осколков не так. Там же диаграмма направленности радиовзрывателя… Там всё было.

Когда с полигона возвращались домой, тут уже всё организовано. С полигона хорошо встречали! Там кто оставался за замполита, этим руководил. Жители городка выстраивались, с музыкой, с плакатами, с цветами. А если ещё «пятёрку» получим… Хорошо встречали!»

Вспоминает подполковник Валерий Константинович Забелин:

«Были на полигоне, готовились к боевой стрельбе. На одиннадцатом канале у нас стояла боевая ракета. Стали проверять стыковку с дивизионом – на этом канале, на одиннадцатом, не идёт «пуск». А там боевая стоит. А подготовка-то идёт! Я забыл – время-то какое было там? На станции на подготовку – я уже забыл, сколько там давали. У ракеты подготовка – там укороченный график был. Ну вот. Мы уже всё проверили. И 70-й проверили, и СПК проверили. Там на дивизионе ВК сидит в бункере (майор Иванов Василий Константинович, зам. командира дивизиона по вооружению). Мы ему сигнал на пуск даём, он:

– Я не получаю ничего. У нас ничего нет.

Я говорю:

– Посмотри на входе.

– Я сижу на входе – ничего нет.

Мы все клеммники вскрыли с Василием Гавриловичем – со станции всё уходит, к ним на взводный бункер не приходит. А на КП, где планшеты, значит, проход тут у нас был. И вот мы с ним – туда-сюда, туда-сюда! Осталось несколько минут до конца графика, если не справимся – то «двойка» нам. И генерал Кирпиков, командир корпуса, стоит так у планшета, смотрит на нас, а мы мимо него – туда-сюда, туда-сюда! А мы уже в мыле все. Тем более тогда в ПШ обмундировании, в сапогах, жара. Тут не знаем – чего делать. Ну, видимо, ему надоело это дело. Он:

– Ну-ка, капитан, старший лейтенант, идите сюда!

Мы подошли.

– Чего вы тут бегаете всё?

Василий Гаврилович говорит:

– Товарищ генерал, не проходит «пуск» на боевом канале.

– На каком канале?

– На одиннадцатом.

– О-о-о, ё! Сейчас я вам устраню эту неисправность.

Лопатюку, значит, командует – Лопатюк был начальник штаба дивизиона:

– Ну-ка, найдите мне …

Был по старту такой подполковник, забыл я фамилию… Наш, в корпусе был по старту, такой хороший мужик, И вот Борис Петрович Кирпиков командует:

– Ну-ка, найдите мне его!

Лопатюк нашёл его, позвали его к телефону. Как Борис Петрович его начал чистить!

– Ты что, это самое, не знаешь, что там дополнительный блок стоит, на одиннадцатом канале!?

Он, видимо, сказал, что не знает.

– Ты что, не знаешь, что там модернизация прошла!? Ну-ка иди, вон там блок видишь – стоит вверху?

– Вижу!

– Включи тумблер!

– Включил!

И на нас:

– Ну-ка проверьте!

Нажали – всё пошло. Всё:

– Товарищ генерал! Всё прошло!

Засмеялся, говорит:

– Во-от, что значит! Иногда и генерал может устранить неисправность!

Засмеялся и пошёл! Да, он так спокойно, главное… Но этого-то подполковника он отчистил хорошо:

– Я с тобой разберусь после полигона!

Этот блок в бункере стоял, на дивизионе. На этом, говорит, предыдущий полк налетел.

Или вот другая история.

Наш полк был на полигоне, а в это время отстреливали серийную ракету. Это был контрольно-испытательный пуск, завод серию дал – сто ракет, вот одну ракету отстреливают. Если она по параметрам прошла – вся серия проходит. Если не прошла – всю серию снимают, и завод остаётся без зарплаты. Порядок был такой.

Там собралось всё руководство полигона, представители завода, представители корпуса. На КП не пройти – одни генералы и гражданские. И посадили за индикаторы почему-то не расчёт полигона, а нас. Взяли только одну группу. Вот я помню, Кожевников Славка сел офицером наведения на третий индикатор, а я – офицером пуска. А Гена Кудрявцев был техник координатной системы, на третьей как раз. Поставили ракету, всё мы запустили, она стартовала. Мы смотрим на индикаторы, Кожевников докладывает координаты ракеты. Она поднялась, и смотрим – она поворачивает на нас, на станцию. Кожевников докладывает:

– Идёт на нас! Высота такая-то, дальность – такая-то.

Технический руководитель и говорит:

– Вот так нихуя!

И тишина на КП. Кожевников докладывает, а она всё ближе и ближе, всё ниже и ниже. Она не управляется, и высокое снять нельзя – потому что куда она уйдёт? Мы сидим, смотрим. Тишина на КП, все молчат! Она зашла в местники, мы её потеряли. Кожевников говорит:

– Всё, мы не видим. Цель потеряна.

И ждём сидим. Ждали, ждали, подняли вертолёты… А ракета без БЧ, как железяка, болванка. Потом двери открыли, и Гена Кудрявцев заходит в третий зал, а Славка сидит и говорит:

– Ну чего, Гена?

– А чего?

– Сухари суши! Ты настраивал канал?

– Я.

– Ну а куда ракета ушла?

Станцию опечатали, всех нас убрали. И пошли параметры проверять, уже с завода и полигонщики. Станция закрыта, всё закрыто, сидим ждём. Нас всех убрали, оставили только Николая Васильевича Брыксина, командира первой группы. Они там с осциллографами что-то ищут, бегают. А Брыксин говорит:

– Чего ты ищешь? Вот это лампа одна, она не горит.

– Как не горит?!

– Посмотри!

Действительно! А лампы тогда были ещё 6Н8 – двойной триод. И половина не работает. Ну он говорит:

– Вот, снимай её.

Тот снял, проверили – всё точно! И ничем не закончилось. Закрыли это дело, виновата аппаратура. Гена тогда ходил бледный…

Но это ещё не всё. Тут звонят со станции «Капустин Яр». Не с площадки Кап. Яра, а с железнодорожной станции, где мы выгружались. Звонят оттуда:

– Вы думаете убирать свою дуру?!

– Какую дуру?

– Ну поперёк рельсов лежит у нас. Через двадцать минут скорый поезд Душанбе-Москва идёт!

Там и краны туда отправили, кого только не послали. Успели убрать. Вот такая история была с Геной Кудрявцевым».

После того, как 25-ю Систему сняли с вооружения, комплекс на полигоне Капустин Яр стал не нужен, и его просто забросили.

Рассказывают ветераны на интернет-форуме Московского округа ПВО:

«Вспоминается один случай. Сидим мы с товарищем в беседке-курилке на 50-й площадке в Кап. Яре, там, где размещена 20-ти канальная станция для стрельб полков 1-й АОН. Всё уже разгромлено. Шкафы и блоки раскиданы по территории. Блоки усилителей из АКЮ валяются без крышек, они посеребрённые – поработали мародёры из военных. Но поскольку технику знали плохо, то все прерыватели из БВК с золотыми контактами на месте. А рядом с курилкой кострище, в котором валяются обгорелые блоки ЧП (старт). Провода, что ли, обжигали, чтобы медь взять. А товарищ и говорит: «Видишь в блоках здоровенные реле? Так в них контакты платиновые – по несколько грамм на контакт». Так что учите матчасть – может, пригодиться.[367]

Рядом, через дорогу, находился опытный образец станции – площадка 33. Где-то до 90-го года была аккуратная такая площадка, огороженная не колючей проволокой, а штакетником с кирпичными столбами. Иногда «жернова» там крутились. Даже бюст Расплетина установили на территории площадки. Затем из Москвы последовала команда – площадку очистить для нового строительства. Военные, как положено, стремительно бросились выполнять задание – аппаратуру свалили на 50-ю площадку, деревянный барак сожгли – один фундамент остался, антенны порезали. Кирпичный домик, где стоял немецкий ещё дизель-генератор, решили разобрать на кирпичи – для своих дач (как раз в этот период начали военным для прокорма давать дачи). Сначала поставили солдат, чтобы они вручную, начиная с верхнего ряда, отбивали эти кирпичи. Но потом это показалось долго, пригнали тягач, трос завязали за столб между окнами и дёрнули. Стенка кирпичная повалилась, кирпичи разбились, железобетонные плиты крыши завалили дизель-генератор. Тут из Москвы поступила новая команда, что никакого нового строительства не будет. Так и стоит историческая 33-я площадка в разбомбленном виде. Её превратили сначала в свалку для мусора, забор разломали, бюст Расплетина, правда, передали в музей. Караул сняли, но потом туда стал заходить патруль с 50-й площадки для охраны трансформаторной будки. При первом посещении 33-й площадки мой старший товарищ, ветеран предприятия, показал мне в дальнем углу железобетонную яму – фундамент для С-50.

Отношение военных к С-25 в то время: подошли к антеннам и видим – из угломестной А-12 вырезана для чего-то заплатка где то 15 х 15 см. И, похоже, вырезана консервным ножом-открывалкой. А вскоре и сами антенны исчезли».[368]